Русско-турецкая война 1686–1700 годов

Глава 6 КАМПАНИЯ 1695 г. ВЗЯТИЕ ДНЕПРОВСКИХ ГОРОДКОВ

Хронологический отрезок, включающий 1695 и 1696 гг., стал одним из наиболее активных периодов боевых действий российской армии на главных театрах Русско-турецкой войны. В это время были достигнуты основные успехи в борьбе с османами — захвачены турецкие укрепленные пункты на Днепре и в устье Дона. В дальнейшем усилия московского командования оказались сосредоточены на удержании и освоении завоеванных территорий.

Процесс принятия московскими властями решения о начале наступательных действий остается одной из нераскрытых тайн российской истории исследуемого периода. Надо полагать, что вопрос о новых больших походах стал актуальным вскоре после смерти царицы Натальи Кирилловны и начала самостоятельного правления Петра I. Документов, которые четко зафиксировали бы момент, когда царь определился с основными направлениями ударов, обнаружить не удалось. Причина этого вполне очевидна — тема обсуждалась в кругу ближайших сподвижников царя, и содержание разговоров не попадало в официальные бумаги.

Документы показывают, что зимой 1694/95 г. велась весьма серьёзная подготовка к будущей кампании. В период с декабря 1694 г. по январь 1695 г. на воеводстве в Белгороде временно оставался младший из Шереметевых — Михаил Борисович, который замещал уехавшего в Москву отца[1200]. Очевидно, что поездка старшего Шереметева в столицу была связана с планированием кампании 1695 г. 9 декабря Б. П. Шереметев обедал с П. Гордоном, а 15 декабря они встретились еще раз, уже вместе с Б. А. Голицыным[1201].

В декабре 1694 г. еще один сподвижник Петра — А. А. Виниус приезжал к гетману И. С. Мазепе. Обсуждался вопрос возможного похода на Казы-Кермен. Гетман выступил против того, чтобы, взяв город, «отворить» Днепр «своевольным» запорожцам. Он настаивал на том, чтобы весной 1695 г. напасть на Буджак[1202]. Много лет спустя Виниус вспоминал, что ездил к гетману «о совете Озовского облежения»[1203]. Надо полагать, что он имел в виду не столько вопрос о походе на Азов (о чем в документах посольства не говорится), сколько кампанию в целом. Возможно, какие-то вопросы задавались в Москве донским казакам. Их «зимовая» станица во главе со станичным атаманом Борисом Даниловым прибыла в столицу 5 декабря 1694 г. Они сообщили, что с азовцами «размирились» ещё весной, а также поведали о ходе боевых действий в прошедшем году. В их рассказе особенно любопытны сообщения о сражении казаков, отправившихся в морской поход, с тридцатью вражескими кораблями при подходе к устью Дона, а также известие об укреплении Азова янычарами и местными жителями, восстановившими стену, «вывалившуюся» в прошлое «лето»[1204]. Около года спустя резидент цесаря О. А. Плейер отмечал, что перед первым походом Петр расспрашивал донского атамана об Азове[1205]. Подчеркнем, что в документации, связанной с прибытием станицы, сведений о встрече царя с Даниловым нет. Не исключено, что беседа могла пройти в неофициальной обстановке.

Наиболее ранние сведения о факте подготовки кампании 1695 г. содержатся в письме Гордона, отправленном австрийскому дипломату И. Курцу 21 декабря 1694 г.: «Верю и уповаю, что сим летом мы свершим нечто важное для блага христианства и общего союза»[1206]. Как видим, решение о переходе к активным боевым действиям к этому времени уже было принято.

Позднее данные о различных аспектах подготовки к активным военным действиям встречаются регулярно. Так, 28 января 1695 г. М. Б. Шереметев послал из Белгорода в Москву (очевидно, по отцовскому запросу) захваченного летом 1694 г. азовского ахреянина Демьяна Ларина сына Башмака[1207]. В столице его расспрашивали 8 февраля. Среди сообщений Башмака особое внимание привлекает известие о малом числе людей в азовском гарнизоне: «А в Озове де людей было служилых янычан и жилецких людей тысячи з две»[1208]. Судя по рассказам пленника, крепость представлялась весьма легкой добычей.

О том, что Азов выбран в качестве одного из направлений удара российской армии, впервые упоминает Гордон в записи от 6 февраля: «На военном совете в Пушечном дворе, где уладили кое-какие вещи касательно нашего марша к Азову…». На следующий день генерал отметил, что беседовал с государем и «с Его В-вом записали все боевые припасы и прочее необходимое, что нам надо взять с собою». Здесь же Гордон описал предстоящий путь к Азову — до Царицына по воде, а оттуда переход к Паншину[1209]. Таким образом, в начале февраля 1695 г. планы нападения на Азов были фактически сформированы, требовалось лишь уточнить детали.

10 февраля 1695 г. к Мазепе отправили грамоту о том, что московские войска ранней весной отправятся водой к Царицыну, а от Царицына к донским казачьим городкам и оттуда под Азов. Для того чтобы не позволить крымскому хану оказать помощь Азову, гетману предписывалось действовать совместно с Б. П. Шереметевым и, объединившись с запорожцами, напасть на неприятеля «сухим и водяным путем». Мазепе указывалось обсудить предстоящий поход с Шереметевым и «помыслить накрепко» со старшиной и полковниками о направлении своего удара, после чего без задержки написать государям[1210]. В тот же день ушло послание и на Дон к атаману Фролу Минаеву с указом изготовить в Черкасском городке ледники и заполнить их льдом «к нынешнему вешнему раннему времяни»[1211].

12 февраля был обнародован указ о начале военных действий. В записках И. А. Желябужского воля государей описывается следующим образом: «Февраля в… день, по указу великих государей, стольникам, и стряпчим, и дворянам московским, и жильцам сказана великих государей служба в Белгороде, в полк к боярину Борису Петровичу Шереметеву, а пехоте сказано под Азов»[1212]. Желябужский передал указ выборочно. Его интересовала лишь та часть документа, которая касалась московских служилых людей. В результате содержание оказалось искажено. Позволим себе привести обширную цитату из копии, сохранившейся в архиве Разряда: «203-го [1695 г.] февраля в 12 день великие государи цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всеа Великия и Малыя, и Белыя Росии самодержцы, при помощи всесильнаго в Троице славимаго Бога, и за предстательством пресвятые и всеславные владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, и за молитвами всех святых, указали за многие к ним, великим государем, хана крымского с ордами неправды, и для отомщения за пролития от них, бусурманов, християнские крови, и для избавления страждущих православных християн ис плена их бусурманского послать с Москвы на свою, великих государей, службу свои, великих государей, рати для промыслу под Азов город в плавной [поход] вешним ранним времянем.

А боярину и воеводе Борису Петровичю Шереметеву Белогородцкого полку с своими, великих государей, ратными с конными и с пешими людьми к походу быть во всякой готовности. Да в полку же с ним, боярином и воеводою, быть своим, великих государей, ратным людем по наряду: с Москвы стольником, и стряпчим, и дворяном московским, и жильцом по росписке. А в полку стать им на указные сроки: украинных, и резанских, и заоцких городов помещиком и вотчинником апреля 1-е, а замосковных и низовых городов помещиком же и вотчинником апреля же 15-е число нынешняго 203-го году. А из Белагорода ему, боярину и воеводе, а Войска Запорожского обоих сторон Днепра гетману Ивану Степановичю Мазепе, регименту ево, с полками из Батурина итить для воинского же промыслу и для отвращения и удержания хана крымского с ордами от азовской помочи и обороны, на которые места пристойно. И смотрить и беречь того всячески, чтоб при помощи Божии и по общему с ним, гетманом, совету и согласию ево, хана, с ордами или посланных от него салтанов с ордами же удержать и на помочь, и на оборону к Азову всякими способы не допустить. И над ними промысел чинить, чтоб он, хан, приходом своим или посылкою азовцом вспоможения не учинил. И о том ему, боярину и воеводе, иметь усердное радение и прилежное тщание, и з гетманом с Ываном Степановичем ссылатца и советовать почасту. А итить ему, боярину и воеводе, из Белагорода для того промыслу и ханского с ордами удержания, и з гетманом случитца, в которое время пристойно же, по тому же по общему с ним, гетманом, совету и согласию, не отписываясь к ним, великим государем»[1213]. Далее в тексте говорится о том, что защищать границу по черте должен был воевода Севского полка князь П. Л. Львов. В «товарищи» ему были назначены курский воевода И. М. Дмитриев-Мамонов и чугуевский воевода В. П. Вердеревский[1214].

Как видим, официальный указ в общих чертах соответствует тому, что было написано в письме Мазепе. Однозначно говорилось о «плавном» походе на Азов. Однако поставленные перед войсками второй армии цели в нем описаны не очень четко. Принимать необходимые решения и действовать Шереметев и Мазепа должны «не отписываясь к ним, великим государем». Подобные распоряжения Москва и ранее давала воеводам крупных русских соединений и украинским гетманам в ходе кампаний, которые велись на отдаленных театрах военных действий — на юге, на Среднем Днепре и проч. Забегая вперед, следует отметить, что, несмотря на санкционированную сверху свободу действий, Мазепа и Шереметев не спешили проявлять самостоятельность и инициативу.

16 февраля 1695 г. Лефорт сообщил в письме своему брату Ами, что объектом нападения станет Азов. Об этом он писал подробно, указывая даже количество и качество отправляемой с его полком артиллерии. О направлении другого удара Лефорт сообщил лишь в общих чертах: войско двинется «со стороны Перекопа или Казы-Кермена и нападёт на несколько городов»[1215]. Если сравнить его письмо с текстом указа, то получается, что царский любимец, один из командующих армии, действительно не знал, куда именно направятся войска Шереметева и Мазепы, хотя указ об их выступлении уже обнародовали. Скорее всего, Лефорт назвал те цели, между которыми пытались сделать выбор в предыдущий период подготовки кампании 1695 г. Любопытно, что весьма близкая к реальности информация о походе на Азов очень быстро попала в европейскую прессу. В одной из газетных статей, помеченной «С Москвы февраля в 20 день», говорилось, что войска на Азов пойдут тремя полками, назывались их командиры, а также говорилось об отправке в поход войск «гетманского и белогородцкого». Правда в качестве направления их удара назывался Перекоп[1216].

Планы Азовского похода постепенно обретали все больше конкретных черт. 20 февраля Гордон встретился с Петром, записав затем в дневнике: «Мы совещались о нашем походе и, по моим убеждениям, решились на блокаду Азова, но окончательное решение было отложено до военного совета назавтра». На следующий день на «малочисленном» военном совете решили отправить к Азову Гордона с его полком и донскими казаками, чтобы «не допустить прихода туда никакой поддержки»[1217].

Отметим, что инициатива Гордона изменила соотношение войск, подчиненных разным командирам. Еще 16 февраля Лефорт хвастался в письме, что он, как первый из генералов, командует более 12 тыс. человек, в то время как его шурин Гордон — 8 тыс.[1218] Теперь же ставший передовым полк Гордона насчитывал 10 тыс. человек, ему же в подчинение дали 6 тыс. казаков[1219]. 25 февраля Е. И. Украинцеву направили указ о начале подготовки похода под Азов «московского выборного» полка Гордона, вместе с которым «всякий промысел чинить» предписывалось «Войска Донского атаману и казакам». От думного дьяка требовалось послать соответствующую грамоту на Дон[1220].

2 марта в Посольском приказе расспрашивали атамана все еще находившейся в Москве донской «зимовой» станицы. Ведомство интересовала возможность обеспечения двигающейся к Азову армии лошадьми за счет казаков верховых городков. Атаман ответил, что в этих местах мало кто держит лошадей сверх необходимого. Под расспросными речами более мелким небрежным почерком вписан государев указ о подготовке в верховых городках тысячи подвод для московского войска. Предписывалось также гнать в Черкасск скотину и вести «харч», которые будут покупаться «повольною ценою»[1221].

Этот эпизод показывает, каким образом в данный период принимали решения по значимым вопросам кампании: один из сподвижников царя (Гордон) выдвинул идею, существенно корректирующую ход будущих военных действий, убедил царя в её правильности, а потом общий совет ближайших соратников принял итоговое постановление. Дальнейшую разработку планов передали на более низкий уровень по административной подведомственности, где и решались частные вопросы.

Тем временем разработка планов похода Шереметева и Мазепы существенно отставала. Гетман получил грамоту с требованием начать подготовку похода 17 февраля и тут же написал об этом Шереметеву[1222]. Надо полагать, что отправляемые против татар военачальники договорились между собой не о походе, а о том, чтобы совместно требовать от Москвы конкретных указаний. Мазепа отправил в столицу письмо, полученное там 27 февраля, прося дать предписание с указанием места встречи с Шереметевым. 2 марта гетману выслали распоряжение съехаться в городе Сумского полка Белополье и прислать «статьи» по итогам встречи в Москву[1223].

Шереметев получил указ действовать, «не описався» с государями, 21 февраля. Его ответ был отправлен в Москву 27 февраля и попал туда 5 марта. Предполагаем, что неделя размышлений понадобилась Шереметеву на переговоры с Мазепой. В своем послании в столицу воевода отметил, что ему указано выступать совместно с гетманом, не ссылаясь с государем, но «о котором времяни тому моему… с ним, гетманом, походу быть, и для задержания хана с ардами в которые места итить, и где б над ним промысл и поиск пристойно чинить, и прежде того походу для общего совету… в которых числех и где в которых местех съехатца и видетца, и о том, о чем ему, гетману… говорить… статей ко мне… из Розряду и ис Приказу Малые Росии не прислано»[1224]. Фактически Шереметев отказался от самостоятельности в принятии стратегических решений. Далее воевода писал государю, что перед прежними Чигиринскими и Крымскими походами воеводы и гетманы съезжались, а сейчас соединиться невозможно из-за плохих дорог и участия Мазепы в отражении татарского набега. Он отмечал, что Мазепа желает «съехаться ему со мной… и всесловесно пространно посоветовать», так как через гонцов «совершенного намерения постановить не мочно»[1225].

Шереметев, судя по вышеупомянутому посланию, безусловно, принимал во внимание возможность осады и штурма укреплений. Это понятно из следующей фразы: «И в полку у меня… верховых огнестрельных пушек самое малое число, а инженеров, и подкопщиков, и огнестрелных мастеров, и гранатчиков нет»[1226]. Доступных же целей для осады у Шереметева было две — Перекоп и Казы-Кермен. Очевидно, что такие возможности рассматривались во время недавнего приезда Шереметева из Белгорода в Москву. Все это позволяет сделать вывод, что воевода, так же как и гетман, считал на тот момент штурм турецких крепостей несвоевременным.

Тем временем о больших российских приготовлениях к новой военной кампании стало известно за рубежом. 12 (22) марта 1695 г. об этом в послании к венецианскому дожу писал резидент Венеции в Варшаве Г. Альберти. А в письме от 18 (28) марта 1695 г. он со ссылкой на письмо Лефорта сообщал даже некоторые детали военных планов Москвы: Мазепа якобы будет послан на «Перекоп, чтобы сделать диверсию в Крыму»[1227].

13 марта Шереметев съехался с Мазепой в Белополье, как того требовал государев указ. Военачальники определили общие контуры предстоящей кампании. Они постановили идти на реки Миус и Кальмиус, поскольку именно там проходили основные пути передвижения «бусурман» между Азовом и Крымом. Через ту же территорию осуществлялось нападение на приграничные российские и украинские города. Обсудили они и варианты походов под Казы-Кермен и под Перекоп, но отвергли их. Воевода и гетман пришли к выводу, что к Перекопу их не допустят, а в случае начала движения к днепровским городкам татары вовремя сообщат о наступлении и пошлют туда подкрепление, а также позовут на помощь Белгородскую орду. При этом крымский хан сможет пройти к Азову по бродам через реки Миус и Кальмиус[1228]. Таким образом, поход к Казы-Кермену ставил бы под вопрос выполнение царского указа об отвлечении орды от Азова. Выступать к Миусу предполагалось одновременно с ратями, идущими на Дон, поскольку иначе силы от «стояния» в степи истощатся раньше времени. Полководцы отмечали, что запасов, которые полки смогут взять с собой, хватит не больше чем на три месяца. Сойтись украинским и русским войскам предстояло у р. Берестовой.

Было также сформулировано несколько вопросов и предложений московскому правительству. Мазепа и Шереметев хотели получить указ о том, что им делать, в случае если хан отправит помощь к Азову, прежде чем туда подойдут московские войска. Они интересовались, двигаться ли им в таком случае к Миусу или же «для промысла итить к иным которым бусурманским местам»? Военачальники также отмечали необходимость добиться от запорожцев разрыва перемирия с Крымом. После чего запорожцы должны совместно с донскими казаками напасть сухим и морским путем на крымские города, прежде чем выступят другие войска. Предлагалось также написать о походе к польскому королю, для того чтобы организовать совместное выступление против татар. Кроме того, Мазепа и Шереметев хотели привлечь к походу калмыков и черкесов, взяв у них аманатов, а также организовать почту от Москвы до казачьих городков в низовьях Дона для быстрой связи с будущим лагерем российской армии под Азовом[1229].

22 марта статьи, выработанные воеводой и гетманом, пришли в Москву[1230]. Неделю спустя, 30 марта, по ним приняли окончательное решение: великие государи «не указали» войску двигаться к рекам Миусу и Кальмиусу, а велели идти «для промыслу под городки турецкие, под которые будет удобнее и прибыльнее», для чего Шереметеву следовало сойтись с Мазепой, «где пристойнее». Заметное место в указе уделено использованию судов и паромов для переправы через Днепр. Их предписывалось взять в Киеве и сплавить вниз по Днепру, хотя бы до порогов. «Верховые пушки» для осады предлагалось вывезти из Белгорода, Севска и Путивля; там же планировалось забрать боеприпасы. В случае если последних оказывалось недостаточно, для их снаряжения посулили прислать «гранатчиков» из Москвы и стрельцов, обученных «гранатному делу». Обещали также отправить из столицы инженера. Запорожцев указали «пропустить» на море. Шереметеву разрешалось по согласованию с гетманом писать к польскому королю. Получила развитие идея об организации поч тового сообщения с действующей армией: «с Москвы до полков их поставить почту из Розряду». Под Азов же депеши предлагалось возить донским казакам. Постановление об организации почты на Дону указали послать из Разряда в Малороссийский приказ[1231]. В результате первая почта на Дон из Москвы была отправлена 9 мая[1232].

Более полно понять процесс составления указа от 30 марта позволяет его черновик. В нем целью похода названы «городки турецкие Ах-Кермень (Ислам-Кермен. — Авт.) и Казы-Кермен»[1233] (то есть днепровские крепости). В итоговый документ эти названия не попали. Очевидно, изначально был озвучен конкретный объект для нападения, но потом от этого отказались. Бремя определения цели переложили на полководцев. Впрочем, вряд ли в Москве сомневались в результате. Трудности похода на Перекоп были очевидны. Так что делегировалась, скорее, ответственность, чем право выбора. Как видим, к концу марта изначальный стратегический замысел кампании существенно трансформировался. Отвлекающий удар Мазепы и Шереметева окончательно превратился в самостоятельный поход.

Шереметев начал активную подготовку к боям. Он требовал (и получал) от Москвы как материальное обеспечение, так и дополнительные воинские контингенты. Ему разрешили взять с собой смоленские «салдацкие да стрелецкие» полки, «соболиную казну» для жалования «польским и литовским присланным, также и запорожским казаком», образцовое письмо, чтоб посылать, «написавши от себя в тое полскую сторону листы», лекаря Ягана Кушне, полковых «подъемных» лошадей, священников, пушки, инженера, «гранатчиков», огнестрельных мастеров и подкопщиков[1234]. В целом подготовку к походу удалось завершить оперативно, что и обеспечило его успех.

Несмотря на то что царский указ 12 февраля объявлял главной целью российской армии Азов, фактически в 1695 г. днепровский театр военных действий стал основным. Именно на этом направлении было задействовано наибольшее число войск и достигнуты основные успехи.

Впрочем, боевые действия в регионе продолжались вне зависимости от планируемого похода. Уже 14 января 1695 г. миргородский сотник Трофим Антонович сообщал, что «великие» вражеские силы двигаются в сторону Украины[1235]. Семен Палей извещал, что на левом берегу Днестра под Тягиным стоит орда и собирается под малороссийские города[1236]. Аналогичные сведения поступали также из Харьковского и Ахтырского полков[1237]. 20 января из Переволочной сообщали, что идут по обе стороны Днепра «два салтана в большом собрании»[1238]. 1 февраля Шереметев узнал, что татары «в прошлую суботу, ударив под городок Лялинце, и весь посад взяли, только де в целости те люди, которые в замке живут». Захваченный пленник сказал, что они пришли в качестве загона, а основная орда стоит на Ингуле[1239].

Подданные Мазепы также ходили во владения противника. 26 марта гетман писал в Москву, что казаки, побывав под Перекопом, вернулись, захватив 22 пленных татарина, после чего на промысел были посланы новые отряды[1240]. 14 апреля 1695 г. украинский гетман сообщал, что его казаки разбили татарский отряд на Молочных Водах[1241]. Оптимистично выглядели также новости о настроениях запорожских казаков — они приняли государево жалование и пообещали выступить против «бусурман»[1242]. При этом 400 человек еще раньше пошли в поход к Азовскому морю[1243].

Начало общего наступления на днепровском театре военных действий следует датировать 10 мая, когда Шереметев выступил из Белгорода. 28 мая полки воеводы добрались до р. Коломак[1244]. Здесь 1 июня состоялась встреча с И. С. Мазепой, который покинул Батурин еще 17 мая. Пройдя вниз по разным сторонам Коломака, а затем Воркслы, 12 июня они достигли берега Днепра[1245]. Следует заметить, что российское войско сопровождала икона «Знамения Пресвятые Богородицы, нарицаемые Курские». Некоторое время заняла подготовка переправы: «спорядили» суда, присланные из Киева, «до перевозу войск». Не позднее 14 июня полки белгородского воеводы и украинского гетмана начали форсировать Днепр (российские — около городка Орлик, украинские — у Мишуринского Рога). Переправа проходила в сложных условиях («около островов… судами обходят с великою трудностию, и весла и шесты многие переломались, а иных… взять негде и зделать не ис чего…», «многие струги ветхи и которые струги были ветхи и худы в той переправе многие розбились») и растянулась более чем на 3 недели («за уставичными ветрами и за водным большим волнением, вскоре поспешить отнюдь никоторыми мерами невозможно», «переправа самая тяжелая и пристань была к берегу только что в два струга»). 17 июня состоялось новое совещание Шереметева и Мазепы (с участием остальных русских воевод и украинской старшины), на котором было принято решение направить в Запорожье отдельный отряд на стругах («плавный поход»). Сводный отряд, включавший как «государевых ратных» людей (300 человек), так и два полка из гетманского «регимента», должен был способствовать выступлению в поход сечевых казаков во главе с атаманом Максимом Самойленко. После переправы на другом берегу в урочище близ р. Омельнички были организованы становища («стояли обозами»), куда 2 июля прибыл Шереметев с основными российскими полками, а на следующий день подошел с отрядами Мазепа. Лишь 11 июля, дождавшись завершения переправы всех остальных полков, объединенная армия направилась под Казы-Кермен. Ее движение сильно замедляла пересеченная местность («в переправех через степовые речки и за крутыми балками чинитца мешкота») и отсутствие материала для изготовления настилов («а гатей поделать не ис чего, потому что места степные»)[1246].

Неизвестный корреспондент сообщал в Венецию 15 (25) июля 1695 г. о том, что под днепровские городки идет войско общей численностью в 120 тыс. человек, а еще 30 тыс. казаков Мазепы отправится на Буджак[1247]. Очевидно, что данная цифра фигурировала в документах того времени. Однако она далека от реальности. Данные о численности и структуре идущей к Казы-Кермену армии приведены в работе А. В. Багро. В составе войск Шереметева она называет Белгородский копейный полк, Белгородский рейтарский полк, Обоянский рейтарский полк, Ливенский рейтарский, Козловский рейтарский полк, семь солдатских полков Белгородского разряда, слободские казачьи полки, части Московского и Смоленского разрядных полков, а также ряд других подразделений. Всего по росписям насчитывалось 28 841 человек. Из них непосредственно в штурме Казы-Кермена участвовало 25 273 человека. Число казаков Мазепы определяется примерно в 35 тыс. человек. Гетмана также сопровождали расквартированные в Батурине стрелецкие полки (ок. 1 тыс. стрельцов). По подсчетам Багро, примерная общая численность российского войска должна была составить 60–65 тыс. человек[1248]. В подсчеты не были включены запорожские казаки (2 тыс.). Эти цифры дополняются сведениями из отписки главы Белгородского разряда от 2 июля 1695 г., полученной в Разрядном приказе 16 июля, которая описывает процесс переправы через Днепр около Переволочны. Помимо вышеупомянутых подразделений, в полках под командованием Б. П. Шереметева и С. П. Неплюева находились «ратные люди московских чинов… полковые сотенные службы городовые дворяня и дети боярские… дворянские да жилецкие роты». В войско также входило подразделение стольника и воеводы И. М. Дмитриева-Мамонова, не учтённое в исследовании Багро, которое включало «московских же чинов и завоеводчики, и ясаулы, полковые сотенные службы городовые дворяня и дети боярские, да рейтарской Курской, да салдацкие — Курской же, Козловской, Воронежской полки»[1249]. Численность каждого из этих полков составляла около 1 тыс. воинов. Таким образом, общий состав войск, атаковавших днепровские городки, насчитывал 68–73 тыс. человек.

Данные о численности противника встречаем в сообщении, присланном из лагеря осаждающих в Польшу, коронному гетману С. Яблоновскому. Автор письма сообщал, что в начале осады численность гарнизона Казы-Кермена составляла 4 тыс. человек, из которых остались в живых полторы тысячи[1250]. Под городом на крымской стороне Днепра находились также татары. Хан Селим-Гирей отправил на помощь Казы-Кермену нураддина Шахин-Гирея, однако тот в итоге сосредоточил свои силы на охране подступов к Перекопу[1251]. Находясь на левобережье Днепра, татары не смогли оказать существенной поддержки осажденным, поскольку Казы-Кермен (ключевой пункт обороны) и осаждавшие его войска находились на правом берегу реки. Переправляться же через Днепр в виду российских войск татары не рискнули.

«Плавное войско» в составе запорожских казаков и отрядов из российской и украинской армий сумело неожиданно подойти под стены турецких городков, воспрепятствовав контактам между ними и возможности отправки гонцов. Удалось также захватить местный флот, что исключило организацию переправы татарских войск. Бои под Казы-Керменом начались вечером 24 июля с подходом основных сил Шереметева и Мазепы. Организованная тем же вечером вылазка турок была благополучно отбита, хотя им удалось захватить несколько пленных. На следующий день нападавшие приступили к строительству шанцев и отсыпке валов вокруг крепостных стен, на которые поставили орудия. 26 июля начался регулярный массированный обстрел городских укреплений. Параллельно с другими велись интенсивные подкопные работы, завершившиеся подведением галереи под башню с «Ачаковской стороны». Утром 30 июля взрыв мины уничтожил часть укреплений: «подкопом взорвало и пушки с той разметало». Начавшийся пожар и продолжающийся обстрел гранатами вызвали несколько взрывов («людей духом поднимало и за город бросало»). Осаждавшие «з знамяны и з барабаны» начали штурм, в ходе которого после пятичасового боя был захвачен «большой» город. «Казыкерменские сидельцы», не имея больше сил для обороны и понеся тяжелые потери в людях («мужеска и женска полу… побито и ранено многое число»), отступили в «меншой» город. На следующий день, осознав бесполезность сопротивления, капитулировали и они: «знамена свои приклонили… и кричали, чтоб их не побить и дать им живот… и взяты у них городовые ключи». Среди сдавшихся и захваченной добычи оказались руководитель обороны — «казыкерменский бей», 10 офицеров («агов») и 14 пушек. Впоследствии часть пленных осталась в России навсегда. Гарнизон крепости Мустрит-Кермен (Тавань, Таванск), расположенной напротив Казы-Кермена, также сдался. Защитники Муберек-Кермена бежали ночью 2 августа. Вслед за этим покинул свои позиции гарнизон Ислам-Кермена[1252]. Важную роль во взятии города сыграли успешные саперные работы. Их осуществил инженер Отто Фридрих Фоншвенгель, находившийся в 1695 г. в полку Шереметева[1253]. В феврале следующего 1696 г. он под именем Отто Фридериха Фаншфенгеля присутствовал в полку шедшего под Азов Шеина[1254].

На фоне проблем, возникших у российских войск под Азовом, взятие днепровских городков стало особенно желанным успехом. Российское правительство щедро наградило участников похода[1255]. К примеру, Мазепе среди прочего за «казыкерменскую службу… 204-го году» пожаловали «кафтан золотной» с алмазными «запанами», стоимостью в 240 руб.[1256]

Казы-Кермен, находившийся, по сравнению с тремя другими днепровскими городками, в наиболее удобном со стратегической точки зрения месте, был сильно разрушен во время штурма («палаты и всякое строение погорело всё без остатку, и башни и городовыя стены от пороховой казны взорвало и обрушило на многие сажени»). Быстро восстановить его оказалось невозможно. Поэтому российские войска сделали основным опорным пунктом Мустрит-Кермен (Тавань) на Таванском острове. Здесь разместили гарнизон из 200 солдат полка А. Ларонта, а также запорожских казаков и сердюцкий полк Гаврилы Ясликовского (600 человек)[1257]. Осенью запорожцы успешно воспользовались освобожденным проходом по Днепру в Черное море. Они подошли по воде к Очакову и разграбили его окрестности[1258]. В европейской прессе даже обсуждался вопрос о том, что казачьи чайки теперь смогут ходить до самых окрестностей Стамбула[1259].

Еще в результате второго Крымского похода В. В. Голицына стало очевидным, что ведение военных действий крупными силами в Причерноморье без создания (или захвата) промежуточных баз и укрепленных опорных пунктов обречено на неудачу. В результате Азов, наряду с днепровскими городками, стал наиболее перспективным направлением для ударов крупных сил российской армии. По сообщениям донских казаков, местные жители в ожидании скорого прихода московских войск, начали покидать город еще в 1689 г.[1260] Свержение правительства Софьи отодвинуло ожидаемое азовцами нападение на несколько лет. Однако население Азова находилось в постоянном страхе. Так, весной 1694 г. азовцы ожидали, что под Азов пойдет армия Б. П. Шереметева[1261]. Позже, когда люди белгородского воеводы ходили «по вестям» за черту, в Азове вновь появилась «поголоска», будто бы он идет на город[1262]. Как сообщали донские казаки, турки, ожидая нападения, объявили повышенную готовность («ратные люди были в зборе»). Кроме того, азовцы, «по ведомостям», получили четыре каторги с военной помощью[1263]. Слухи о том, что российская армия собирается атаковать Азов, появлялись и позже. Сентябрьский поход Шереметева к черте опять вызвал опасения турок. По словам пленных татар, 28 сентября 1694 г. азовский бей Муртаза послал к Изюму специальный отряд, которым командовали три аги, чтобы взять пленных и узнать, где находится Шереметев. Причина отправки разведчиков заключалась в том, что «в Азове де азовцы и турки, которые бывают на заставе, от приходу великих государей войск имеют опасения и страх великой»[1264]. Ожидая нападения, азовские жители вместе с янычарами возводили дополнительные укрепления, готовили припасы[1265]. Таким образом, приход московских ратей к Азову в 1695 г. не стал для его защитников неожиданностью.

Результаты осады Азова российской армией в 1695 г. определяют два основных фактора — эффективность действий российского командования и соотношение сил сторон. Начнем с анализа численности войск. По сообщению одного из пленных, штатный гарнизон Азова в обычное время насчитывал 3550 человек. Жалование для них всегда посылалось по росписи «от салтана погодно непременно». В их число входили 800 человек джебеджи (обеспечивали ремонт и хранение вооружений и боеприпасов), 1000 янычар, 800 бешлеев (наемники), 800 пушкарей и 150 караульщиков, которые охраняли «городовую стену»[1266].

Очевидно, что в военное время численность гарнизона менялась и зависела от войск, присылаемых в город в случае опасности. Данные о реальной численности азовского гарнизона в Москву неоднократно сообщали донские казаки. В 1692 г. она доходила до 7 тыс. человек (включая пеших и конных)[1267]. В 1693 г. сюда для строительства укреплений дополнительно присылали из Кафы, Керчи, Тамани и Темрюка 3 тыс. янычар с агой[1268]. Однако летом 1694 г., судя по сообщению пленного ахреянина, численность гарнизона сократилась до 1500 человек, в том числе 600 янычар с агой[1269]. Этот ахреянин повторно допрашивался в Москве 8 февраля 1695 г. Здесь он сказал, что в городе «малолюдство», а «служилых янычан и жилецких людей тысячи с две»[1270].

К началу осады города ситуация успела измениться. Захваченный казаками греческий торговец рассказал, что в январе 1695 г. в гарнизоне Азова было 3 тыс. человек, в марте кафинский паша Муртаза привез еще 1 тыс., а позднее из Кафы прибыло 2 тыс. пехоты[1271]. Следует учитывать, что пехота составляла только половину отряда Муртазы-паши. Судя во всему, в числе войск, прибывших из Кафы, были не только местные воинские люди, но и отряды, присланные на помощь из других районов Османской империи. К примеру, погибший во время первой осады Софа Капитан упоминается в составе отряда, который был прислан из Адрианополя «на осми фуркатах с воинским людьми, а на фуркате де было по штидесят и по семидесят человек»[1272].

Наиболее точные данные об азовском гарнизоне поступали уже после начала боев. Так, судя по приведенным Гордоном известиям грека-перебежчика, изначально Азов обороняли 6 тыс. человек. Позднее в расспросах звучали аналогичные цифры — допрошенные 13 августа под пыткой пленные утверждали, что к началу осады в городе было около 6 тыс. солдат вместе с вновь присланными. Из них почти треть к середине августа выбыла из строя по разным причинам[1273]. О шести тысячах говорил также комендант захваченной российскими войсками «каланчи»[1274]. Плененный уже в 1696 г. азовский янычар сообщал, что «в Азове ратных людей было турецких и азовских жителей жалованных шесть тысяч человек, в том числе четыреста человек конных, да ис Крыму присланных было шесть тысяч ж человек пеших»[1275]. Вероятнее всего, слова о присланных из Крыма были неправильно поняты переводчиком, и речь идет о все-таки о конных татарах, которые оказывали поддержку азовскому гарнизону извне. Если это предположение верно, то данные о числе осажденных соответствуют сведениям Гордона.

Мы имеем также два сообщения от невольников, длительное время служивших у янычар, а потом бежавших в 1696 г. во время второй осады в русский лагерь. Один из них говорил, что в 1695 г. «село в осаду» 4086 человек[1276], а другой утверждал, что в Азове было 7 тыс. человек[1277]. Ф. Я. Лефорт писал, что в городе оборонялось «8000 отважных солдат»[1278]. Его данные кажутся преувеличенными. Рискнем предположить, что цифра в 6 тыс. наиболее точна.

Вместе с осажденными действовали конные отряды противника, постоянно нападавшие на русскую армию. Сам Петр I оценивал напавший на российское войско при подходе к Азову отряд татар «болши трех тысечь»[1279]. В сентябре, ближе к концу осады, бежавший из плена казак рассказал, что конница противника насчитывает 3 или 4 тыс. человек. Они стояли тремя отдельными лагерями — турки и татары из Азова, крымские татары с нураддин-султаном и Кубек-мурза с калмыками[1280]. Судя по всему, первым отрядом, включавшим собственно турецкие войска, командовал Муртаза-паша. Отряд Кубек-аги, вероятнее всего, был более разнообразным по этническому составу, чем указано в источнике. В нем должны были присутствовать ногайцы. Кроме того, Лефорт в числе «самых отважных татар», нападавших на русский лагерь, упоминает черкесов[1281]. Их присутствие также следует предположить в отряде Кубек-аги. Участие горцев в обороне Азова не было символическим. Еще весной из «нагай» на Дон вышел полоняник, бывший рейтар, который сообщил, что азовский бей приказал ногайцам и черкесам выйти на службу девяти людям из десяти[1282]. Так что в число упоминаемых российскими источниками «татар», безусловно, входили и черкесы. Однако общая численность всех «татар», указанная Лефортом (10 тыс.), явно преувеличена. К концу осады (на 1 октября) их было около 3 тыс. человек[1283].

Сами татары могли распространять о себе заведомо ложные сведения. Так одному из русских пленников они говорили, что их под Азовом «з дватцать тысяч одного прихожего люду, кроме азовских сидельцов». Причиной завышения численности, вероятнее всего, было желание вызвать страх у противника: «и нас де московские войска боятца, мы де их сильнее, а к нам же де еще будет на помощь другая дватцать тысяч, и мы де паче над ними утвердимся»[1284]. Таким образом, в целом против российских войск действовало 6 тыс. человек азовского гарнизона и 3–4 тыс. находящейся вне города конницы.

Сведения о собранных под Азовом российских войсках имеют существенные расхождения. Резидент Венеции в Варшаве Г. Альберти в письме от 18 (28) марта 1695 г. со ссылкой на послание Лефорта сообщал об отправке в поход 80 пушек и 150 мортир, а через две недели (2 (12) апреля) писал об 300-тысячной армии[1285]. Хроника «Тарих-и Мехмед Герай» указывала на 180 тыс. пришедших под Азов «нечестивцев»[1286]. Эти цифры явно завышены.

Общую численность отправлявшихся под Азов войск Петр I в письме Ф. М. Апраксину определил в 31 тыс. человек, упомянув также о 60 пушках и 110 мортирах[1287]. Наиболее точные сведения относятся к отряду П. Гордона. Он командовал Бутырским полком в 894 человек, четырьмя тамбовскими солдатскими полками в 3879 человек, семью стрелецкими полками (Стремянным полком, Д. Р. Жукова, С. М. Кровкова, И. М. Кобыльского, А. Л. Обухова, С. Л. Капустина, А. И. Козлова) общей численностью 4620 человек, при которых имелись артиллерийские орудия — 31 полевая пушка, 12 короткоствольных картечных орудий и 10 мортир. Провизию Гордон получал на 10 тыс. человек[1288].

Ф. Лефорт в письме брату Ами от 16 февраля 1695 г. указывает, что в его полку больше 12 тыс. человек, 24 больших пушки, 24 мортиры[1289]. 13 января 1696 г. он ретроспективно писал, что из 10,4 тыс. своих солдат привел обратно примерно 8 тыс., а в его распоряжении под Азовом было 12 пушек и 25 мортир[1290]. У Лефорта мы также находим упоминание о том, что еще один отряд (А. М. Головина) был равен отряду Гордона. Таким образом, данные Лефорта и Гордона подтверждают сведения из письма Петра I о численности войск. Что касается мортир, то их явно было меньше, чем писал царь.

К Азову также подошли 6 тыс. донских казаков[1291]. В обычное время казаки выставляли отряды куда меньшей численности. Однако в феврале — марте 1695 г. московские власти постарались привлечь все имевшиеся ресурсы — грамоты с призывом на службу были направлены не только в столицу Войска Донского Черкасск, но и в верховые казачьи городки[1292]. Из других подразделений следует отметить 2,3 тыс. человек астраханской и яицкой конницы[1293]. В дневнике Гордона также упоминаются башкиры и калмыки[1294]. 3 августа зафиксирован приезд племянника украинского гетмана И. С. Мазепы И. П. Обидовского[1295]. С ним должен был прибыть отряд сопровождения. Таким образом, общая численность осаждающих войск приближалась к 40 тыс. человек, то есть имела примерно четырехкратное превосходство над противником. С учетом того что российская армия должна была брать хорошо укрепленный город, данное превосходство не выглядит столь уж значительным. Достаточно вспомнить, что у Казы-Кермена превосходство над противником достигало 17–18 раз.

Перейдем к вопросу о ходе боевых действий. На первом этапе военной кампании инициатива принадлежала гарнизону Азова. Вышедшие в марте 1695 г. на Дон из Азова полоняники рассказывали, что Аюка и астраханский мурза Ишейка Ишкарин присылали в город своих людей с известием, что на Азов идет сам царь Петр Алексеевич. Желая проверить эту информацию, азовцы послали «лехких людей» под Астрахань, к Черному Яру под Царицын, к Маяку, под Полтаву и под Изюм. Азовский бей послал подарки Аюке и Ишею, а также попросил у них помощи[1296].

Столкновения на донском театре военных действий начались с похода в феврале 1695 г. на Черкасск азовских служилых людей во главе с азовским беем и с янычарским агой. Численность отряда составляла 3 тыс. «и болши» человек. Однако нападавшие не привезли артиллерии. Из-за этого они ничего не смогли сделать и ушли, отогнанные отрядами Фрола Минаева. Результаты нападения оказались мизерными: один из казаков погиб и еще 9 человек взяли в плен[1297].

Неожиданно в Черкасске появился вождь ушедших в османские владения старообрядцев Л. Маноцкий. О его приезде донские казаки сообщили следующие подробности: «В нынешнем 1695-м году тот помянутой Левка, отстав от тех отступников, приехал в Черкаской, а сказывал, что бутто он церкви Божии повинуется и великим государям вину свою приносит. Однако ж, постерегшися, донской атаман Фрол Минаев и разведав о нем, что он, Левка не вину свою приносит, но злохитрое некое дело в войску их хочет всчать, поимав ево, отдали калмыком и велел ево розстрелять — и розстрелян. А товарыщи ево, Левкины, и ныне живут на Кубане ж»[1298]. Не исключено, что Маноцкий действительно приехал с целью разведки, а возможно, даже готовил какую-то диверсию.

Выдвижение российских войск к Азову протекало чрезвычайно медленно. Авангардом командовал Гордон, который 7 марта выехал из Москвы. 12 марта он достиг Переяславля-Рязанского, откуда дальше двинулся по суше. В Тамбове, где предстояло соединиться с тамбовскими полками, полководец пробыл с 18 марта по 1 мая. 21 июня полки Гордона подошли к Черкасску, а 27 июня встали в виду Азова[1299].

Двор Петра I с остальным войском покинул Москву 28 апреля[1300]. Проследить путь под Азов основной части армии (полки Ф. Я. Лефорта и А. М. Головина) позволяет царский походный журнал[1301]. Царь миновал Переяславль-Рязанский 6 мая. Отсюда начинается описание путешествия воинского «каравана» по Оке и Волге[1302]. Любопытно, что примерно в это время о походе под Азов официально сообщили союзникам. Российский резидент в Варшаве известил об этом поляков 7 (17) мая 1695 г.[1303] До Царицына полки добрались 6 июня, а затем, переместившись на «возы», сухим путем с 10 по 14 июня пересекли перемычку между Волгой и Доном. С 19 июня от Паншина городка, населенного донскими казаками, движение продолжилось на судах. 25 июня войско, при котором находился сам Петр I, прибыло в Черкасск[1304].

Турецкие власти воспользовались медлительностью русской армии для пополнения азовского гарнизона. Последнее подкрепление прибыло уже в июне. 16 июня казаки сообщили Гордону, что, «будучи под Азовом, они обнаружили множество кораблей и катерг, или галер, кои 3 дня назад доставили и высадили великое число людей; [турки] от радости дали свыше 40 выстрелов из тяжелых городских пушек; чрезмерное количество конников изо всяких народов прибыли на помощь городу и разбили стан за его пределами — они видели огромное число их палаток и шатров»[1305].

Бои начались уже на подступах к городу. Турки предприняли попытку помешать сосредоточению российских войск у городских стен[1306]. 1 июля войска Гордона и донские казаки прошли внутрь старого городского вала и окопались в досягаемости орудийного огня городских укреплений. На следующий день азовцы, установив на старом валу 4 орудия, начали обстреливать нападавших, но были выбиты с занятых позиций[1307].

Основная часть российских войск выдвинулась из Черкасска вниз по Дону 28 июня. Впереди шел отряд Ф. Я. Лефорта, а следом — А. М. Головина. 29 июня они высадились на берег Дона в 8 верстах от Азова. Здесь стояли до 3 июля, ожидая, пока Гордон укрепится на своих позициях и организует защищенный лагерь. По пути к нему Лефорт подвергся нападению вражеской конницы. Сосредоточение сил закончили к 5 июля, а на следующий день Лефорт начал обстрел города[1308]. Параллельно началось строительство укреплений, призванных блокировать город и максимально близко подойти к его стенам.

Первые успехи российской армии были связаны не с Азовом, а с башнями, охранявшими проход в Азовское море по донской протоке Каланче. Одна из башен была взята 14 июля[1309]. Заслуга взятия башни принадлежала казакам — первоначально заложенная у стены петарда не смогла проделать бреши в укреплениях, тогда казаки мотыгами прокопали у одной из бойниц лаз в крепость[1310]. В штурме участвовало 700 человек[1311]. В ночь на 16 июля турки отступили из второй башни. При этом они заложили мину из семи бочек пороха. Однако казаки успели проникнуть в крепость и потушить зажженные фитили раньше, чем прогремел взрыв[1312]. По поводу первой победы царь отправил по почте официальное письмо Иоанну Алексеевичу, в котором сообщил о захвате 3 вражеских знамен, 32 пушек, множества ружей, пороху «и всяких припасов многое число». Упоминаются и более тысячи судов, стоявших у расположенной там же пристани[1313]. В послании к А. Ю. Кревету царь подчеркивал особую важность победы — она дала возможность доставлять припасы осаждающим по воде, а не сухим путем, который оставался под постоянной угрозой нападения со стороны татар[1314].

В те же дни (15 июля) туркам удалось нанести серьезный урон отряду Гордона. Накануне в лагерь врага перебежал один из обрусевших голландцев Яков Янсен, который указал на недостроенную траншею в промежутке между позициями Гордона и Лефорта, плохо охранявшуюся в полуденные часы (охрана обычно спала в это время). Удар оказался внезапным еще и благодаря тому, что на стороне противника сражались казаки-старообрядцы. Один из них заговорил с осаждающими на русском, что притупило их бдительность. Пользуясь этим, в траншеи генерала-шотландца ворвался турецкий отряд, который устроил резню. Потери составили до 400 погибших и около 500 раненых[1315]. Отбросить нападавших удалось с большим трудом. По сведениям Лефорта противник захватил 9 пушек и еще несколько орудий привел в негодность[1316]. Анонимный источник утверждает, что в вылазке участвовало 5 тыс. человек[1317], то есть большая часть азовского гарнизона. Именно этим объясняются значительные потери среди осаждавших.

В целом турки на протяжении всей осады предпринимали постоянные усилия для того, чтобы помешать инженерным работам российских войск. Несмотря на это, сеть траншей и бастионов все более плотно охватывала крепость. Впрочем, полностью блокировать Азов так и не удалось. Это хорошо видно по дневникам Гордона. К 24 июля относится запись о том, что трехтысячный отряд с 18 полевыми орудиями был по его указаниям расположен так, чтобы не позволять коннице противника проходить в Азов и выходить из него[1318]. Однако меры для того, чтобы пресечь сообщение между осажденными и татарской конницей, продолжали приниматься еще 12 сентября, когда с этой целью было решено «построить форт на другом берегу реки, напротив недавно возведенных под городом фортов»[1319].

Непрерывный артиллерийский обстрел постепенно разрушал оборонительные сооружения Азова. В городе постоянно вспыхивали пожары. Однако не все осадные мероприятия проводились одинаково успешно. Слабым местом московских войск были саперные работы. Петр при отправке армии под Азов позаботился о соответствующих специалистах. Инженерами в его войске были Франц Тиммерман, Адам Вейде и Яков Брюс[1320]. 19 июля (по другим данным 17 июля) к Азову прибыл инженер Альбер Жозеф Мюрло, который обещал быстро взять город, но был убит случайной пулей уже 15 августа[1321].

Саперные работы были особенно важны на последнем этапе осады, когда укрепления противников оказывались на близком расстоянии друг от друга. В этот момент началась «минная война», когда стороны старались подвести подкопы под вражеские позиции и подорвать заложенные в них заряды. Для осаждающих важнейшей задачей было проделать бреши в укреплениях осажденных, что обеспечило бы преимущество наступающим. Тем не менее к моменту первого штурма города успехов в минной войне не наблюдалось. Состоявшаяся 5 августа атака на Азов напоминает операцию по захвату укреплений на Каланче, когда неудача саперных работ была возмещена лихостью и сообразительностью нападавших. Однако в данном случае яростный приступ натолкнулся на столь же яростное сопротивление оборонявшихся. Хотя во время боя погибли и бей, и янычарский ага, то есть все высшее руководство крепости, это не прекратило сопротивления[1322]. Азовский гарнизон по- терял около 200, а штурмовавшие город войска — около 1500 человек[1323].

Неудача заставила вернуться к планомерным осадным работам. При этом в минной войне успех, скорее, сопутствовал осажденным. Так, 15 сентября войска Головина начали сооружать вал, который подходил к городским стенам, будучи равным с ними по высоте. Туркам удалось его взорвать[1324]. Впрочем, этот взрыв нанес ущерб также и турецкому валу[1325]. Далеко не все заложенные азовцами мины были эффективными. К примеру, устроенный ими 17 сентября взрыв не нанес вреда осаждавшим[1326]. 16 сентября российскими саперами при устройстве мины была допущена инженерная ошибка. В результате взрыва подведенной под турецкие укрепления галереи в российских траншеях были убито 30 человек, а еще более сотни получили раны или контузию[1327].

Между тем сезон боевых действий заканчивался. Приближались холода. Это заставило командование русской армии 25 сентября предпринять еще одну попытку штурма, которая из-за плохой подготовки вновь закончилась неудачей[1328]. После нее стало очевидно, что в этом году город взять не удастся, хотя его гарнизон к тому времени понес катастрофические потери. По сообщению взятого в плен янычара: «А как де московские ратные люди от Азова отступили, и в то де время в Азове осталось тех людей турчан и крымских татар только тысячи з две, да двести пушек больших и малых, десять мозжеров бомбою пятипудовые, к пушкам с шесть тысяч ядер, а к мозжерам бомбов с четыре тысячи»[1329]. Пленный татарин говорил, что осаду пережило 2,5 тыс. человек[1330]. Один из выходцев из Азова сообщил, что выжило всего 500 человек[1331]. Другой утверждал, что после осады от ран, болезней и «нужды» умерло 2 тыс. человек и примерно столько же осталось в живых[1332]. Цифра в 500 человек явно ошибочна. При такой численности гарнизон не смог бы продолжать оборону. Но и 2 тыс. человек для длительной обороны такой крепости, как Азов, было явно недостаточно. Таким образом, в 1695 г. российской армии попросту не хватило времени для того, чтобы взять Азов.

Эвакуация российских войск из-под города началась 29 сентября. В этот день с укреплений стали снимать тяжелые орудия. 3 октября русские суда пошли от башен на Каланче вверх по Дону к Черкасску[1333]. Часть войск было решено оставить в укреплениях, построенных вокруг башен на Каланче. Их начали возводить по предложению Лефорта еще во второй половине августа[1334]. Во главе построенного земляного форта, который получил наименование «Сергиев» (Ново-Сергиев), был поставлен стольник Аким Яковлевич Ржевский[1335]. Гарнизон крепости составил 3 тыс. человек[1336], что сопоставимо с числом оставшихся в строю к концу осады воинских людей Азова.

Появление российского опорного пункта в непосредственной близости от Азова стало основным итогом кампании 1695 г. на донском театре военных действий. Сергиев коренным образом менял стратегическую ситуацию в регионе. Бывший форпост на южной границе России — Черкасск — теперь оказался в тылу и мог не опасаться внезапных нападений со стороны азовских ратных людей. Открывался и выход в Азовское море для русских судов. Гарнизон форта мешал туркам уничтожать результаты осадных работ 1695 г., которые предпринимали азовцы. Кроме того, у московского правительства появилась возможность в новый сезон боевых действий перебрасывать войска по Дону непосредственно к Азову и сосредоточивать их под прикрытием сергиевского гарнизона. Безуспешная осада Азова оказала влияние даже на положение дел в далеком Стамбуле. Там стала ощущаться нехватка «живностей» и «множества потребных и нужных вещей», поставлявшихся ранее через этот город, что вызвало значительный рост цен на местных рынках[1337].

Тем не менее сами участники первого похода на Азов не рассматривали его как успешный. Ведь взять город не удалось. Лефорт утверждал, что причина произошедшего — недостаточное число войск, упорство осажденных и ошибки «одного генерала» во время штурма[1338]. Под последним он явно подразумевал Гордона, в адрес которого отпускал колкости в своих письмах. Шотландец в свою очередь писал о раздоре в командовании войсками, а также неоднократно критиковал неумелых инженеров-минеров, то есть учителя Петра Франца Тиммермана, и его сподвижников — Адама Вейде и Якова Брюса[1339]. Версия о том, что осада сорвалась из-за отсутствия у царя хороших инженеров, попала даже в европейскую прессу: «Царь Петр разумных и искусных инженеров у себя не имеет. И того ради безплодное было осаждение крепости Азова»[1340].

Очевидно, что критика инженерно-саперных работ была справедливой. Достаточно вспомнить о неудачной попытке проделать брешь в укреплениях башни на Каланче или гибели от взрыва собственных солдат. Однако и действия самого Гордона были, мягко говоря, небезупречны. К примеру, как отмечал генерал в своем дневнике, на военном совете 21 февраля 1695 г. было решено «послать как можно скорее по суше к Азову 10 000 человек, кои с 5 или 6000 казаков должны занять такую позицию перед оным, чтобы не допустить прихода туда никакой поддержки. Мне приказано командовать ими и поспешать отсюда сколь возможно»[1341]. Гордон получил требуемые войска, рано вышел в поход, однако под Азов пришел с большим опозданием, лишь ненамного опередив остальные войска. Таким образом, план командования по ранней блокаде Азова так и не был реализован и туркам удалось беспрепятственно пополнить гарнизон.

На теме блокады города следует остановиться отдельно. Судя по дневнику Гордона, все необходимые для изоляции города действия были предприняты лишь незадолго до того, как осада была прекращена. В учебной и научно-популярной литературе в качестве аксиомы говорится о том, что город было невозможно блокировать из-за отсутствия флота. При этом не учитывается, что город лежал более чем в 10 км от моря, а глубины в устье Дона делали опасным плавание для крупных морских кораблей. Турки использовали для переправки привезенных морем грузов малые суда. А войско Петра недостатка в речных судах не имело — для похода в верховьях Дона было выстроено 1259 стругов[1342]. В связи с этим также встает вопрос о том, насколько эффективно использовались имевшиеся в распоряжении командования воинские подразделения. К примеру, 6000 донских казаков, боевой опыт которых включал конные сражения с татарами и морские походы на малых судах, были в основном задействованы в осадных работах. Между тем гарнизон Азова сохранял сообщение с другими силами турок по Дону, а татарская конница чувствовала себя хозяйкой в окрестных степях.

Вряд ли будет ошибкой сказать, что основной проблемой русской армии под Азовом было плохое командование. Во-первых, окружавшие царя иноземцы были заняты не только осадой Азова, но и борьбой друг с другом за влияние на царя. Это сильно мешало как системной организации осадных работ, так и взаимодействию при штурмах. Во-вторых, Петр явно переоценивал возможности своих любимцев. Достаточно сопоставить успешные минные работы при осаде Казы-Кермена с постоянными ошибками саперов у Азова. Не лучшим образом на ход осады влияло и то, что сам царь, за которым оставалось последнее слово в деле принятия важнейших решений, не обладал реальным военным опытом. Компенсировать все это можно было бы большим числом войск, но и здесь обеспечить достаточное превосходство не получилось.

Несмотря на досадную неудачу русской армии под Азовом, в целом общий итог кампании 1695 г. можно назвать положительным. России удалось захватить днепровские городки, разместив в Тавани собственный гарнизон. В руках царя оказался важнейший перевалочный пункт, через который ранее крымские отряды переправлялись на правобережье Днепра для походов в Европу. Давнее пожелание польского короля Яна Собеского оказалось выполненным. Кроме того, вновь открылся свободный проход по воде в Черное море для отрядов запорожских казаков. На Дону основание укрепленного городка около одной из «каланчей» создало предпосылки для удачной осады Азова на следующий год. Важно и то, что летом 1695 г. Петр I получил личный опыт боевых действий и понял, что армии необходимо единоначалие. Еще одним итогом стало осознание важности коалиционного взаимодействия участников антитурецкого альянса и легитимизации союзных отношений с ключевым участником Священной лиги — Священной Римской империи германской нации, что должно было обеспечить полноправное участие России в будущих мирных переговорах с врагами «креста Господня».