Русско-турецкая война 1686–1700 годов

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Системный анализ событий 1686–1700 гг. позволил представить Русско-турецкую войну как сложное и многоплановое явление, отразившее последовательное чередование военных стратегий, находившихся в зависимости от международной ситуации и расстановки политических сил при русском дворе. Указанные факторы очевидным образом дают возможность разделить ход войны на три основных этапа.

На первом, «крымском», этапе В. В. Голицын, выполняя зафиксированные в договоре 1686 г. обязательства перед Речью Посполитой, одновременно пытался добиться дипломатического соглашения с ханством, предусматривавшего (в зависимости от ситуации) или окончательную отмену поминок, или переход хана под верховную власть русских царей. То есть, с одной стороны, главнокомандующий, в наибольшей, пожалуй, степени за всю войну находился под давлением международных обязательств, так как организация походов на ханство была прямо прописана в договоре о Вечном мире. С другой стороны, он и царевна Софья связывали с крымскими кампаниями свои планы укрепления политического влияния и оттеснения от власти «партии» младшего царя. Указанные намерения получали непосредственное отражение в идеологии войны: в торжественном отпуске бояр и воевод, во вручении Голицыну целых двух булав, и особенно — в предоставлении ему знамени покорителя Казани Ивана Грозного. Отсюда «крымские» акценты российской пропаганды времен первого похода, выражавшиеся, правда, в ходе его подготовки достаточно размыто ввиду того, что в Москве не желали публично оглашать планы подчинения ханства, получившие четкое выражение в тайном наказе Голицыну.

Явные антиосманские и антимусульманские мотивы в формируемой правительством идеологии появляются лишь накануне второго Крымского похода. Их появление, несомненно, связано с успехами союзников, сформировавшими у Москвы представление о возможном скором падении Османской империи и вытекавшую из этого ее гипотетическую готовность принять участие в разделе турецких владений. Последнее, в свою очередь, должно было поддерживать уверенность Голицына в том, что бескомпромиссный натиск на ханство огромной русской армии заставит Селим-Гирея отступить от слабеющего сюзерена и «отдаться» под верховенство русских царей. Поэтому военно-политическая стратегия во втором походе 1689 г. осталась неизменной: наступление главной армии под Перекоп без серьезных операций против донских или днепровских крепостей. Такое «игнорирование» османских опорных пунктов имело политическое значение. В случае согласия Селим-Гирея на голицынские пропозиции русской дипломатии срочно бы понадобилось искать пути замирения с османами и выхода из войны. В Москве, возможно, полагали, что сделать это в условиях, когда ни Азов, ни Казы-Кермен не были затронуты русскими нападениями, будет гораздо проще. При этом русские правящие круги прекрасно осознавали важность этих форпостов в борьбе с собственно османским влиянием в Северном Причерноморье. Московское правительство располагало достаточно подробной информацией об артиллерийском оснащении, фортификационных особенностях и численности гарнизонов днепровских крепостей, планы удара на которые детально разрабатывались уже в 1688 г., за семь лет до их взятия.

В свое время К. Белкин-Стивенс и В. А. Артамонов справедливо отметили, что Крымские походы стали серьезной демонстрацией возможностей российской военной логистики, обеспечившей переброску значительных масс войска на дальние расстояния в условиях безлюдных и степных районов[2479]. Развивая этот тезис, следует отметить, что русскую военную машину первых лет войны действительно сложно в чем-то упрекнуть. Мобилизация была проведена в сжатые сроки и довольно успешно — явка на службу в основную армию в первый поход составила 90 %. Заготовленные запасы продовольствия были собраны и доставлены заранее в места сосредоточения войск; дополнительный провиант, переброшенный по речным артериям из Брянска и Смоленска через Киев до Кодака, даже оказался излишним и был использован в кампаниях 1688 и 1689 гг. Важную роль перевалочной и логистической базы сыграл построенный в рекордно короткие сроки Новобогородицк. В ходе подготовки второго похода русская военная бюрократия продемонстрировала умение учитывать недочеты и исправлять допущенные ошибки военного планирования. Весь 1688 г. под постоянным контролем держалась ситуация, касавшаяся наличия сухой травы в степях. Было сделано все, чтобы не допустить степных пожаров, подобных тем, которые помешали продвижению войска в 1687 г. Удалось исправить недостатки проложенного в первый поход маршрута, информация о котором собиралась довольно тщательно. Стоит отметить и деятельность русской разведки, благодаря которой мы имеем более менее полную информацию о политике Крыма и его мерах по подготовке обороны в обеих кампаниях.

В 1689 г. сроки мобилизации русской армии удалось еще ускорить, обеспечив ее выступление в марте. Не стоит недооценивать и организационные усилия русских военачальников высшего и среднего звена, позволившие осуществить в 1689 г. успешный переход по степной и ненаселенной местности огромного по тем временам войска, которое сумело с небольшими потерями выиграть сражение при Черной долине и прорваться к Перекопу. В целом, «бесславные» крымские кампании со всей ясностью показали, что военно-организационные структуры Московского царства не только не переживали кризис, но и находились на определенном подъеме.

Походы на Крым 1687 и 1689 гг. оказались недостаточными для того, чтобы склонить Селим-Гирея к каким-либо политическим уступкам. В военно-стратегическом плане голицынские экспедиции оказались ударом в пустоту: «скифская» тактика крымской армии и географические особенности театра военных действий позволили Крыму не только избежать угрозы военного поражения даже при проигрыше отдельных сражений, но и (после второго похода, в 1689 г.) перебрасывать свою конницу (пусть и в меньших масштабах, нежели ранее) для действий против других участников антиосманской коалиции. Нежелание предпринять серьезные действия против османских крепостей на Днепре (либо осуществление таких шагов слишком поздно, как в 1687 г.) лишило русскую армию возможности перерезать коммуникации Крыма и Белгородской Орды и тем самым ухудшить стратегическое положение ханства. Недооценка всех этих факторов обеспечила итоговый провал не только собственно крымских кампаний и неудачу первого этапа войны, но и в значительной мере обусловила окончательное политическое поражение главного разработчика «крымской» стратегии — князя Василия Васильевича Голицына, переоценившего роль дипломатии в начавшейся войне и окончившего свои дни в ссылке.

Единственным военно-стратегическим достижением Голицына осталась рассматривавшаяся им самим как вспомогательная линия на строительство в районе нижнего течения Днепра укрепленных пунктов. К возникшему в 1688 г. Новобогородицку на следующий год добавился построенный чуть выше на р. Самаре Новосергиевск. Их сооружение было продолжением многолетней, вполне оправданной и давно апробированной политики России по постепенному продвижению на юг. Это, однако, не могло принести столь быстрые и ошеломляющие результаты в виде подчинения Крыма, о котором мечтал В. В. Голицын.

Борьба за власть в Кремле привела к возникновению паузы в боевых действиях на многих направлениях. Период 1690–1694 гг. характеризуется переходом к оборонительной тактике вкупе с робкими наступательными попытками в отношении Казы-Кермена. Оборонительный период войны показал значение таких театров военных действий, которые традиционно считаются второстепенными и боевые действия на которых выходят за рамки классических представлений о войне эпохи Нового времени с маневрированием крупных армий, взятиями и осадами крепостей. Речь прежде всего идет о Северном Кавказе и Северном Прикаспии, где ход русско-крымско-османского противостояния следует рассматривать через призму «малой» войны, тесно переплетенной с политической борьбой за сферы влияния в буферных областях. Российские и крымско-турецкие власти старались при помощи различных средств переманить на свою сторону местные народы и автономные политические образования — кумыков, черкесов, чеченцев, калмыков, джунгар, ногайцев, башкир, донских и запорожских казаков и др. Зачастую представители одного народа оказывались в составе войск обоих противников. Если в мирное время крупные державы играли стабилизирующую роль на контролируемой ими периферии, то теперь активность центров влияния, таких как Москва, Бахчисарай и Стамбул, интенсифицировала внутриполитическую борьбу и обостряла тлевшие конфликты. Начав войну в 1686 г., Россия спровоцировала активизацию в указанных регионах военно-политической активности, но обеспечить там рост своего вооруженного присутствия не смогла (или не захотела). В результате в оборонительный период 1690–1694 гг., когда московские власти в том числе стремились выйти из войны на приемлемых для себя условиях, на Кавказе такая политика чуть не закончилась чувствительными потерями — российским войскам с трудом удалось удержать Терки. Лишь экстренные меры позволили предотвратить развитие событий по самому негативному сценарию.

В «крымский» (1686–1689) и завершающий — «османский» (1695–1700) периоды Русско-турецкой войны на Северо-Кавказский регион оказывали влияние события на главных театрах военных действий. Особенно это проявилось после побед под Азовом, инерция которых обеспечила выправление баланса сил на Кавказе в пользу России, когда отдельные местные политические силы сами искали сотрудничества с русской стороной. Петр I попытался укрепить влияние России в регионе, создав на Каспийском море флот для борьбы с действовавшими на морских коммуникациях судами противника. Однако строившиеся в Казани с 1694 г. яхты «на морской ход» прибыли в Астрахань только к самому концу войны и впоследствии были уничтожены в результате Астраханского восстания.

Война, таким образом, не сводилась лишь к отдельным, пусть и масштабным «походам»: сложные военно-политические процессы охватывали огромные территории от Буджака до Северного Кавказа и Каспийского моря, в том числе «буферные» зоны, не имевшие четких линейных границ. В итоге события 1686–1700 гг. существенно ослабили влияние Крымского ханства на Северном Кавказе, а борьба горцев за независимость от ханской власти продолжилась и после ее окончания без участия России.

Приход к власти Петра I привел не только к активизации боевых действий, но и окончательному смещению их основного фокуса с Крыма на турецкие крепости в Северном Причерноморье. После провалов крымских походов новая стратегия была очевидной. На правильность именно такого подхода к ведению войны еще в конце 1686 — начале 1687 г. справедливо указывал русскому правительству его союзник польский король Ян Собеский. Успехи не заставили себя ждать. Российские войска продвигались вдоль Дона и Днепра, захватывая османские крепости и строя новые укрепления.

В 1695 г. опытный военачальник и хороший организатор Б. П. Шереметев совместно с украинским гетманом И. С. Мазепой захватили Казы-Кермен и остальные турецкие крепости, плотно блокировавшие выход в Черное море по Днепру как минимум с 1679 г. Вместе с тем в том же году тактические и военно-организационные ошибки помешали Петру I взять Азов.

В 1696 г. Петр смог обеспечить своей армии под Азовом подавляющее преимущество, что привело к капитуляции гарнизона. Огромные усилия и средства были затрачены на строительство морского флота. В литературе новому флоту традиционно отводится важная роль во взятии Азова. Стоит, однако, подчеркнуть, что в сражениях он не участвовал, а пришедшие под Азов турецкие корабли разгромили донские казаки. Подошедшие было к устью Дона корабли петровского «морского каравана» отступили к Сергиеву, не решившись атаковать турецкий флот. Вопрос о том, стало ли наличие «морского каравана» решающим фактором для блокады города, требует дальнейшего изучения. Возможно, что роль флота в осаде Азова преувеличивалась царем и его окружением по идеологическим мотивам, поскольку флот являлся личным детищем Петра.

Принципиальным новшеством в стратегии Петра стало намерение, возникшее не ранее середины 1695 г., перенести боевые действия в акваторию Черного моря, создав для внутренних районов Османской империи угрозу, несопоставимую по своему масштабу с морскими походами казаков. Суда новых типов появились не только в Азовском море, но и на Днепре. Царь планировал организовать поход «морского каравана» к Очакову. Это могло бы стать следующим, четвертым этапом войны. Однако, как показало дальнейшее развитие событий, расчеты царя не оправдались. Усилия и ресурсы, потребовавшиеся для создания морского флота, затормозили ход наземных операций.

Сезоны боевых действий 1697 и 1698 гг. не принесли ожидаемых российскими властями успехов. Этому способствовало несколько факторов. Во-первых, османские власти, потеряв в 1696 г. Азов, позволили Крымскому ханству сосредоточить основные силы против России. Во-вторых, впервые с начала войны в Северное Причерноморье были переброшены значительные турецкие воинские контингенты с других театров военных действий. В-третьих, отъезд Петра в Великое посольство самым негативным образом сказался на организации военных кампаний. В его отсутствие полководцы стремились не добиться успеха, а минимизировать собственные усилия и избежать трудностей. Кроме того, большим просчетом царя стала замена Б. П. Шереметева, стоявшего во главе Белгородского полка, на Я. Ф. Долгорукова, показавшего себя посредственным полководцем. В результате лишь благодаря героизму русских солдат и стрельцов, а также украинских казаков удалось избежать захвата днепровских крепостей противником. Управленческие ошибки привели к восстанию стрельцов, что самым негативным образом сказалось на ходе подготовки кампании 1698 г. Потери от этих просчетов можно было бы компенсировать позднее, но к тому времени, когда царь вернулся в Москву, а российский флот стал значимой военной силой, европейские союзники России склонились к заключению мира.

В историографии часто ставился, но до сих пор полностью не решен вопрос о том, насколько вообще участие России в войне на стороне Священной лиги было заметным именно в военном плане. Как было отмечено во введении, советская историография его всячески преувеличивала, тогда как после 1991 г. получил распространение тезис, что, например, Крымские походы антиосманской коалиции практически никак не помогли. Если конкретизировать, то суть дискуссии заключается в том, насколько России удалось снизить активность Крымского ханства на других театрах военных действий, парализовав «правую руку» османского султана. Чтобы дать более-менее определенный ответ на данный вопрос, необходимо выйти за рамки исследованной в книге проблематики и изученных источников, сопоставив военную активность России с активностью Крымского ханства на балканском и польском театрах военных действий. Подобная работа, подразумевающая кропотливый сбор и анализ информации о всех известных действиях татар против войск Речи Посполитой, а также Габсбургов и их союзников на Балканах, не входила в число поставленных авторами данной книги исследовательских задач. Однако некоторые предварительные наблюдения на эту тему можно сделать, основываясь на российском материале.

Перед этим, однако, следует сделать одно важное уточнение. В указанное время значительная часть крымцев, судя по всему, часто откочевывала (особенно зимой) из Крыма на территорию Белгородской Орды — в южную часть междуречья Дуная и Днестра. Там же длительное время пребывали калга и/или нураддин, а также сам хан. Не лишним будет напомнить, что со своим войском накануне сражений в Зеленой и Черной долинах в мае 1689 г. Селим-Гирей соединился, спешно приехав из Белгородской Орды. Там татары готовились к походам на Балканы и на Речь Посполитую, собираясь в отряды и откармливая коней. Россия не имела возможности блокировать Белгородскую Орду, что прекрасно понимал Ян Собеский, предлагавший В. В. Голицыну в начале 1687 г. совместный поход на белгородских татар (и подчеркивая, что их численность из-за переселения крымцев сильно выросла).

Россия могла, однако, взяв турецкие крепости на Днепре, прервать или сильно затруднить сообщение Крыма с Белгородской ордой. В. В. Голицын, как было показано, не стремился этого делать, возможно сознательно. Тем не менее, как свидетельствуют различные допросы пленных и выходцев из крымской неволи, оба крымских похода несомненно снизили активность ханских войск на других театрах войны, хотя и не прекратили ее совсем: уже осенью 1689 г., после окончания второго Крымского похода, Селим-Гирей, пусть и весьма неохотно, направил татарские контингенты в Венгрию на помощь султану. Несоизмеримо большее с этой точки зрения воздействие имело взятие в 1695 г. турецких крепостей, что, как правильно отметил В. А. Артамонов, нарушало традиционные набеговые маршруты и сообщение Крыма с Белгородской Ордой[2480]. Важным дополнением к этому наблюдению будет утверждение, что в 1697 г. регион Нижнего Днепра оттянул на себя не только значительные силы татар, но и самих османов. Именно в этом году, когда турки попытались отбить днепровские городки, собственно русско-османский конфликт достиг наибольшей интенсивности. Османы перебросили под Казы-Кермен войска с других фронтов, подкрепив их флотом (от 23 до 42 тыс. турок), мобилизовали значительные отряды крымских и белгородских татар — от 20 до 50 тыс. Оборона Тавани и Казы-Кермена в 1697 г. стала таким образом самым серьезным вкладом России в дело коалиционной антиосманской борьбы с точки зрения отвлечения на себя сил противника. Причем именно в сентябре 1697 г. османы потерпели последнее сокрушительное поражение от войск союзников в битве при Зенте, ставшей, по оценкам историков, решающим фактором в «склонении» Османской империи к мирному переговорному процессу.

Сама по себе война стала временем отчетливого проявления «коалиционного сознания» во внешней политике русских правящих кругов за несколько лет до петровских новаций во взаимоотношениях с Европой. Оно, среди прочего, означало большую, чем ранее, информационную открытость. Указанная тенденция проявлялась систематически уже при Голицыне, когда через ряд официальных и полуофициальных дипломатических каналов Россия пыталась не просто собирать информацию о роли и месте Москвы в рядах Священной лиги, но влиять на эти представления. Европа же парадоксальным образом способствовала сдвигу во внутрироссийской военной пропаганде. Это выразилось в отходе от традиционных дворцово-церковных военных церемоний в сторону организации триумфов по западной моде.

Итоги войны 1686–1700 гг. оказались положительными для России. Страна покончила с пережитками даннических отношений с татарами, прекратив выплаты поминок, усилила свое влияние на соседние народы, получила выход к Азовскому морю. Впервые было произведено частичное размежевание и установлены границы между Московским государством и Оттоманской империей, которые привели к снижению значения и статуса буферных полугосударственных и государственных образований, таких как Запорожская Сечь, Войско Донское, Крымское ханство. И если в 1681 г. русские послы вынуждены были принять навязанные им условия мира в Бахчисарае, а в 1687 г. Селим-Гирей с возмущением отверг адресованное лично ему послание В. В. Голицына, то уже в 1698–1700 гг. русская дипломатия на прямых переговорах с османами решала вопросы, касающиеся в том числе и своих отношений с Крымским ханством, чего совсем недавно в Москве не могли себе и представить. Как следствие, процесс втягивания данных земель в орбиту влияния России существенно ускорился, что привело в новом столетии к их поглощению.

Опыт по созданию морского флота привел к существенному развитию технологического потенциала, оказавшегося востребованным в начавшейся в 1700 г. Северной войне. Постепенное упрочение позиций России в антиосманской коалиции способствовало росту международного авторитета страны, даже несмотря на то, что ее общий вклад в победу над турками и эффективность военных операций были относительно скромными. В целом сама война, пусть и остававшаяся долгое время для отечественной историографии «незнаменитой», стала важным этапом в формировании целей и задач российской внешней политики на южном направлении на десятилетия вперед.