Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.

1.

Очередным совещанием Врангель опять остался недоволен. Собственно, и совещаться было не с кем: боевых генералов развезли суда по Балканам, послушные чиновники-администраторы разбежались кто куда, а дальновидных политиков, как показала практика, вокруг него вообще и не имелось. Что они могли ему подсказать, что посоветовать, крысы, готовые бежать с тонущего корабля? И все же совещание служило определенной цели — в трудный момент оно явилось политической акцией, утверждающей: главком по-прежнему у кормила власти, об этом должно стать известно европейской прессе. Совещание стадо политическим фейерверком, могущим создать иллюзию планомерной работы по рассредоточению, но на деле — мобилизации русской армии, готовой по первому приказу Врангеля повернуть штыки в любую сторону — хоть против большевистской России, хоть против бывшей кайзеровской Германии, против любой страны, ежели это станет угодным правительствам Англии или Франции. Впрочем, и подобные высказывания повторялись чуть ли не десятки раз в константинопольском «сидении». Были приглашены представители газет. И Врангель, играя усталость, озабоченность и невозможность раскрыть стратегические планы стран Антанты и свои планы, скоординированные с ними, умело путал журналистов, давая противоречивые, взаимоисключающие ответы на их вопросы, но упорно под-чсркивал, что представитель каждого политического направления может получить то, на что хотел бы рассчитывать в будущей России, — от думского республиканизма до монархизма и военной диктатуры. Это выглядело достаточно беспринципно. С другой стороны, учитывая стремление газетчиков (падких до любой сенсации и готовых видеть слона там, где едва ползала лишь зимняя муха), высказывания и намеки главнокомандующего можно было представить в русле большой политики европейских держав. Врангель сумел обратить пустую болтовню неудавшегося совещания в многообещающее выступление, которое уже завтра начнут толковать влиятельные газеты, изучать обозреватели, приводить в соответствие со своими планами крупные государственные деятели. И каждый, естественно, станет подозревать другого в превентивных соглашениях с Врангелем. Что очень поднимет, кстати, его сегодняшние акции!..

Верный привычке не собирать вместе людей разных взглядов и общественного положения, Врангель досадовал на себя. Вернее, не на себя — на обстоятельства, которые оказались сильнее его. Виной всему эта пресс-конференция и последующие события, весьма важные разговоры, намеченные на середину дня и вечер в том же «Токатлиане», — благо отель все равно оплачен и охрана выставлена.

Из Сербии, куда в очередной раз он ездил с инспекционной и дипломатической миссией, вернулся Шатилов — не столько уже начальник штаба вооруженных сил, сколько дипломат, специальный и полномочный посол главнокомандующего. Павел Николаевич в последнее время активно не нравился Врангелю: не скрывал своих демобилизационных настроений, жаловался на нездоровье, стремился уйти от дел и настойчиво призывал к этому своего друга. С чем он приехал теперь из Парижа и Белграда? Какова международная обстановка, истинное расположение сил в среде стран Антанты? Каковы в связи с этим реальные шансы сохранить русские воинские формирования — где, каким образом, под чьей опекой?.. Конфиденциальный разговор с Шатиловым представляется важным, первостепенным. В правдивости своего соратника, в неумении вести какую-либо двойную игру Врангель не сомневался: подобных простаков не в силах переделать даже самые критические ситуации... И вот они одни, друг против друга. Несколько секунд присматриваются и проверяют свои ощущения, и, хотя виделись вроде бы совсем недавно, каждый с грустью отмечает: время работает против них, его следы — на их лицах, в жестах, походке, в той неуверенности, с которой и тот и другой ждет начала этого нелегкого разговора.

— Стареем, Павлуша, — начал Врангель, и голос выдал его: в нем не было сочувствия, ибо старел, по его мнению, лишь Шатилов. Тот кивнул безразлично, скривился, точно подмигнул, пожал полными плечами, показывая, что эта тема неприятна ему и он не хотел бы развивать ее. И тогда Врангель, обидевшись за отвергнутую доверительность, которая всегда существовала между ними, попросил коротко: — Ну, докладывай! Как в европах? Ждут ли нас? Нужны мы им?

— Однозначных ответов быть не может, — сказал Шатилов наставительно («Ты в Константинополе окопался, отсюда тебе все в розовом свете видится»). — Однако постараюсь быть максимально объективным. Первое: совдепия значительно укрепила свое положение на международной арене. Умело используя мировой экономический кризис, действуя им подобно отмычке, большевики приступили к заключению договоров с капиталистическими странами. Первой «клюнула» благородная Британия. Она, для отвода глаз общества, долго мялась, жалась, дебатировала проблему на всех уровнях — от кабинета Ллойд Джорджа до страниц бульварных газет, а сама уже договаривалась с большевиками о торговом соглашении. Договор действительно был необходим. Кризис потряс Англию сильнее, чем другие страны, проблема экспорта стала проблемой существования. Договор сдерживал и агрессивность Франции. Промышленники, торговцы были за союз, и народ — за. Парламент дебатировал. Ллойд Джордж утверждал: свободная торговля может послужить могилой для коммунизма в России, надеялся на нэп. Как известно, торговый договор заключен. Соглашение оказало сильное влияние на общественность — последовала цепь новых договоров — с поляками, с лимитрофами, с Кемалем и афганцами. Итальянский премьер Сфорца также за договор с Советами.

— Tausend Teufel![12] — воскликнул Врангель. — За барыши они готовы продать любую политическую идею, даже идею священной борьбы с большевизмом! К счастью, есть еще Франция! Есть Германия! Там остались здравомыслящие военные, они не допустят!

— Не горячись, Петруша, — Шатилов спокойно и горько улыбнулся. — Боюсь, и тут нас с тобой, — он многозначительно подчеркнул, — ждут разочарования... Итак, положение в Германии. Еще в начале года общее собрание германо-русского общества постановило послать в Москву делегацию для выяснения возможности проведения торговых переговоров. Затем эту же проблему обсуждал рейхстаг. Задача: не потерять, вернее, не упустить русский рынок, сблизиться на этой почве с Англией, укрепить фронт против Франции. В итоге — еще одно временное соглашение, похожее на советско-английское. Но нет! Немцы пошли дальше. Под давлением большевиков введен особый* пункт. Германия признает советское представительство в Берлине единственным представительством России! Тут уж и добавить нечего.

— Но Франция! Есть Франция!

— Я хотел бы разделить, твою уверенность, Петр Николаевич. Но давай и тут суммировать факты, — Шатилов усталым жестом потер лоб и глаза, не скрывая, что не одобряет несдержанности собеседника, мешающего ему логично построить систему доказательств, целью которой было указать главнокомандующему на всю вздорность его оптимизма, веры в легкую жизнь на Балканах и надежды, что он остается важной политической фигурой. Шатилов демонстративно замолчал.

Врангель походил, выглянул на улицу, отогнув край шторы. Охранника почему-то не было. Шатилов все больше раздражал Врангеля. Вещает авторитетно, точно лекцию читает приготовишке. Потерся в европейских приемных, политический деятель! Бог знает что возомнил о себе!.. Однако надо его дослушать, чтоб выработать какую-то линию поведения, ведь ни с кем другим этого не обсудить: нет рядом никого, кроме «милейшего и мудрейшего Павлуши». Нужна максимальная выдержка, необходимо сцепить зубы и молчать. Молчать, чтобы не отпугнуть верного соратника. «Одного из последних соратников», — мелькнула непрошеная мысль... Врангель покружился вокруг безучастного Шатилова, дружески похлопал его по плечу и сказал бодро:

— Я слушаю, слушаю... Итак, на чем мы остановились? Мы говорили о Франции. Я уверен в ней!

— Да, с одной стороны, все как будто бы хорошо. Заключен антисоветский договор с Японией, Франция поддерживает Польшу политически и экономически. Под сильным давлением ее вассал Румыния заключила соглашение с поляками о взаимопомощи в случае развертывания военных действий на границах, а также с Чехословакией и Сербией; признаны де-юре вновь возникшие прибалтийские страны, которые рассматриваются как опорные базы на Балтике и на границах совдепии.

— Видишь! Вот она — единая цепь против большевиков! — Врангель форсировал уверенность и бодрость. — Россия голодает. Число восстаний в среде крестьянства растет. А у нас отмобилизованные части, дисциплинированные, спаянные ненавистью к большевизму, желанием вернуться на родину. Врангель нужен Франции!

Шатилов нетерпеливо ерзал, досадливо щурился, но не перебивал. Ждал, пока главнокомандующий выговорится. Шатилов почувствовал нерешительность и нетвердость Врангеля: и главнокомандующего армией, которую у него отбирали, растаскивали по разным странам; и простого, чуть растерянного человека, неуверенного в завтрашнем дне. Шатилов продолжил бесстрастно, нарочито сгущая краски. У него возник план, который следовало немедля реализовывать: политическая ситуация и так до крайности напряженная.

— Вот другая сторона вопроса, Петр Николаевич, — буднично продолжал Шатилов. — Мы должны учитывать и то обстоятельство, что... — Слова он выговаривал медленно. Они падали тяжелые, точно чугунные. — То обстоятельство, — повторил он, — что и в немецком рейхстаге, и в палате депутатов Франции есть коммунисты, обладающие не только правом голоса, но и реальной силой. «Руки прочь от Советов!» — вот их действенный лозунг. За ними толпа, миллионы, их боятся правительства. Во всяком случае, заставляют призадуматься даже самых верных наших друзей.

— И что из этого следует? — Врангель снова встал, закружил по гостиной. — Мы с тобой не политиканы, мы — военные. Давай говорить на своем языке.

Нет, Врангель все еще оставался самим собой. Время не поколебало его. Начинать теперь продуманный ранее разговор, убеждать в чем-то главкома — значит идти на открытый разрыв с ним. К такому Шатилов был не готов. Как человек слабый, он решил отступить.

— Я согласен вернуться к языку военных сводок, Петруша, — подобострастно улыбнулся он. — Выводы малоутешительны. Впрочем, тебе самому их делать.

— Итак, — напористо перебил его Врангель. Он взмахнул рукой, что-то хлопнуло — не то ящик, не то доска или крышка, и на столешницу, разворачиваясь в воздухе, легла карта. — Вот они, звенья антибольшевистской цепи! Европа! Балканы! Тут мы стоим твердо. Дальний Восток! — его длинный и крепкий указательный палец тыкался в карту, резче обозначились глубокие вертикальные морщины между бровями. Он все старался поймать взгляд Шатилова, но тот не поднимал глаз и будто думал о своем, более важном сейчас, чем восклицания главнокомандующего.

И вдруг, поймав паузу, Шатилов сказал спокойно и тихо:

— Я уже не верю в единый антибольшевистский фронт от Черчилля через Савинкова к Тютюнику и Булак-Балаховичу. Времена не те.

— Он не верит! — патетически провозгласил Врангель. — Тогда пусть он слушает! Англичане недовольны антибританской пропагандой коммунистов на Востоке — и вот нота Керзона! А вот секретное письмо Керзона Бриану: «Налицо полная возможность нового совместного усилия с целью опрокинуть советское правительство». Вам ясно? А вот подобный план небезызвестного Людендорфа: военные усилия — немецкая добровольческая армия, материальные расходы Англии и Америки.

— Франция против. Я знаю этот вариант, — мрачно возразил Шатилов. — Считают, Германия нарушит Версальские обязательства.

— Не волнуйся, мой дорогой! Договорятся!

— За наш счет. — Шатилова покоробило это «мой дорогой», прозвучавшее точно обращение к адъютанту. — Союзники на большевиков кого только не науськивают: поляков, румын, финнов. Даже законченных авантюристов типа Авалова-Вермонта в Прибалтике или Энвера-паши в Бухаре. И деньги дают, и оружие — тому больше, кто больше ландскнехтов им поставит.

— Очень уж все мрачно у тебя, Павлуша. Международная политика — предмет своеобразный. Ее в белых перчатках делать не принято. Тут уж кто кого ловчее обманет. Поэтому всегда лазейки имеются. Мы и воспользуемся ими. Должны. Как раньше. Чтоб не быть голословным — вот один документ, весьма секретный. — Быстрым жестом фокусника Врангель извлек откуда-то листок тончайшей рисовой бумаги, сказал торжественно: — Читаю. Это телеграмма в Токио от французского министра иностранных дел. — И, снизив голос до шепота, продолжил: — «Соглашение с Японией по вопросу о Сибири заставляет нас быть очень осторожными, потому что наши решения находятся в конфликте с политикой Америки...» Пропускаю. Вот, далее: «Коммунистический режим в России приходит к концу. Его полное крушение можно ожидать в любое время. Нет нужды посылать наши войска против большевиков...» Так, так... «Общая ситуация, включая голод, разрушила Россию... Мы готовы к ее краху и реставрации. Хорошо дисциплинированные. и снаряженные армии, расположенные в Венгрии и Сербии...» Надеюсь, ты понимаешь, о каких армиях идет речь?.. «Армии... в Венгрии и Сербии готовы вторгнуться в страну, восстановить порядок и поддержать монархический режим». Япония солидарна с Францией!

— Откуда эта копия? Достоверна ли она?

— Абсолютно! Перлоф затеял игру с каким-то французом. От него. Разумеется, за деньги, небольшие.

— Важно, кто ведет в подобной игре.

— Сомневаешься в подлинности документа?

— Ничуть. Просто он несколько... устарел.

— Я знаю! — самоуверенно воскликнул Врангель. — Это сентябрь. Но — считаю! — и теперь мало что изменилось. Ты не согласен? Почему? Давай-ка, милый, все карты на стол!

Шатилов вновь возмутился подобным обращением, но вновь сдержался и только помрачнел еще больше.

— Так что ты имеешь в виду? — нетерпеливо поторопил его новым вопросом Врангель. — Что? А?

— Заявление правительства совдепии, в начале ноября, его печатали европейские газеты разных направлений.

— Столько этих заявлений, — брезгливо поморщился Врангель, делая вид, что не может вспомнить. — Запутаешься... Подскажи, пожалуйста. В двух словах — суть.

— В двух словах не перескажешь. Очень важный документ — нам его, как Библию, изучать надо. Найди время, почитай. Он еще окажет влияние на политику.

— Ладно, ладно, не предрекай! В чем там дело?

— А дело в том, что правительство совдепии заявляет, что готово идти на уступки в вопросе о возвращении долгов России, за получение определенных льгот, заключение великими державами мира с Советами и признание их правительства.

— Э, очередной дипломатический ход комиссаров, — отмахнулся Врангель. — Они там, в Москве, мудрецы, эти советские дипломаты!

— После этой ноты начнутся европейские конференции. Одна за другой, увидишь: обгоняя друг друга, кинутся делить рынок, шкуру неубитого русского медведя. А что касается советских дипломатов, то главный из них, Чичерин, — представитель одного из старейших и знатнейших дворянских родов России.

— Сие даже и мне известно, мой милый.

— Прости, Петр Николаевич... Не мог бы ты без подобного обращения? Возможно, мы расходимся в некоторых моментах, но я попросил бы... Меня это обижает, в конце концов.

Подобного взрыва Врангель никак не ожидал от «тишайшего Павлуши», известного ему, как он полагал, досконально. Вот что время делает с людьми! И как же обойтись ему, Врангелю, со своим другом-помощником? Врангель напрягся, но... сдержался. Сказал:

— Мне не нравится сегодняшний наш разговор.

— И мне, — в тон ему ответил Шатилов. — На чем зиждется твоя неколебимая уверенность? На словах тех, кто смотрит тебе в рот? И кто снабжает сомнительной ценности документами? Все эти разведчики, контрразведчики, охранники продаются за тридцать сребреников.

— Опять ты свое? — оборвал его Врангель. — Похоже, решил испугать меня.

— Ошибаешься.

Воцарилось молчание. Каждый сдерживался, понимая, что взрыв может навсегда разорвать их многолетнее знакомство, дружбу и сотрудничество. Шатилов нервно мял папиросу.

— Ты что-то еще хотел сказать? — строго спросил Врангель.

— Бросим все, уедем, Петруша, — вырвалось у Шатилова.

— А деньги у тебя есть, Павлуша? Впрочем, говорят, ты нажился на эвакуации Севастополя.

— И ты веришь этому?! — оторопел Шатилов. — Неужели веришь? Брежу я, что ли?..

— То-то что бредишь, — безучастно отозвался Врангель. И то, что он не ответил прямо, не успокоил друга, опровергнув клевету, возмутило Шатилова.

— У меня все, господин главнокомандующий. — Шатилов вскочил. — Я могу быть свободным?

— Честь имею, — равнодушно сказал Врангель, остро почувствовав, что с этой минуты теряет друга и соратника, теряет навсегда...

Он приказал вызвать Климовича и, проявив расположенность, немало удивившую «мастера сыска», сказал между делом, что заинтересовал его один француз, весьма обеспеченный купчишка по фамилии Шаброль, завсегдатай «Жокей-клуба», который обожает почему-то старших русских офицеров и был замечен однажды даже в обществе самого Шатилова. Климович, естественно, сразу сообразил, в кого мстит главнокомандующий, и, не колеблясь, понимая, что теперь он вновь сможет стать вторым человеком при Врангеле, сказал, спрятав глаза:

— Смею заметить, ваше высокопревосходительство, интересующий вас Шаброль замечен мною в контактах и с генералом фон Перлофом. — Его голос прозвучал с полным безразличием.

— Ну? — притворно удивился Врангель. — Вот как! — И добавил весело: — В таком случае понаблюдайте за ними, генерал. Но мастерски, мастерски! Как вы умеете! «Черт знает что! — подумал он устало. — Дошли до предела, приходится подозревать в измене каждого. Скоро я, пожалуй, начну слежку и за самим собой».

Постучав, заглянул фон Перлоф. Совсем некстати. Неужели услышал о вызове Климовича? Вряд ли. Слишком быстро — просто совпадение... Узнав, что среди ожидавших приема находится адвокат Шабеко, неплохо заработавший на негодных кораблях, на ломе, Врангель демонстративно отослал фон Перлофа и распорядился пригласить своего торгового агента.

Бочком, словно в щель, вошел Леонид Витальевич, в прекрасно сшитой тройке и лакированных ботинках. Остановился в нескольких шагах, ожидая приглашения сесть. И сразу же Врангель заметил его нерешительность: глаза косят, руки нервически дергаются, мокрые губы дрожат в улыбке. Насладившись его страхом, Врангель сделал наконец милостивый жест, указывающий на кресло, и сел напротив.

— Ну-с, — сказал Врангель неопределенно и закинул ногу на ногу. — Давно мы не виделись, милостивый государь, не так ли? Иных уж нет, а те далече. А?

Шабеко сразу понял: Врангель намекает на Кривошеина и хочет узнать, как относится его торговый агент к их разрыву.

Солидные торговые дома неизменно сохраняют постоянные связи со своими клиентами, независимо от симпатий и антипатий, — Шабеко уселся поудобней и словно расслабился, — и даже от глобальной политики, господин командующий.

Врангель вскинулся гневно: этот «фендрик» (вспомнил почему-то, как окрестил купчишку при первой встрече), этот хам, штафирка явно показывает, что времена переменились. На мизинце Шабеко внезапно вспыхнул большой бриллиант, и это окончательно вывело Врангеля из равновесия. Можно себе представить, как он нажился на продаже флота! Не следует ли приказать и сделать так, чтобы негодяй никогда не вышел отсюда... Но какой в этом смысл? Только что произошел почти полный разрыв с Павлушей, он лишался друга, бескорыстного советчика. Раздавив Шабеко, потеряет ловкого и преуспевающего торгового агента. К чему это приведет, кому выгодно?! Врангель до боли в суставах сжал сцепленные руки, подавляя желание заорать, затопать, выхватить револьвер... И сдержался.

— Я приказал вызвать вас, — начал он медленно и холодно, чтобы справиться с непроходившей неприязнью. — Вызвать вас на консультацию по одному близкому вам вопросу.

— Мне передавал барон Тизенгаузен...

— Одним словом, мне нужны деньги! — обрезал его Врангель. — Много — в связи с расселением армии, которую я обязан сохранить! — он резко поднялся и зашагал по номеру. — Все обещают! И никто не дает — ни к чертовой матери! Вы финансист, деятель! Что вы можете предложить? Быстро! Думайте, господин банкир!

— Мне не о чем думать, господин командующий. Мне следует просто напомнить. Вы изволили забыть.

Врангель остановился, посмотрел недоверчиво.

— Речь пойдет о Петербургской ссудной казне.

— Почему же, помню! — нахмурился Врангель. — Вклады, заклады — ломбардные сокровища!

— Да, да, — простодушно подхватил Шабеко. — Миллионы в золоте и серебре. У вашего превосходительства простой способ сделать деньги. И большие! Когда угодно! Я должен сообщить: пора пускать пробный шар. В качестве подготовки к основной и широкой, так сказать, операции, как любят говорить господа военные.

— Тайной, разумеется?

— Я сомневаюсь, что тайное не станет здесь явным. К этому нам надо быть готовыми.

— Вы говорите от кого? Кому это — «нам»? — Врангель не старался скрыть неприязни: его все же выводил из себя бриллиантовый перстень, поминутно вспыхивающий холодными белым и голубым огнями. «Вероятно, чей-то фамильный, — мелькнула мысль. — Купленный этим жуликом на константинопольском рынке».

Шабеко проследил за его взглядом и ответил спокойно:

— Идея согласована, весьма предварительно разумеется, с его сиятельством князем Долгоруковым, бароном Тизенгаузеном, господами Гензелем и Шелестом — с начала этого года заведующим банковским и казначейским отделом казны.

— Так давайте же к делу, господин Шабеко! — любопытство захлестнуло его: «фендрик», слава богу, пришел с идеей, а не с пустыми руками. — Я надеюсь понять суть. Школа отца, знаете ли, не проходит даром.

— Как же, как же! — преувеличенно громко восхитился адвокат. — Барон Николай Егорович Врангель был в свое время одним из самых деловых и предприимчивых людей промышленного Петрограда.

Слова «предприимчивый» и «в свое время» («Теперь-то твое время, явно твое») резанули Врангеля. Радостное любопытство исчезло. Экий пренеприятный тип!

— Говорите, я слушаю, — безразличным тоном сказал Врангель, показывая, что задумался над чем-то более важным и срочным.

— Прошу вас, — Шабеко показал, что его обмануть нельзя. — Буду предельно краток — как вам угодно. Из Каттаро, где хранится казна, была послана в ряд европейских газет информация о начале возобновления деятельности ссудной казны. О возвращении закладов, при условии сохранения квитанций и уплаты соответствующего процента. Время показало, что вкладчики почему-то не торопятся. Возможно, они потеряли квитанции. — Шабеко удовлетворенно потер рука об руку и тут же вновь стал серьезным. — Итак, видимость законности соблюдена: публика оповещена, заклады просрочены. Остается доказать, что мы готовы к продаже... первой партии, скажем, серебро в монетах — легально.

— Что значит легально?

— Финансовое управление сербского правительства по своим, не знаю уж когда и кем придуманным, законам имеет право продавать драгоценности в подобных количествах только через рынок — через публичные торги. Это нам не подходит. Привлечет внимание широких общественных слоев в разных странах. В том числе и в Советской России, конечно.

— Tausend Teufel! — выругался Врангель. — Но вы же придумали что-то, ведь придумали? Я вижу!

— Надо доказать властям, что это серебро находится в Королевстве сербов, хорватов и словенцев транзитом. Тогда оно может уплыть в любом направлении.

— Недурно, милейший! Весьма! Одобряю. Умно!

— Впрочем, надо, еще найти покупателя, ваше превосходительство. И конечно, посредника. Скажем, белградский банк «Руссо-Серб». Ему придется отчислить процентов десять куртажных, думаю.

— Десять? — вскинулся Врангель, понимая, что его уже начинают обманывать. — Почему десять? Не восемь, не двенадцать?

— Я называю минимальный процент.

— Так стоит ли вообще ваше дело игры?

— Надеюсь, — сухо сказал Шабско: теперь-то он чувствовал себя уверенно и показывал это Врангелю — открыто. — Семьдесят ящиков по пятнадцать пудов серебра дадут нам тридцать миллионов динаров. Это три миллиона франков. — Шабско не смог отказать себе в удовольствии насладиться быстрым изменением выражения лица командующего — от деланного безразличия до нескрываемой радости. И поспешил добавить: — Позволю себе, — произнес он твердо, — ввести ваше превосходительство в курс дела, осветив и негативные обстоятельства, могущие появиться в ходе операции.

— Говорите, — приказал, напружинившись, Врангель. И снова заходил, стараясь скрыть нервозность: «фонарик», несомненно тонкий психолог, умело играл на чувствах командующего, вызывая поочередно то радость, то разочарование. Все не так просто. Теперь, направляемый Кривошеиным, этот ловкий делец мог втянуть русский штаб в любую авантюру и опорочить его перед всем миром. — Прошу вас быть откровенным. Предельно, — сказал Врангель, и это прозвучало почти просительно.

— Первое. Мы решили («Опять это таинственное «мы». Поди проверь, кто за этим скрывается в действительности»), — Шабеко сделал паузу,и шумно вздохнул, — решили реализовать лишь просроченные вклады. Просроченные... При этом в особых случаях мы готовы даже к уплате доли, причитающейся собственникам закладов, обращая всю сумму на нужды главного командования и русского дела.

— Доли... Какой доли? Не улавливаю.

— С готовностью поясню. И, ценя ваше драгоценное время, предельно коротко.

— Но я вас не тороплю, — буркнул Врангель и сел.

— Подавляющее большинство закладов делалось в Петрограде с началом войны. Собственники, не предвидя будущее развитие событий, оценивали свои заклады на суммы, разительно меньшие, чем их подлинная стоимость. Чтобы платить меньший процент. А в ссуде они, как правило, и вообще были тогда не заинтересованы: люди независимые, состоятельные... Разрешите пример для наглядности. Я, скажем, принес картину... Ну, Репин, положим. И оценил ее в три тысячи, взяв для проформы двести рублей ссуды. Подлинная же цена картины — в сто, а то и в триста раз больше.

— Ну и что? . (

— А то, что мы («Если он еще раз скажет это ненавистное «мы», я выгоню и прикажу побить его!»), если даже клиент и обнаружится, всегда готовы вернуть ему его оценочную стоимость, направив остаток на нужды...

— Но ведь собственникам принадлежит не доля заложенной вещи, но она вся?

— О! Ваше превосходительство! — впервые с уважительным восхищением воскликнул Шабеко. — Вы смотрите в корень. Все так. Хотя юридически («Пусть только произнесет «мы»...») наша позиция представляется крепкой. После продажи вещи казна погашает ссуду и проценты, возвращает при необходимости остаток закладчику.

— Взяв разницу себе? Но ведь это обман?! — выкрикнул Врангель. — Посягательство на институт частной собственности, в котором мы упрекаем большевиков!

Шабеко молчал — спокойно и, казалось, безучастно.

— Ну? А? Что вы скажете, мой милый адвокат? Может, вы становитесь большевиком и начинаете исповедовать их доктрины?

— Политикой я не интересуюсь, ваше высокопревосходительство. Что же касается сути, то тут вы правы абсолютно: по сути планируемая операция — обман. Притом в широких размерах. В конце концов она должна дать главному командованию суммы большие, чем были выручены главным командованием («Подчеркивает, подлец, тут он не говорит «мы»!») от продажи части судов Черноморского флота.

— А что, если я не соглашусь возглавить эту, с позволения сказать, операцию? Или просто запрещу ее?

— У главного командования это последний шанс, пожалуй, — словно мимоходом заметил Шабеко. — Деньги, ваше превосходительство, это такой предмет, у которого всегда сыщется хозяин.

— Вы начали говорить загадками, милостивый государь. Имеется ли на примете конкурирующая фирма?

— Да, — просто согласился адвокат. И даже улыбнулся, показав крупные неровные зубы. — В Королевстве сербов, хорватов и прочих сильна монархическая группа, очень нуждающаяся в средствах. Не следует забывать и о Совете послов, их эмиссар побывал в Каттаро и имел беседы и с Тизенгаузеном, и с Долгоруковым, и — не скрою! — с вашим покорным слугой. Золото не может лежать долго молча, даже в самом крепком сейфе. Оно должно говорить, должно быть пущено в дело. Тут законы торговли и политики совпадают. Не так ли?

— Да, пожалуй. — Врангель побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, посмотрел в лицо собеседнику, точно увидел впервые. Взгляд его глаз был строг, презрителен. Сказал: — Я подумаю, господин Шабеко... Над всем. — Врангель резко, упруго встал, сделал несколько шагов, но тут же развернулся и добавил с усмешкой: — Надеюсь, завтра в десять утра, встретившись, мы выработаем взаимоприемлемые соглашения. Желаю здравствовать! — и вяло протянул холодную руку для прощания. Это был знак расположения главкома.

Шабеко подобострастно удержал падающую ладонь Врангеля обеими руками. Бриллиантовый перстень на прощанье блеснул зловеще и ярко. Руки у бывшего адвоката оказались горячими и влажными. Врангель с чувством омерзения освободил свои пальцы и, вскидывая колени, зашагал к дальнему окну, где рядом с тяжелой занавесью висел звонок для вызова прислуги. С раздражением главком трижды дернул звонок — так был обусловлен вызов адъютанта. Однако вместо адъютанта вошел фон Перлоф, и это еще более рассердило Врангеля, который с горечью уже в который раз констатировал, что нервы сдали, он совершенно «развинтился» и перестал владеть собой. Врангель посмотрел на контрразведчика холодно, с прищуром.

— Вы меня вызывали, ваше высокопревосходительство? — оценив настроение главкома, спросил фон Перлоф.

— Вас? Нет... Впрочем, раз вы вошли, задержу минуту. Есть ли у вас... досье на господина Шабеко? Что известно о нем в последнее время?

Впервые за время знакомства с Врангелем и работы на него контрразведчик растерялся. И это, конечно, не ускользнуло от внимания главкома. «Неужели генерала что-то связывает с прожженным дельцом? Совместные финансовые операции? Те, что стоят за этим Шабеко? Сейчас выгоднее служить любому богатому штафирке, чем командующему».

— Так что скажете, генерал? — с нескрываемой издевкой продолжал Врангель. — Ведь он хорошо знаком вам, этот господин? А? Он часто и подолгу крутился вокруг штаба там, еще в Крыму. Что?

— С отъездом в Каттаро Шабеко, признаюсь, не очень привлекал мое внимание, ваше высокопревосходительство... Иногда он выезжал в Белград и Париж, вращался в умеренных кругах.

— Ваши сведения устарели, Перлоф! Присяжный поверенный перестал восхищаться прелестями Адриатики. Он то и дело шастает в Париж с целью организации очередной коммерческой аферы.

— Впервые слышу об этом! — вырвалось у фон Перлофа. Голова его дернулась, и пенсне, слетев с носа, закачалось на черном шелковом шнурке. — Это, конечно, не оправдание, ваше высокопревосходительство. В ближайшие три дня я представлю вам подробный доклад.

— Я недоволен вами, генерал.

— Прошу прощения. У вас более не будет поводов... Вся моя деятельность... преданность вам — вы же знаете! Со всем усердием, на какое способен, я исправлю ошибку, — патетически и весьма искренне восклицая и другие слова, оправдывающие его, фон Перлоф, несколько утративший самоконтроль, совершил еще одну ошибку, более серьезную в глазах командующего, чем незнание чего-то и неосведомленность в делах мелкого пройдохи. Он спросил Врангеля, почему главнокомандующего заинтересовал столь незначительный человек?

— Можно подумать, вы — писака, а я — интервьюируемый, — ответил Врангель с открытой издевкой. — Это — ни к чертовой матери! Нет уж, генерал, давайте каждый заниматься своим делом и выполнять долг.

— Разрешите идти? — обескураженно спросил Перлоф. — Мне ясно!

— Нет уж, постойте. Хочу проверить вашу компетентность еще в одном вопросе. — Врангель медленно прошелся вокруг Перлофа, словно сомневаясь, стоит ли начинать разговор. Лицо его показалось контрразведчику Непроницаемым, суровым, и он, заставив себя забыть о первой промашке, замер, ожидая нового подвоха. — Итак, дело такого характера... — Врангель сделал паузу, достал брегет, внимательно послушал музыкальный перестук молоточков. И спросил неожиданно: — А как вы себя чувствуете, генерал? В этой дыре?

— Я не жалуюсь, ваше высокопревосходительство. — Фон Перлоф обмер: неужели отставка, удаление в Болгарию, Венгрию, в Бизерту под видом командировки?!. Что хочет от него «Пипер»?.. Он перестал быть нужным ему? Когда это произошло? Фон Перлоф твердо посмотрел в глаза Врангелю и добавил с максимальной уверенностью: — Я вполне здоров, ваше высокопревосходительство! И готов выполнить любое задание.

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь, фон Перлоф. — Врангель дружелюбно, но несколько, пожалуй, фамильярно похлопал генерала по плечу. — Но речь не о вас. Сядем, пожалуй.

А речь, в сущности, шла о простом и известном. Врангель говорил об идущем расселении русской армии, которую он, несмотря на все козни слева и справа, сохранил, провел через белые палатки Галлиполи, лагеря Лемноса и Чаталджи. Теперь положение существенно меняется: надо учитывать разбросанность штабов и воинских контингентов, государственные границы и особые порядки, слабость связи, неуправляемость генералов, которые, конечно будут чувствовать себя вождями — каждый на своем месте, по своему представлению и образу мышления... Штаб главного командования окажется затерянным в сербской глуши, оторванным от живого дела. Как осуществлять в подобных условиях контакт с армией, не ослабить управления, не отпускать вожжей? Он, Врангель, принял решение об учреждении института дипломатических курьеров. Нужны люди — инициативные, многократно проверенные, испытанные в боевых условиях, способные, если придется, выдержать и дипломатическую баталию. Пока есть договоренность с союзниками лишь о двух дипкурьерах. Они будут снабжены паспортами и нужными визами, правом неприкосновенности почты, et cetera.[13] Чуть позднее, он уверен, число дипкурьеров удастся увеличить до четырех-пяти пар.

— Так вот, генерал, — закончил Врангель. — Хочу услышать предложения о кандидатах. Мы с Шатиловым уже обсуждали ряд лиц, но без санкций контрразведки, считаю, этого делать не следует. Так кого вы рекомендуете?

Перлоф несколько успокоился, хотя его не покидала мысль, что и тут может крыться ловушка: назвав кандидата, он выдаст своего человека. Но и не проконтролировать создавшуюся ситуацию он не имеет права. Ему нужен человек «на связи», имеющий доступ к бумагам врангелевского штаба.

Надо подумать, ваше высокопревосходительство, — сказал он, чтобы выиграть время. — Тут следует действовать без осечки.

— Думать времени нет, — отрезал Врангель. — Вы что — плохо знаете своих людей?

— Никак нет. Однако необходима определенная подготовительная работа, проведение бесед.

— Оставьте, генерал! — рассердился Врангель. — К чему вы морочите мне голову?!

«Он явно провоцирует меня, — подумал Перлоф. — Но я не дам ему ни одной кандидатуры сегодня».

А Врангель, все более раздражаясь, сначала под влиянием Климовича, а потом из-за нелепого поведения фон Перлофа, еле сдерживал в себе желание унизить этого самоуверенного выскочку, вытащенного им «из грязи в князи». И вдруг выплыла фамилия: «Венделовский». Судя по всему, этот человек был ненавистен контрразведчику. Он держал его в бесконечном «карантине», проверял и перепроверял, не давал зачислить на должность. Что стоило Врангелю преодолеть сопротивление фон Перлофа и послать Венделовского с миссией Шатилова?! Вот способ поставить на место зарвавшегося фаворита, который свел подозрительное знакомство с каким-то французом. Командующий легко возвышает верных людей. Но столь же легко может и лишать их своего расположения.

— Ну хорошо, генерал, — миролюбиво сказал Врангель, подводя черту под разговором. — Первую кандидатуру называю я — Венделовский. Он обсуждению не подлежит. Я стану его поручителем.

— Я предлагаю ротмистра Издетского, — поспешней, чем следовало, отозвался Перлоф. — Он достоин.

— Согласен. Прекрасная пара, генерал! — слабо улыбнулся Врангель. — Но старшим назначается мой протеже. Приведите своего ротмистра завтра поутру: я побеседую с обоими...

В эту ночь Врангель долго не мог заснуть. Сон был неглубокий, тревожный. Ему казалось, он и не спит вовсе. Сначала будто скрипела на несмазанных, ржавых петлях дверь, подвывал ветер, хлопало окно. Слышались неясные голоса, бормотание, всхлипы. Врангель увидел младшего брата своего, Николая, еще до революции умершего, — он был зеленый, будто утопленник, но улыбался весело и загадочно. Присмотревшись, Врангель понял, что Николай сидит, сгорбившись, за большим обеденным столом в их квартире на Бассейном и, не глядя, быстро перебирает какие-то предметы, раскладывая их на три кучки. «О, это ты, «Пипер», — безрадостно произнес он, отворотив лицо. Врангель приблизился. Это точно был Николай, хотя он никогда не называл старшего брата «Пипером», кличкой. «Зачем пожаловал? Наш дом пуст». — «А матушка где?» — «Вы с отцом бросили ее. Оставили на милость большевикам. Как вы могли?» — «Но она в Финляндии, — возразил Врангель-старший. — В Финляндии, а может быть, уже и в Ревеле, с отцом». — «Хи-ха, т-ха!» — странно засмеялся Николай, и зеленое лицо его внезапно стало краснеть — это со свечой в руках вошла высокая худая женщина, завернутая в какие-то черные тряпки. Разбитые солдатские башмаки ее зловеще гремели. Губы нашептывали что-то, наполняя сердце Петра ужасом и безнадежностью. «Не ссорьтесь, мальчики, — глухим голосом с хрипотцой сказала она. — Умоляю. Теперь, когда все ссорятся, когда вокруг огонь и поруганье, мы должны быть дружны. И, взявшись за руки, идти по пути, указанному нам богом». Не оставляя свечу, она взяла Петра за руку и потянула к столу, повторяя тоном приказа, с одной металлической интонацией: «Идемте же, дети мои, идем... Идем... Идем же...» — «Оставьте меня! — в ужасе закричал Петр. — Оставьте! Вы — покойники!» — и очнулся в поту, задыхаясь от только что пережитого ужаса. Он сел на кровати, озираясь дико и успокаиваясь. Некоторое время он раздумывал, ища какого-то смысла в этих страшных видениях и связи их с его сегодняшней жизнью. И, не найдя никаких связей, он вспомнил весь день, когда он только и делал что распекал своих подчиненных, подозревая каждого в неверности, недобросовестности и коварстве. Так нельзя, не следует делать, надо и поощрять людей... И вдруг уронил голову на подушку и вновь задремал, забылся...

2

Против договоренности фон Перлоф внезапно сообщил Шабролю, что их встреча в конторе частного розыскного бюро, переехавшего только что в первый этаж весьма фешенебельного дома на улице Дандрия, переносится и должна состояться в то же время на площади Сераскерат — в конце аллеи, возле фонаря. Известие насторожило Шаброля, и он пришел на Сераскерат за двадцать минут до срока, чтобы осмотреться и определить, не уготована ли ему засада, организованная генералом, пожелавшим вырваться из-под опеки...

Большая незамощенная площадь лежала перед Шабролем. Не отпуская экипаж и не выходя, он внимательно осматривался. Справа проходила широкая аллейка, фонари редкой цепочкой тянулись, чередуясь с тонкими, недавно высаженными и неприжившимися деревцами. Слева площадь ограничивали деревья, более старые, высокие и толстые, — там стояло множество черных экипажей и выпряженных лошадей. Это было место, откуда могла исходить реальная опасность: добрый десяток врангелевцев легко мог спрятаться в закрытых экипажах с окошками сбоку и сзади. Может, оттуда уже и наблюдали за ним... Шаброль тронул тростью плечо своего возчика и приказал ехать медленно вокруг площади, а сначала к арке с башенками, за которой возвышалея трехэтажный, дворцовой постройки большой дом с немыслимо длинным фасадом.

Шаброль миновал его и проехал перед обшарпанным особняком, расположенным слева, — он казался покинутым, заброшенным. Окна плотно зашторены, вокруг ни души. Да и на всей площади мало людей — одинокие пешеходы, несколько грузчиков, согнувшихся под непомерной тяжестью на плечах. Шаброль мысленно вновь выругал Перлофа: даже если тот и не подготовил пакости, место для встречи он выбрал, без сомнения, плохое. На этом пустом поле каждый человек бросался в глаза, точно прыщик на выбритой щеке!..

Двигаясь вдоль ряда экипажей, Шаброль с максимальной осторожностью разглядывал их последовательно. Два экипажа были пусты, в третьем, похоже, дремал хозяин. В следующем разговаривали и смеялись трое турок, похоже, возницы тех пустых колясок. Зато две коляски, крайние в ряду, насторожили Шаброля. Он не понял сначала — чем, — на козлах понуро сидели возчики, к мордам лошадей подвязаны торбы («Видимо, уже порядочно стоят — лошади жуют без аппетита»), и, отъехав, сообразил, что задержало его внимание — зашторенные оконца последнего экипажа.

Из экипажа выскочил человек в длинном плаще и, чуть подпрыгивая, быстро направился к обшарпанному особняку. Узкая спина его показалась Шабролю знакомой, он видел этого человека. Но где и когда?.. Это не вспоминалось, ускользало — и нервировало. Оглянувшись вторично, Шаброль увидел, что экипаж тронулся с места и по диагонали пересек площадь Сераскерат. Доехав до конца аллеи, экипаж остановился, из него вылез фон Перлоф. Наблюдая за ним не более полуминуты, Шаброль упустил из поля зрения длиннополого — буквально на какой-то миг. Тот исчез. Или спрятался где-то? В заброшенном особняке скрылся? Это настораживало... Отъехав метров на триста от площади, Шаброль остановил экипаж и, расплатившись, зашагал обратно. Фон Перлоф ждал его под фонарем. У него было утомленное, нехорошее лицо.

— Что с вами, генерал? — весело спросил Шаброль, цепко взяв его под руку и увлекая прочь. — Что это значит? Площадь, перемена места встречи? Фу! К такому сотрудничеству я не привык. — И быстро потащил его, продолжая задавать все новые и новые вопросы.

Минут пять они почти бежали. Шаброль, заметив проезжаюший автомобиль, отпустил Перлофа и с криком: «Такси! Алло, такси!» кинулся на мостовую наперерез, подняв руки. И хотя автомобиль вовсе не являлся таксомотором, а водитель-турок ни бельмеса не понимал по-французски, пара сотен лир, кинутая на переднее сиденье, сделала свое дело. Они сели на ковровые подушки, Шаброль показал знаком: «Вперед», и мотор, кренясь и подпрыгивая на щербатой мостовой, повез их неизвестно куда.

Шаброль задвинул стекло, отделяющее пассажирский салон от шофера, и посмотрел на компаньона.

— Так что случилось? — спросил он участливо, озабоченно и в то же время требовательно. — Точно и коротко. Ну, я слушаю.

— Серьезного — ничего. Чутье, предположения, — ответил тот. — Подозреваю, Климович узнал о нашем сотрудничестве и пустил по следу людей.

— Но мы же встречались только в бюро?

— Климович — профессионал, и очень высокий.

— Так. А кому вы хотели показать меня на площади?

— Почему вы решили?

— Кто был тот человек, что вылез из экипажа?

— А-а, — улыбнулся фон Перлоф. — Это мой ротмистр. Я как раз и взял его, собственно, для нашего прикрытия. Предан, как собака.

— Вы меня убедили, генерал. Какая же может быть совместная работа, если мы не доверяем друг другу? Не так ли?

— Точно так!

— Ну, рассказывайте, рассказывайте о своих новостях.

— А вы знаете этого типа? — Перлоф показал глазами на шофера.

— Впервые вижу. Но вы сами не захотели встречи в бюро.

— Полагаю, наши контакты на время исключаются.

— Отказываетесь сотрудничать?

— Имею в виду прямые контакты. Климович...

— Хорошо, мы найдем способы, тем более что у вас ведь начинается новая жизнь. Где будет штаб? Когда уезжает Врангель? А вы? — он замолчал, увидев, что шофер оглядывается на них, пожимает плечами, показывая, что не знает, куда ехать. Шаброль чуть сдвинул окно, сунул в щель еще десяток лир, сказал безапелляционно: — Пера, — и резко задвинул стекло. — Итак? Вы же знаете, через десять дней любые, даже самые ценные сведения теряют две трети ценности — по десять процентов в день. О Климовиче потом, потом. У нас своих проблем полно!

Фон Перлоф рассказал: отъезд Врангеля назначен на середину февраля, главком и штаб расположатся в городке Сремски Карловцы под Белградом; связь с воинскими контингентами в других странах будет осуществляться с помощью специальных курьеров; король Александр разрешает Врангелю пользование собственным шифром; Врангель становится все более подозрительным — после гибели «Лукулла» никому не доверяет, их отношения ухудшаются по непонятной причине, Перлоф полагает, мутит Климобич.

— Дался вам Климович. Есть что-то конкретное?

— Только наше бюро.

— О-ля-ля! — беспечно воскликнул француз. — Но! Вы правы, мой Перлоф! Мы исключим прямые контакты: пока Климович может быть еще опасен. Зачем нам его длинный военный нос в нашем мирном, торговом деле, не так ли? Да! Я с вами согласен. Абсолютно. Это я и хотел сказать, отправляясь на свидание. — Роллан Шаброль ослепительно улыбнулся. — Ваш компаньон тоже собирается покинуть этот город: ковры уже не приносят дохода, игра на бирже рискованна, франк, доллар и фунт падают. Моя фирма отзывает меня в Париж.

— Но как же? Наши взаимные обязательства и расходы?

— Не беспокоитесь, я могу продать бюро вам.

— О чем вы говорите, Шаброль! Я — без денег и... я уезжаю и Сербию. Я слабо представляю, зачем вообще, в таком случае, вам понадобилась организация этой липовой конторы?

— Но не волнуйтесь так. Я объясню. Ни вы, ни я ничего не теряем. Наоборот. Вероятно, я договорюсь, и мы сможем расширить бюро, его филиалы начнут работать в Берлине, Будапеште, Софии, в Белграде.

— Вы-то договоритесь, — без всякого восторга сказал фон Перлоф. — А какова будет моя роль?

— Прежняя, прежняя! Вы останетесь руководителем бюро и моим заместителем. Только денег станете получать больше. Вдвое — вы понимаете? И как это звучит: европейское бюро! А? Потрясающе!

— Где же будете вы?

— Там будет видно. Стану вояжировать, вероятно. Но у нас будет связь, постоянная. Это я беру на себя. Большинство проблем — мои! По приезде в Сербию ваша задача — бюро. Группа — маленькая, несколько человек, владеющих искусством конспирации. Вас найдет мой человек. Он сделает запрос о судьбе своего дяди, русского, с фамилией... Ну, подскажите же мне не простую русскую фамилию. Ну? Оригинальную!

— Не простую? — задумался Перлоф. — Скажем... Крымов.

— Крымов? — почему-то восхитился француз. — Это тот, что жил в Крыму?

— Почему же... не обязательно. Генерал такой был.

— Ладно — Крымов. А его дядя имел в Петербурге большой магазин французской косметики на главном проспекте. На... этом...

— Невском, — подсказал Перлоф.

— Прекрасно! Дядя уехал из Крыма и пропал абсолютно. Вы попросите молодого человека прийти через два дня, в два часа. Он скажет: «Вы моя последняя надежда», передаст вам деньги и инструкции. Вы будете работать с ним. Только вы, генерал! Установите места встреч, пароль, опознавательные знаки. Задача вашей группы прежняя: сбор информации — главное командование, ориентация, намерения, планы; настроение различных русских партий и групп, в первую очередь антифранцузского направления. Информация, мой генерал, исключительно информация! Никакой собственной инициативы, только проверенная и многократно перепроверенная информация! Ну и ваша основная работа, генерал, ваша «Внутренняя линия», — пожалуйста! Но она не помешает деятельности бюро, напротив!.. Одно только замечание, генерал. И весьма серьезное. Не старайтесь провести меня, — в его голосе уже не было игривых интонаций. — Исполнение моих приказов остается первым и главным условием нашего сотрудничества.

— Но, — удивился Перлоф, — что вы имеете в виду?

— Этот, ваш человек, который говорит: «э... э... э».

— А! — догадался Перлоф. — Но-оо...

— Никаких «но». Почему вы не послали его в Турцию? Почему? Мне там нужен был он, а не другой. Я послал его приметы.

— Он нужен был главнокомандующему. Я не мог... И — он нездоров.

— Хитрите?

— Но он ведь оставил вашу любовницу.

— Ну, хватит! Если подобное повторится, в тот же день разрываю наши отношения. Хотите этого? Вижу, нет! И я так думаю.

«Нет, какова скотина, — с бессильной яростью подумал фон Перлоф. — За свои франки хочет получать двести процентов прибылей... И что он привязался к Изетскому? Хотел убрать? Зачем? Надо скорее отправить его в Сербию. Хорошо, что ротмистр становится дипкурьером. Попробуй, достань его теперь!»

— Подобное не повторится, — сказал обиженно Перлоф. — Но не кажется ли вам, что все мы слишком долго испытываем терпение этого автотюрка? Или он — ваш человек?

— Отнюдь. Но «автотюрк» — неплохая острота, фон Перлоф. Сейчас я высажу вас, вон на том углу.

Фон Перлоф кивнул.

— Почему же так мрачно? Подумайте, как нейтрализовать Климовича. У вас есть возможности. И до скорой встречи на Балканах, Перлоф! Вот вам деньги на переезд и устройство. Тут достаточно. В фунтах к тому же. А вот бумажка, подпишите, пожалуйста, что получили. Формальность, но у нас в деловом мире, сами знаете, формальности на первом месте. — Шаброль постучал по стеклу, делая шоферу знак остановиться.

Фон Перлоф вылез с завидной быстротой и зашагал по тротуару...

Меняя машины, француз добрался до рынка и, смешавшись с толпой и выяснив, что за ним нет «хвоста», поспешил к знакомому ряду, где находилась лавка Сулеймана, торгующего коврами. Хозяин и его служащие склонились в почтительном поклоне.

— Как доходы, Сулейман? — весело приветствовал его Шаброль. — Успехи? Здоровье — твое и твоих близких?

— Плохо, господин. — приложил руки к груди хозяин, кланяясь и отступая перед гостем. — Торговля пропала — кому нужны сейчас ковры! Деньги падают. В Турции две власти, эфенди. Скоро я совсем разорюсь.

— Ничего, ничего, Сулейман! — приободрил его француз. — У меня есть хорошие идеи, мы поговорим.

— Спасибо, эфенди. Да продлит аллах ваши годы! Вы добры и велики. И помогаете людям в беде. Проходите, пожалуйста. Вас уже ожидают два господина. Я прикажу принести кофе, такой, какой вы любите.

Роллан Шаброль, откинув ковер, вошел в заднюю комнату. На полу, на подушках, полулежали двое. Один — связной Шаброля — коренастый, рыжеватый, похожий на немца, «Мишель». Второй — с удлиненным смуглым лицом, светловолосый, с бесстрастными серо-зелеными глазами.

— Привел, — сказал «Мишель». — Знакомьтесь — Альберт Николаевич Венделовский.

— Шаброль. — Роллан крепко пожал протянутую руку. — Наконец-то!

— Я был давно готов к знакомству. Зажирел без дела.

— И я застоялся, — добавил «Мишель». — Лежу на дне, как камбала.

— Дело будет, — усмехнулся Шаброль. — Я пошел на встречу лишь потому, что обстоятельства быстро меняются: армия рассредоточивается — нужны новые формы сотрудничества. И, главным образом, новые каналы связи, координация сил для выполнения заданий, сопоставления информации, ее анализа и перепроверки. Штаб Врангеля будет в Белграде, теперь это точно. А там у нас пока пусто. Придется начинать с нуля. Но что там делать солидному коммерсанту, на задворках Европы? Я уеду в Париж. Тебе, — кивнул он в сторону «Мишеля», — в Белграде появляться опасно: ты знаком и Перлофу, и людям Климовича. Поедешь в Болгарию, к «Баязету», ему необходимо надежное прикрытие. Так что надежда на вас, Альберт Николаевич. Центр распорядился расконсервировать «ноль сто тридцать пятого», но вводить без нажима и излишней торопливости. Вам и вести Врангеля и его штаб.

— Есть новое обстоятельство, — сказал Венделовский. — Я назначен на должность — Врангель утвердил меня дипкурьером.

— Давайте оценим ситуацию, — предложил Шаброль, никак не высказывая своего отношения.

— По-моему, все о'кэй! — сказал «Мишель». — Лучшего связника нам и не снилось! И документы Врангеля всегда под рукой, будет время для спокойного перлюстрирования.

— Торопишься, — остановил его Шаброль. — И все и не все. Пока он повезет чепуху какую-нибудь, скажем, к фон Лампе в Венгрию, другой, с действительно стоящей бумагой, будет послан к Кутепову. Частые разъезды — это, конечно, прекрасно, но в Белграде у нас пусто. Туда требуется человек, — он задумался, покачал головой. Сказал, будто самому себе: — Ох, Перлоф, Перлоф...

— О чем ты? — удивился «Мишель».

— Все меня дурнее себя считает. Деньги берет полностью, а информацию дает половинную. Я ему покажу! — он повернулся к Венделовскому и, заметив, что ковер, прикрывающий дверь, дрогнул, воскликнул по-французски, нарочито форсируя голос: — О нет, нет, дорогой Берри, больше я не могу уступить вам ни цента!

Слуга внес поднос с кофе, сластями и фруктами. «Купцы» заговорили по-английски о каких-то пустяках. Слуга принялся разливать кофе по чашечкам, но Шаброль отослал его, прошел убедиться, плотно ли закрыта дверь. Сев на место, сказал Венделовскому:

— Перлоф — хитрая бестия. Он и в наших руках хочет выполнять главную заповедь разведчика-профессионала: выдавать хозяину-покупателю, не всю информацию, ибо опасно продавать больше, чем один факт: уже второй может противоречить первому. Он вас долго перепроверял, «приятель» сына госпожи Куракиной. И сейчас подозрения у него не исчезли. Следует сохранять предельную осторожность. Вот когда мы запеленаем его по-настоящему, возможно, нам самим придется рассеять иллюзии Перлофа. Когда вы приступаете к обязанностям дипкурьера Врангеля?

— Судя по всему, после переезда командующего. Но бог знает! Климович и Перлоф усиленно подбирают двойки, проводят инструктаж. Я уже заявил о своей готовности, так что могут погнать в любой день.

— Особенно волнует Врангеля Кутепов, — заметил Шаброль. — Думаю, ваш первый маршрут будет в Варну, Софию, Велико-Тырново. Запомните, как молитву, Альберт Николаевич. Контакт с «Баязетом» лишь в катастрофической ситуации. Либо — при необходимости с его стороны. Ваш пароль: «Простите, не смогли бы вы поменять тысячу левов на франки?» Он ответит: «Вы обратились не по адресу, милостивый государь. Но я могу указать такого человека». При его обращении к вам пароль остается, только фразы меняются местами. Словесный портрет запомнили?

— Запомнил.

— Ему будет сообщено о вас немедленно. Каждое пятое число с двух до трех его можно найти в ресторане отеля «София» в Тырново.

— Раз в месяц? — переспросил Венделовский.

— Я неточно выразился, — нахмурился Шаброль, недовольный тем, что его перебили. — Пятое, десятое и так далее. Один из столиков, у окна — обязательно. Дополнительная деталь: часто курит — массивный серебряный портсигар с монограммой «Г» и «К», достает из левого кармана мундира либо пиджака, фрака, если в штатском.

— Запомнил.

— А я, признаться, не очень понимаю, почему Центр держит его в дыре, когда острие атаки — Белград, — вступил в разговор «Мишель».

— О! — улыбнулся Шаброль. — Ты, наверное, забыл, как говорят в России?.. Не суй свой длинный нос, куда тебя не просят. А если серьезно — в этой дыре Кутепов и, можно сказать, вся армия. Это — главная сила. Именно из Болгарии следует ожидать все что угодно. И далее. Центр сообщает об активизации дипломатической деятельности союзников сразу же после Каннской конференции. Особенно старается Ллойд Джордж. Грядет всемирная конференция, на которую приглашают и нашу делегацию. Нам направили внешнеполитическую ориентировку: из Москвы все виднее. — Шаброль одним глотком выпил чашечку кофе и продолжал: — Основные документы — доклад Владимира Ильича на Девятом Всероссийском съезде Советов и декларация съезда о международном положении. Но с декабря кое-что изменилось. Прошла Каннская конференция Верховного совета союзников. Купеческая позиция Англии: срочная европейская конференция с участием Советской России, русский вопрос — на первом месте, ослабление давления на Германию из-за боязни толкнуть ее в объятия большевиков. Итальянцы поддерживают англичан. Франция заговорила примирительно устами Бриана.

— Поэтому и заставили его уйти в отставку, — не сдержался «Мишель». — Помните фото — оно обошло все газеты! — Ллойд Джордж учит Бриана игре в гольф. Иллюстрация несамостоятельной политики!

— Точно, «Мишель»! Ты разбираешься в высокой политике, хотя твоя специальность — связь.

Венделовский улыбнулся: Шаброль ему понравился.

— Когда Бриан хотел открыто объяснить свою политику, ему не дали говорить и чуть не стащили с трибуны, — продолжал Шаброль. — Мы же, «Мишель», гораздо терпимее, как видишь. Итак, премьер теперь Пуанкаре. Упрям, хваток, жесток. Французы говорят: «Бриан все знал, но ничего не понимал. Пуанкаре ничего не знает, но понимает все». Очень точная характеристика! Впереди — Генуэзская конференция. Приглашения разосланы, материальную и организационную часть берет на себя Италия. Мировая общественность взволнована приглашением Ленина. Восьмого января приглашение официально принято, заявлено, что советская делегация будет обладать самыми широкими полномочиями. Теперь ситуация осложняется: Генуя под вопросом, начинает откладываться, во всяком случае, — это инициатива Пуанкаре. «Прежде чем идти в Геную — сочтемся!» — лозунг французских правых. В газетах — кампания по защите прав кредиторов. Требования: уплата долгов Россией, возвращение конфискованной собственности и так далее. Франция активизирует деятельность подвассальных государств. Позиция Пуанкаре катализировала деятельность всех белоэмигрантских групп. Их лозунг — «Никаких переговоров с Советами», их задача — показ своей силы и непримиримости. Поэтому возможны теракты против наших представителей как за рубежом, так и в Москве, Петрограде и других центрах. Отсюда наша возросшая ответственность, наши наипервейшие задачи, о которых ниже... Позиция советской дипломатии: мы — не побежденная страна, с которой позволительно говорить с позиций силы, а страна, выигравшая трехлетнюю кровопролитную войну, способная отстоять свое существование от всяких покушений на ее независимость — экономическую и политическую. Затяжка Генуи — большой убыток для стран Антанты. Это подчеркивается всячески. Итак, мы уверены, конференция будет. И все трезвые политики соглашаются с этим, хотя и подчеркивают, что конференция будет только экономическая. Только! — Шаброль, засмеявшись, многозначительно поднял палец. — Хотя мы-то с вами знаем: союзники ни на миг не оставляют задачу реставрации России — прежней, царской или чуть демократизированной, неважно! — готовы поддержать любую авантюру, откуда бы она ни доходила: от бандита Тютюника, поляков, Врангеля... Центр ставит перед нами две задачи. Первая. Дальнейшее проникновение в планы главного командования, наблюдение за ним с целью дискредитации не только Врангеля, но и агрессивных империалистических кругов, связанных с ним. Вторая. Своевременная информация о замыслах всех террористических групп, засылаемых к нам в страну и готовых к выступлению против наших торговых представителей, курьеров, членов делегации, которая будет направлена в Италию. Тут у нас серьезная недоработка — ротмистр Издетский, сотрудник Перлофа, судя по всему работающий на Климовича. Издетский действует прямолинейно, напролом, жестоко. Но пока он неуправляем, к нему нет ключа. Он знает «Мишеля», Мадлен и — через Дузика — вас, Альберт Николаевич. Вам с ним работать и работать. Идея нейтрализовать его в Турции провалилась. Он не поехал, причем мне не удалось выяснить, почему не поехал: почувствовал что-то и не выполнил приказ Перлофа или тот вовсе не давал ему такого приказа. Но это уже fait accompli[14] и только мое дело. Вы, Альберт Николаевич, будьте особо осторожны, вам ехать с ним в паре. Это мое и Перлофа дело, — он улыбнулся. Не дай бог узнать генералу, на кого он работает. Я ему не позавидовал бы! — И, сразу став серьезным, Шаброль сказал, обращаясь к Венделовскому: — О вашей должности, Альберт Николаевич, сегодня же будет сообщено Центру. Акклиматизируйтесь. Присматривайтесь, изучайте обстановку и Издетского. Ищите к нему ходы. Ничего больше!.. Теперь же займемся скучными техническими вопросами. A la bonne heure![15]

235

ИЗ ЦЕНТРА В КОНСТАНТИНОПОЛЬ «ДОКТОРУ»

«Назначение «0135» считаем перспективным. До приезда главнокомандующего связь только через вас. Перебазировка в Париж санкционирована, однако как промежуточный пункт намечены Югославия и Италия. Фирма остается прежней. Срок перебазировки — предположительно — вторая половина февраля.

Сообщаем название книги вашего нового шифра. «Тихое озеро» — издательство Гржебина, страница сорок один. Правила пользования, перешифровальные таблицы сообщим дополнительно.

Центр».