Секс и ничего личного

Глава 8

Каждый раз просыпаясь рядом с Вивом в одной кровати я испытывала смешанные чувства.

Вернее, если уж быть педантично точной, просыпалась я не столько рядом с ним, сколько на нем, распластавшись, прижавшись, переплетясь. Были тому и объективные причины — на студенческой полуторке не особо и размахнешься, а для этой туши полуторка как односпальная. А были и субъективные — это было приятно.

Мне с ним было комфортно.

И сексом заниматься, и учиться, и болтать.

И спать вот.

Все же это, наверное, надо пресечь.

Как-то он тогда меня застал врасплох и я согласилась потому что была в растрепанных чувствах, а оно ишь ты, переросло в постоянную акцию…

Я вздохнула и украдкой, почти невесомо потерлась щекой о гладкую грудь.

Игнорируя будильник, Вивьен гросс Теккер дрых как младенец и проснулся, только когда я начала через него перелезать.

Возня. Щекотка. Мой писк.

— Вив, пусти! На пары опоздаем.

Шумно выдохнув мне в шею и в нее же сладко зевнув, гросс Теккер таки соблаговолил разжать ручищи.

Без них сделалось холодно и как-то тоскливо.

И от этого досадно.

“Мы же даже не позанимались вчера”, — вдруг отметил мозг.

Рамки нашего договора внушали мне чувство уверенности и стабильности, и его несоблюдение вдруг пошатнуло внутреннее — и без того, будет честны, шаткое! — равновесие.

Для меня это было важно.

Не знаю, заметил гросс Теккер обуявшую меня печаль-тоску или нет, но свалил дисциплинированно и быстро, едва стоило ему намекнуть, что дама с утра не в настроении. Хороший кому-то муж достанется. Когда надо, он вот тут со своим вкусным, красивым, теплым, когда надо — фьють и нету никакого мужика!

Эта мысль почему-то еще больше испортила настроение.

Ладно, Кассандра, харэ хандрить. Встряхнулась и вперед!

—

Печаль-тоска оказалась краткосрочной, самовнушение и на этот раз подействовало, позволяя влиться в рабочий процесс. Пары, работа, опросы бывших клиентов Луизы, о которых знала Эва…

Ничего сильно внятного они, к сожалению, не дали кроме подтверждения, что деньги у нее все-таки должны были быть. Часть работ она успела выполнить, другую часть по договору с теми, кто был согласен сделала средненько, пусть уже и после внушения ректора, но так чтобы к нанимателям не подкопались.

Зная о том, что я сама занималась подобным (и занималась бы, если бы не…) студенты особо не таились, что, конечно, был плюс. Но куда делись деньги Луизы и кому могло понадобиться ее убивать, яснее не стало, что, вообще-то, минус…

А может Амайя права и у нас убийство на любовной почве? Как-то быстро я отмела эту версию. Ну допустим с беременностью это все же перебор и драматические страсти, но мог у нее быть парень? Теоретически?

Теоретически, конечно, мог. Луиза девушка ухоженная, не дура… допустим закадрила кого-то, а потом появился другой вариант, поперспективнее, и…

Нет. Это фантазии, оставим эту область капитану Ламберу, он в ней специалист. Мне нужны факты!..

Я возвела глаза к небу, надеясь что на меня снизойдет озарение. Или упадет факт.

Но вместо того и другого на меня обрушилось приглашение в деканат.

А за ним получасовая лекция от мсье терр Мулья о моей безответственности, о том, как он не ожидал и как разочарован.

До деканата дошли новости о том, что я незарегистрированный маг.

На самом деле на мою магию декану было глубоко наплевать. И, судя по тону, в выдвинутые мне обвинения он верить не торопился. Но…

— Мадемуазель Морель, в конце концов, вы будущий служитель закона, привычка следовать ему даже в тех случаях, когда закон носит рекомендательный характер, должна укорениться в вас намертво! Вы хоть понимаете, что в данной ситуации вы сами себя подставили просто потому, что поленились заполнить пару бланков?..

Я слушала молча, с подобающим виновато-осознанным выражением на лице.

Глаза только почему-то слезились. Надеюсь, я не слишком часто моргала, хлопанье ресницами выглядит скорее глупо, нежели осознанно.

Это все было ужасно обидно.

Я ведь не поленилась.

Это все нечестно.

Несправедливо.

В холле я замерла и уставилась на статую.

Лицо у богини в этот раз было еще более сволочным. Как будто даже ухмыляющимся. “Несправедливо, говоришь?.. Ну-ну”.

Звонок телефона прервал мои попытки мысленно оправдаться хотя бы перед ней.

Дядя.

Один неотвеченный вызов. Второй…

На третий я все же собралась с духом, запретила себе быть прячущим голову в песок страусом (все равно вытащат из этого песка за шкирку, так лучше уж я сама!), и ответила на звонок.

-

Насколько мне не хотелось отвечать на этот звонок, настолько мне не хотелось идти на встречу. И на самом деле, я бы отказала дяде Квентину, потому что сейчас было ну как-то совсем не до него, но…

Он обещал мне деньги. Сказал, что вернет все, что мне полагается за квартиру и разберемся с самой квартирой, и что-то там еще. И я согласилась. Голос его звучал уверенно, а деньги, как ни крути, это аргумент для повышения родственной любви, как бы это цинично ни звучало.

Встречу на этот раз дядя, правда, назначил не в кафе, а на улице, предложил прогуляться, подышать свежим воздухом, а то я наверняка за своими книжками света белого не вижу. И теперь мы шли по одной из центральных аллей, где так много людей, но абсолютно никому до тебя нет ни малейшего дела.

Погода и правда была хорошая. Воздух слегка морозил и казалось, будто вдыхаешь чистый кислород, а не выхлопные газы. Кружился мелкий снежок, оседая искристыми блестками на воротнике, волосах, плечах…

— Кэсс, а может нам обратно съехаться? — вдруг спросил дядя перескочив с вопросов по поводу моей учебы (на которые он большей частью сам отвечал, рассказывая про собственные студенческие годы). — Я переберусь в столицу, подберем что-то попросторнее, у тебя же в общежитии наверняка каморка метр на два…

— В Академии хорошие общежития, — дипломатично ответила я. — Да и откуда деньги взять на съем квартиры? Ты, вроде бы, об этом хотел поговорить.

— Точно! — он улыбнулся и хлопнул себя по лбу. — Помнишь я тебе про “Эдельвейс” рассказывал? Или может сама справки навела? Нет? Так вот прекрасная компания, прекрасная. Товарищ мой, который меня с ними познакомил, устроил так, что я даже и долю там могу выкупить, и тогда уже точно мы с тобой до конца жизни ни в чем не будем нуждаться. Но сумма на выкупа, конечно же, нужна крупная. И я тут последние недели много думал, что и как устроить, чтобы уж наверняка все у нас получилось. И тут на меня старый знакомый вышел и говорит — работа есть. И оплата за работу такая, что все наши проблемы решит. И мне на долю, и тебе за квартиру, и еще и останется. Но нужна твоя помощь.

— Что за работа? — машинально спросила я.

Дядя смотрел на меня и улыбался.

Я в непонимании сделала еще пару шагов, а потом замерла как вкопанная.

— Нет!

Злость и страх взметнулись одновременно, и непонятно, чего во мне было больше. Живот неприятно скрутило, а к горлу подступила тошнота.

— Кэсси, — дядя продолжал улыбаться и слегка покачал головой. — Ну ты чего?

— Я больше никогда. Не буду. Этим. Заниматься, — отчеканила я, очень надеясь, что голос мой звучит твердо, а не испуганно.

Дядя закатил глаза, не впечатленный моим драматизмом.

— Кэсс да там дел то! Туда и обратно, ты бы хоть выслушала, в общем…

— Нет!

Мне очень хотелось зажмуриться и начать топать руками и ногами, и в то же время внутри скручивалась тугая пружина страха. Что уступлю, прогнусь.

Улыбка на лице дяди дрогнула, во взгляде сверкнул знакомый лед. Мелькнул — и пропал. Он сдержался, а мое сердце уже все равно успело упасть в пятки.

— … и вообще даже от учебы отрываться не пришлось бы, раз она тебе так важна, за каникулы бы управились, они же как раз скоро, верно?..

Примирительные и заискивающие интонации меня не тронули.

— Если ты продолжишь об этом говорить, я прямо сейчас развернусь и уйду, — отчеканила я, понимая, что что-то все же поменялось.

Я стала старше, умнее, сильнее. И отличать плохое от хорошего научилась. Правовая академия в этом, знаете ли, очень помогает. И то, за что при поимке дают срок от 5 до 10 лет в зависимости от тяжести преступления, однозначно относится к категории “плохое”.

Несмотря на твердый голос внутри у меня все тряслось и обмирало. От того, что я возражаю, от того, что стою на своем “нет”, которое для дяди вообще-то как красная тряпка для быка.

Но, может быть он тоже изменился?

Потому что вместо того, чтобы вылить на меня все то, в чем я неблагодарная девица, он вдруг пожал плечами:

— Ладно-ладно! Я понял, ты пока не готова об этом говорить. Давай сменим тему. Ну как, ты завела уже много друзей в академии?

— Нет, — огрызнулась я, возможно, излишне резко, окончательно запутавшись, что мне стоит чувствовать в данной ситуации и самой по себе и по отношению к дяде.

У меня все еще крутило живот и противно холодели пальцы рук.

— Кэсси, — укоризненно протянул дядюшка. — Это ошибка, ее нужно немедленно исправлять. Ну-ну, не сердись, милая! Но ты и сама должна понимать, что образование можно получить в миллионе мест попроще. А в заведения вроде вашей академии идут не столько учиться, сколько заводить связи!..

-

Я возвращалась домой. В кампус, конечно — нет у меня никакого дома, даже квартира родительская, и та сдана на пять лет вперед!

Адреналин шарашил по венам. Внутри меня все было сжато, словно в предчувствии удара, которого не случилось, но он обязательно случится, обязательно!

Меня потряхивало, шаги получались крупными, размашистыми.

Состояние было отвратным до тошноты, и я постаралась успокоиться. Во-первых, не хотелось бы попасть кому-то в таком виде на глаза, во-вторых, мне просто не нравится в нем быть.

Отойти в сторонку. Стать, прислонившись спиной к зданию.

Дыши, Кассандра. Вдох. Плавный, на счет до пяти. Задержать дыхание — еще на счет до пяти. И выдох — медленный, долгий, такой, чтобы успеть досчитать до десяти.

Раз, два, три, четыре… десять.

Еще раз.

Вдо-о-ох. Па-а-ауза. Вы-ы-ыдо-о-ох.

Еще раз.

Дыши, Кассандра. Дыши.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде, чем я смогла успокоиться. Напряжение не отпустило, но его хотя бы удалось затолкать вглубь, до лучших времен.

Я неспешно брела, вдыхала и выдыхала, а мысли были вялые и… горькие, что ли?

Родителей я почти не помнила, несмотря на то, что была уже сознательным человеком, когда они погибли. Приятель Микк, ставший лучшим другом и первым мужчиной, считал, что таким образом моя психика защищается от боли. Так или иначе, но я почти не помнила их лиц, что они любили, чему учили меня. Воспоминания, связанные с родителями, сбились в сознании в плотный, остро-горячий ком, к которому страшно было прикасаться.

А жизнь с дядей помнить было легко. Я иногда удивлялась, до чего же у нас с ним различаются взгляды на жизнь, как по-разному мы оцениваем и воспринимаем многие вещи (я в какой-то момент пришла к выводу, что потому они с папой и не общались: слишком разные), но дядя всегда обо мне заботился и многому научил. Для дяди, подозреваю, “позаботиться” и значит “научить”.

Он и учил. В том числе, и высшему пилотажу — общаться одинаково приветливо с людьми, которые тебе нравятся и которых ты терпеть не можешь. Сам дядя владел этим навыком виртуозно, а я, увы, научилась лишь со всеми держаться одинаковой букой. Дядя бился-бился, но чем сильнее он старался, тем “буковее” я становилась. Дядя сдался и переключился на цель попроще: стал учить меня обращать внимание на мелочи и запоминать детали.

Благодаря его науке, наверное, я и заметила Амайю, выходящую из очередного нарядного магазина. В руках у нее был пакет с покупками, в фирменных цветах и с броским логотипом.

У меня внутри неприятно заныло: здешние торговые точки — довольно дорогого толка, среднестатистические студентки в них могут ходить разве что как в музеи или на выставки, полюбоваться прекрасным. Позволить себе делать здесь покупки могла бы Эва Готье, дочь магната, или, к примеру, ее подруга Камий. И Амайя.

Я остановилась.

Дождалась, пока Амайя уйдет подальше и гарантированно меня не увидит, и натянув на лицо приятную улыбку, решительно потянула на себя дверь бутика, из которого она вышла.

Внутри магазин выглядел, как и снаружи: как праздничная игрушка. Продавец-консультант, дорого выглядящая и добротно выдрессированная, не спешила бросаться на посетителя с первых мгновений, давая осмотреться, и потому я подошла к ней первая.

— Добрый день, — я бросила взгляд на ее бейдж, — Марион! Я — Кэсс.

— Добрый день, очень приятно, чем я могу вам помочь? — С профессиональной благожелательностью отозвалась девушка.

— Видите ли, только что из вашего магазина вышла моя подруга. Вы не могли бы сказать мне, что она купила? — Спросила я, и спешно затараторила, не давая ей отказаться: — Я просто уверена, что она покупала у вас наряд к празднику, а я всю голову сломала, что подарить ей на Перелом года, и если бы я знала, что она купила, я могла бы подобрать что-то подходящее по стилю, какой-нибудь аксессуар, и это было бы мило и приятно, понимаете?

Продавец-консультант Марион явно колебалась, я умоляюще заглядывала ей в глаза, сложив на груди руки в молитвенном жесте, и она решилась.

— Видите ли, — осторожно отозвалась она, и тронулась с места. Я шла за ней как приклеенная, продолжая всем своим видом давить на жалость. — Я вовсе не уверена, что имею право распространять подобного рода информацию. И, хотя это, конечно, не запрещено…— Марион остановилась, взглянула на одно из платьев, надетых на манекен. — Мне бы не хотелось рисковать своим местом, если вы понимаете, о чем я.

Марион еще раз мягко мне улыбнулась, развернулась и ушла куда-то вглубь магазина.

А я осталась стоять возле ряда манекенов, разряженных в вечерние платья.

Так, если я правильно поняла Марион, то Амайя выбрала вот это, зеленое в пайетках — ничего так, милое, хотя и совершенно не мой стиль. Но сейчас меня интересовал в первую очередь ценник. Я нашла его взглядом, и чуть не поперхнулась воздухом: сколько?!

Купленное Амайей платье стоило примерно как половина подаренного мне дядей навороченного телефона.

-

Вернулась к себе я в растрепанных чувствах, случайная сцена с Амайей почему-то пошатнула вроде бы обретенное равновесие, хотя мне никак не удавалось понять, почему тот факт, что девушка покупает дорогое платье настолько меня зацепил. Но и сосредоточиться на этом получалось плохо. Мысли возвращались к дяде, к прошлому, к Микку, к дяде, к сегодняшнему разговору. Смешивались в малоразборчивую кучу, накручивались так, что начинало снова мутить и крутить живот.

И когда мне пришло сообщение от гросс Теккера, я была ему рада.

“Я зайду?”

Наверное, это то, что мне сейчас нужно. Спокойно поучиться, хорошо позаниматься любовью и выбить из головы все лишнее.

Главное не дать ему сбить меня с пути истинного. В конце концов, будет ужасно глупо, если гросс Теккер перестанет учиться и все то, что я с таким трудом вбила в эту вроде светлую, но ленивую голову, пропадет втуне.

Напоминанию о наших деловых отношениях Вивьен не обрадовался. И даже попытался, проникновенно заглядывая мне в глаза, поторговаться на тему утром деньги — вечером стулья, но я, задавив раздражение, настояла на своем.

Но сосредоточиться почему-то все равно было тяжело. И в этот раз мысли витали не вокруг гросс Теккера и его руки на моей коленке, а неизменно возвращались все туда же, в чертов разговор с дядей.

Я вздрогнула, когда Вив швырнул ручку и откинулся на стуле, скрестив руки на груди.

— Морель, у тебя все нормально?

Внутри все сжалось и захотелось ощетиниться как еж — все у меня нормально, а если и нет, то тебе какое дело!

— Ты сейчас три раза перечитала параграф и все три раза неправильно, — пояснил гросс Теккер свой вопрос.

Тут мне сделалось немного стыдно, хотя меня вроде ни в чем не обвиняли. Хорош репетитор, да!

— Извини, я задумалась, — я снова подтянула к себе книгу.

— Да забей, — отмахнулся гросс Теккер. — Хрен с ней, с этой учебой! Слушай… хочешь сходим куда-нибудь? Ну, в ресторан там, или в кафе… развеемся.

Я смотрела на гросс Теккера. На ухоженного, благополучного, беззаботного гросс Теккера, развалившегося на стуле в моей комнате. И чувствовала себя последней идиоткой. Потому что только последняя идиотка могла вбить себе в голову, что ее усилия по выращиванию человека из золотого мальчика могут быть не напрасны. Что ему это нужно, потому что ну не может же он ко мне таскаться столько времени только ради одного секса. У меня все нормально с женской самооценкой, но и у гросс Теккера все нормально с женским вниманием.

Учеба приносила мне удовлетворение. Собственные ежедневные успехи были маленькими шажочками к другой жизни, не имеющей ничего общего с дядей и его миром, в котором закон — понятие относительное. Успехи гросс Теккера тешили самолюбие, да и просто…

Мне действительно было это важно.

И простая фраза оказалась иглой, лопнувшей мыльный пузырь иллюзии.

“Хрен с ней, с этой учебой!”

Фраза, которую я никогда не смогу себе позволить. Фраза, которая сводила к нулю все мои усилия. Все то время, которое я проводила с ним за учебниками.

Не знаю, какой разновидностью мазохизма страдает Вивьен гросс Теккер, но, кажется, он действительно все это время мучился учебой только ради одного секса.

А я — я просто тратила свое время зря.

— Ну не хочешь в кафе, можем просто пойти прогуляться…

— Катись на хрен, гросс Теккер.

Я произнесла это очень искренне и очень зло.

Так, что не перепутаешь с обиженным полушуточным посылательством.

Мне действительно хотелось, чтобы он именно туда прямо сейчас и укатился. Со всей своей сытой беззаботной жизнью, со всем своим благополучием. Чтобы исчез и перестал напоминать о том, что жизнь может быть очень даже неплохой и комфортной штукой, если ты любимый мальчик из обеспеченной семьи.

Да, я ему завидую.

И да, мне от этого противно.

Но это только наращивает спираль обиды, злости, чувства несправедливости.

— Что?.. — недоуменно переспросил гросс Теккер.

— Куда учебу посылаешь, туда и сам катись, будь любезен, — пояснила я сочащимся ядом голосом. — У меня нет ни времени, ни сил заниматься переливанием воды из пустого в порожнее. Тебе не нужна учеба, прекрасно! — Я решительно схлопнула учебник, сгребла в кучу листы и тетради, свои, его, неважно… — Но мне она нужна. У меня нет папочки, который заплатит за мое обучение.

Очень хотелось добавить “и за чулки для моих постельных утех”, но невероятным усилием воли я сдержалась.

— Мне нужно отрабатывать стипендию, пытаться очиститься от обвинений в убийстве и при этом еще как-то заработать себе на хлеб и если ты не нуждаешься в моих репетиторских услугах, то и я в твоей оплате не нуждаюсь. Найду тех, кто относится к моей работе как минимум с уважением не говоря уже о том, что деньги мне сейчас нужнее, чем секс.

Поток слов лился из меня почти бесконтрольно. Тыкать гросс Теккера носом в мои проблемы было болезненно приятно. Вывалить их на него, выдернуть его из его радужного единорожного мирка. Злость, загнанная глубоко-глубоко, сейчас вырвалась наружу, заполняла меня от макушки до пят. И при всем понимании того, что не Вьвиен гросс Теккер главный источник моих бед, именно ему не повезло стать мишенью этой злости.

Хотя с него не убудет. Потерпит разок, зато свалит сейчас побыстрее, а на завтра уже забудет. А у меня действительно освободится время и исчезнет одна из проблем — думать, что делать с тем, что этот идиот мне настолько нравится.

— Морель…

— Давай ты просто свалишь, а? Без всего вот этого вот. Я тебе вроде нормальным языком сказала, что у меня просто нет на это времени.

Я смотрела ему прямо в глаза. Меня корежило и от понимания, что я сейчас ни за что ни про что сорвалась на человека, который в общем-то был последнее время одним из немногих явлений моей жизни, которое приносила мне радость и удовольствие. И от того, что это же явление, не подозревая о том, тыкало в мои самые больные и незащищенные места. И от того, что мне не хотелось, чтобы он уходил. Хотелось другого, но это глупо и так не бывает. И я просто хочу остаться уже одна и поплакать.

И мне больно, больно, обидно, и больно.

Вив поднялся. Мучительно помедлил несколько секунд и свалил. Даже дверью не хлопнул.

Вив — послушный мальчик.

Вивьен

Дверью хлопнуть хотелось просто зверски.

И я не стал отказывать себе в удовольствии.

Дверь общежития правда на доводке хлопаться отказалась. Все женщины сегодня против меня.

Внутри кипело и булькало что-то, что мне сложно сейчас было оформить в слова, наверное, поэтому я и свалил, как того требовала Морель.

Чувство справедливости требовало вернуться и доскандалить.

Чувство самосохранения крутило пальцем у виска и предлагало подождать хотя бы, пока перебесится.

Обида поддакивала — да-да, пусть перебесится, а мы вернемся и выбесим ее обратно.

Нет, ну какого хрена?!

Я в принципе сразу заподозрил, что Морель сегодня не особенно в духе. Она выглядела уставшей и с рассеянным взглядом.

Но я ведь в этот раз не без приглашения заявился, верно?

И подумал, что раз встретиться она не против, то может быть, смогу поднять ей настроение.

Учеба не клеилась и мне ее было откровенно жалко. И хотелось по-человечески спросить, что случилось, но наши договорные отношения, по поводу которых у Морель был пунктик, этого вроде как не предполагали.

Предложить отвлечься и даже, может, выбраться из четырех стен, пока Кэсс в них совсем не зачахла, показалось мне хорошей идеей.

Прекрасной, да.

Просто гениальной!

Нет, ну настолько незаслуженно на меня в этой жизни еще не орали.

Хотя она не то, чтобы орала…

Но…

Я нецензурно булькал внутрь себя.

Какой-то странной части мозга, которую не удавалось идентифицировать, Кэсс было жалко несмотря ни на что. И она требовала вернуться, но не скандалить, а сгрести дуру в охапку. Дуру — потому что а какого хрена она мне предъявляет, что я ничего не знаю о ее проблемах, если она о своих проблемах говорить отказывается?!

Чувство собственного достоинства соглашалось, что поговорить хорошо бы, но лучше пусть поймет, что была не права и придет сама.

Где-то вдалеке шевельнулся здравый смысл: “А оно нам вообще это все надо?”

“Надо!” — рявкнули на него все другие чувства.

Я остановился посреди дорожки.

Подышал.

Сжал и разжал кулаки. Поборолся с желанием треснуть ближайший древесный ствол.

И, заковыристо выругавшись в зимнюю темень, достал телефон.

— Аллё!

Дэм, судя по голосу, был весел и пьян, на заднем плане грохали басы, и вообще, друзья, судя по всему, хорошо проводили время.

— Вы где? — Я сам удивился тому, насколько резко и отрывисто это прозвучало.

— Мы в “Русалке”!

В “Русалке”? У ле Ру и Фонтена перестали непроизвольно сжиматься булки при упоминании этого заведения? Надо же. Крепкие парни, устойчивая психика.

— Сейчас буду, — коротко бросил я.

— О-о-о! Отличная новость! Ждем, братан!

Дамьен, абсолютно счастливый, отключился, а у меня снова подал голос здравый смысл: может, ну его нафиг? Может, не идти? Моранж же уже явно бухой — мы точно подеремся.

Я неуверенно развернулся в сторону кампуса…

Ну, нет! Там Моранж, и он бухой, и мы сегодня точно подеремся!

Круто развернувшись вокруг своей оси, я решительно пошел к воротам.

Здравый смысл — прости. Сегодня просто не твой день.

-

— И, представляешь, я ей говорю “Давай сходим куда-нибудь, посидим!” Ну, я ж вижу, какая она замученная, что я, садист, что ли, чтобы девушку добивать?

— А она?..

— А она мне — “На хрен иди!”

— Да иди ты!

— Ну! Прикиньте, пацаны, так и сказала — “Да иди ты!”!

Когда я, мрачный и суровый, явился в “Русалку”, парни встретили меня многоголосым “О-о-о!”, будто я к ним из кругосветного плавания вернулся, а не виделся с ними всеми сегодня днем на занятиях.

Моранж даже вскочил и полез обниматься. А Фонтэн только разок взглянул на меня — и завертелся, выглядывая официанта. “Нам”, — говорит, — “плюс один”.

Фигуристая красотка, одетая по форме “юбка, похожая на рыбий хвост, футболка, похожая на лифчик”, с декоративной чешуей на щеках и груди, оперативно выполнила заказ. Первую кружку я опустошил, не почувствовав алкоголя, даже не поняв, что именно парни пьют.

Вторая пошла уже лучше. Я, по крайней мере, понял, что пью темное крепкое пиво.

Когда улыбчивая официантка принесла мне третью кружку, Дэм хлопнул меня по плечу:

— Выкладывай, что стряслось.

И теперь парни слушали моё сбивчивое, но полное экспрессии повествование.

Хрен знает, было ли им интересно, но дружеский долг обязывал.

— Не, ну а ты что? — Вот Дэму точно было интересно, он весь подался вперед и слушал меня с негодованием и возмущением, на сто процентов отрабатывая обязательную дружескую моральную поддержку. — Так и спустишь, что ли?

— Ну, не, — я помотал головой. Но зря, пожалуй, потому что выпитые градусы меня догнали и теперь, по ощущениям, раскачивали мой вестибулярный аппарат, как детишки в парке аттракционов качелю-лодочку. — Если сейчас ей это спустить, она так и будет дальше на меня наср… нас-тро-ение спускать. Плохое. Нет. Надо соблюдать свои… эти, как их… границы!

У Моранжа вытянулось лицо. По нему отчетливо бегущей строкой светилась мысль “Ля, дебил!”

Ну, вот сейчас он ее вслух скажет, и можно драться, да!

Но Дэм, козел, как назло, сказал другое:

— Так ты что… ты собираешься с ней опять сойтись, что ли?

— Нет, — твердо ответил я. Заглянул в кружку, убедился, что она пустая. — Мы не разбегались.

Стукнув кружкой по столу, я рявкнул:

— Официант, еще!

Заглянув еще раз в кружку, понял, что пиво там не возникло, и вздохнув, сказал вслух то, что меня больше всего задело:

— Но я вообще нихрена не понял, что это было. Я же позаботиться хотел! По-за-ботиться!

Официантка поставила передо мной новое пиво, сверкнув своими сиськами, ну не дура ли, ну нахрена мне ее сиськи, когда у меня Морель есть, только она взбесилась, у человека горе, а эта дура в чешуе тут сиськами трясет!

Я решил, что надо пойти к администратору и закатить ему скандал, потому что у него работают черствые, бездушные бабы, настолько черствые и бездушные, что это даже непрофессионально, могли бы хоть притвориться, я даже встал для этого, но Тома, ухватив меня рукав, осторожно приземлил на место:

— Ну-ну-ну! Девушка просто хотела тебя утешить! Успокойся, брат! Мы тебя понимаем! И девушка больше так не будет, честное слово! Ну, давай, выпей.

Я послушался и мрачно выпил. Ну, что за вечер? Драка не получилась, скандал — тоже…

— А Морель твоя — стерва! — Сочувственно поддакнул Моранж, и Тома, отпустив мой рукав, со стоном уронил лицо в ладонь.

А жизнь заиграла красками, обретя смысл, глубину и перспективу.

Кассандра

Думать про то, что мы расстались с гросс Теккером не было никакого желания, не думать — никакой возможности.

Я старалась перебить мысли о Виве мыслями об Амайе, но выходило не намного веселее. Я сама себе не могла объяснить, чем меня так царапнула рядовая, в общем-то картина: девушка покупает себе платье не по средствам.

Не такая уж это редкость, когда люди распоряжаются деньгами не разумно, игнорируя реальность в угоду желаниям. Боги, да что там говорить, я ведь сама выросла с человеком, которого деньги в руках не держались, и схема “живем на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая — живем в режиме жесткой экономии, подсчитывая каждый сантим” повторялась с завидной регулярностью и была прекрасно мне знакома. Так что не так? Почему я так вцепилась в эту ситуацию, что пошла наводить справки?

Перед глазами как наяву стояло растерянное лицо Вива, когда я выплескивала на него всю грязь из глубины души. И ведь взбаламутил это дерьмо один человек, а получил его на свою голову — другой. Было стыдно перед собой, перед Вивом, перед всем миром за себя. И обидно за себя же. И больно. Этот благополучный обаятельный поганец мне нравился. Не надо было расставаться с ним так. Нужно было как-то… Как-то вежливее, что ли.

Ага, сказать “Пошел ты на хрен, пожалуйста!”. Тьфу, ну какая дурость…

Но он же не виноват, что у кого-то жизнь — сплошной отстой, и больше ничего в нее не вмещается.

Я стиснула зубы, перевернулась на левый бок и заставила себя переключиться.

Вот Амайя выходит из магазина, в руках пакет… Нет, это не то.

Вот ее комната, обычная комната студенческого кампуса, Амайя, перехватив мой взгляд на шторы, жалуется, что от окна очень сквозит, администрация на жалобы не реагирует и не ремонтников не присылает, пришлось решать проблему самой.

Кто ее родители? Амайи? Я старалась быть в курсе таких вещей: подобные детали как раз относились к числу того, что я приучилась запоминать, и это, если честно, иногда здорово облегчало жизнь, но о происхождении Амайи я ничего не знала. А сама Амайя, в нашем с ней разговоре однозначно отнесла себя к “простым смертным”, упомянув, что Луизе в качестве друзей такие не подходят, она хотела дружить с элитой (кстати, дядюшка Квентин это бы весьма одобрил, не применув ткнуть меня носом в то, что Луиза умница и думает о будущем, не то что его бестолковая племяшка).

Тьфу, вот только дядюшки Квентина в моих метаниях и не хватало, прочь-прочь, с глаз долой — из сердца вон!

Хотя “с глаз долой — из сердца вон”, это Вив. Точнее, Я для Вива. Не сомневаюсь, что уж Вив-то вертеться ночами с мыслями о дуре-Морель не будет, он же глазом моргнет, и к нему очередь из претенденток прибежит, во главе с Камилой. И, кстати, вполне можно шепнуть Камиле, что гросс Теккер свободен и его можно хомутать. Ей это дало бы конкурентное преимущество, пока остальная толпа не набежала, а мне — её признательность. Учитывая, кто ее родители, пойдет Камила, скорее всего, далеко, и мало ли, когда мне в будущем могут пригодиться хорошие с ней отношения.

Я перевернулась на живот и вцепилась зубами в подушку. Подушка была совершенно ни в чем не виновата, но кусать кроме нее было больше некого, только себя, а для самоповреждений я слишком здравомысляща.

Тьфу, гадость!

Выплюнув подушку, я перевернулась на правый бок, подобрала ноги и руки, сложившись под одеялом в позу эмбриона и уставилась раскрытыми глазами в ночную темень своей комнаты.

Неудачница, блин.

Никому не нужная.

И никем не любимая!

Злобно выругавшись, я разогнала приступ самоуничижения и вылезла из постели.

Ну его нафиг, все равно же не усну.

Из чувства злобного протеста наплевав на глубокую ночь, здоровое питанье и борьбу за стройную фигуру, заварила крепкий вкусный чай (притащено гросс Теккером), разложила на блюдце нежнейшие печеньки (притащено гросс Теккером) и раскрыла блокнот, с которым ходила к соседкам Бернар.

Проведу-ка я лучше время с пользой.

К утру вид у меня был так себе — после бессонной ночи-то.

Зато я поняла, чего я к Амайе прилипла: это же она пыталась вбросить идею, что денег, пропавших у Бернар, на самом деле не было.

А еще у нее было минимум три дорогих покупки за последнее время.

И я, конечно, постараюсь уточнить этот момент, но, готова ставить на кон свой магический дар… нет, даже свою коллекцию артефактов, что шторы и плед появились в комнате Амайи после исчезновения из комнаты покойной Бернар гипотетически несуществующих денег.

-

— Доброе утро, господа студенты, рад вас всех видеть, а знаете, почему? Потому что у нас сегодня лабораторная работа!

Дружный стон стал ответом на жизнерадостное заявление декана.

— Ну-ну, ребятки, это будет совсем не больно! — Кровожадно утешил нас терр Мулья, и начал объявлять пары на лабораторную.

Какими резонами он руководствовался при распределении, известно только богам. И боги эти вряд ли были добрыми, потому что мне в напарники достался Моранж.

Я столь старательно не оглядывалась туда, где сидела компания Вива, что столкнувшись взглядом с Моранжем, вздрогнула: вид у него был… ну, такой, что я однозначно зря переживала за то, как я сама выгляжу.

Я-то была просто не выспавшаяся, даже не заплаканная — ревела-то я первую половину ночи, а вторую в своих записях сидела, так что следы слезоразлива с лица сойти успели. А вот Дамьен выглядел… Можно было бы сказать, “потрепанным”, но я, приглядевшись и обнаружив следы применения целительской магии, уверенно могла бы сказать “побитым”.

Сказать — могла бы, но предпочла промолчать. Я ведь уже говорила, что Дамьен Моранж — очень злопамятная задница?

— Что уставилась? — Злобно спросил Моранж.

А я, между прочим, не уставилась, я взглянула и сразу же взгляд отвела!

Ну, видимо, очень выразительно взглянула. Или отвела.

Мне, в принципе, плевать.

Терр Мулья жизнерадостным шариком прокатился по аудитории, разложив по партам задания.

Напомнив себе, насколько сильно мне плевать, я притянула к себе листок и погрузилась в чтение. Моранж не возражал — ну да, он, что ли, будет эту лабораторную на себе тащить?

Нестерпимо хотелось поглядеть, как там Вив. Всё ли с ним в порядке? Моранж один такой красивый, или эти идиоты вчера коллективно в драку с кем-то влезли?

Не моё дело. Совершенно не моё дело. С кем там дерется гросс Теккер меня теперь абсолютно не касается. Да и раньше не касалось — у нас ведь с ним были чисто договорные отношения.

— Господа студенты, на выполнение лабораторной у вас есть сорок минут. Приступайте, не тратьте времени зря!

Я решила не обращать внимания на бросающего на меня агрессивные взгляды Моранжа и последовать деканским рекомендациям.

Но не успев толком начать, перерешила.

Какого, собственно говоря, хрена?

— Моранж. Мне что-то не понятен твой настрой. Я твою мечту осуществила? Осуществила. С гросс Теккером рассталась? Рассталась. Какие еще ко мне есть претензии? — Моранж в достаточной мере охренел от претензий, чтобы я сочла миссия выполенной и поставил жирную точку: — Если ты не хочешь решать лабораторную сам — сбавь обороты.

И с чувством выполненного долга погрузилась в прекрасный мир немагической судебной медицины.

— Стерва ты, Морель, — хмыкнул мажор, пододвигая к себе задание. — Я и Виву так сказал.

Если он надеялся от меня услышать “А он что? А ты что? А он что? Ну а ты что?!”, то фиг ему, а не леденец на палочке.

Но, раз уж мы тут диалог ведем (две фразы — это уже диалог, я считаю!), то у меня к Моранжу тоже будут вопросы.

Собственное расследование было очень даже неплохим, а главное — полезным — развлечением и отвлечением. А Моранж, на самом деле, был одним из клиентов Луизы. Его я, по понятным причинам, не расспрашивала, да и прояснить я у них раньше пыталась по сути только потенциальное наличие или отсутствие у Луизы тех самых несчастных денег. А теперь, когда я почти уверена, что деньги были (а может быть, даже еще и есть, если не все потрачены), то вставал новый вопрос. Кто все-таки убил Луизу?

Я не знаю, как у Амайи оказались деньги, но я не верю, что это она. Потому что виновный в убийстве человек ну не стал бы деньги убитого направо и налево тратить. Гарантии, конечно нет, и надо будет сначала на сто процентов убедиться, но… я не капитан Ламбер, я не буду зацикливаться на одной версии!

Осталось определиться, какие вопросы у меня к Моранжу.

— Слушай, а ты к Луизе часто за работами обращался? — выдала я в лоб.

Дамьен поперхнулся воздухом.

— Умеешь ты, Морель, в непринужденные беседы.

— Меня подозревают в ее убийстве, — спокойно констатировала я, кажется, с каждым днем все больше и больше примиряясь с этим фактом, который раньше просто не укладывался в голове: этого не может быть, потому что быть не может. — А я ее не убивала. И я пытаюсь выяснить, кто мог.

— Ага, давай ты сейчас еще меня подставишь.

— А ты ее убил?

— Ты дура? — Моранж сделал круглые глаза.

— Если ты не убивал, то я не могу тебя подставить. Мне нужен настоящий убийца, с ролью подставного я сама справляюсь.

Парень помедлил.

— Ну… пару раз может. Я вообще-то с другим работаю, но когда он был занят, обращался к Луизе.

Мда. Вряд ли от него что-то можно выжать…

— А последний раз давно?

— Да нет… за пару недель до, наверное.

Я устало попробовала самый глупый вопрос:

— И когда ты с ней встречался, то ничего странного не заметил?..

— Морель, ты смешная, я и Луизу-то особо не замечал, не то, что странное. Ты со своими дурацкими расспросами лучше бы к парню ее лезла.

Я застыла, не веря своим ушам.

— Парню? Какому парню?..

— А мне почем знать? — Моранж пожал плечами, явно не догоняя мое недоумение.

— У Луизы был парень?

— Ну кто-то же ей цветы таскал! — в голосе Дамьена послышалось раздражение, расспросы ему явно надоели. — Букетище на всю комнату вонял, когда я за работой приходил.

— Молодые люди, я уверен, что ваша дискуссия крайне животрепещуща и касается исключительно судебной медицины! — голос невысокого декана прогремел над нами как будто с небес. — Но вы не могли бы свести эти обсуждения к минимуму и сосредоточиться на собственно выполнении задания?..

Мы покаянно уткнулись в листки, потому что терр Мулья в гневе страшен…