Рыжий 2

Глава 26

Моими соседями в самолёте оказались парни из Батайска. Борис и Вениамин были призваны ещё в апреле и всё это время находились в «Красных казармах» родного города. И вот только вчера им объявили куда они поедут служить и очень недоумевали зачем их так далеко отправляют.

— А вы сразу после школы или успели где-то поучиться? — заинтересовался я.

— Не, мы после восьмого в строительный техникум пошли, — начал рассказывать сидевший ближе всего ко мне Борис. — Мы с Веником одноклассники и соседи по дому. Наши отцы в одном СМУ работают. Вот мы и пошли на крановщиков учиться. И даже успели поработать после выпуска.

— Вот вам и ответ, почему вас отправили в Германию, — и видя непонимание в их взглядах, пояснил, — Войска из Германии в Союз выводят. Много чего надо на платформы и в вагоны грузить. Вот вас, как крановщиков, видимо и направили.

Парни покивали, соглашаясь с моей версией и переключились на допрос меня откуда, куда и зачем. Но долго наша беседа не продлилась, самолёт взревел всеми своими четырьмя движками и пошёл на взлёт. А в воздухе поболтать не дали сидящие перед нами сверхсрочники, которым мы якобы мешали спать.

Где-то еще через час полёта к нам подошёл старший лейтенант автомобильных войск и поинтересовался:

— Кто из вас Лисин? — и когда я отозвался, спросил: — В твоих сопроводительных бумагах написано, что ты в совершенстве знаешь немецкий и даже работал переводчиком, это так?

— Так точно, — подтвердил я, внутренне напрягаясь от непонятной ситуации.

— Пойдём со мной. Вещи здесь оставь.

Пожав плечами, оставил в кресле сидор, который за неимением багажной полки я держал в ногах и, сняв бушлат, последовал за офицером. Он меня привел в начало пассажирского салона, где в коротком ряду из двух кресел сидел седоватый подполковник с общевойсковыми петлицами.

— Аристарх Владимирович, вот этот призывник, — старлей указал на меня. — Проверьте его.

— Setz dich hier hin, kämpfer[124], — подполковник указал на место рядом с собой и мне ничего не оставалась как подчиниться. — Расскажи свою биографию и откуда знаешь язык. Только на немецком рассказывай, чтобы я мог оценить знание тобой языка, — продолжил он на вполне сносном хох-дойче.

Пришлось подчиниться и коротко рассказать Женькину биографию. Где родился и жил, как учился и чем увлекался, откуда знаю немецкий язык и откуда его знает моя бабуля. В процессе рассказа про бабулю оказалось, что подполковник её вроде бы знает. Похоже, они пересекались в одном из штабов в 1944 году.

Старший лейтенант, который привел меня, всё это время моего опроса провёл на свободном месте в соседнем ряду. Тупо, по коровьи взирая на нашу беседу и, походу, не понимая ни одного нашего слова.

Минут через пятнадцать интервьюирования подполковник наконец сложил своё мнение о моём уровне знания языка. После чего меня отпустили на своё место, гадать, что это было и чего мне от всего этого ожидать?

Вернувшись на своё место, только успел натянуть бушлат, так как в самолёте ощутимо похолодало, как опять нарисовался старший лейтенант.

— Лисин, после посадки оставайся на месте, дождись меня. Ясно?

— Так точно. Товарищ старший лейтенант, а как вас зовут?

— А тебе зачем?

— Ну, вдруг кто спросит меня, чего сидишь и кого ждешь? И что мне отвечать?

— Хм. Скажи, что ожидаешь старшего лейтенанта Соболева из 116-й бригады материального обеспечения. Ясно?

— Так точно. Спасибо.

— Походу у тебя уже покупатель[125] появился, — высказал своё мнение Борис, дождавшись пока офицер уйдёт. — Чего от тебя хотели-то?

— Проверяли на знание немецкого языка.

Дальше развивать тему я не стал, а парни оказались не любопытными. Так и сидели молча под вой авиационных турбин. Мне было хорошо, тепло и уютно, а вот соседям, одетым в легкие рубашки, явно было зябко. Температура в салоне опустилась где-то до десяти градусов тепла.

Где-то к третьему часу полёта я проголодался и полез за тормозком. Слопал бутерброды и наткнулся на голодный взгляд соседей. Без сожалений отдал все пирожки батайчанам, которые явно обрадовались домашней выпечке. Сам я люблю жаренные пирожки, а печённые, что бабуля, что Оля, делают не очень. Вот пироги с капустой у бабушки выходят — пальчики оближешь, а пирожки она не умеет.

Парни проглотили по три пирожка в мгновение ока и принялись их расхваливать. «Ах, какие вкусные, ах, домашние, ах, мы так соскучились по домашней пище». На что среагировали сидящие спереди нас сверсрочники и попытались присоединиться к празднику живота. Но им нечего не обломилось, так как всё кончилось.

Чернявый сержант, лицом смахивающий на цыгана, попытался выразить своё недовольство раздачей нам подзатыльников. И решил начать с меня. Но я ловко отбил его руку так, что он по инерции заехал себе в нос и, разозлившись, решил полезть в драку. Но два его соседа утянули его на место и смогли его успокоить.

Наконец, после долгих пяти часов полёта пилоты по громкой связи потребовали чтобы все пристегнулись, ибо наш лайнер заходит на посадку на аэродром Альтенбург-Нобиц.

Слава советским ВВС, приземлились штатно. Пилотам, естественно, никто не хлопал. После приземления самолёт еще долго рулил по земле, явно ища куда приткнуться. За это время ожил давешний сержант-цыган, который делился со мной своими мечтами, что он со мной сделает, как только мы покинем самолёт.

Но сделать он ничего так и не смог. Явившийся старший прапорщик увел всех сверхсрочников с собой. Затем целый капитан инженерных войск забрал моих соседей-батайчан. Парни коротко попрощались, пожали мне руку и поспешили за офицером.

Я просидел в салоне самолёта ещё пятнадцать минут, пока меня не выгнал на улицу экипаж. Пришлось ждать снаружи, возле несамоходного трапа, под теплым и мелким германским дождиком. Заодно осмотрелся. Припарковался наш лайнер недалеко от двухэтажного комплекса строений и диспетчерской башни. С одной стороны посадочного поля проглядывались многоэтажные строения за куцей рощицей, а с другой виднелись ангары и авиационные капониры с техникой.

…

Ждал недолго. Пришедший старший лейтенант повёл меня к отдельно стоящему двухэтажному зданию.

— Сейчас медкомиссию пройдёшь и досмотр, а потом я тебя на место службы отвезу.

— А где я буду служить? — рискнул я задать вопрос на ходу, не по уставу, да еще и в спину.

Старлей недовольно на меня покосился, но видимо счёл нужным пояснить.

— 116-я бригада материального обеспечения в Альтенбурге. Но отвезу я тебя в Падиц, на медицинский склад, там был нужен человек с хорошим знанием немецкого языка. А если им не подойдёшь, я тебя к нам в автобат заберу, водителей и так не хватает.

Альтенбург? Падиц? Не, я конечно знаю, что существует такой город в Свободном государстве Тюрингия[126]. Там даже замок какой-то древний есть. Но в самом этом городе никогда не был. Я в Тюрингии-то, проездом всегда был. Ну, за исключение Эрфурта, где мы с женой на сутки останавливались, в той, прошлой жизни. А уж что такое Падиц, даже и не знаю.

За размышлениями я и не заметил как мы вошли в здание и в одном из коридоров наткнулись на сверхсрочников и моих соседей батайчан из нашего самолёта, которые подпирали стены в ожидании неизвестно чего.

Соболев, не обращая не на кого внимания, буквально протащил меня через коридор и вломился в дверь с табличкой — «смотровая».

— Какого хера? Я обедаю! — заголосил мужичок в белом халате, но увидя моего сопровождающего, сменил гнев на милость. — Пал Андреич, какими судьбами? Ты же в Союз улетел неделю назад.

— А теперь прилетел, Иваныч. Семью отвёз и к вам вернулся. Вот, бойца проверь по быстрому. А то я спешу очень. Потом дообедаешь.

— Конечно, конечно, — засуетился этот мужик. — Раздевайся, — это было уже мне, и я принялся разоблачаться.

— И вообще, какой обед в четыре вечера? — постучал по часам мой сопровождающий.

— Паша, ты часы забыл перевести? Сейчас только два часа.

— Вот же я, растяпа, — старлей хлопнул себя по лбу и занялся часами. — Сколько там на твоих золотых?

— Четырнадцать ноль четыре, — ответил обладатель белого халата и принялся натягивать резиновые перчатки.

Странная медицинская комиссия из одного медика быстро меня осмотрела и принялась писать что-то в моих сопроводительных документах. Даже не спросил ничего. Зато быстро. Явно мой старлей не так прост как выглядит.

Следующая комната, в которую меня привели, оказалось досмотровой. И здесь мой сопровождающий всех знал и его тоже все знали. Так что мои шмотки в сидоре быстренько прошмонали, проверили карманы на моей афганке, но сапоги даже никто и не подумал приказать снять.

— О! То что мне надо! — возбудился лейтенант начальник досмотровой группы, при виде двух пачек лезвий «Нева».

— Серёга, ты чего? — мой старлей даже подошёл к досмотровому столу, но не найдя ничего противозаконного, удивленно уставился на местного начальника.

— Да, Паш, тут один клоун залетел конкретно, и я пообещал, что он будет бриться только советскими лезвиями. Слышь, боец, давай меняться, — перевёл он взгляд на меня. — Я тебе вместо «Невы» — «Нельсона»[127] дам, — и не дожидаясь моего согласия, заменил мои лезвия на свои.

И зачем было у меня тогда спрашивать? Надеюсь, что полученные лезвия не хуже советских.

— А джинсы тебе зачем? — спросил он, когда увидел варёнки. — А, впрочем, пофиг. Это вывозить нельзя, а ввозить можно.

Слава советской армии, что больше ничего не привлекло его внимание. И даже две трешки, засунутые мной в карманы джинсов, никого не заинтересовали. Или не захотели отбирать в присутствии другого офицера…

Десять минут досмотра, и вот я опять стремительно несусь по коридорам здания за старшим лейтенантом Соболевым. Прям, галопом по Европам. А парней из нашего самолёта только-только начали запускать на проверку. Вот так, пришли последними, а вышли первыми.

Наш бег закончился на контрольно-пропускном пункте аэродрома, где у нас тщательно переписали данные с документов. У старлея с удостоверения, а у меня с военного билета. На стоянке нас, оказывается, уже ждал автомобиль. Стандартный армейский УАЗ-469 был припаркован возле странного автобуса.

Автобус напоминал наш «Кубань», но именно что только напоминал. Где-то я видел такой? Пока грузились в уазик, я пытался вспомнить про автобус. А! Точно! «Прогресс»[128] он называется. В ГДР его выпускали, видел в автомобильном музее Берлина. И вообще, на стоянке было много разнообразной техники. Как советской, так и иностранной. Тот же «Трабант» я узнал без труда и несколько малолитражных польских «Фиатов». В своё время, наши польские родственнички приезжали на таком к нам в гости, в Лугу.

…

Казалось, только сели в автомобиль, а тут, бац, уже и приехали. Километров пять по моим ощущения всего проехали. Чтобы не палиться, я усердно крутил головой, делая вил что мне всё вокруг безумно интересно. Хотя ничего интересного там не наблюдалось. В основном, потемневшие от времени дома из красного кирпича, да современные блочные строения. Пару раз попадались фахверковые дома[129], но настолько запущенные, что складывалось ощущение, что ты не в Германии. А между небольшими населенными пунктами, за придорожными лесопосадками, мелькали поля. Всё почти как у нас.

Нашей целью оказался комплекс кирпичных зданий постройки, наверное, прошлого века. Уазик тормознул возле зелёных ворот с красными звездами и старший лейтенант повел меня к металлической входной двери в стене здания. За дверью оказался своеобразный КПП с дежурным нарядом.

— Вольно, — бросил он вытянувшимся по стойке смирно бойцам. — Отставить, — прервал он доклад дежурного сержанта. — Записывай быстрее, — положил он перед ефрейтором азиатской внешности, сидевшим за столом, свое удостоверение. — Чего тормозишь? Военник им свой давай, — скомандовал он мне и пояснил наряду, — Этого со мной запишите.

Пока ефрейтор усердно, высунув язык, переписывал наши данные в журнал, старлей разговаривал с кем-то по телефону.

— Михалыч, я тебе нашел спеца по немецкому. Ага. Привез. К тебе вести? Идём, — он повесил трубку и, забрав документ, скомандовал мне, — За мной.

Недолгий переход по коридору, спуск по лестнице явно в подвальное помещение и очередная команда, брошенная мне:

— Жди здесь.

После чего старший лейтенант скрылся за дверью, откуда вскоре раздались голоса. Подслушивать, конечно, нехорошо. Но там речь ведь обо мне, и дверь неплотно прикрыта, так что я переместился поближе и принялся вслушиваться в доносящийся разговор.

— Бу-бу-бу, как ты и просил, бу-бу-бу, семейный, — слышался голос моего сопровождающего.

— Бу-бу-бу, — непонятно что-то проговорил неведомый Михалыч.

— Да его Бурятов из 170-го гвардейского проверял! — почти выкрикнул старший лейтенант. — Бу-бу-бу-бу, — а дальше опять непонятно.

— Бу-бу, ладно, оставляй, если что найду ему применение, — голоса стали различимей и явно приблизились.

— А мой долг, Михалыч?

— Всё, ты мне ничего не должен. Считай, что расплатился.

Я отскочил подальше от двери. Это надо же? Меня сплавили сюда за долг! Охренеть! Чего же мне здесь предложат? Хотя, это же медицинский склад! Неужто предложат поработать пушером[130]? Не дай Бог! Нет, я конечно соглашусь, но сразу дам дёру. Уж до столицы Тюрингии я доберусь, а там сдамся властям.

— Лисин! Оставляю тебя здесь. Вот твой новый командир и начальник, старший прапорщик Кузьмин Александр Михайлович, — протараторил выскочивший из-за дверей старший лейтенант Соболев, указав рукой на дядечку среднего роста, среднего возраста и среднего веса.

Указал и смылся, оставив меня наедине с этим страшным, и средним по всем видимым физическим параметрам, прапором.

— Ну, заходи, Лисин. Знакомиться будем, — скомандовал мне он.

Зашёл. Огляделся. Почти стандартная каптёрка, если забыть что мы под землёй. Несколько дверей ещё куда-то и целая батарея телефонов на столе. На котором лежат какие-то бумаги и папка с моими призывными и медицинскими документами.

— Я Кузьмин Александр Михайлович. Старший прапорщик, заместитель начальника медицинского склада 116-й бригады материального обеспечения. Запомнил?

— Так точно, товарищ старший прапорщик, — отчеканил я.

— Давай сюда свой военник и что с собой есть, — перешёл прапорщик на довольно неплохой немецкий. — И расскажи кто ты, откуда, что умеешь, чем увлекаешься. На немецком рассказывай.

Отдал ему военный и комсомольский билеты и водительское удостоверение и, как он и просил, на немецком стал рассказывать о жизни Женьки. Благо, общаясь с подполковником в самолёте, знал что могут спросить и сразу корректировал свой рассказ. Уложился минут в пять. Еще около пяти минут отвечал на уточняющие вопросы старшего прапорщика.

— Так. Достаточно. Ты мне подходишь. Если тебя одеть в гражданку, то с твоим качеством разговорного языка, я бы решил, что ты «весси»[131] откуда-то из под Мюнхена.

Блин! Точно какой-то криминал!

— Ты говорил, что на гражданке подрабатывал электриком?

— Так точно!

— Вот в электрики мы тебя и запишем. У нас тут спокойное место службы. Я думаю тебе понравится. Даже есть возможность позвонить в Союз, родным. У тебя есть дома телефон?

— Так точно, есть.

— Вот, если помнишь код межгорода, то я могу организовать тебе разговор с родными. Они волнуются небось, переживают. Помнишь код?

А вот и плюшки пошли к какому-то возможному криминалу. Но переговорить с родными надо, раз есть такая возможность. Я карандашом написал на предоставленном клочке бумаги восемь цифр, и прапорщик тут же стал набирать их на жёлтеньком телефонном аппарате, добавив еще и своих цифирек.

— Держи, — протянул он мне трубку, в которой слышались длинные гудки. — У тебя три минуты. Я в соседнем помещении подожду, — он встал и вышел.

В этот момент из трубки послышался недовольный, но такой родной голос бабули:

— Алле, хтой-то?

— Ба! Привет! Это я! — в трубке щёлкнуло, и я понял, что прапор где-то в соседней комнате решил послушать мой разговор с параллельного аппарата. Ну и пусть слушает, редиска.

— Женька? Ты? Не улетел что ли? Или Паша обманул, козлина?

— Нет, всё нормально. Я уже из Германии звоню. Тут есть возможность позвонить.

— Ой как хорошо, а мы тут уже переволновались. Тут Оля трубку вырывает, ей даю.

В общем, за три минуты разговора на меня вывалили дневные новости, поплакали в трубку и даже дали послушать Сашку, который выдавил из себя какой-то свой лепет типа «ла-са-па» — чтобы это не значило. А затем щелчок, и связь прервалась.

— Поговорил? — нарисовался прапор.

— Так точно. Спасибо большое! — искренне поблагодарил я его.

— Вот! Цени! У нас тут особая часть. Даже жить будешь в отдельной комнате, а не в казарме. Нет её у нас. Вернее есть, но для взвода охраны.

— А как же КМБ[132] и присяга?

— Всё здесь решим, — прапор поднял трубку чёрного телефона и вызвал к себе какого-то Василевского.

Через минуту моего молчания и заполнения каких-то документов старшим прапорщиком, к нам присоединился шкафообразный парень с погонами старшины.

— Игорь, — обратился к нему прапор. — Это Лисин Евгений. Он будет служить у нас. Запомни, он будет электриком и будет помогать мне. Ясно?

— Так точно, Александр Михайлович! Электрик, это хорошо, — пробасил старшина и вполне открыто и дружелюбно улыбнулся мне, протягивая руку для пожатия.

— Посели его в угловой комнате, выдай бельё и покорми. Я вечером подам заявку начальнику на постановку его на довольствие. И тогда уже выдашь всё, что ему положено.

— Так точно! Сделаю.