С палаткой по Африке

НОВАЯ ВСТРЕЧА С ОБИТАТЕЛЯМИ ЗАРОСЛЕЙ

Помню первый вечер моего пребывания на африканском материке — в июне 1898 года. Я сидел на веранде небольшого пансионата в Дурбане. Тишину нарушали тонкий писк москитов, глухое гудение ночных жуков, стрекотание сверчков; в необычном этом концерте участвовали также летучие мыши и ночные птицы. Я напряженно вслушивался в голоса ночи.

Внезапно во мраке раздался рокочущий звук. Он то поднимался до высоких нот, то переходил в глухой стон. Это было рыкание льва. На следующее утро я с гордостью рассказал о своем «приключении» обитателям пансионата.

— Лев? Ну конечно. Можете полюбоваться им на базаре в цирке, который приехал вчера из Кейптауна.

Какое разочарование! Уже в то время в Капской колонии не осталось на воле ни одного льва. Только позднее в стране зулусов я увидел этого зверя, да и то мертвого. Прошло еще несколько лет, прежде чем мне самому удалось застрелить льва на берегу реки Уланги.

Находясь в июле 1956 года во Мтубатубе, я вспомнил, что во время путешествия по Африке четверть века назад я только здесь, то есть на самом севере Наталя, увидел в тот раз первую антилопу — маленькую ориби.

Когда в середине XVII века голландцы основали первое поселение на берегу Столовой бухты, в районе мыса Доброй Надежды водилось столько хищников, что за отстрел львов, гиен и леопардов выдавались значительные денежные премии. Однако благодаря притоку европейцев, применявших огнестрельное оружие, положение вскоре изменилось. Бегемоты, вынужденные в сухой сезон тесниться в неглубоких озерках, которые сохраняются в руслах высохших рек, становились легкой жертвой охотников. Уже один из первых голландских губернаторов Капской колонии счел необходимым поставить бегемотов под защиту закона.

Африканцы употребляли в пищу мясо антилоп, водяных козлов, африканских бородавочников. До появления европейцев массовой охоты на крупную дичь здесь не было. Но когда начался трек буров на север, переселенцы уничтожали жираф, для того чтобы из шкур этих животных вырезать бичи длиной несколько метров. Таким бичом возница мог подстегивать передних быков, не слезая с фургона. Сотни горных козлов пали от руки буров, которые забирали только языки этих животных, трупы же оставляли на съедение гиенам, шакалам и коршунам.

Бессмысленное избиение дичи получило такое распространение, что Народному совету фоортреккеров уже на первом заседании в 1837 году пришлось заняться разработкой охотничьего закона. И тем не менее истребление горных козлов продолжалось. Почти полностью была уничтожена квагга — южноафриканский род зебры. Белый носорог и белохвостая гну едва избежали той же участи. Нет надобности рассказывать о начавшемся позднее массовом уничтожении поставщиков «белого золота» — слонов, а также буйволов, ценившихся за их мясо.

Бегство зверей от белого человека в еще не захваченные им области началось более 100 лет назад. Но сокращение поголовья дичи и уход ее в другие места были следствием не одной только слепой ярости человека. По мере того как дебри отступали перед цивилизацией, звери Африки лишались естественных условий своего существования.

Еще на рубеже XIX и XX веков в стране зулусов было очень много зверей. Там, где сейчас редко встретишь дикое животное, бродили стада гну, куду, антилоп других разновидностей. С тех пор миллионы моргенов девственной африканской степи были распаханы и превращены в поля или плантации сахарного тростника. Через древние звериные тропы пролегли дороги, животные уже не могли в сезон дождей совершать дальние переходы на «тучные» пастбища. Многие обитатели степей переселились в другие места.

Белый носорог — типично широкомордое животное — относится к травоядным и может существовать только в степи. Верхняя губа черного носорога — острая и твердая, — напротив, указывает на его способность пожирать листья и кору. Он чувствует себя как дома в густых зарослях колючего кустарника и в скалистых горных местностях. Вот почему черный носорог сумел спастись от европейских охотников в недоступных районах страны, тогда как его белого брата несколько десятилетий назад можно было встретить очень редко. По самым тщательным подсчетам, к югу от экватора сохранилось к тому времени не более 80 белых носорогов, и все они обитали в стране зулусов. За ее пределами эти животные водились только к северу от экватора, в районе Ладо. Поэтому медлительного степняка мкубо уже около 50 лет назад поставили под защиту закона.

Благодаря дальновидности некоторых друзей природы в Южной Африке уже сравнительно давно созданы заповедники, где звери живут в естественной для них среде и защищены от человека. Много сделал для охраны африканской фауны Пауль Крюгер — последний президент республики Трансвааль и вождь буров в войне против англичан за независимость. Он предложил выделить для животных целые районы и запретить в них какую бы то ни было деятельность человека. 26 марта 1898 года на территории 1800 квадратных миль был создан заповедник Саби (о нем еще пойдет речь ниже). Позднее на его основе образовалось самое большое в Африке убежище для животных — Национальный парк Крюгера площадью 7340 квадратных миль (это составляет третью часть территории Нидерландов).

Фактическим создателем Национального парка Крюгера был полковник Д. Стивенсон-Гамильтон. В 1903 году его назначили уорденом заповедника Саби и в этой должности он оставался до 1946 года.

Последние трагические эпизоды англо-бурской войны, закончившейся в 1902 году, разыгрались на территории заповедника. Спасавшиеся бегством буры пробирались через дебри, питаясь только тем, что им удавалось подстрелить. В Африке не было ни одной войны, которая не стоила бы тяжелых жертв миру животных.

Стивенсон-Гамильтон нашел лишь остатки огромного количества животных, которые еще за несколько лет до войны кормились в пограничной области. В лесу Саби попадались ставшие очень робкими антилопы, единичные буйволы и жирафы, обосновавшиеся в долинах рек Олифанте и Лимпопо.

Стивенсон-Гамильтон и его немногочисленные помощники преодолели неописуемые трудности.

Нужно было полностью закрыть доступ в заповедник для всех видов транспорта и защитить от браконьеров территорию в несколько тысяч квадратных английских миль. Пришлось выплатить компенсацию фермерам, переселить из краалей коренных жителей, заставить ряд горнопромышленных компаний отказаться от земель к северу от реки Олифанте. Прошли десятки лет, прежде чем правительство приняло решительные меры для урегулирования всех споров, связанных с притязаниями на землю в районе парка Крюгера.

За последние десятилетия поголовье дичи значительно возросло. По словам нынешнего хранителя заповедника, в парке Крюгера обитает 1000 слонов. 25 лет назад в парке было не более 600 львов, но с тех пор их стало гораздо больше. Не берусь судить о том, сколько их сейчас. Из посетителей, которые встречались нам в парке, одни видели только слонов, другие — только львов, третьи же не видели ни тех, ни других. К тому же у льва есть двойник — африканский бородавочник. Туристы нередко принимают его за царя зверей, особенно когда видят издалека лежащим в траве.

Посетителям парка не разрешается выходить из машин, а машинам-съезжать с дорог, которые большей частью проложены вдоль водоразделов и требуют на свое содержание значительных средств. В зимний сезон дождей, продолжающийся в этих местах с середины октября до середины мая, заповедник либо вовсе закрыт для посетителей, либо движение по нему резко ограничено. В это время года дороги непроходимы, трава достигает высоты дома, зверей почти не видно.

Летом восемь или девять лагерей, рассчитанных на две тысячи «коек» каждый, переполнены посетителями. Основную массу их составляют любопытствующие туристы, и лишь ничтожную часть — специалисты-зоологи.

По моим наблюдениям, в парке Крюгера слишком много дорог (общая протяженность их составляет около 2 тысяч километров), слишком много людей (почти 100 тысяч посетителей в год), слишком много суеты. Это зло, вероятно, неизбежно до тех пор, пока налогоплательщик, несущий значительные расходы по содержанию парка, будет иметь право за соответствующую входную плату знакомиться с фауной его страны.

Можно и не разделять мое увлечение пульсом дебрей, которое представляется чересчур «романтичным» более молодым людям. Но при всей радости, какую доставляет заповедник, нельзя не ощущать легкой грусти при мысли о том, что в нем заложен зародыш его гибели. Заповедники создавались для защиты животных от «цивилизации». Но человек не дал зверям возможности существовать без помех с его стороны, под охраной немногочисленных лесничих. Он приходит в заповедник, правда, без ружья, но зато с киноаппаратом. Тот, кто провел несколько дней в парке Крюгера и видел огромное количество посетителей на его автомобильных дорогах, уже не сможет утешаться мыслью, что шоссе — немногочисленные нити, связывающие заповедник с культурным миром, — проходят через огромную безлюдную территорию.

Итак, 25 августа 1956 года мы выехали из экономической столицы Южно-Африканского Союза и на следующий день достигли Скукузы[16] — покрытого пылью скопища автомашин и людей, хижин и палаток. Лагерь находится на берегу реки Саби, которая не спеша катит свои волны, в месте пересечения нескольких магистралей. По ним можно добраться до расположенных в 30–40 милях отсюда лагерей Преториус-Коп, Малелане, Крокодилов мост, Нижний Саби. Эти дороги немного приподняты над окружающей местностью, так что с них открывается прекрасный вид, и проходят там, где в силу естественных причин собираются животные.

Мы приспособили мерседес для съемок — откинули тент, а поперек передней части машины привинтили доску с укрепленным на ней штативом. Аппарат можно было повертывать и производить съемки во всех направлениях (только не назад).

Приехав в заповедник, мы сразу же отправились искать сюжеты. В нескольких километрах от Скукузы скопление автомобилей заставило нас остановиться. Мы было решили, что произошел несчастный случай, но оказалось, что машины (большей частью американского происхождения) просто ждали, пока две потревоженные в утреннем сне львицы пожелают очистить залитую солнцем проезжую часть дороги. Одна из «цариц», недовольная и даже рассерженная, устремилась наконец в заросли причем, бег ее напоминал движения лыжника-слаломщика.

Дальше мы увидели на одном из перекрестков стаю павианов. Они подстерегали автомобили и, вскочив на подножки и радиаторы, выпрашивали подачки. Большущий самец, усевшийся посреди дороги, преграждал путь широкому лимузину. После некоторого колебания водитель свернул в заросли и выехал на дорогу впереди павиана. Обезьяна, не спеша, поднялась и размеренным шагом — я бы сказал, даже с достоинством — приблизилась к открытому окну машины, протянула лапу и получила дань.

Мне казалось, что будь я ближе, я бы услышал, как павиан произносит: «Шиллинг, пожалуйста».

— Да это цирк, а не дебри, — заметила племянница.

Из подобных безобидных встреч со зверями не следует заключать, что парк Крюгера отличается от современного зоологического сада в Европе только размерами. В заповедниках нет ни заборов, ни решеток, ни рвов с водой, отделяющих людей от животных. Посетители находятся на малюсеньких островках, затерянных в дебрях, которые являются раем для животного, но отнюдь не для человека. За пределами лагерей в заповеднике могли бы жить только люди, умеющие передвигаться в зарослях так, как полстолетия назад умели мы — «старики». В стороне от дорог есть участки площадью несколько десятков километров, куда до сих пор не ступала нога европейца. Но и следы африканцев, даже в изученных районах, встречаются довольно редко. Невольно испытываешь странное чувство, когда в этих безграничных дебрях приближаешься ко львам, лежащим на краю дороги.

Обычно лев отправляется на охоту ночью, рано утром или перед вечером. Если облюбованная им дичь не так велика или опасна, как жирафа или буйвол, лев старается подогнать ее к лежащей вдалеке самке; львица убивает животное, после чего супруги вместе пожирают добычу. Нам говорили, что в парке Крюгера хищники нередко подкрадываются к своим жертвам под прикрытием едущих автомашин. Я сначала не верил этим рассказам, но убедился, что был неправ.

Как-то мы увидели на обочине шоссе трех лежащих львов. Кинооператор полез наверх, чтобы подготовить камеру к съемке. Это движение, очевидно, не понравилось одной из львиц. Она с ворчанием вскочила, кинооператор же исчез в машине с быстротой молнии. На мой взгляд, львица не должна была рисковать прыгать на автомобиль с такого расстояния, но было ли и ей известно об этом?

Выжидая, пока львица успокоится, мы заметили стадо чернопятых антилоп, которое собственно и привлекло внимание хищников. Один из них поднялся и медленно направился к берегу Саби, чтобы отрезать антилопам путь к отступлению. Тем временем появился четвертый лев. Он бежал позади нас и гнал стадо в сторону родичей.

После этого все произошло с молниеносной быстротой — так быстро, что мы не успели заснять эту сцену. Львица прыгнула, антилопа мелькнула в воздухе, с удивительной ловкостью сделала сальто, опустилась на землю за следовавшей позади нас машиной и была спасена.

Позднее мы заметили в реке небольшое стадо слонов и решили заснять их во время купания. Расстояние было велико, съезжать с дороги нам запрещалось, а потому мы рискнули произвести съемку при помощи телеобъектива, предоставленного в наше распоряжение заводом Цейс в Иене. Крокодил, гревшийся на солнце, также «пал жертвой» кинокамеры.

И все же я не был вполне удовлетворен. Мне хотелось увидеть стада, которые в 1931 году я встречал всякий раз, как только выезжал за пределы лагеря. В то время заповедник изобиловал водяными козлами и гну, а в семнадцати разновидностях антилоп, обитавших в парке Крюгера, нелегко было разобраться даже опытному охотнику. В 1956 году я встречал гораздо меньше животных.

Как ни велико мое уважение к усилиям сотрудников парка, которые безусловно занимаются охраной зверей не менее самоотверженно, чем пионеры заповедника, я все же считаю, что продиктованное интересами казны решение открыть Национальный парк Крюгера туристам привело к тому, что для людей делается слишком много, а для зверей — слишком мало. Побывав позднее в других заповедниках, я убедился, что это не всюду так.

Прощаясь в Скукузе с мистером Стейном — преемником Стивенсон-Гамильтона, я высказал ему свое, быть может и несправедливое, мнение.

— Что же я должен, по-вашему, сделать? — спросил он.

— Закажите с десяток больших шестиосных машин, погрузите на них зверей и выезжайте на прогулку, чтобы животные могли полюбоваться туристами.

Не стану повторять, что ответил на мою шутку мистер Стейн: мы с ним привыкли говорить в открытую, ибо я знал этого достойного человека, еще когда он был лесничим в Нижнем Саби. Больше всего забот причиняли хранителю Национального парка Крюгера не звери, а люди, так сказать «публика».

Возвращаясь в лагерь, мы заметили на том самом месте, где утром засняли купающихся слонов, двух могучих самцов, вышедших из реки на дорогу. Они направились прямо к стоявшему на обочине синему лимузину. В машине сидела женщина с тремя детьми, и все они рассматривали животных, казавшихся безобидными.

У меня захватило дух, ибо я вспомнил десятки случаев того периода, когда охотился на слонов. Ни одно животное не убивает на своем веку столько людей, сколько это толстокожее. Подойдя к машине на расстояние 2–3 метров, слоны свернули в сторону, даже не взглянув на любопытных людей. Но могло ведь случиться, что раскачивавшийся из стороны в сторону хобот одного из них коснулся бы горячего радиатора и его обладатель, придя в бешенство, набросился бы на машину и людей!

Не зря вывешенные в заповеднике объявления и щиты на дорогах предупреждают посетителей, чтобы они ехали осторожно, соблюдали установленную скорость и особенно остерегались слонов. Эти импозантные животные нередко ведут себя как хозяева дороги. Не знаю уж, сколько раз мне приходилось видеть, как автомашины терпеливо ехали за слоном, направляющимся куда-то по одной с ними дороге. Слишком часто посетители досаждают животным, необдуманно или даже преднамеренно раздражая их. Туристы обращаются с самцами африканской породы слонов так, словно имеют дело с дрессированными индийскими толстокожими из цирка. Мне рассказывали, что некие молодые люди возили в своей машине запас камней, чтобы будить ими спящих львов.

На следующий день после прибытия в заповедник мы покинули Скукузу и направились в Сатару — сердце парка Крюгера.

В Сатаре нам сначала не повезло. Погода стояла холодная, туманная, каждую минуту грозил начаться дождь. В такие дни звери предпочитают оставаться в глубине зарослей.

Но на следующее утро выглянуло солнце. Стада животных пересекали наш путь, бегемоты лениво валялись на песке, по их спинам прыгали маленькие волоклюи.

Кадры, заснятые нами в тот день, опровергают недавнее утверждение одного известного швейцарского зоолога, что бегемоты выходят на сушу только ночью, когда им не грозит опасность. На основании опыта, приобретенного в свое время в девственных лесах и подтвержденного затем в заповедниках, я могу утверждать, что в солнечные дни бегемоты вылезают из болот и рек. Зато я никогда не замечал, чтобы они выходили на берег во время дождя.

Меня влекла к себе Летаба.

Еще в 1931 году это был примитивный малопосещаемый лагерь. В настоящее время Летаба в состоянии по крайней мере 400 посетителям предоставить жилье в соответствии с их вкусами и возможностями. Лагерь расположен на косе, отходящей от южного берега реки Большая Летаба. Ее широкое песчаное русло с узкой полосой воды в нем и заросшие камышом берега напомнили мне Умфолози в стране зулусов. Достаточно несколько минут не двигаться, чтобы увидеть водяных козлов и гну, которые пришли на водопой. После полудня в реке имеют обыкновение купаться слоны, а неподалеку от лагеря есть болото, где почти наверняка можно увидеть бегемотов и крокодилов. Львы и леопарды появляются преимущественно по ночам.

В конце дня к изгороди, защищающей лагерь, более или менее регулярно подходил одинокий слон и с интересом наблюдал за людьми, живущими за решеткой. Это не единственный случай в парке имени Крюгера, который заставил меня подумать о том, что здесь, пожалуй, отношения между человеком и животным прямо противоположны тем, что существуют в зоологических садах.

Недалеко от Летабы находятся горы Лебомбо. На одной из их вершин обнаружены бесспорные следы каннибализма. Они, правда, относятся к весьма древней эпохе, но все же объясняют суеверный ужас, с которым коренные жители и поныне относятся к Лебомбо. Кроме того, эти свидетельства прошлого проливают свет на происхождение жутких легенд, передаваемых африканцами из поколения в поколение.

Дороги, ведущие из Летабы на юг и на север, а также к расположенным восточнее воротам лагеря Малопене, изобилуют щитами с надписями: «Ездить осторожно — слоны!» Из-за неровного рельефа местности дороги эти извилисты, и нередко случается, что перед взором водителя из-за поворота внезапно возникают толстокожие. Не припомню, чтобы где-либо в Африке мне доводилось видеть столько слонов.

Однажды мы повстречали толстокожего, пасшегося неподалеку от дороги. Я остановил машину, чтобы понаблюдать за ним. В это время появились два других животных — помоложе и поменьше ростом. Одно из них неторопливо пересекло дорогу в нескольких метрах от нас, приблизилось к старшему родичу, опустило голову и обмотало свой хобот вокруг хобота старого самца, после чего оба стали медленно раскачиваться из стороны в сторону.

Затем старый слон снова стал пастись, а младший медленно удалился. Тогда с другой стороны машины подошло третье животное, и эпизод, свидетелями которого мы только что были, повторился.

«Разве слоны здороваются?»-эта мысль пришла в голову всем присутствующим. Но я знаю, что мы, люди, склонны приписывать животным собственные привычки, тогда как мне достаточно часто приходилось наблюдать в дебрях игру случайностей.

Случайность?

Может быть и так. Но разве не удивительно, что несколько недель спустя мы такую же сцену видели в заповеднике Ванкие в Родезии?

Два крупных, но еще молодых животных стояли у болота и пили. Из леса вышел старый самец и приблизился к ним. Один слон прервал свое занятие, направился к вновь прибывшему, склонился перед ним и обмотал свой хобот вокруг хобота «старика». «Обхоботившись» таким образом (выражение «обнявшись»[17] даже в переносном смысле не подходит к четвероногим), оба колосса стали раскачиваться из стороны в сторону, обнюхивая друг друга хоботами. Эти кадры можно видеть в нашем фильме.

Если я добавлю, что несколько минут спустя второй молодой слон обошелся со старым совершенно так же, как его брат, станут говорить, что Шомбурк потчует читателей охотничьими рассказами.

Что поделаешь?

Слон поступил именно так.