Секс и ничего личного

Глава 1

— Ты можешь расплатиться со мной за работу сексом. Деньги я не возьму.

Вивьен гросс Теккер, крепкий и плечистый, с по-хорошему грубоватыми чертами лица, уверенный в себе, в той мере когда это будит зависть и уже слегка подбешивает, но еще не вызывает желания поправить самооценку лопатой, смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Карими, с ресницами-опахалами, каким я, к слову, могла только позавидовать. Опешил мальчик. К таким предложениям жизнь его не готовила.

Мне, с одной стороны, было весело: приятно же посмотреть, как нахально-самоуверенный обаятельный самец из числа хозяев жизни теряется и не находит слов.

С другой же стороны, я испытывала злорадство пополам с моральным удовлетворением: ничего, мужчинам полезно, пусть почувствует на своей шкуре, каково это, когда нежная барышня, которой грязно домогаются — это ты!

И поверх всего этого металась паника-паника-паника: я что, все же решилась? Я что, это делаю?!

Моя проблема была в том, что Вивьен гросс Теккер был хорош. Он хорошо выглядел, хорошо двигался и хорошо пах. И меня подбивало проверить, где еще он хорош. И в чем.

Ладно, если обойтись без эвфемизмов — то мне просто хотелось мужика. Аж внутри все переворачивалось, настолько хотелось. Не какого попало, а вот такого: чтобы полностью в моем вкусе, рослый, тяжелый, с умными глазами и умопомрачительным запахом незнакомого парфюма. До беспокойных снов с его смутным участием и до еканья в животе просто от того, как он щурится при разговорах.

Удерживать ровное, светски-деловое выражение лица в свете всего этого было непросто.

Три дня назад он пришел ко мне и заказал исследовательскую работу. И тогда меня будто что-то (подозреваю, это был недотр… либидо) под руку толкнуло. Я не назвала ему цену, бросила прохладно-отстраненно: “Разберемся”.

Вивьен гросс Теккер, мальчик из состоятельной семьи, примерно знакомый с расценками заучек вроде меня, выполняющих студенческие задания для лоботрясов вроде него, ничего не заподозрил.

За что теперь и расплачивался, явившись за готовой работой.

Он молчал.

Я веселилась.

И испытывала злорадство.

И панику-панику-панику!

Сердце колотилось, пульс бился в кончиках пальцев, и вообще, для хладнокровной стервищи, репутацию которой я выпестовала себе к третьему курсу академии, я была позорно близка к тому, чтобы сдаться и пойти на попятный.

— Ты что, нормально найти себе кого-то не можешь?

Низкий голос с предательской хрипотцой прошил от макушки до… до того самого, где либидо.

Я пожала плечом:

— Наверное, могу. Но не хочу. У меня нет ни достаточных коммуникативных навыков, чтобы сделать это настолько быстро и эффективно, как я хочу, ни желания этим заниматься. К тому же, самцы предпочитают более броских самок. И начав искать традиционными методами, я получу вместо востребованного самца и хорошего секса потерю времени и того, кто находится примерно на одной со мной ступени иерархии. Словом, то, что останется. Я не хочу то, что останется

О, эта роскошь быть честной! Я даже позволила себе улыбнуться, глядя на ошарашенное лицо гросс Теккера. Исключительно снисходительно, свысока: ну, не могу я позволить ему почуять, насколько уязвимой и беззащитной я себя сейчас ощущаю!

Он молчал. Переваривал.

— Позволь поторопить тебя с принятием решения. Я предлагаю просто качественный добровольный секс ко взаимному удовольствию. Без принуждения и унижений. Без сопутствующих обязательств. Кстати, — я подтолкнула к нему папку со скрупулезно выполненным, оформленным по всем правилам исследованием. — Вот твоя работа. Если тебя не устраивает мое предложение, можешь просто забрать ее и уйти, не расплачиваясь.

Темная шатенистая бровь иронично выгнулась, уголок рта дрогнул:

— Но, как понимаю, больше к тебе не обращаться?

Да чтоб это драное либидо приподняло и прихлопнуло, это же ненормально, что от чужой мимики у меня мозги в белье стекают!

Он чуть шагнул вперед, даже не шагнул, нет, только качнулся, обозначил движение телом — и по моему собственному телу прошла волна жара, а во рту пересохло. Но ответила я ему с легкой снисходительной улыбкой:

— А зачем мне это? Мы оба взрослые люди, и понимаем, что я не занимаюсь благотворительностью. Я блюду свою выгоду.

Еще один крошечный, микроскопический шажок ко мне.

Он что, подкрадывается?!

— Значит, качественный секс. — Снова едва ощутимое движение навстречу.

Точно, крадется! Губы пересохли. Грудь потяжелела, внизу живота стало горячо.

Он уточнил:

— Без извращений. — Голос у Вивьена стал ниже, чем обычно, а хрипотца ощутимее.

Он стоит почти вплотную, и пахнет, боги, как же от него пахнет, у меня ноги подгибаются, и я бы отшагнула назад, но можно только отклониться, едва-едва, хотя хочется сбежать от чужой грубой, подавляющей физической силы, от примитивной мощи. Либо сбежать, либо упасть на спину и отдаться, но нельзя, никак нельзя, мы еще не договорились.

— А ты хочешь что-то предложить? — Это что, мой голос? Воронье карканье пересохшим горлом. — Я никогда ничего такого не пробовала...

Не орать “Я согласна!”, Кэсс, держать позиции! Это ты здесь грязно домогаешься нежной барышни!

— В принципе, у меня только одно условие. Не делать мне больно. В остальном… мне интересно.

Вместо ответа он наклонился и коснулся моих губ губами. Сперва прикосновение было легким. Невесомым. Потом стало полнее и плотнее. Углубилось.

Когда гросс Теккер на полпути разорвал поцелуй, я подумала, что грохнусь в обморок, если мне придется сейчас что-то решать, защищаться, если это была просто шутка. Но он рвано выдохнул мне в рот, поймал мой взгляд хмельным взглядом, в чем-то удостоверяясь, и поцеловал уже всерьез.

Крупные кисти с рельефными венами по-хозяйски легли мне на спину, плотно проскользили по ткани одежды вниз, опустились на поясницу, еще ниже — ах, как приятно-уверенно! — стиснули ягодицы.

Вивьен приподнял меня под попу, прижал к себе, и, стоя на цыпочках и притискиваясь к нему всем телом в ответ, я поняла, что на роль нежной барышни гросс Теккер точно не годится: кое-что, так удачно упирающееся в меня, из образа выбивается.

Кажется, кого-то здесь вся эта ситуация здорово заводит.

Его рваное дыхание подтверждало: да, заводит, еще как заводит! Чужое сердце бухало прямо в мою ладонь, и я легонько царапнулась ногтями ему навстречу. Глухой стон, и Вивьен на мгновение сильнее сжал мои ягодицы, вдавил меня в себя и тут же отпустил — чтобы застонала уже я, и потянулась навстречу, и прижалась…

Меня вело, как никогда раньше. Прерваться было практически невозможно. Но когда он задрал мою юбку и потянул вниз трусики (не верить-то в успех своего безумного предприятия я не верила, но приличное белье — надела), я остановила его, перехватив за запястья. Перехватила — и залипла, любуясь ими. Такие широкие, крепкие, смуглые на фоне моей кожи. Перевитые жилами, фантастически красивые запястья. Гросс Теккер послушно замер, только дышал надсадно. Оторвавшись от любования, я подняла на него глаза — и столкнулась с пьяным, расфокусированным взглядом. Облизнула пересохшие губы, и чуть не заскулила, когда он повторил это движение.

— У меня есть условия.

Вивьен с трудом перевел взгляд с моих губ выше:

— Защита? У меня есть. Там, в бумажнике…

— Нет. То есть, да. Но.

— Но нет?

— Да. То есть…

Он, не высвобождаясь из захвата моих рук, потянулся к моим ягодицам, снова стиснув их, в этот раз без преграды из грубой ткани юбки. Сквозь ажурное кружево трусиков это было — почти как кожа к коже. Я выгнулась, дыхание сбилось. Но я все-таки собралась с силами, чтобы сказать:

— Прелюдия. Долгая. Я хочу долгую. И если мне что-то не нравится — я тебя поправляю.

Вивьен зажмурился. И уткнулся мне в макушку. И застонал мне в волосы.

— Заметано, — выдохнул сипло, надорвано.

Да. Кажется, кого-то здесь точно заводят переговоры.

Новый поцелуй, и я вспомнила, почему считала грос Теккера наглым: его язык скользнул ко мне в рот. Гладкий, нахальный. Лизнул, разведывая обстановку, и исчез.

Эй, стоять! Куда, я не распробовала…

И юбка снова собрана на талии; Вивьен легонько толкается в меня бедрами, и я чувствую даже сквозь брюки, какой он горячий и твердый; ловкие пальцы расстегивают пуговицы на моей блузке, и я снова вцепилась в его плечи, но теперь не останавливаю, нет. Я держусь, чтобы не упасть.

Он разводит полы блузки, и это короткий всплеск смущения: у меня не очень красивая грудь. Недостаточно большая, не слишком высокая. Вивьен утыкается в мою грудь лицом, как незрячий. И трется о нее лицом, щеками, слегка шероховатыми от щетины.

— Тебе так нравится?

От заданного хриплым голосом вопроса меня прошивает, как молнией. Я выгибаюсь, и теперь уже я толкаюсь бедрами туда, где все затянуто в брюки, но так горячо.

— А так? Так нравится?

Пальцы скользят по лобку, гладят его сквозь кружево; спускаются ниже; просятся меж стиснутыми бедрами. Я развожу ноги — и их тут же подпирает Теккеровское колено, фиксируя, лишая меня возможности сдвинуть. А настырные пальцы преисполняются скромности, и скользят по набухшим губам едва-едва.

— Не молчи, — горячий шепот в ухо, и влажный язык проходится по ушной раковине огненным движением. — Ты обещала меня поправлять. Направлять. Я честно расплачиваюсь за свой проект.

У меня между ног влажно. Это чувствуя я, это чувствует он. Нет необходимости говорить это словами, кроме того, что Теккера от этого кроет.

— Мне нравится, — мне горячо, и сладко, и каждая моя клетка, включая пальцы на ногах, хочет. — И когда грудь, тоже. Мне нравятся предварительные ласки больше, чем секс.

Первый раз я говорю парню это. Наверное, надо было раньше решиться на что-то такое. На договорные отношения. Когда нет личного, нет страха обидеть. И можно честно говорить все, что угодно. Все, что чувствуешь. Чего хочешь.

— А что нравится тебе? — Я сглатываю, потому что он задирает мой бюстгалтер к горлу, и целует, лижет, прихватывает губами и зубами. — Кроме разговоров?

Он поднимает голову от моей груди, и улыбается. Соблазнительно, нахально, пьяно — так, что я, возможно, сейчас кончу от одной этой улыбки!

— Всё.

Его пальцы рисуют узоры на внутренней поверхности бедра. Находят, наконец-то, дорогу под трусики, скользят, гладят, раздвигают складки, и чертят что-то легчайшими касаниями. Мне хочется. Хочется подставляться этим пальцам. Хочется наплевать на собственные условия, и потребовать всего и сразу. Мне просто хочется.

Мой выдох “Да-а-а!” как команда.

Вивьен подхватывает меня под зад, два шага — и мы возле кровати. Моя прекрасная светло-шоколадная строгая юбка летит в сторону, запущенная рукой Теккера. Он тянет с меня блузку, а когда я застряю в застегнутых манжетах, злодейски ухмыляется (мамочки, прекрати это, Теккер, а то еще разок вот так ухмыльнешься — и мне уже будет ничего не надо!), и зафиксировав мои руки блузкой, набрасывается на мою грудь, как голодный. Сосет, втягивает в рот так, будто хочет меня сожрать, но не знает, с какой груди начать, левой или правой.

Я всхлипываю и выгибаюсь навстречу, насколько могу, ведь он держит мои руки, в голове все плывет. Дергаю локтями: мне нужно, нужно немедленно освободиться, мне нужно, необходимо содрать с него футболку…

Он стягивает ее сам.

Затем тянется к моим запястьям, мимоходом прижимаясь торсом к голой груди, и это неожиданно восхитительно. Два движения — и моя блузка повисает на стуле поверх его футболки, следом отправляется лифчик, он стягивает с меня трусы, и я, торопливо переступив, отфутболиваю их куда-то в сторону юбки.

Вивьен расстегивает ремень, вжикает молнией и стаскивает брюки вместе с бельем в рекордное мгновение.

Он роняет меня на кровать, нависает надо мной, опираясь на кровать одним коленом, здоровенный, возбужденный.

Ну, что ты там копаешься, я ведь так хочу!

Кто сказал про долгую прелюдию? Я?! Да никогда такого не было!

Треск фольги, и я, приподнявшись на локте, смотрю как Вивьен раскатывает презерватив по члену — ровному, большому, красивому. И это зрелище заводит еще сильнее, потому что оно означает, что сейчас, вот сейчас-сейчас!

И когда это весомое тело опускается на меня сверху желанной тяжестью, я оплетаю его руками и ногами, и мы целуемся, то сплетая языки, то ловя друг друга губами. И я прогибаюсь ему навстречу, когда чувствую, как член ищет вход, а потом перехватываю его рукой, и ласкаю себя головкой, размазывая смазку по нему и по себе, трусь, ловя сладкие крохотные молнии…

И направляю его внутрь.

Давление. Наполненность. Медленное, плавное движение туда, а затем назад. И снова — не торопясь, давая мне привыкнуть.

Я хочу так, что мне не надо привыкать, но бережность оценила, спасибо.

Снова. И снова. И еще раз.

Теперь, когда мы оба мокрые, член скользит во мне легко, а ощущается восхитительно. Вив ловит этот момент.

И ухмыляется.

И добавляет ход.

Толчок, толчок, толчок!

Быстрей, быстрей, быстрей — я извзиваюсь и подмахиваю навстречу, и закусываю губы, чтобы не заорать.

Комната звукоизолирована давно, но мне все равно неловко. А потом Вив меняет угол, и его ствол на каждом толчке скользит по клитору.

И я забываю про неловкость.

И звонкое “Да-да-да!” дает отмашку, от которой Теккер срывается в бешеный ритм.

Толчок, толчок, толчок. Под веками темно. Толчок, толчок, толчок.

Так хорошо, хорошо, еще, пожалуйста…

Вот оно!

Дыхание перехватывает.

Я выгибаюсь.

Нахлынувший оргазм оказывается ярким, как с самой собой.

А навалившийся сверху через несколько мгновений Теккер — тяжелым, как гранитная плита.

—

Только толкнув дверь аудитории на следующее утро я неожиданно поняла, что все же волновалась.

После секса мы не обменялись ни словом, я почти сразу отправилась в душ, а когда вернулась, гросс Теккер уже свалил, не забыв прихватить свою работу. То ли пытался избежать неловкости, то ли счел, что за сим рассчитался и о чем тут еще разговаривать.

Признаться, это меня абсолютно устраивало, потому что действительно — о чем тут еще разговаривать?

И пусть сны мне снились будоражащие, утренняя пробежка привела голову в порядок, привычная рутина настроила на рабочий лад, и по дороге от общежития до учебных корпусов я думала о том, как лучше выстроить план курсовой, а не о каких-либо глупостях.

Но когда открывалась тяжелая дверь, сердце все-таки как-то неожиданно гулко бухнуло в грудную клетку.

Вивьена гросс Теккера в исполнители моего гениального плана по самоудовлетворению я выбрала не просто так. Привлекательных мужиков в академии полно, девушек куда меньше, специфика направления. Ладно, прямо таких, как Теккер, поменьше, но все равно не по пальцам одной руки считать.

Но у меня была репутация и я ей дорожила.

Даже если это и репутация отъявленной стервы.

И меньше всего мне бы хотелось, чтобы в шепотках по аудиториям носились слухи о том, что Кассандра Морель стервит от недотраха.

Гросс Теккер, хоть и крутился в мажорных кругах, в подлостях, тем не менее, мной ни разу замечен не был, а значит, был шанс, что о нашей сделке не узнает все его окружение, а с ним — и вся академия.

Теперь предстояло выяснить, подвели меня чутье и анализ или все-таки нет.

Однокурсники на мое появление отреагировали как обычно — никак. Я прошла на свое привычное место на задних рядах, откуда открывался отличный обзор и на преподавателя и на присутствющих. Мне в принципе нравилось наблюдать за людьми, хоть и не очень нравилось с ними взаимодействовать. И наблюдения отчасти помогали свести взаимодействия к минимуму.

Гросс Теккер в аудиторию явился с опозданием. Выслушал нравоучения профессора, покивал со скучающим видом заверив, что больше никогда, до следующего раза. Забавный факт, кстати, он никогда не опаздывал на занятия к тем профессорам, которые опозданий не прощали.

На меня парень не смотрел, и я расслабилась.

Ровно до того момента, как пройдя на свое место, прежде, чем опуститься на скамью, он обернулся назад.

Короткий взгляд, дернувшийся в приветственной улыбке уголок губ…

Это заняло мгновение, и перед моими глазами уже только стриженный затылок и широкие плечи, а все равно ужасно хочется облизнуть пересохшие губы…

— …на этом все, на следующей лекции мы обсудим с вами методы получения магических отпечатков, — профессор Но отчаянно пытался перекричать студентов, которые после фразы “на этом все” потеряли к происходящему какой-либо интерес. — Мадемуазель Морель, меня попросили передать вам, чтобы после занятий вы подошли в деканат!

А вот это уже интересно…

-

Статуя в главном холле академии права выражение лица имела самое сволочное. Сухощавая тетка с циничными носогубными морщинами явно повидала жизнь и вертела ее на мече, у этого изображения отсутствующем. Удивить ее было нереально, обмануть (тут само собой просилось более грубое слово) — невозможно. Не эту матерую щуку лет сорока-сорока пяти на вид, с едкой ухмылкой и хищным прищуром.

Приятель Микк, уже три с лишним года, как покойный, дай ему боги крепких парусов и теплых берегов в Небесной Гавани, таких называл “прохаванными”. Судя по лицу, она знала толк и в отдыхе, и в работе.

Вообще-то, богиню Справедливости изображали все по-разному (“У справедливости нет лица!”), но у моей Справедливости лицо было, и лицо именно это. Несмотря на то, что наиболее популярным образом богини для творцов всех мастей была прекрасная юная девушка с мечом в опущенной руке. Просто тот, кто ваял статую для для Высшей академии права имени Его Императорского Величества Теодора Второго Справедливого, был гением и видел суть. Не всем это дано, что поделаешь.

Спеша мимо статуи в деканат, я незаметно почтительно кивнула покровительнице.

Мне нравилось думать, что я буду служить этой тетке. Что мы с ней будем партнерами: я буду наказывать преступников здесь, а она — воздавать на том свете тем, кому было недодано нами на этом.

В приемной у декана царили тишина, порядок, серый цвет и секретарь мадам Мария Ревю. Вернее, сперва мадам Ревю, а потом уже все остальное.

Строгий костюм графитового цвета, строгая стрижка, строгий взгляд. Единственное, что выбивается из образа — это серьги. Разномастные колечки и гвоздики, узкие-широкие, с камушками-без камушков, золотистые, серебристые, угольно-черные и бензиново-радужные, плотно облепили уши мадам от мочки через весь завиток, и даже в обоих козелках имелось по проколу. Эти серьги вызывали у окружающих диссонанс, а людей понимающих — еще и уважительную опаску.

Вот зачем нашему декану в секретарях боевой маг, увешанный боевыми же артефактами, спросите вы?

А она ветеран. На пенсии. А артефакты — именные.

Я, еще зеленой первокурсницей, как-то попробовала собрать о них с артефактами сведения, предельно аккуратно, впрочем — и с тех пор в ее приемной веду себя, как вмурованный в дно утопленник: ниже воды, тише водорослей. Всеми силами демонстрируя повышенную шелковость.

С магами и так лучше не связываться, а уж с такими, что отметились в большинстве современных конфликтов…

Дверь в кабинет декана распахнулась, напоминая, что существуют в мире вещи и пострашнее боевых магов.

Наш декан, месье Филипп терр Мулья, эдакий лысеющий шарик на ножках, на сторонний взгляд страшным вовсе не казался, но вот вышедшая из его кабинета Луиза Бернар, зазнайка и отличница с нашего факультета, только учащаяся на курс старше, с этим бы точно поспорила. Походка у давней закадычной соперницы была деревянная, а лицо цветов государственного флага — красно-белое.

Патриотично, но Луизе вовсе не к лицу.

Мазнув по мне стеклянным взглядом, но вряд ли увидев, Луиза замерла посреди приемной.

— Желаете воды, мадемуазель Бернар?

Мадемуазель моргнула раз, другой.

— Нет, благодарю вас, мадам, — выдавила явно через силу, и торопливо покинула приемную.

Возможно, мне показалось, но глаза у нее подозрительно блестели.

У нас с Луизой было слишком много общего для того, чтобы мы могли хоть сколько-то нравится друг другу. Обе мы пробивались в жизни сами, без протекции и поддержки семьи, у обеих в карманах перманентно цвело пышное “ничего” и за любые подработки потому хватались тоже — обе. Характерами что она, что я, могли похвастаться не самыми приятными, но меня, хотя бы, чьи-то успехи не парили, а Луиза, как я давно подозревала, чужие достижения здорово задевали…

Но несмотря на то, что мы с Луизой друг друга заслуженно не любили, ни малейшего злорадства от ее вида я не испытала. Наоборот, у меня в голове словно набат зазвенел, предвещая: грядут неприятности.

Впрочем, чтобы об этом догадаться, семи пядей во лбу быть не нужно, очевидно, что там, где одной отличнице был устроен разнос, и для другой место всегда найдется. Не знаю, чем месье терр Мулья довел до такого состояния всегда самоуверенную Бернар, но в голову против воли лезли самые плохие варианты, заставляя торопливо перебирать в памяти собственные прегрешения.

К тому моменту, как на столе у мадам Ревю мигнул переговорной артефакт, будущее успело окраситься в самые мрачные тона.

— Проходите, мадемуазель Морель, — сказала секретарь. — Декан вас ждёт.

— Спасибо, мадам Ревю, — я благодарно кивнула, и шагнула к дверям кабинета.

Дурные предчувствия, нахлынув последний раз, осели хлопьями пены на задворках сознания.

Мадраж сгинул без следа, сменяясь холодным, слегка отстраненным спокойствием и обострившимся восприятием.

Дверь за моей спиной закрылась мягко, почти беззвучно.

— Добрый день, месье терр Мулья. Вы меня приглашали?

— Не “приглашал”, а “вызывал”, мадемуазель Морель.

Неблагоприятные прогнозы подтверждались.

Меня сюда позвали не для внеочередного вручения стипендии.

— Ваша работа, Морель?

Декан подтолкнул ко мне раскрытую папку, и та, проехав по полированной столешнице, шлепнулась на пол.

Я торопливо присела, чтобы поднять ее, воспользовавшись случаем, перелистнула несколько страниц…

Вот же, Шельма!

В папке находилось то самое исследование, которое я делала для гросс Теккера, и за которое заставила расплатиться его сексом.

С работой что-то не так? Что-то НАСТОЛЬКО не так?

В чем я могла облажаться?

Я себя чем-то выдала?

Или это не я, а гросс Теккер?

— Нет, месье терр Мулья.

Выпрямившись, я благовоспитанно положила папку на стол, толкнув ее обратно, к декану.

И успев мазнуть взглядом титульный лист, где черным по белому, одобренным шрифтом и утвержденным кеглем, было выведено “Вивьен гросс Теккер”.

— Не морочьте мне голову! — Рявкнул декан, и у меня сжался желудок.

Наш декан голос повышал крайне редко. Но если уж повысил… Кажется, разогнаться он успел еще с Бернар. Интересно, чем она отличилась.

— На весь факультет не больше трех человек способны выполнить подобное исследование на таком уровне, а вы мне тут святость изображаете!

От низкого деканского баритона тряслись кубки на полке.

И я их отлично понимала.

И даже разделяла их состояние.

Но мой голос, когда я заговорила, звучал ровно и спокойно (спасибо тебе, дядюшка, за многочисленные тренировки!):

— Четыре.

— Что?! — сбился месье терр Мулья, как раз набиравший воздух для новой тирады.

Мысли были ясные и быстрые. Я пыталась вычленить корень проблемы и понять, как с ней справиться.

— Четыре человека. Включая гросс Теккера.

Декан вперил в меня взгляд, изучая в упор, как поразивший его чем-то экспонат, и у меня пересохло во рту.

Захотелось чем-то занять руки, но я усилием воли заставила их расслабленно висеть вдоль тела. Не напрягаться. Не суетиться.

Я спокойна. Я ни в чем не виновата. Мне не из-за чего нервничать.

Не знаю, уловил ли декан мысли, которые я пыталась ему транслировать.

— Мадемуазель Морель, — внезапно спокойно и ласково заговорил декан, и у меня по спине побежали мурашки, а короткие волоски на затылке встали дыбом. — Не пытайтесь морочить мне голову. Я прекрасно знаю, на что способны мои студенты. Вот вы, к примеру, способны выполнить это исследование. И даже не особо напряжетесь. Мадемуазель Бернар, только что нас покинувшая, тоже на это способна, хоть и с чуть большими усилиями. Но она этого не делала, я выяснил это точно. Месье Шарпантье, одногруппник Луизы Бернар, тоже мог бы быть его авторам. Но ни при каких условиях автором этого исследования не мог бы оказаться Вивьен. Несмотря на то, что фамилия гросс Теккера стоит на титульном листе.

— Мадемуазель Морель, — декан сложил пальцы пирамидкой, и продолжил. — Студенты привыкли к тому, что администрация академии смотрит на подобные случаи сквозь пальцы. Но это в прошлом. Больше никаких подлогов со студенческими работами в нашем учебном заведении не будет. И я обязательно выясню, кто на самом деле автор этого исследования. Это не так уж сложно, если ни вы, ни Шарпантье не признаетесь, я просто найму человека, который проведет сравнительный анализ всех ваших работ за годы обучения. И специалист найдет почерк, я уверен. Но, видите ли, в чем нюанс… У гросс Теккера это будет первый случай нарушения устава академии. Он отделается замечанием. А у вас ведь уже имеется одно замечание? И тоже, насколько я помню, за выполнение работы для кого-то другого. Тогда вам только погрозили пальцем. Но если окажется, что вы не вняли…

Наверное, я побледнела.

По крайней мере, декан смотрел на меня с удовлетворением во взгляде.

Шельма! Шельма, шельма, шельма! Два замечания в личном деле — это отчисление!

Надо признаваться!

— Что ж, — выдохнул декан. — Если вы утверждаете, что никогда не видели этой работы, то можете идти.

Он легонько махнул рукой, отпуская меня, но я уперлась каблуками в пол, не спеша покидать кабинет:

— Я этого не говорила.

— Что?

— Я не говорила, что я не видела этой работы. Я лишь сказала, что она не моя.

Декан молча смотрел на меня в упор, ожидая продолжения.

— Вивьен гросс Теккер обращался ко мне за помощью с этим исследованием. Но, поскольку я действительно вняла предупреждению деканата, речь шла не о написании работы, а о репетиторских услугах. Репетиторство, я надеюсь, у нас в академии всё еще разрешено?..

Молчание висело в кабинете, казалось, целую вечность.

— То есть, — задумчиво изрек терр Мулья, — вы хотите сказать, что вы, мадемуазель Морель, сумели натаскать месье гросс Теккера на тему до такого уровня?

Я молчала.

Только смотрела декану в глаза — открыто, прямо. Как человек, которому нечего скрывать.

— Впечатляет, — декан притянул к себе злосчастную папку.

Перелистнул лист, другой… Открыл разворот с таблицей, которой я втайне отдельно гордилась…

— Нет, действительно, впечатляет. Что ж. Если это правда — то, полагаю, месье гросс Теккеру не составит труда прийти в деканат, допустим, завтра… нет, завтра не получится, лучше послезавтра… и доказать, что он действительно достойно разбирается в предмете. Идите, мадемуазель Морель. И если месье Шарпантье пришел, передайте ему, что он свободен.

Из кабинета я выходила, как сестра-близнец Луизы Бернар: деревянная, стеклянная, красно-белая.

Но при этом с четким осознанием, что декан терр Мулья ко мне откровенно благоволит.

Потому что ему ничего не мешало устроить проверку гросс Теккеру прямо сейчас, не давая нам этих двух дней на подготовку.

Что ж. Не так давно в нашем учебном заведении сменился ректор: старик Дюпон отправился на заслуженный отдых, а его место занял молодой (ну… относительно молодой, хотя говорят, что сорок пять лет — это не возраст) и амбициозный месье Эрбер

Кажется, новая метла наконец-то полностью вошла в дела, освоилась и теперь начинает мести по-новому.

-

Справедливость в холле на первом этаже главного корпуса ничуть не изменилась — тетка на постаменте выглядела все такой же стервозной и циничной, но теперь к этому же добавилось ощущение едкой насмешки.

“Что, умница, допрыгалась?”

Я засопела, борясь одновременно с игрой собственного воображения и с желанием оправдаться перед статуей.

Проиграла.

“И вовсе я не считаю себя самой умной, понятно?” — огрызнулась я мысленно, остановившись и независимо взглянув в каменное и одновременно такое живое лицо покровительницы. — “И вообще… я же не спорю, что прилетело мне справедливо!”

Просто раз тебе не отрывают голову за проступок сразу, а дают возможность его исправить — грех ведь не воспользоваться шансом, верно?

Хотя, конечно, богиня права: пыжусь служить справедливости, а сама — нарушаю правила. И пускай жизнь (и дорогой дядюшка) уже давно и наглядно доказали мне, что “законно” не равно “справедливо”, все равно…

Я осознала вдруг, что сейчас, несмотря на никуда не девшуюся угрозу отчисления, мне стало легче на душе. Не скажу, что меня грызла совесть за написание работ состоятельным бездельником, но принятое решение больше этим не заниматься принесло неожиданную легкость.

А заработок… другой источник дохода найду.

Буду, в конце концов, действительно репетиторские услуги оказывать!

…ну, или в официантки пойду, потому что нервов моих на идиотов не хватит…