Саккетти Франко. Новеллы

Новелла 160

Содержание предыдущей новеллы напоминает мне один случай, коего некогда я был свидетелем. Не так много лет тому назад на Старом рынке завелся ворон, такой любитель злых проделок, какого никогда не бывало. Как-то в страстную субботу, когда мясной ряд был полон товара и множество горожан покупало его, к заваленному бараниной полку подошел некий человек с двумя мулами, нагруженными сукном, которое он вез с сукновален. Поставив мулов в стороне, он стал торговать баранину; в это время ворон, принявшийся летать, уселся на шею одного из мулов, повернулся хвостом к его крупу и, наклонив голову к его заднему проходу, опустил в него свой клюв. Мул, почувствовав, что его клюют в то место, которое большинству внушает отвращение, стал, как это каждый может себе легко представить, так брыкаться и бушевать на разные лады, что ударил копытами по висевшим на крюках бараньим тушам, которые от ударов попадали, и понесся между полков и торговцев. Второй мул, хотя ворон и не трогал его, разъярившись, пустился вскачь за товарищем, прыгая и лягаясь не меньше первого.

Оставив полки, торговцы и горожане бросились в ближайшие лавки. Мулы же словно сказали себе: «Давай, сделаем так, чтобы хуже быть не могло». И, прыгая по полкам и брыкаясь, они стали разбрасывать все, что там находилось, и не малому числу торговцев и горожан наделали всяких бед. На площади не осталось никого, кроме двух живых животных и мертвых туш. Весь народ разбежался по соседним лавкам, и большинство смеялось. Но торговцам было не до смеха. Когда мулы расшвыряли все мясо, им захотелось сделать то же и с фруктами; они направились к торговке Лизе и опрокинули ударами копыт почти все корзины других торговок, так что те едва могли защититься от них. Все сукно с сукновален, которым мулы были навьючены, они сбросили на землю, часть же его очутилась на полках, а баранина валялась на земле. Набедокурив вволю, мулы отправились освежиться к монне Менте[439] и съели у нее весь салат и овощи.

Наконец, тот погонщик, который вел мулов, выйдя из себя и рискуя жизнью, отправился их ловить. Увидя, что мулы пойманы, торговцы вышли из лавок, и те, кто понес убыток, направились к погонщику с криком: «Мерзкий негодяй, гнусный предатель, ты нас разорил!» И они хотели даже убить его и убили бы, если бы подле них не стояло достаточного количества горожан, которые, чтоб успокоить их, посоветовали им: «Отведите-ка его к подеста; он накажет его и заставит возместить все ваши убытки!»

Тогда все их бешенство обратилось на то, чтобы схватить погонщика и отвести к подеста; так и не пришлось бедняге подобрать свое сукно и увести с собой мулов, которых торговцы привязали за ноги к одному из полков. Он едва только мог выговорить: «Господи, помоги мне!» – потому что они тащили его с такой яростью, словно он перебил всех мясников. Кое-кто из торговцев остался подбирать мясо, валявшееся на земле, но, увидя, что все оно в грязи и попорчено, они как бешеные бросились с ножами и железными палками к мулам, точно им приходилось колоть боровов. Своими резаками и палками они так обработали мулов, что те оказались почти искалеченными. Несколько ремесленников, находившихся тут же, подобрали сукно, привезенное с сукновален, которое было совершенно затоптано, частью продрано копытами в то время, когда мулы носились по полкам, и сложили его в кучу.

Тем временем подеста допрашивал торговцев, приведших схваченного ими беднягу, о том, что он натворил. Они ответили, что погонщик должен возместить им мясо и убытки, что составляло большую сумму, не говоря уже о том, что он поднял на ноги всю округу. Схваченный ответил подеста: «Синьор, я не виноват; я перевозил сукно с сукновален неким суконщикам на Винье;[440] прогоняя мулов рынком, я поставил их в стороне и стал покупать баранину. Не знаю, что случилось с мулами, но только из-за них вся площадь оказалась в опасности. Я очень огорчен этим; только вина здесь не моя».

Подеста, звавшийся мессером Аньоло да Риэти,[441] спросил схваченного погонщика: «А зачем же ты ведешь мулов через Торговую площадь, где столько людей и народа, раз они с норовом?»

Тот отвечал подеста, что никогда еще мулы не были такими непослушными, и он не понимает, что это значит. Уж не случилось ли все это из-за ворона? Подеста хотелось обедать; он велел отвести схваченного в тюрьму, а торговцам приказал вернуться к своим занятиям, обещая выяснить правду и наказать того, кто окажется виновным. После этого торговцы ушли, а бедняга остался под замком.

Тем временем слух о происшедшем дошел до Виньи и до тех суконщиков, которым принадлежало сукно. Они немедленно поспешили на Старый рынок, дабы расспросить о случившемся и о судьбе сукна. Там им рассказали по порядку, как произошло дело, как оно началось с ворона, а также обо всем остальном. Суконщики пошли в лавки, где лежало сукно, и, найдя его в очень плохом состоянии, частью изодранном, стали говорить: «Что за черт? Ведь это следы ножа. Даром это им не пройдет! Так-то эти скоты думают обращаться с суконным цехом! У какого черта находятся эти мулы?»

Им указали. Суконщики послали за ними нескольких маруффинов;[442] те отвязали мулов и привели их к ним. Животные еле могли передвигать ноги, до того они страдали. Увидя это, суконщики пришли еще в большее бешенство и закричали: «Нам покалечили этих двух мулов, стоящих около ста флоринов!» (Им было рассказано все происшедшее от начала и до конца).

Они велели навьючить сукно на искалеченных, таким образом, мулов и тронулись в путь, сказав: «Пойдем и мы к подеста и посмотрим, удовлетворит ли он наши справедливые требования, или суконный цех и те, кто выделывает сукно во Флоренции, настолько ценятся, что какие-нибудь разбойники мясники могут обращаться с ними таким образом?»

Какой-то грубиян мясник, услышав это, сказал им: «Ступайте к подеста! Если вы делаете сукно и продаете его, то мы продаем мясо, которым кормится народ».

Некий маруффин бросился на мясника, но у того был в руках нож. Увидя это, один из более рассудительных суконщиков потянул маруффина назад и сказал: «Идем туда, где судят, и посмотрим, сделает ли подеста то, что надлежит; если же он это сделает, то им достанется хуже, чем тому, кто хватает собаку за хвост».

Так и пошли они с двумя хромающими мулами, нагруженными сукном, словно выкрашенным грязью, к подеста, в горе, которое оценит каждый. В ту самую минуту, когда они входили к нему, толпа мясников, шедших за ними следом, но опередивших их, уже говорила подеста: «Мессере, не верьте им: они так зазнались, что хотят отнять у нас наше добро; мы люди бедные, а между тем их мулы так обработали сегодня наш товар, что в нынешнем году нам уже не встать на ноги. Их мулы и сукно в порядке; что же касается нашего мяса, то скрыть то, как оно пострадало, нельзя. Пошлите-ка начальника стражи посмотреть на него, и вам будет ясно, что нам не найти на него покупателей».

Тогда заговорили суконщики: «Этих мулов они так отделали и ножами и всем, что попало, что вместо ста флоринов, которых они стоили, за них не получить и сорока, не говоря уже о сукне, которое в гораздо худшем виде. Мы просим удовлетворить наши справедливые требования».

На что мясники заявили: «И мы тоже просим удовлетворить нас. Пошлите начальника стражи посмотреть, какие мы понесли убытки и убедиться в том, что мы говорим правду, а не болтаем вам всякий вздор».

Тогда один из суконщиков сказал: «Ого, вот это ловко! С больной головы, да на здоровую!»

На что подеста заметил: «Я еще не знаю, чья голова окажется здесь больной и чья здоровой. Ступайте. Я пошлю начальника стражи».

Суконщики стали просить его: «Мессер подеста! Выдайте нам посаженного вами в тюрьму погонщика».

Подеста не согласился. В конце концов суконщики поручились за заключенного; подеста выдал его и велел всем идти по домам, заявив, что выяснит правду и рассудит их. Так прошла пасха, а затем и пасхальный понедельник. Желая исполнить долг правосудия и справедливости, подеста стал допрашивать обе стороны, чтобы выяснить истину. Тогда весь суконный и мясной цеха, явно и тайно, стали изо всех сил орудовать в суде, петому что каждый старался одержать верх в этой тяжбе. В конце концов подеста, рассуждая сам с собой о том, что ведь первыми виновниками были мулы, спросил себя: «Что же мне делать? Осудить ни в чем не повинного погонщика? Нет, это не годится. Велеть мясникам уплатить за сукно и мулов суконщикам? Это мне кажется несправедливым».

Поэтому, когда во вторник обе стороны явились к нему, он, вызвав и выслушав каждого, решил отделаться от этого дела, вынеся следующее постановление: «Мудрые выделыватели сукна и резники! Я много раздумывал над вашей тяжбой и убедился, что враг рода человеческого умудрился посеять раздоры и соблазн среди вас, которые должны жить в единении, подобно братьям. Так как, хотя суконный цех и мясной и кажутся совершенно различными, но в сущности составляют одно целое, ибо занятие обоих ведет свое начало, можно сказать, от овцы: одни из вас занимаются обработкой ее шерсти, а другие – ее мяса, – то, как видите, нет сомнения, что все, о чем мною было вам сказано, учинено врагом бoжиим; а кроме того, я хочу еще разъяснить вам, что ни один судья не может никогда постановить правильного решения, если он не найдет корня и основания преступления и тяжбы, которые ему приходится разбирать: в этом я убедился и на настоящем деле. А чтобы вам все стало ясным, вы Должны знать, как узнал и я, что началом всего зла был ворон. А вам известно, что ворон олицетворяет как раз демона, – ибо он черен, голос у него адский и все действия его направлены к тому, чтобы делать и причинять зло, – а все это составляет природу демона. Так поступил и этот проклятый ворон, явившийся, чтобы посеять соблазн в обоих цехах, занимающихся тем животным, чей ягненок олицетворяет собой агнца божия. Так что, можно сказать, тяжба эта есть тяжба между вороном и агнцем. А если это так, как вы видите, то тяжбу эту начал дьявол, и начал он ее против сына божия, то есть против овцы и ягненка. А посему, дети мои, будьте братьями и несите терпеливо причиненные вам потери, ибо никто из вас в них не повинен. Что же касается до виновника этого дела, то есть того проклятого вороненка, то, если он попадется мне в руки, я накажу его, равно как и некоего Луизи маклера, который держит его у себя, накажу так, что вы будете довольны».

Присутствующие переглянулись и, не зная, что сказать, ответили: «Мы удовлетворены таким приговором».

И так они ушли, а по дороге одни из них говорили: «Нечего сказать, право, хорошо он возместит нам наши убытки, если накажет ворона».

Другие же замечали на это: «Он какой-то жалкий человек!» Третьи, которые, может быть, были довольны тем, что подеста не преследовал их судом, говорили, что он достойный человек и что он привел много отличных доводов. После такой беседы каждый вернулся к своему делу и каждый, как мог, постарался примириться со случившимся. Маклер Луизи и вброн были вызваны на суд, но ворон поступил подобно ворону Ноева ковчега, то есть, сделав свое дело, исчез. Луизи же, прослышав о намерении подеста, не стал ждать вызова, а в сопровождении Джованни Пильяльфашо[443] с его вороном ушел в Римскую область, где проживал Мушино Рафакани,[444] имевший другого ворона, и пробыл у него несколько месяцев. А когда подеста захотел все же возбудить дело, то некий горожанин, живший по соседству с рынком, столько наговорил ему, что дело о Луизи и его вороненке было предано забвению; однако не настолько, чтобы Луизи осмелился вернуться во Флоренцию, пока подеста исправлял там свою должность.

Этот случай с подеста у многих вызвал похвалу, а у многих осуждения. Я, писатель, полагаю, что учитывая, что почти никогда нельзя вынести справедливое решение, он нашел неплохой выход и по поводу ворона и по поводу двух мулов и что он проявил в этом большую находчивость: если бы он проявил ее и в других своих тяжбах, он бы этим заслужил честь там, где, на мой взгляд, он покрыл себя позором.