Русско-турецкая война 1686–1700 годов

Глава 1 ПРИЧИНЫ И ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЙНЫ. РУССКО-КРЫМСКО-ОСМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 1682–1686 гг. И ПРИСОЕДИНЕНИЕ РОССИИ К СВЯЩЕННОЙ ЛИГЕ

Говоря о причинах и предпосылках вступления России в войну с Османской империей и Крымским ханством, следует прежде всего принять во внимание итоги предыдущей «долгой» войны, продолжавшейся с 1672 по 1681 г. Такая датировка включает период 1672–1676 гг. — попытки подчинить власти России Правобережную Украину, во главе которой стоял турецкий вассал П. Дорошенко. Это позволяет более объективно оценить поставленные Россией цели. К 1676 г. главная из них, казалось, была достигнута — Дорошенко капитулировал, царский гарнизон занял Чигирин, знаки гетманской власти, пожалованные правобережному гетману султаном, отправились в Москву[73]. Однако этот несомненный успех привлек к действиям России пристальное внимание уже самой Порты, которая в том же году победоносно завершила войну с Польшей, добившись от последней уступки Подолии и значительной части Правобережной Украины. Теперь России пришлось отстаивать завоевания предыдущих лет: в походы на Чигирин в 1677 и особенно в 1678 г. двинулись крупные османские контингенты. В ходе второго похода Чигирин был взят османской армией. Это означало, что все завоевания предыдущих лет оказались утеряны[74]. Более того, в 1679–1680 гг. турецкие инженеры и крымско-турецкие войска укрепили систему крепостей на нижнем Днепре, значительно ограничив военные возможности запорожских казаков, а русское правительство и гетманская администрация, ожидавшие турецкого нападения на Киев, не решились этому помешать[75].

Советская историография, сводившая войну 1672–1681 гг. лишь к ее последней, оборонительной фазе (1676/1677–1681 гг.) и акцентировавшая внимание на героизме защитников Чигирина, порой стремилась изображать итоги русско-османского противостояния, по которым Россия смогла отстоять перед лицом крымско-татарской экспансии Левобережье и Киев, излишне оптимистично[76]. Между тем мирные соглашения, заключенные Россией в 1681–1682 гг. с Турцией и Крымским ханством, не принесли ей особых выгод. Попытки послов В. М. Тяпкина и Н. М. Зотова добиться признания за Россией части Правобережной Украины ни к чему не привели. После трудных переговоров хан Мурад-Гирей одобрил образец соглашения (черновой вариант был ему представлен 3 января, беловой на татарском — 9 января), по которому перемирие заключалось на 20 лет, границей между Портой и Россией объявлялся Днепр, на правом берегу за царем признавался Киев с пригородами и земли Запорожской Сечи. При этом хану и султану запрещалось строить города и заселять территории Правобережной Украины (в том числе за счет перебежчиков из царской державы) между Днепром и Южным Бугом, позволялись вольные промыслы запорожских казаков и свободная кочевка татар в нижнеднепровских степях. Однако после консультаций с султанским двором текст грамоты, на которой должен был присягать Мурад-Гирей, переписали «с убавкой». Тяпкин и Зотов отказались принимать новую грамоту, им угрожали заковать их в кандалы. Из новой редакции договора были удалены пункты о вольных промыслах для казаков, условие сохранения пустой территории между Бугом и Днепром трансформировалось в обязательство обеих сторон «на Днепре по обоих сторон городов и городков не делать». На этом тексте, датированном 3 января, Мурад-Гирей принес присягу 4 марта 1681 г., после чего он был все-таки принят Тяпкиным и Зотовым в ходе отпускной аудиенции. Также им вручили и грамоту великого везира Кара-Мустафы с одобрением мира, территориальные условия которой были еще более жесткими: о русской власти над Запорожьем в ней не говорилось. Наконец, по условиям заключенного договора Россия, должна была выплатить хану «казну» за три прошедших года[77].

Несмотря на принятие Тяпкиным и Зотовым ханской перемирной грамоты, Россия продолжила добиваться пересмотра положения о Правобережной Украине. Выехавшим в Константинополь в июле 1681 г. для ратификации мира окольничему И. И. Чирикову и дьяку П. Б. Возницыну было поручено добиваться сохранения за царем Запорожья и хотя бы части земель Правобережья[78]. Однако и эти планы пошли прахом. Согласно конечным условиям русско-турецкого соглашения, содержавшимся в султанской «утвердительной грамоте», врученной Возницыну (Чириков по дороге умер), границей между двумя державами стал Днепр, за Россией на Правобережье признавался лишь Киев с пригородами, левобережным казакам позволялось заниматься промыслами в низовьях Днепра и на Правобережье только при условии уплаты соответствующих пошлин. Также запрещалось строить новые города вдоль Днепра и препятствовать свободному переходу жителей Лево- и Правобережной Украины на противоположный берег[79]. Для Москвы соглашения, «подписанные» в Бахчисарае и Адрианополе, фиксировали положение, фактически существовавшее до начала войны: Россия удержала за собой Левобережье с Киевом. При этом главная цель, ради которой Москва ввязалась в 1672 г. в противостояние с османским вассалом Дорошенко, а затем и с самой Портой — присоединение казацких земель на правом берегу Днепра, выполнена не была. Османская империя же закрепила за собой уступленные Польшей территории — Правобережье с разоренным Чигирином и Немировым.

Хотя и В. Тяпкин в Крыму, и П. Возницын в Стамбуле приняли ханскую шертную грамоту и султанскую ратификационную грамоту («ахднамэ»), Москва не признавала пункты русско-крымско-османских договоров о свободном переселении жителей между крымско-турецкими и российскими владениями, о запрете восстановления старых и постройки новых городов на обоих берегах Днепра, требовала признания за землями между Южным Бугом и Днепром статуса незаселенной буферной зоны. Все это убедительно показывает, что заключенные мирные соглашения отнюдь не устраивали русское правительство, ставившее задачи их ревизии. Подобные инструкции давались направленным в Крым русским посланникам Н. Мельницкому и Ф. Мартынову. Однако их переговоры в начале июня 1682 г. с ханским везиром Ахмед-агой ничего не дали. Крымская сторона заявляла «что де Василей Тяпкин отдал образцовую запис и в той де образцовой записе те статьи, что от Днепра до Богу городов не строить, хотя и написаны были, а ханово де величество в шертную грамоту велел писать то, на чем возможно миру состоятца». Все претензии русской стороны на изменение договора и возвращение к проекту Тяпкина от 3 января 1681 г. отвергались[80].

В августе 1682 г., получив неутешительные известия об условиях договора с султаном, в Москве начали подготовку нового посольства в Османскую империю во главе с окольничим К. О. Хлоповым и дьяком В. Постниковым. С царскими грамотами к султану и великому везиру Кара-Мустафе для «обвещения» о посольстве был послан подьячий Михаил Тарасов. Главной задачей посольства Хлопова было добиться от турок признания Запорожской Сечи и ее земель владениями царя, запрета заселения земель между Южным Бугом и Днестром и приема переселенцев из царской державы. Если бы султан отказался пересматривать соглашение, выдав новую подтвердительную грамоту против старого образца, Хлопову и Постникову велено было «такой салтановой грамоты не принимать»[81].

Между тем М. Тарасов прибыл 11 ноября в Адрианополь, куда должен был прибыть и султанский двор. К султану его не допустили, царские грамоты ему пришлось отдать в ходе аудиенции у везира. А 20 декабря Кара-Мустафа-паша вызвал Тарасова, вручил ему ответную грамоту султана и свое письмо, заявив, что Порта отказывается принять русских послов, о чем посланнику следовало «наскоро» написать в Москву. Также русскому дипломату были высказаны претензии касательно враждебности левобережных казаков в отношении подданных султана — жителей Правобережной Украины. Отписка Тарасова была получена в Москве 6 февраля 1683 г. При получении этих известий Хлопов и Постников были задержаны в Севске, а затем и вовсе возвращены в Москву[82]. Более того, по сведениям польского резидента Самуэля Проского, Порта приняла Тарасова весьма враждебно. На аудиенции у везира его всячески унижали (contempserunt): ответные грамоты ему вручили без традиционной церемонии, стоя, не получил он и обычного в таких случаях кафтана и вообще никаких подарков. Тарасову было предписано в течение десяти дней покинуть Адрианополь, перед выездом ему даже запретили посетить православное богослужение в связи с наступающим Рождеством. Проский считал, что русских дипломатов просто «вытолкали… в шею»[83].

Мир с Портой и Крымом не принес и спокойствия на южные рубежи России. В марте 1682 г. ехавший на воеводство в Тор М. Г. Мезенцев подвергся нападению татарского отряда и вместе со своими спутниками попал в плен. В апреле донские казаки писали в Москву о набегах «азовцев» на пограничные города Тор, Изюм и Маяцкий[84].

Несмотря на это, направленные осенью 1682 г. в Крым очередные «годовые посланники» — стольник Никита Тараканов и подьячий Петр Бурцов — должны были убедить хана в намерении России нерушимо сохранять мир. Также как и их предшественники, русские дипломаты должны были добиться пересмотра не признававшихся Россией статей мирных договоров и освобождения захваченного в плен воеводы М. Г. Мезенцева.

Однако крымская сторона встретила посланников недружелюбно. Уже при встрече на «розменном месте» крымцы обещали подвесить их за ноги. В течение двух месяцев после приезда в Крым посланники выслушивали угрозы «доправить» на них недостающую, по мнению татар, часть поминков. А в конце декабря 1682 г. Тараканова и Бурцова избили, подвергли пыткам, а их имущество разграбили. Возможно, подобное грубое обращение с Таракановым и Бурцовым косвенно было связано с интригами ксендза Костанецкого — неофициального польского представителя в Бахчисарае. Он получил от короля Яна Собеского инструкции всячески поощрять агрессивные шаги Крымского ханства в отношении России, указывая на слабость Москвы из-за недавних стрелецких волнений в столице[85].

Угрозы и оскорбления, хотя и в меньшей степени, сопровождали и пребывание в Крыму последующих русских годовых посланников. Так, 3 апреля 1684 г., после того как посланники И. Протопопов и Д. Парфеньев вручили «любительные поминки» «калгиной матери и женам ево, и детям, и бекчам», а ближним людям калги — «великих государей жалованье по росписи», к ним на двор прибыл «дворецкой» с «кормом» и с объявлением, что калга велел «на них, посланниках, им подарков взять десять пар соболей, десять шуб, хребты бельи, десетеры цки черева бельи». Однако Протопопов и Парфеньев «в тех дачах им отказали и говорили, на Москве у великих государей послом их корм даетца, а подарков на них не спрашивают и тово корму посланники не взяли». Дворецкий уехал, но вместо него вскоре явился «копычейской голова да копычейской кегья с копычеи», требуя «вышпомянутых дач». Когда русские дипломаты опять отказали, татары на них «кричали с великим шумом и словами бесчестили и на коем дворе стояли, тот двор заперли и животов золотых и денег, и соболей, и шуб, и цков бельих искали». П. Хивинца, толмача посольства, арестовали и увезли для расспросов на двор калги. В дальнейшем люди калги неоднократно приезжали к послам, настаивая на выдаче требуемых подарков якобы в соответствии с прецедентом: их выдавали предыдущие годовые посланники Мельницкий и Тараканов. После очередных отказов татары «взяли сильно у посланников у Дмитрея Парфеньева двои цки хребтовые да двои цки черевьи бельи», а потом «из двора пошли и ворота отперли». Вслед за ними поехал разменный бей Велиша Сулешев, который добился частичного возврата награбленного («привез двои цки хребтовые, которые взяты и отдал, а сказал, калга салтан тех цков имать не велел»). В дальнейшем копычеи калги вновь привозили «корм», но посланники отказывались брать его, даже когда от них не требовали подарков немедленно, опасаясь, что домогательства немедленно последуют вскоре после этого[86].

Стабилизация внутриполитического положения в России, выразившаяся в том числе в возникновении правительства регентши царевны Софьи Алексеевны при малолетних царях Иване и Петре, в котором главную роль играл глава Посольского, Иноземского и других приказов — князь Василий Голицын, давала возможность русскому правительству подумать об укреплении позиций страны во внешней политике. Одним из важнейших внешнеполитических направлений было, безусловно, крымско-турецкое. Навязанные русской стороне невыгодные условия мирных договоров, пренебрежительное обращение (вплоть до пыток и прямых издевательств) в отношении русских дипломатов, необходимость выплачивать поминки не обладавшему полным суверенитетом правителю — крымскому хану, не платившиеся аж с 1658 года[87], — все эти вопросы, подрывавшие престиж самодержавного государя и ограничивавшие укрепление российского влияния на южном и юго-западном направлениях, требовали первостепенного внимания. Возможность исправить ситуацию представилась с началом новой войны Османской империи против коалиции христианских государств.

В 1683 г. османы организовали грандиозный поход на Вену, осадив город. Началась длительная война Порты с европейскими странами (1683–1699). На помощь австрийцам пришел известный польский полководец и король Речи Посполитой Ян Собеский, который, возглавив союзное войско, нанес османам под стенами Вены сокрушительное поражение. В 1684 г. был заключен союз Австрии, Польши, Венеции и папы римского, получивший название Священная лига. Союзники стремились втянуть в него и Москву, рассчитывая, что она сможет взять на себя борьбу с Крымским ханством[88].

В.В. Голицын понимал, что Австрия и Речь Посполитая видят в России желанного союзника по антитурецкой коалиции. Еще накануне Венской битвы, весной — летом 1683 г., в Варшаве и Москве прошли русско-польские переговоры. Они были вызваны желанием русской дипломатии подтвердить мир от имени новых царей Ивана и Петра. В ходе них Россия выдвинула обязательное общее условие антиосманского союза с Речью Посполитой: признание условий перемирия 1667 г. основой для «вечного» русско-польского мира[89].

После победы под Веной в Варшаве рассчитывали, что под влиянием новостей о военном триумфе польского короля Москва станет более уступчивой. Ян Собеский отправил осенью 1683 г. в русскую столицу своего представителя Яна Окрасу, предлагая немедленно заключить антитурецкий союз. В. В. Голицын отказался, заявив, что все вопросы должны обсуждаться на пограничной Андрусовской комиссии двух государств, начало которой было намечено на январь 1684 г. Однако одиннадцать съездов русской и польской делегаций, прошедших в январе — марте 1684 г., не принесли никакого результата. Польско-литовская сторона не соглашалась на «вечную» уступку в пользу России Левобережной Украины, Киева и Смоленска. В результате переговоры закончились ничем[90].

Правительство царевны Софьи и князя В. В. Голицына все же рассчитывало, что Речь Посполитая заключит в Андрусово союз и Вечный мир на условиях Москвы. В поддержку планов Вечного мира в столице был созван собор служилых людей[91], а русские переговорщики во главе с боярином князем Я. Н. Одоевским получили в марте 1684 г. официальный царский выговор за слишком быстрое возвращение в Москву после подписания «разъезжих писем», не предприняв попыток продолжить переговоры неофициально[92].

Осенью 1684 г. русско-польские отношения обострились из-за захвата украинским гетманом Иваном Самойловичем земель Великого княжества Литовского между реками Сож и Днепр (так называемое Посожье или Засожье). Гетман сделал это самовольно, без какого-либо распоряжения из Москвы. Он представил русскому правительству дело как акт восстановления давней справедливости, обещал предоставить «подлинные свидетельства» принадлежности Посожья Войску Запорожскому со времен Б. Хмельницкого, одновременно выражая готовность очистить спорные земли, если появится соответствующее царское распоряжение. Самойлович, очевидно, был недоволен возможным русско-польским сближением, которое в случае заключения прочного мира делало невозможным объединение некогда единого казацкого Гетманства (Правобережной и Левобережной Украины) в ближайшее время.

Между тем в Польше отказывались воспринимать захват так называемых Посожских сел как локальный пограничный конфликт, видя в нем новую угрозу эскалации отношений с Россией в условиях, когда Речь Посполитая была связана войной с Османской империей и Крымским ханством. Приезжавшие в Москву польские представители требовали немедленного возврата земель, а шляхта на варшавском сейме 1685 г. вовсю трубила об угрозе нового московского нашествия. Русское правительство оказалось в сложной ситуации. С одной стороны, оно было не готово резко одергивать Самойловича за его самовольные действия, с другой — было вынуждено прикрывать их перед польско-литовской стороной формулировками о локальном пограничном споре, который может быть разрешен на съезде порубежных судей. Договор о таком съезде был заключен в июле 1685 г. с прибывшим в Москву польским посланником Яном Зембоцким. Однако теперь уже и Варшава была не довольна действиями своего дипломата, посчитав, что своим согласием на межевание ныне существующих границ он фактически признал их как постоянный рубеж между двумя государствами. Речь Посполитая саботировала пограничную комиссию. В итоге она не состоялась[93].

Военные кампании против турок и татар 1684–1685 гг. оказались для Польши неудачными[94]. Поэтому Варшава вынуждена была поторопиться урегулировать Посожский конфликт, который изначально задумывался украинским гетманом как средство обострения русско-польских отношений. На сейме 1685 г. было принято решение об отправке посольства в Россию для заключения мира и союза. Теперь польская сторона в целом готова была удовлетворить территориальные претензии Москвы, хотя и надеялась выторговать хоть небольшие уступки для поддержания престижа республики. Взамен в Варшаве ожидали от России активных действий, которые бы полностью парализовали военный потенциал Крымского ханства. На формирование этой позиции в немалой степени повлияли папская и австрийская дипломатии, которые не только оказывали давление на королевский двор, подталкивая его к союзу с Россией, но и предпринимали собственные дипломатические усилия в русской столице[95].

14 мая 1684 г. в Москву торжественно въехали австрийские послы С. Блюмберг и И. Жировский, которые были направлены в Россию одновременно с переговорами по созданию Священной лиги в Линце. Блюмберг и Жировский объявили В. В. Голицыну и его товарищам, что готовы заключить с Россией антитурецкий союз и от имени австрийского императора Леопольда I, и от имени польского короля Яна III Собеского. В Вене рассчитывали, что русские войска будут действовать на черноморском направлении, организовав поход на Азов, а на Крым отправят запорожских казаков в сопровождении «пеших» полков. Австрийские дипломаты выразили также готовность посредничать в заключении мира между Москвой и Варшавой, но официальных полномочий не предъявили. Российская сторона твердо отстаивала ранее сформулированную позицию: союз может быть заключен только одновременно с Вечным миром, по которому будут признаны ныне существующие русско-польские границы.

Пытаясь переубедить русскую дипломатию, Блюмберг и Жировский предлагали заключение отдельного русско-австрийского союза, без участия Польши, но Голицын вновь отказал, потребовав гарантий от «цесаря», что Речь Посполитая заключит Вечный мир. Таких гарантий австрийцы дать не могли. В июне 1684 г. они покинули русскую столицу. Отказывая Австрии в посредничестве между Польшей и Россией и заключении отдельного союза с Веной, В. В. Голицын подталкивал австрийскую дипломатию убеждать Яна Собеского принять условия Москвы[96].

В апреле 1685 г. в Москву прибыл гонец от императора Леопольда I И. И. Курц с сообщением, что «цесарь» готов содействовать заключению Вечного мира между Россией и Речью Посполитой, которая склоняется к его подписанию «на пристойных статьях». В задачу Курца входило и налаживание отношений между Святым престолом и Москвой. Он передал в Посольский приказ грамоту папы римского Иннокентия XI с официальным объявлением о заключении Священной лиги и призывом к царям присоединиться к ней. Курц уверял, что царский титул в послании написан в соответствии с выдвигавшимися ранее российской стороной требованиями и сообщал от имени папы, что Святой престол будет добиваться смягчения позиции польского короля в отношении России. В Посольском приказе, правда, в последний момент отказались дать ответную царскую грамоту на имя Иннокентия XI, но это не заставило Вену и Рим отказаться от давления на Яна Собеского с целью принятия им территориальных условий, выдвигаемых Россией[97]. Папский нунций в Речи Посполитой Опцио Паллавиччини еще осенью 1684 г. пытался добиться этого от польского короля. Решение о снаряжении польско-литовского посольства в Россию летом 1685 г. также было принято не без его усилий[98].

Таким образом, события второй половины 1683 — первой половины 1684 г. показали России, что вступление в антиосманскую коалицию вполне реально. Более того, Москва являлась для Вены и папского престола достаточно желанным партнером по Священной лиге, учитывая регулярные действия крымских и белгородских татар на венгерском и польском театрах военных действий. Даже несмотря на неудачу Андрусовских переговоров 1684 г., в Москве могли надеяться, что достижение взаимоприемлемого соглашения с Варшавой возможно в обозримом будущем. В этих условиях русская дипломатия посчитала возможным частично попытаться усилить свои позиции в отношениях с Портой и особенно Крымским ханством.

После поражения под Веной политика Османской империи в отношении России смягчилась, поскольку султанский двор опасался ее возможного присоединения к Священной лиге. Об этом свидетельствовал более теплый прием в Турции подьячего Алексея Васильева, который отправился туда в 1683 г. Так же как и его предшественник, М. Тарасов, он должен был требовать учесть мнение русского правительства в вопросах касательно Запорожской Сечи, земель между Южным Бугом и Днестром и др. В грамоте султана Мехмеда IV, привезенной в Москву Васильевым в августе 1684 г., Порта уверяла в своем намерении нерушимо соблюдать мир, однако в просьбе Москвы пересмотреть невыгодные для нее положения мирного договора было отказано[99].

В отношениях с Крымом русская сторона также настаивала на пересмотре не устраивавших ее статей Бахчисарайского и Адрианопольского договоров. 28 марта 1684 г., ознакомившись с информацией о переговорах гетмана И. Самойловича с посланником крымского хана Хаджи-Гирея, правительство предписало гетману направить к хану своего представителя. Последний должен был убедить Хаджи-Гирея, чтобы турецкий султан «уступил им, великими государем на той стороне Днепра земли по Днестр или б по Бог или хотя по самой последней мере по Рось реку и по урочища, как неперед сего написано было о том в наказе Василью Тяпкину, да чтоб и запорожцом против прежняго во всяких добычах допускали чинить свободной промысл и проход безо всякого отягчения в пошлинах и в ымании добычи половины»[100].

В условиях понятного миролюбия Порты, которая терпела поражения в боях с союзниками по Священной лиге, в русской столице взяли курс на ужесточение позиции в отношении Крыма. Это намерение русского правительства окончательно определилось осенью 1684 г., после переговоров с Польшей и Австрией, в ходе подготовки новой крымской «размены» — операции по обмену годовыми посланниками и передачи направлявшимся в Крым русским дипломатам новой казны для хана. В указанные годы она проходила под Переволочной, сотенном центре на территории Полтавского полка. Важность событий размены зимы 1684/85 г. и отсутствие даже кратких ее описаний в историографии[101] заставляет нас уделить ей несколько страниц в данной главе.

Царские указы об очередной посольской размене под Переволочной появились в августе 1684 г. Крымские послы в Москве — Дербиш имельдеш-ага, Умер-ага и Бурю-челибей должны были отправиться домой в сопровождении русских дипломатов — стольника Евдокима Савина сына Языкова и неназванного подьячего, тогда как русские посланники И. Протопопов и Д. Парфеньев вместе с новыми крымскими посланниками — прибыть в Москву. Организацию размены, в том числе передачу крымской стороне казны, предполагалось поручить окольничему и воеводе Белгорода князю Дмитрию Нефедьевичу Щербатову. 7 сентября Щербатов выехал в Ахтырку во главе направленного на размену отряда[102].

К октябрю в Москве окончательно определились с решением о прекращении миссии русских годовых посланников в Крыму и татарских в Москве. Более-менее точную дату и официальные мотивы такого решения мы знаем благодаря отпуску царской грамоты к гетману И. Самойловичу от 14 октября 1684 г., в которой они были изложены. Гетмана информировали, что правительство предписало Щербатову передать казну крымской стороне, «приняв посланников наших Ивана Протопопова и Дмитрия Парфеньева», новых посланников к хану не отпускать и татарских дипломатов не принимать, «и впредь в обоих сторонах как… царского величества посланником в Крыму, так и хановым послом на Москве годовым не быть для того, что в прежние времяна живучи, хановы послы на Москве чинили и ныне чинят всякие мирным договором и дружбе противности, от чего в прошлых годех… учинилась с предками хановыми недружба и ссора, и война всчалась, и была многие годы». Другой причиной отмены миссий годовых посланников было «ругателное мучение» в отношении Н. Тараканова и П. Бурцова. Оно оценивалось как «великих государей… превысокому имяни… великое безчестие». В то же время Россия сохраняла обязательства выплаты ежегодной казны в полном объеме. Щербатов должен был до последнего отстаивать указанную позицию и «розъехатись» с главой крымской делегации на размене — разменным беем Велишой Сулешевым, если тот откажется принять казну без посланников[103].

21 ноября Щербатов вдруг получил указ, что вместо него проведение размены поручено Л. Р. Неплюеву. Сдав дела, Щербатов через два дня отбыл в Белгород[104]. Не исключено, что замена была произведена намеренно. Неплюев был одним из доверенных людей В. В. Голицына, и вполне вероятно, что именно ему «посольских дел оберегатель» хотел доверить важную и ответственную миссию прекращения обмена годовыми посланниками с Крымом. Назначение Неплюева, видимо, свидетельствовало о решительном намерении русского правительства понизить уровень дипломатических отношений с ханством.

Леонтий Неплюев получил царский указ о выезде на размену 17 ноября. 25 ноября, по пути в Ахтырку, на территории Сумского полка Неплюева встретил подьячий Посольского приказа Михаил Ларионов, который вручил севскому воеводе «большой» и «тайный» наказы[105]. Неплюев выступил на размену из Ахтырки 5 января. 7 января на территории Полтавского полка, в селе Стасовцах к Неплюеву присоединился с казацким отрядом (1 тыс. человек «казаков и компанейщиков») гадячский полковник М. Василевич[106]. Татары во главе с разменным беем Велишей Сулешевым подошли к Переволочне 10 января. Неплюев пришел на разменное место спустя три дня. 13 января в Переволочне севский воевода «роспечатал тайной наказ», который предписывал «с розменным беем съехатись и розмену учинить и казна отдать по указу великих государей и по ноказу, а новых крымских посланников на розменном месте у Велиша бея отнюдь не принимать и к Москве не пропускать и великих государей посланников в Крым никоторых не отпускать (курсив наш. — Авт.)»[107].

13 января Неплюев уговорил Сулешева отпустить в русскую ставку Протопопова и Парфеньева. Одновременно Терешка, человек Протопопова, тайком вывез из крымского стана посольские документы[108]. На следующий день Неплюев отпустил в крымский стан татарских посланников, а 15 января на переговорах заявил Сулешеву об отказе посылать в Крым русских годовых посланников и принимать таковых с татарской стороны. При этом Неплюев подтвердил готовность выплатить поминки для Селим-Гирея, но потребовал от Велиши-бея заключить соглашение об изменении порядка их вручения: «впредь казну, золотые и птицы, и соболи, и шубы и всю крымскую кладь принимать ему бею и хто впредь по нем будет по росписям» на «розменном» месте, а не в Крыму, как это было ранее[109].

Крымцы неоднократно просили Неплюева изменить решение, однако воевода, не уставая, повторял, что годовые посланники «отставлены вовсе безо всякого повороту». Татары просили Неплюева подождать до получения ханского ответа, собирались на совет, обсуждая что делать — уехать без казны с риском быть подвергнутым наказанию либо принять «крымскую кладь» без посланников. Воевода после долгих споров согласился подождать ответа Селим-Гирея. Крымского посланника ожидали не раньше 8 февраля, но не дождались: в татарском стане вспыхнуло недовольство из-за голода и зимней стужи. Крымцы не хотели слушать уговоров Велиши-бея и «почели вьючитца на лошади». Попытки Неплюева задержать татар успеха не имели. 5 февраля посланный Неплюевым за Днепр отряд убедился, что крымский лагерь пуст, и Сулешев со всеми при нем бывшими отрядами «с розменного места пошол в Крым подлинно». В тот же день русские войска выступили из Переволочны, прибыв в Севск 13 февраля. Так и не врученная разменному бею казна отправилась назад в Москву[110].

Твердая позиция русской стороны на зимней размене и решительный отказ возобновлять миссию годовых посланников вызвали определенное беспокойство в Крыму. По свидетельству толмача Леонтия Посникова (покинул Бахчисарай 21 февраля 1685 г.), где-то в первой половине марта Селим-Гирей созвал в Бахчисарае съезд с участием калги, нураддина и других крымских «старшин», после которого гонец Чек-ага, который ехал в Москву с Л. Посниковым, был задержан в Перекопе, а затем 24 марта заменен на другого — Айстемир-мурзу Сулешева. Заменена была и ханская грамота, предназначавшаяся царям. Какие решения были приняты на ханском съезде, доподлинно неизвестно, но Чек-ага говорил Посникову, что по распоряжению Селим-Гирея «крымскою кладь ныне возьмут и впредь имать будут без посланников»[111]. Учитывая последовавшие дипломатические шаги Крыма весной — летом 1685 г., с уверенностью можно предположить, что при ханском дворе решили смягчить позицию в отношении Москвы, особенно накануне новой военной кампании. Среди прочих миссий об этом особенно свидетельствовало уже упомянутое посольство Айстемир-мурзы.

Весной 1685 г. в Крым направился толмач Василий Козлов с уведомлением хана Селим-Гирея о необходимости выдачи новой шертной грамоты (привезенная Протопоповым и Парфеньевым грамота хана русское правительство не устроила) и подтверждением позиции русского правительства, что казна будет передаваться только на разменном месте. Крымскую сторону, учитывая длительность стояния русских войск в Ахтырке осенью 1684 г., просили впредь заблаговременно сообщать о выезде из Крыма разменного бея[112]. По возвращении В. Козлов сообщил, что хан Селим-Гирей на разменного Велишу-бея «кручинился, что он казны и без посланников не принял»[113].

27 апреля в сопровождении Л. Посникова в Москву прибыл Айстемир-мурза (Устемир-мурза) Сулешев (племянник разменного бея Велиши Сулешева), получив аудиенцию у царей 29-го числа. Перед ней он, судя по всему, встречался с В. В. Голицыным, который заявил, что «никогда отнюдь посланников в Крым не пошлют». Крымский же гонец привез грамоту Селим-Гирея, в которой хан настаивал на возобновлении миссии годовых посланников, считая, что отказ от нее направлен против «учиненному миру и дружбе». Однако одновременно, видимо понимая тщетность указанных требований, Селим-Гирей заявлял, что Велиша-бей уехал с разменного места без его распоряжения из-за голода и «нестерпимой стужи» и выражал готовность принять казну и поминки за один год и без посланников, при условии, что все будет отдано «с телеги». Хан просил дать знать, когда российская сторона будет готова провести новую встречу под Переволочной. Наиболее, однако, удивительным было признание Селим-Гиреем фактов насилия в отношении русских дипломатов и их осуждение: «А что при Мурат-Гирее хане послом вашим утеснение и мучение было и то и нашему ханову величеству непригоже показалось и послов мучить — государем непригожешь». Вместе с тем хан подчеркивал, что вина за это лежит на его предшественнике, Мурад-Гирее: «а после того бесчестья которые приезжали в Крым с казною послы ваши, и мы, ханово величество тех послов ваших с честию отпустили». Поэтому в конце своего послания Селим-Гирей выражал надежду на сохранение дружественных и мирных отношений с Россией.

Ханская грамота была заслушана русским правительством 30 апреля. В результате последовал указ о подготовке новой посольской размены для передачи крымцам казны за два года — «на нынешней 193-й и впредь на 194-й годы по старым росписям сполна». Одновременно подтверждалось предыдущее решение: «крымских послов не принимать и на Москве им не годовать». Все эти предложения должны были быть изложены в царской грамоте к Селим-Гирею с подтверждением намерений России пребывать с ханством «в дружбе и в миру». С этими решениями были, несомненно, связаны памяти, данные из Посольского в Сибирский приказ о подготовке «крымской клади» («всю крымскую кладь и на розмену розменное платье и мяхкую рухлядь готовить»). 7 мая Айстемир-мурза получил отпускную аудиенцию[114].

С возвращавшимся в Бахчисарай Айстемир-мурзой выехал русский толмач П. Хивинец. Он вез для Селим-Гирея царскую грамоту от 13 мая с уверением, что цари «изволяют» содержать мир «без нарушенья», готовы провести новую размену и выдать хану казну на два года, но посылать новых годовых посланников категорически отказываются. Помимо прочего, в послании содержались обвинения крымской стороны в затягивании сроков посольской размены, которая по договору, заключенному еще К. О. Хлоповым в 1683 г., должна была проходить в августе, а также касательно «упорства» Велиши-бея Сулешева, который отказывался взять казну без посланников и ушел в Крым без объявления российской стороне и без ханского указа[115].

26 мая из Бахчисарая выехал новый крымский гонец — Котлуша-мурза Сулешев, который прибыл в Москву в сопровождении В. Козлова (из Севска он поехал наперед) в июле 1685 г. (аудиенция у царей была дана гонцу 14 июля). Его миссия свидетельствовала об определенных колебаниях российского курса крымской политики. Котлуша-мурза должен был добиться, чтобы «великие государи указали свое государево жалованье, казну, давать против прежнего с посланники». О том же хан говорил в Бахчисарае на отпуске и В. Козлову. Кроме того, татарский гонец привез новую шертную грамоту Селим-Гирея (список в деле отсутствует), а также «листы» хана, калги и нураддина. Из последних сохранились только тексты послания калги Девлет-Гирея, а также письмо ханского визира Батыр-аги В. В. Голицыну. Девлет-Гирей, вторя, по-видимому, грамоте отца, Селим-Гирея, требовал, чтобы «впредь на нынешней и за прошлой год на два годы казны и поминки для обновления нашего и дачи по-прежнему отдавать велите в августе месяце с посланники». Батыр-ага подтверждал отправку ханской шерти и выражал готовность жить с Россией «в покое и в тишине». 7 августа Котлуша-мурза получил отпускную аудиенцию[116].

Однако не успел он покинуть столицу, как туда прибыло еще одно татарское посольство во главе с ханским гонцом — Зорумом-агой (Зурум-батыром) в сопровождении возвращавшегося из Крыма толмача Петра Хивинца. Оно, наоборот, скорее сигнализировало о смягчении позиций Крымского ханства. В доставленной посланниками грамоте Селим-Гирей выражал готовность принять казну за два года «хотя и бес посланников, буде с телегами и со всем отдадут», однако просил, чтобы «для отдачи поминок по росписям» был прислан толмач, «которой бы умел грамоте». Одновременно хан заверял царей в своем намерении сохранять с Россией мир и настаивал на возобновлении миссий годовых посланников, полагая, что в предыдущие годы им «безчестья не было». Он обещал вскоре выслать на «разменное» место Велишу-бея Сулешева. 10 августа грамоты были заслушаны правительством. Принятое решение подтверждало намерение русской стороны выдать казну за два года, но посланников в Крым не посылать. На новую размену указали готовиться Л. Р. Неплюеву и дьяку М. Жаденову. Им же велели передать крымской стороне казну «с телегами, на которых будет привезена, и с коробами» (как показано выше, Селим-Гирей специально акцентировал на этом внимание). Но если «бей учнет просить под ту казну подвод до Крыму и в том ему отказывать, а буде учнет говорить с прошением и отговоритца в том от него будет не мочно и ему давать за подводы сто рублев, а по самой конечной мере дать ему вместо подвод двесте рублев, а подвод не давать». 14 августа крымским посланникам дали царскую аудиенцию. Указ о выдаче «корма» в дорогу, означавший отпуск из Москвы, был получен только 4 сентября[117].

Несмотря на колебания Крыма в вопросах годовых посланников и постоянные попытки зондирования намерения Москвы восстановить этот дипломатический институт, в целом позиция ханского двора в отношении России очевидно стала более дружественной. Об этом свидетельствовало и изменение отношения к русским дипломатам в Крыму, что подтверждается свидетельством П. Хивинца. Если год назад ему угрожали и держали под арестом, то теперь, по прибытии в Крым 25 июня его «поставили» на армянском дворе. Уже на третий день Селим-Гирей дал ему аудиенцию, сам принял царскую грамоту. «Съестной и конской» корм Хивинец получал «нескудной». На отпускной аудиенции в начале июня Селим-Гирей уверял русского дипломата, что «с великими государи, с их царским величеством в дружбе и любви быти желает наипаче прежних ханов»[118]. По сообщениям Хивинца, заверения России о намерении соблюдать мир даже после отмены годовых посланников оказали влияние на ханский двор. Когда в Крым приехал польский посланник с предложениями мирных переговоров, Селим-Гирей, сначала принял и отпустил его «с честью», поскольку опасался «за нерозменою прошлою великих государей с стороны войны», однако когда «после розмены присланы великих государей грамоты к хану, что мирной договор здержан будет без нарушения, и хан де тех полских гонцов з дороги поворотил и велел посадить их в Козлове (Гезлев. — Авт.) за караулом, а животы их все у них отобрал»[119].

С возвращавшимся в Крым Котлушой-мурзой Сулешевым поехал с царской грамотой от 14 августа толмач Иван Иванов. Грамота отвечала на послания хана, доставленные не только указанным крымским дипломатом, но и с Зорумом-агой. Великие государи подтверждали готовность соблюдать мир и провести размену в установленные сроки, заявляли о строгих запретах казакам и иным царским подданным нападать на крымские владения. При этом послание содержало длинный перечень нарушений мира со стороны Крыма и Турции, которые выражались в частых набегах подданных хана и султана на русские и украинские пограничные города[120].

21 августа Л. Р. Неплюев и дьяк М. Жаденов выехали из Севска на новую посольскую размену. Сбор войска проходил в Красном Куте почти месяц. Во второй половине сентября Неплюев двинулся в Переволочну. 28 сентября, вскоре после выступления, под Рублево к нему присоединился посланный из Москвы обоз с казной и подарками хану и его окружению. Встреча с Велишой-беем под Переволочной произошла в начале октября. В этот раз в ходе переговоров 5 октября споры разгорелись из-за требований крымской стороны доставить казну до Бахчисарая с русскими лошадями и извозчиками, а посланных Селим-Гирею охотничьих птиц — с русскими кречетниками. Неплюев категорически отказывался, предлагая Велише 200 руб. жалованья (за два года) за доставку. Бей не желал брать деньги и вместе с сопровождавшими его татарами трижды демонстративно выходил из Разрядного шатра и садился на коня. «У вас по вся годы во всем новая перемена, — недовольно заявлял Велиша Сулешев, — прежде посланников годовых не захотели есте давати, а ныне уже подвод и кречетников не даете». Он настаивал, что транспортировка казны русской стороной — это требование самого хана, и просил согласия Неплюева написать Селим-Гирею письмо. Окольничий не желал ждать и тем более уступать, поэтому через несколько дней Велиша-бей и его товарищи согласились принять казну на условиях Неплюева. К 10 октября русские уполномоченные передали крымцам охотничьих птиц, «любительные поминки» за два года, 200 руб. жалованья Сулешеву, «розменное платье» представителям крымской делегации и проч. В ходе переговоров Неплюев и представитель гетмана Самойловича — гадячский полковник Михаил Василевич в очередной раз подчеркнули неприемлемость для России условий перемирия 1681 г., навязанных В. М. Тяпкину. От крымской стороны требовали не заселять правобережных городов до Южного Буга и не «перезывать» туда людей с левого берега Днепра. В договорной грамоте (шерти), на которой присягнули Велиша Сулешев и остальные члены крымской делегации, эти условия были зафиксированы как обязательства крымско-турецкой стороны (дополнительно тут было записано, что Запорожская Сечь — владение великих государей), так же как отмена годовых посланников, необходимость принимать «крымскую кладь… на розменном месте» и писать царский титул в ханских грамотах полностью.

Дополнительно «для высокой монаршеской чести» Неплюев добился, чтобы крымцы принимали царское жалованье, положенное им лично, стоя, а не сидя, как раньше. Уже завершив все дела, окольничий принимал у себя Велишу-бея и остальных «знатных татар». Здесь Неплюев использовал еще один дипломатический трюк. Он впервые уговорил гостей стоя выпить за царей, султана и хана заздравную чашу под залп из пушек. Причем, когда дошла очередь до Селим-Гирея, артиллеристы по приказу Неплюева дали залп, «убавив» четыре пушки и подчеркнув тем самым неравенство крымского хана султану и царям. Уже 12 октября Неплюев с Жаденовым прибыли на р. Коломак, где распустили войско. В Севск окольничий и дьяк вернулись 16 октября[121].

Ханский гонец Усеин-челибей, прибывший 4 января 1686 г. в Москву, сообщал, что где-то во второй половине ноября Селим-Гирей «пришел… из войны к Днепру в Казыкермень», где «дождался с розмены с казною розменного бея», после чего «пошол с розменным беем и с казною в Крым». Это была последняя в истории выдача царских поминков крымским ханам.

Довольный удачной военной кампанией в Польше[122], Селим-Гирей, с одной стороны, всячески старался сохранить мир с Россией, с другой стороны, вновь корректировал свой курс в отношении нее. Будучи в Казы-Кермене, Селим-Гирей «бею и всем татаром тутошним жителем заказал жестоко под смертною казнью, чтоб они с казаками и з запорожцы жили смирно и задоров и грабежу никакова не чинили, и торговых бы казаков в Крым пропускали без задержания». Вместе с тем он уже в который раз указывал Москве, что прекратить отправку в Крым годовых посланников «было непристойно, потому что положено изстари, что посылать с казною годовых посланников». Хан просил восстановить этот дипломатический институт. Ему вторил ханский везир Батыр-ага: «…казна без посланников подобна тому, как конь без узды»[123].

В ответной царской грамоте хану и письме Голицына Батыр-аге (от 20 января 1686 г.) русская сторона окончательно ставила точку в претензиях Крыма на возобновление миссий годовых посланников. Внимание Селим-Гирея обращалось на то, что Л. Р. Неплюев заключил с Велишой-беем договор о присылке казны без обмена дипломатами. В Москве ожидали скорой присылки подтверждающей его ханской шертной грамоты[124]. 20 января гонец был отпущен без царской аудиенции, после встречи с В. В. Голицыным в Посольском приказе[125].

В целом политику Крымского ханства в отношении России следует оценить как весьма чуткую и осторожную, при этом не лишенную колебаний в зависимости от обстоятельств. До военной кампании против Польши тон ханских грамот был более мягким, после ее успешного завершения он вновь ужесточился: в Бахчисарае не теряли надежду возобновить миссии годовых посланников. Россия же окончательно отказала в этом Крымскому ханству, но вместе с тем не была готова идти на дальнейшее обострение отношений и прекратить выплату поминков, продемонстрировав, впрочем, в том числе языком дипломатического ритуала, что текущая ситуация в русско-крымских отношениях Москву не устраивает. Причиной подобной двойственности было, по-видимому, то, что переговоры с Австрией и особенно с Речью Посполитой как главным партнером Москвы по будущей антиосманской коалиции так и не были завершены. С этой точки зрения дальнейшая политика России в крымском вопросе зависела от итога русско-польских переговоров о мире и союзе, которые начались в Москве в феврале 1686 г.

В 1685–1686 гг. Россия, пользуясь стремлением османов не обострять с ней отношений, сумела решить важный для себя религиозно-политический вопрос — добилась перехода Киевской митрополии из-под власти Константинопольского патриарха под верховенство патриарха Московского и всея Руси[126]. Ездивший с этой целью в Константинополь русский агент, грек Захарий Иванов (Софир), сообщал, что в самой империи ситуация была весьма нестабильной: он стал свидетелем восстания сипахов (воинов, служивших за земельный надел в кавалерии) в Адрианополе в августе 1685 г. Русский агент узнал, что османское правительство рассчитывает и далее сохранять мир в отношениях с Россией[127]. Направленный в Турцию для окончательного решения вопроса о митрополии подьячий Н. Алексеев не только с санкции великого везира Сары Сулеймана-паши получил грамоты константинопольского патриарха Иакова о передаче Киевской митрополии под власть Московского патриарха, но и добился ряда уступок, включая отказ султана от заселения полосы земель на Правобережной Украине и отмену пошлин для казаков с соляной добычи и рыбной ловли в низовьях Днепра. Успех посольства Алексеева стал возможен в том числе и благодаря тому, что до Стамбула не успели дойти известия об очередных союзных переговорах России и Речи Посполитой в первой половине 1686 г.[128]

Решение о заключении Вечного мира с Польшей и вступлении в антиосманскую коалицию далось русскому правительству не просто. Уже Андрусовские переговоры 1684 г. показали, что в русских правящих кругах существуют трения на этот счет. Накануне переговоров влиятельная группировка боярства выступала против мира с Речью Посполитой, и даже за то, чтобы «всчать» с ней войну[129]. В кругу этих людей идеи украинского гетмана Самойловича, не желавшего урегулирования отношений с Речью Посполитой на условиях признания за ней Правобережной Украины, должны были найти понимание и поддержку. Сам же он сообщал в Москву, что ему «учинилось ведомо, бутто некоторые из особ честных в царствующем граде то говорят, что против полской стороны воевать не хотят, паче же бутто советовати починают, чтоб с нею ласково во всем поступати»[130]. Гетман недвусмысленно намекал в первую очередь на персону самого «оберегателя посольских дел» В. В. Голицына и регентшу цареву Софью.

В феврале 1686 г. в Москву прибыло великое посольство Речи Посполитой во главе с познанским воеводой К. Гжимултовским и литовским канцлером М. Огинским для переговоров о мире и союзе. Первоначально польско-литовские дипломаты требовали немедленного возвращения захваченных И. Самойловичем Посожских сел. После долгих споров В. В. Голицын, возглавлявший русскую делегацию, согласился возвратить Посожье, однако далее переговоры застопорились. В итоге девять официальных встреч прошли безрезультатно: стороны не могли окончательно договориться ни по территориальному вопросу, ни по сумме русской компенсации шляхте за утраченные имения, ни по условиям союза. В конце марта официальные переговоры были прерваны, продолжившись через «обсылки» между Посольским приказом и квартирой польско-литовских дипломатов в Москве. В апреле послам Речи Посполитой были выдвинуты новые требования — передачи России полосы земель на Правобережье от Киева до Запорожья, включая города Канев, Чигирин, Черкассы, Бужин и др. Есть все основания полагать, что требования эти были сформулированы под нажимом антипольской группировки в русском правительстве. Более того, русская сторона предлагала после заключения договора обратиться с предложениями о мире к хану и султану, а срок организации похода на Крым в проекте соглашения не оговаривался. Послы категорически отказались идти на подобные уступки. Наконец компромисс по всем вопросам был найден. 26 апреля 1686 г. юные цари Иван и Петр утвердили заключенный мир и союз торжественной присягой в Грановитой палате.

По итогам Вечного мира Россия закрепила за собой все завоевания 1667 г. — Левобережную Украину, Киев и Смоленскую землю. Дополнительно она получила полноту власти над Запорожской Сечью, которая по Андрусовскому перемирию признавалась совместным владением двух стран, а также значительно увеличила свои территории вокруг Киева. Возникший на переговорах вопрос о спорных землях на Правобережье Днепра был отложен до дальнейших переговоров, пока же они должны были оставаться пустыми. В качестве компенсации за утраченные имения шляхте Польши и Литвы выплачивалось 146 тыс. руб. Оборонительный союз против Крыма и Порты заключался навечно, наступательный — до конца войны. Россия должна была организовать вооруженные походы на Крым уже в следующем году, а в текущем — перекрыть пути нападения татар из Крыма на Речь Посполитую.

Отдельным русско-польским соглашением было оформлено возвращение Посожья. Гетман Самойлович послушно вывел оттуда своих казаков, но в преддверии ратификации договора польской стороной без согласования с Москвой отправил посланцев к королю и коронному гетману С. Яблоновскому, настаивая на передаче России спорных территорий вдоль правого берега Днепра. Этот демарш ни к чему не привел, лишь усилив недовольство Самойловичем со стороны правившей политической группировки во главе с В. В. Голицыным[131].

Вечный мир и союз свидетельствовали об осторожности внешнеполитической стратегии Москвы, которая не присоединилась к Священной лиге непосредственно, а лишь через отдельный союз с Речью Посполитой. Это позволяло России участвовать на равных в будущих переговорах участников Лиги с Портой, но давало относительную свободу в реализации союзнических обязательств, по которым Москва де-юре несла ответственность только перед Варшавой, чье положение в коалиции слабело из-за ряда неудачных кампаний. Сложившаяся ситуация открывала перед Русским государством возможность не только добиться в отношении Крымского ханства и Османской империи реализации тех целей, которые казались недостижимы ранее как военным, так и дипломатическим путем, но и сформировать новые. В первую очередь речь шла о русско-крымских отношениях, баланс которых Москва, недовольная теми преимуществами, которые ханы получили по соглашениям 1681–1682 гг., надеялась решительно изменить, предприняв для этого ряд шагов уже в конце 1684–1685 гг. Именно поэтому крымский фактор был важнейшим военным аспектом присоединения России к антиосманской коалиции, что со всей очевидностью проявилось в Крымских походах 1687 и 1689 гг.