Семь атаманов и один судья

Странный посетитель

Подходила к концу рабочая неделя в народном суде Восточного района. В последнее мгновение каждый спешил закончить какие-то самые срочные дела, словно стараясь отключиться от всего того, что он совершил за этот длиннющий день. Такое усилие просто необходимо. Пока ты мысленно не отодвинешься на какое-то расстояние от лиц, которые чередой прошли перед твоим взором, от целого калейдоскопа портретов, пока не забудешь все приговоры, вынесенные при твоем участии, не оставляет тебя ощущение напряженности и тревоги, где уж тут думать хотя бы о призрачном покое? Судья Хаким Садыкович направился к открытой форточке, ибо единственное окно, из которого обозревается безлюдный двор нежилого дома, его убежище, где он на короткое время остается сам с собой, в полном одиночестве. Если еще тебе удается выкурить единственную сигарету, воспрещаемую всеми земными инстанциями, начиная от супруги и кончая лечащим врачом, то это предел мечтаний. Вместе с ароматным дымом, синими кольцами исчезающим за окном, ты сам, словно на волшебных крыльях, уносишься из этого старого кабинета, главной достопримечательностью которого является видавший виды стол, чудом сохранившийся еще с прошлого века, от кипы пыльных папок, содержавших в себе, как в Книге судеб, неумолимое счастье для одних и неумолимое горе для других.

В приемной, там, за стеной, бессменный секретарь Фатыма-ханум тоже спешила завершить рабочий день. Судья знает, что в эту минуту она стоит возле зеркала и священнодействует над своими губами и кудрями. После окончания ежедневного ритуала ее головка обязательно появится в дверях:

— Я ухожу, Хаким Садыкович…

— До свидания…

Однако в этот вечер, когда вот-вот Фатыма-ханум должна была появиться в кабинете, что-то застопорилось в хорошо налаженном механизме судебной канцелярии. Тому причиной, пожалуй, стал запоздавший посетитель. Сначала за стеной шел разговор вполголоса, а затем совершенно неожиданно шепот Фатымы-ханум перешел в истеричный крик:

— Нет и нет! Я вас ни за что не пропущу!

Судья подумал: она всегда умела разговаривать с посетителями и держать себя в руках. Что же такое необычное приключилось в приемной?

Толкнув дверь, он, прежде всего, уперся взглядом в спину своей секретарши, стоявшей в воинственной позе и прикрывавшей своим телом дверь, ведущую в его кабинет. Лишь потом он перевел взгляд на мужчину; из-под шапки-ушанки на судью глядели чуть насмешливые глаза, почти что дерзкие.

— Что у вас тут происходит?

— Сам говорит, что только что освободился из тюрьмы, но не хочет сказать, зачем он к нам явился, — зачастила Фатыма-ханум, услышав голос Хакима Садыковича. — Видите ли, ему позарез необходимо поговорить с вами с глазу на глаз. Разве я могу это допустить? — Последнюю фразу она произнесла с достоинством убежденного в своей правоте человека. — Тем более я ему человеческим языком объяснила, что рабочий день у нас закончился и не может быть никакой речи о продлении приемных часов. Но он ничего не хочет признавать!

Смуглолицый посетитель не пытался перебивать ее речь. Его даже как будто в некотором роде забавлял переполох, вызванный его появлением. Он не спешил объясняться и не проявлял никакого нетерпения.

А судья в это время думал: «За пятнадцать лет, что я выношу приговор за приговором, был ли этот человек среди тех, кто переступил наш порог в качестве подсудимого?»

— У вас, конечно, неотложное дело? — спросил судья.

— Да.

— А если продолжим разговор в понедельник?

— Нет.

— Как это нет? — несказанно удивилась Фатыма-ханум. — Не хотите ли сказать, что в этом здании не судья, а именно вы назначаете дни и часы приема?

— Дело в том, что я в вашем городе лишь проездом. Кроме того, и разговора-то у меня на три минуты!

— Ну ладно, проходите! — произнес судья, размышляя о том, почему у посетителя такие дерзкие глаза, никак не соответствующие его спокойному поведению.

Заняв свое место за массивным столом, где он обычно принимал всех посетителей, судья предложил:

— Садитесь, товарищ…

Человек не назвал свою фамилию и не последовал его совету. Он как будто продолжал изучать лицо собеседника.

— Итак, я вас слушаю…

— Дело в том, как я уже объяснил, что я только-только освободился…

— Об этом вы уже говорили… Вы, наверное, пришли, чтобы я помог вам трудоустроиться?

— Нет.

— Ах понимаю, вам нужны деньги, чтобы добраться до дома?

— Нет…

Теперь судья взглянул на посетителя ничего не понимающими глазами.

— Так что же привело вас ко мне?

Посетитель сделал шаг вперед, но не стал садиться.

— Вы еще не забыли старика и его зятя, которые прошли по Восточному району… за избиение депутата?

— Как же, помню! — проговорил судья, еще не понимая, куда клонит свой разговор этот человек с наглыми глазами.

— Дело в том, что я сидел вместе с ними в общей камере. Ну, с тем стариком и его зятем. Долго мы всей камерой обсуждали ваше поведение на том процессе. И промеж себя вынесли такое постановление: что на свете остались еще честные и милосердные судьи…

— Все-таки я не могу понять, почему именно я оказался предметом вашего… постановления?

— Так вот, я объясню, в чем тут дело. Вы же могли развернуться на всю катушку, так как пострадавший — депутат, делегат и тому подобное — одним словом, должностное лицо, и не маленькое. А вы ограничились минимальным сроком…

Что оставалось сказать Хакиму Садыковичу? Принять благодарность или…

— Видите ли, товарищ, вы оказались не совсем правы, потому что не были в курсе дела… Суд, может быть, и вынес бы более суровый приговор, если бы сам пострадавший не потребовал минимальную кару. Он даже пригрозил мне, что подаст жалобу в вышестоящие инстанции, если я поведу дело не так, как ему хочется. Хотя суд и мог не посчитаться с его личным мнением, но…

— Я не понимаю, почему вы отказываетесь стать милосердным и благородным судьей?

— Потому что я не привык присваивать чужие заслуги. Я до сих пор не перестаю себя спрашивать: сумел бы я сам поступить так, как вы утверждаете, милосердно, окажись на месте пострадавшего?

— У меня нет времени и нет к тому же большой нужды выяснять, кто же из вас оказался менее жестоким. Мое дело — передать вам наше постановление. Спасибо вам и прощайте!

После того как ушел странный человек, судья невольно потянулся за второй сигаретой. Он даже не догадался спрятать ее при появлении Фатымы-ханум, тоже ревниво следившей за его здоровьем.

— Вот видите, ничего страшного не случилось.

Она не улыбнулась в ответ, даже не упрекнула его за то, что курит.

— Да, понимаю, нам всем пора домой, — проговорил судья, виновато выходя из-за стола.

— Я зашла к вам, чтобы сказать: вас ждет еще одна посетительница!

— Да ну! Может, на сегодня в самом деле хватит?

Она не удостоила его ответом, лишь пожала плечами, давая понять, что это, дескать, ваше личное дело, принять еще одного посетителя или нет.

— Да, пожалуй, на сегодня хватит, — решил Хаким Садыкович. — Скажите ей, пусть придет в понедельник!

— Я уже говорила…

— Ну и что?

— Во что бы то ни стало ей необходимо, как она утверждает, поговорить с вами немедленно. Сегодня у всех неотложные дела!

В приемной комнате судью дожидалась пожилая женщина, невзрачная на вид, одетая в дешевенькое пальто. Бросив на нее мимолетный взгляд, он невольно подумал: «Так одеваются бухгалтеры, санитарки или почтальоны».

— Вы меня простите за настойчивость, граничащую с непристойным поведением, — проговорила женщина, поднявшись навстречу Хакиму Садыковичу. — Я впервые переступаю порог судебной палаты. Меня, однако, привели сюда не личные заботы, поверьте мне.

Она засуетилась, доставая из дешевого и старенького портфеля ученическую тетрадку.

— В этой тонкой тетрадке заключена судьба человека. Я бы сказала, маленького, но отважного человека.

— Я вас слушаю. Постарайтесь вкратце изложить вашу просьбу. Не думаете же, вы, что я стану вот сейчас читать диктант вашего ученика.

— Не диктант, а сочинение!

— Пусть даже сочинение…

— Я так волнуюсь… — улыбнулась женщина. — А когда человек волнуется, всегда говорит не то, что полагается. Вы, естественно, слыхали, что дня два-три назад из лаборатории научно-исследовательского института при загадочных обстоятельствах исчезли аквариумы. Вся милиция была поставлена на ноги. Но никаких следов обнаружить не удалось. И вот мой ученик сам, по собственному почину написал о том, как и кем были похищены аквариумы. За это сам себя осуждает! Не правда ли, надо быть отважным, чтобы пойти на такое признание?

Судья, естественно, был осведомлен о чрезвычайном происшествии. По всему городу распространилась паника, когда прошел слух, что будто бы в аквариумах содержались белые мыши, зараженные бог знает какими микробами. Каждый рассказывал свою небылицу; хотя слух и не подтвердился, весь город пережил два неприятных дня.

— Почему бы вам не обратиться в милицию? — спросил судья.

— Я забыла вам сказать, что я учительница. И я плохо разбираюсь в ваших статьях и параграфах. Все дело в том, что я уже успела сообщить в милицию, а сейчас вот боюсь, правильно ли я сделала? Поймут ли они, что мой ученик поступил благородно, более того — по-рыцарски. А на вопрос, почему я оказалась в вашем кабинете, отвечу так: в свое время я голосовала за ваше избрание народным судьей…

Хаким Садыкович протянул руку за ученической тетрадкой, взволнованный тем, что услышал, и чуть не вскрикнул: на обложке стояли имя и фамилия ее владельца Азамата Сулейманова. Того самого, который живет на Последней улице.

— Хорошо, хорошо, я обязательно займусь им! — торопливо проговорил он, уже не слушая учительницу.