— Вот. Держи ключи от вашего сейфа, — участковый протянул мне увесистую связку ключей, слепленную магнитом. — Да не переживай ты так, всё у неё нормально, она там уже давно, на днях и выписать должны, — успокоил он меня, широко зевнул и попытался скрыться за своей дверью.
— Дядь Лёша, подождите. А в какой она больнице? В районной или городской?
— В городской, в хирургии. Больше ничего не знаю. Всё, пока, — и он захлопнул дверь перед моим носом.
Мда уж. Съездил в Москву за сувенирами. А тут бабуля аппендицит умудрилась словить. Я по своей необразованности считал, что это болезнь молодых. Ладно, сначала домой. А то времени начала шестого. Никто меня до девяти утра в больницу не пустит.
И тут оказалось, что оба замка на новой двери уже открыты, а дверь закрыта только на мою магнитную защёлку. На второй двери все замки и защелка были закрыты.
Это что же получается? Кто-то попытался вскрыть нашу дверь, но защёлку найти не смог. Может, дядя Лёша зачем-то приходил? Да не. Зачем ему? Да он бы и сказал или как минимум закрыл замки назад.
В квартире было темно и щелканье выключателями света не прибавило. Пришлось лезть в щиток. Точно, автомат выключен. И явно не бабулей. Видимо воры, посчитав, что столкнулись с хитрым электрическим замком, попытались его нейтрализовать. Но у них ничего не получилось. Ай да я! Слава великому мне!
Дома в срочном порядке пришлось решать проблему с пропавшими продуктами в холодильнике. А было их прилично, видимо остатки не съеденного на Новый год. Пока выкидывал продукты, отмывал холодильник, приводил после этого себя в порядок, не заметил как пролетело время.
На завтрак отварил рожек и заварил чай. Если её вот-вот выпишут, то надо за оставшееся время: сделать генеральную уборку и закупить продуктов. Успел только прибраться в квартире, как позвонила бабуля.
— Алло! Женька? Здравствуй, родненький. Извини, что я у тебя такая невезучая, — затараторила телефонная трубка её голосом.
— Привет, ба. Как ты там? Тебе что-то нужно?
— Всё уже хорошо, завтра должны выписать. Жень, ты коньяк можешь где достать? А то хочу хирургу подарить.
— Да, ба. Найду коньяк. Ещё что?
— Сбегай к Валентиновне, к нашей руководительнице хора. Я ей уже звонила. Она тебе даст коробку конфет «Птичье молоко», заведующей хирургическим отделением подарю. И несколько трёшек принеси. И если будешь на рынке, купи мне баночку кислого молока с пенкой. Поллитровую, не больше. Только банку из дома возьми на обмен.
— А как к тебе попасть? Хирургия на втором этаже рядом с реанимацией? В какой ты палате?
— Женька, не суетись. Подноси всё к часу, я спущусь на лифте и заберу. А то на вахте досматривают что несут больным, и тебя с коньяком не пропустят.
— Да я и сам к тебе пройду, как в прошлый раз.
— Не надо, Жень. А то меня ругать будут. Хорошо?
— Хорошо, ба. А завтра? Тебя встречать?
— Нет. Я тут договорилась, меня на скорой привезут, после обеда. Алло, внучек?
— Что, ба? Еще что-то? Может, одежду какую.
— Не, просто в трубке щелкнуло что-то, я думала что связь прервало. Ну, всё. В час, чтобы как штык был! Понял?
— Понял, ба, — ответил я уже коротким гудкам.
Вот старушка-то боевая. Бесплатный таксофон был в холле первого этажа, а значит, она уже вовсю сама передвигается.
Пришлось в темпе вальса вскрывать тайник в тумбочке и извлекать одну из бутылок с коньяком «Лучезарный». А затем бежать к бабулиной руководительнице за конфетами. На обратном пути заскочил на колхозный рынок. Обычно народ ходит на рынок часам к пяти или шести утра, к приезду сельских продавцов. У них всё же дешевле чем потом у перекупщиков. Колхозники стремятся поскорее продать своё и успеть на работу, а городские этим пользуются.
Я же пришёл слишком поздно и рынок был уже почти пустым. Но нужными мне продуктами я всё-таки смог закупиться. Хотел купить рыбки, чтобы сварить ухи, но было уже слишком поздно и рыбы не было от слова «совсем». Пришлось купить курицу, сварю бабуле завтра бульончик. Фиг его знает, что после такой операции можно есть, но куриный бульон можно всегда.
Про кислое молоко я чуть не забыл, как и забыл дома банку на обмен. Хорошо хоть сунулся в молочные ряды, чтобы прикупить масла и сыра, и только увидев разнокалиберные банки с кислым молоком, вспомнил о бабушкиной просьбе. Пришлось переплачивать пятьдесят копеек за банку.
Покрутился еще по рынку, но ближе к полудню продавцов было уже совсем мало, или перекупы или кугуты[77] какие-то. Тьфу, понабрался здесь словечек, даже торговаться научился, выучив несколько торговых мантр типа: на рынке два дурака — один дорого покупает, другой дёшево продаёт. А всё от неё, от старой. Ладно, пора домой и к ней в больницу бежать.
На следующий день, к приезду из больницы бабули, я успел приготовить обед и закинуть в стирку свои грязные шмотки. Старушка бодрилась, шутила, но было видно, что похудела и как-то даже заметно постарела.
— Так как это всё произошло? Я уезжал ты вроде здоровая была…
— Да как-то сразу придавило. Только вот отпраздновали, выпила немного и всё. Хорошо хоть у нас в гостях был Вася Кондауров с женой. Он сразу определил что со мной и вызвал скорую. Да еще и сам рвался оперировать. Надо будет и его отблагодарить как-то.
Дядя Вася Кондауров, был знаменитым азовским хирургом. Его знал весь город и все больные, которым необходима была полостная операция, рвались только к нему. А еще он был ветераном войны и частенько присоединялся к празднованиям у нас в квартире.
— Ты-то как съездил, рассказывай, — вспомнила она о моём путешествие.
Кратко отчитался о поездке, порадовал её новыми приёмниками для радиоточек. И намекнул про секретный и важный разговор. Она попыталась сходу выяснить тему этого разговора, но я всё свел к тому, что «ты мне нужна здоровая и сильная», типа — лечись и набирайся сил.
Хорошо, что Юрий Викторович сам позвонил и напомнил про плеер. А то за всей этой кутерьмой, я про него совсем забыл. Сбегал во дворец пионеров и отнёс переданный ему аппарат. Не забыв поинтересоваться — а зачем было его тащить из Москвы?
— А зачем покупать? — ответил фотограф-бонист. — Супруга стала ходить на «аэробику»[78] и у них стало модно заниматься и дома под музыку из плеера. А сын ей на день рождения и передал. Спасибо что привез, Женя.
В четверг, двенадцатого января, нас с бабулей посчитали. Приходили женщины-переписчики и долго заполняли громадные переписные бланки. Государство интересовало всё. Не только наши фамилии и имена, но и из какого материала построен дом, в каком году построен, сколько комнат в квартире, источник доходов.
А на следующий день меня точно так же посчитали и в школе. На моё недоумение, что меня уже переписали, мне ответили, что мол так надо. Ну, государству виднее.
В конце января закончил автошколу и сдал экзамены на права. Практику зачли на хорошо, не комфортно сдавать вождение на плохо чищенном от снега полигоне. А теорию и правила сдавали как билетами так и на автомате «Вятка-5»[79]. Тот еще агрегат. Чтобы уверенно могли им воспользоваться, нас минут тридцать учили — как и сколько времени нужно жать на клавиши. Но даже после подробных инструкций, шесть человек из группы не смогла пройти тест на этом автомате. Я же оба раза, до армии и после армии, сдавал знания правил дорожного движения на подобном девайсе. И особо по поводу его использования не волновался.
К моему удивлению, права мне выдали сразу. Председателем комиссии оказался мой сосед-капитан с пятого этажа нашего подъезда. При выдачи прав, он мне подмигнул и пояснил:
— Жень, я тебя знаю давно, ты человек ответственный, с головой дружишь. Да и водить тебе пока нечего. Вот тебе сразу твои права. Смотри, на категории А и B стоят штампики «разрешено» и ручкой мы приписали — с 16 лет на А, и с 18 лет на B. Остальные категории мы не гасили, может ты до 18 лет еще на что сдашь.
— Спасибо, дядя Андрей, — искренне поблагодарил я. — Я думаю, что от ДОСААФ сдам еще и на С.
— Смотри сам. Но у нас в феврале стартуют курсы переподготовки водителей. Могу приписать к группе. Надумаешь, приходи.
А почему бы и нет. Когда ещё я смогу получить направление от военкомата? А так, пока учусь в десятом классе у меня и вечера свободные есть, и к экзаменам выпускным готовиться не надо.
— Спасибо. А как записаться?
— Оплати в кассу сто рублей за курсы переподготовки и с ордером оплаты подходи в методический кабинет, а там скажи, что я направил тебя в четвертую группу переподготовки.
— Ясно. Ещё раз спасибо. Сейчас и займусь.
13 февраля у меня украли законный выходной, которым я разжился вместо УПК. Всех мальчишек нашей школы, 1973 года рождения, повели в военкомат на диспансеризацию. А у девчонок диспансеризация будет проходить в женской консультации. И то, и то на одной улице, почти в центре города.
Никто нас, естественно, не вёл. Просто велели вымытыми и со свидетельствами о рождении явиться к городскому военному комиссариату к девяти утра. Память услужливо подкинула сцену в таком же районном военкомате, но в Ленинграде. Пока мы проходили медицинскую комиссию какие-то ушлые пацаны вывернули все карманы на нашей одежде, которую мы оставили в раздевалке. Тогда все лишились денег, складных ножей и даже часов. Вот об этом я и предупредил своих одноклассников на классном часе, где нам и сделали объявление о военкомате.
— Изабелла Агасимовна, разрешите сделать объявление, — обратился я к классной руководительнице.
— А о чём именно? — насторожилась она.
— О военкомате, — и не дожидаясь разрешения выбрался со своей камчатки.
— Парни. В понедельник, когда пойдём в военкомат, не берите с собой деньги и ценные вещи и попроще оденьтесь. Там нет шкафчиков для вещей как в бассейне и поэтому всё придётся оставлять в открытую. А насколько я понял, завтра собираются прогнать через военкомат не только нашу школу. И есть опасение, что нехорошие люди могут пройтись по карманам.
— Вообще ничего не брать? А как же ключи или часы? — задал вопрос Ромка Степанов, пришлый со второй школы.
— Ключи, я думаю, мало кого из грабителей заинтересуют, но, конечно, лучше дома всё оставить. И это, тапочки комнатные с собой возьмите.
— Зачем? — спросило сразу несколько голосов.
— Там, на медкомиссии, придётся или в носках или босиком ходить. А в военкомате полы холодные, каменные или линолеум. Я лично возьму, вы как хотите.
— Откуда ты всё это знаешь? — подал опять голос Степанов.
— У нас друг семьи — целый подполковник и заместитель военного комиссара города и района, — похвастался я. — В общем, я вас предупредил, а вы сами решайте.
— Лис, а у нас будут спрашивать куда мы хотим пойти служить? — неожиданно проснулся Сашка Иванов.
— Нет, Ива. Это просто медицинская комиссия. В следующем году нас будут ставить на первоначальный учёт, там и спросят. А ты где хочешь служить?
— В танкистах, как дядька.
Тут же со всех сторон загалдели пацаны, высказывая свои хотелки про службу в армии.
— Спасибо, Женя, — подала голос наша классуха. — Ребята, тише! Потом помечтаете. Я думаю вам стоит прислушаться к рекомендациям Лисина. Давайте откроем дневники и запишем про тапочки, — тут же опошлила оно моё предложение, народ повозмущался, но про тапочки записал.
Посещение военкомата прошло буднично. Я был абсолютно прав в своих предположениях. Нас на комиссии объединили еще с тремя школами и толчея была страшная. Естественно, в такой неразберихе, у многих пропали карманные деньги, и всё, чуть не переросло в драку между пацанами первой и пятнадцатой школ.
Когда мы раздевались «до трусов» перед медицинской комиссией, пацанов очень впечатлили мои рельефные мышцы и кубики брюшного пресса. Васька Тёмин из десятого «Б», даже пристал с расспросами — в какую качалку я хожу.
— Сам тренируюсь. Каждое утро на протяжении шести лет, — объяснил я ему.
— Да ну нафиг! Сам так не прокачаешься! Я пробовал! — не поверил Васёк.
— Так надо не пробовать, а делать. Через не хочу, каждый день. Да и нет у нас на районе качалок. Вот ты какие знаешь?
— Ну, — пацан стушевался. — Вроде в ДК «Ильича» что-то есть, и в бассейне.
— Так туда же не попасть, все группы заполнены и принимают только с шестнадцати, — влез в разговор другой мальчишка.
На этом, обсуждение моего тела и прочего «кача» и закончилось. Все переключились на животрепещущие предположение — надо ли снимать трусы перед врачами.
После прохождения комиссии я узнал, что вешу 62 килограмма и имею рост 170 сантиметров, а ширина плеч 50 сантиметров. В пятнадцать лет в прошлой жизни я был точно ниже и весил меньше, да и телосложением пожиже, хоть и занимался скалолазанием с восьми лет. Но ведь я еще расту, интересно, в какого бугая я вымахаю? Или не вымахаю? Ладно, поживём — увидим.
15 февраля в программе «Время» нам объявили об окончании вывода советских войск из Афганистана. А сразу после окончания этой программы я рискнул поговорить с бабушкой про московский клад.
— Ба, помнишь я говорил тебе про важный и секретный разговор, когда ты вернулась из больницы?
— Ох. Да, помню. Что ты ещё учудил? Надеюсь, мне не пора правнуков ждать?
— Не. До правнуков ещё рано.
— Ну, спасибо, успокоил. Так что у тебя там тогда такого секретного?
— Мне в макулатуре попалось старое письмо, — начал я вешать придуманную лапшу на уши бабуле. — В нём один мужик пишет в Москву брату о том, что спрятал пятьдесят тысяч деноминированных рублей в кресло в его доме.
— Пфф. Внучек, ты сейчас надо мной издеваешься? Ты думаешь я «12 стульев» не смотрела? Вот зачем ты это придумал? Помучать меня решил? — возмущенно воскликнула бабуля.
— Не издеваюсь я над тобой. Это правда! Я, когда был в Москве, нашел этот адрес и даже видел эти кресла, — вспылил я и тоже поднял на неё голос.
— Ты говорил про одно кресло, — подняла она вверх свой палец. — Уже стал забывать что придумал?
— В письме речь шла про одно, но в доме по указанному адресу их было два одинаковых.
— А как ты в тот дом попал? Воровским способом? — теперь она почти шипела, что было нехорошим знаком.
— Нет. В доме была внучка хозяина. Она распродаёт старую мебель. И она хочет за каждое кресло по пятьдесят рублей, — терпеливо объяснил я ей.
— Ну-ну. А я тебе зачем?
— Я хочу чтобы ты съездила со мной в Москву и выкупила эти кресла. Мне хозяйка может и не продать, а тебе точно продаст. Я из своих денег полностью оплачу проезд и выкуп кресел.
Бабуля как-то странно на меня смотрела, подперев подбородок своими кулачками и зачем-то зажмурив левый глаз. Как будто целилась. И молчала.
— У меня и телефон хозяйки есть. Как приедем в Москву, сразу ей позвоним и договоримся о встрече, — продолжил я уговаривать бабушку пока она молчала. — Как выкупим, сразу проверим на клад. Я даже парочку мест присмотрел под это. И если находим деньги, забираем их, а кресла там бросаем и домой едем. Ну, и деньги найденные, пополам, — спохватился я.
— С чего это вдруг пополам? — отмерла бабуля. — Нафига тебе такие деньжищи?
— А ты с ними что будешь делать? — не остался в долгу я.
— На книжку положу. Тебе на свадьбу, а мне на похороны.
— А на следующий день к тебе ОБХСС[80] придёт и поинтересуется: Антонина Алексеевна, а откуда у вас столько денег? А не продались ли вы капиталистам за самую главную военную тайну?
— Тьфу на тебя, балаболка. А что с ними тогда делать? Как Петровна — в диван зашить?
— Их сначала надо найти в тех креслах. А потом уже думать куда тратить. Так ты согласна? Съездишь со мной в Москву?
— И когда ты ехать запланировал, кладоискатель?
— В марте, на весенних каникулах. Хорошо? — я мысленно радостно потёр ладошки.
— Давай сначала до них доживём! А то с твоими новостями мне точно повторно аппендицит вырежут. Попозже еще поговорим, и ты мне подробно всё расскажешь и письмо покажешь.
— Письмо не покажу, тут ты сама виновата.
— Не поняла. В чём ты меня обвиняешь?
— А кто обувь свою сушил листиками с моего стола? Взяла без спросу, скомкала и засунула в свои мокрые боты. А потом еще и выкинула. А там и письмо то было и черновик сочинения по литературе.
— Женя, ну, я же уже извинилась за тот случай. Не хотела газетами сушить. Свинец впитывается, а потом носки пачкает.
— Я помню. Вот найдём деньги, и купишь себе нормальные боты. Чего ты в старых, дырявых ходишь?
— Так, поговори мне ещё тут. А ну марш зубы чистить и спать. — зарделась уязвленная старушка.
Вот, приучил её на свою голову, что зубы надо и вечером чистить, теперь она меня уже и этим гоняет…