Шепот теней

X

Дэвид Чжан стоял на пограничной станции Лову, в паре метров от турникета для дипломатов и VIP-персон. Он ждал Оуэнов. В зале висела духота. Похоже, кондиционеры работали далеко не на полную мощность, если работали вообще. Дэвид то и дело доставал платок – утереть пот со лба.

Комиссар Чжан нервничал, связка ключей вот уже во второй раз выскальзывала из кармана на пол. Опознание трупа родственниками – крайне неприятная процедура для всех его коллег – каждый раз оборачивалась для него тяжким испытанием. Неизбежным к тому же, потому что требовала его непосредственного участия.

Опознание родителями тел своих детей – случай из самых тяжелых. В такие моменты Чжану казалось, что сердце вселенной остановилось и никакая сила не заставит его биться снова. За двадцать лет службы он так и не понял, как должен вести себя в таких ситуациях. Смотреть в сторону? Предлагать помощь? Или обрушить на несчастных поток бессмысленных слов, ради того только, чтобы избежать тягостного молчания? Коллеги говорили правильные речи о наказании и возмездии, но Дэвид этого не умел.

Сейчас он мучительно старался предугадать реакцию Оуэнов. Что перевесит на этот раз: скорбь или ярость? И станут ли американцы задавать ему вопросы, ответов на которые он не знает?

Дэвид устал, он тосковал по Мэй. Она умела успокаивать несколькими фразами. А стоило положить голову на ее мягкую грудь, как мысли о жертвах, преступниках и мотивах развеивались сами собой.

Дэвид прикрыл глаза и попробовал сосредоточиться на дыхании. Он представил себе восход солнца в горах Сычуаня. Сверкающие рисовые поля со стоячей в просветах между зеленью водой, бамбуковые рощи, из-за которых поднимается бледно-желтый солнечный диск. Дэвид глубоко вдохнул, сосчитал до восьми. Потом еще раз вдохнул, сосчитал до десяти. После четырех-пяти повторений он почувствовал, как расслабляются мышцы лица и покой волной растекается по телу.

Регулярные медитации комиссар Чжан практиковал вот уже несколько лет. Поначалу он думал, что для этого требуется спокойная обстановка, но потом понял: тишина должна быть в нем самом. При этом совершенно не важно, где он находится, в кабинете, торговом центре или на пограничной станции Лову. Быть в мире с самим собой, не отдаваться на волю собственным демонам – вот единственный путь к свободе. С тех пор комиссар Чжан медитировал ежедневно по нескольку раз. Помогало почти всегда.

Оуэнов он узнал сразу, по описанию Пола. Она была в темно-синем брючном костюме, он – в джинсах и белой рубашке с коротким рукавом. Оба прятали глаза за солнечными очками. Ее очки закрывали пол-лица. Пару сопровождал американец из консульства, который на удивление хорошо говорил на мандаринском наречии, хотя и запинался в начале каждой фразы.

Сотрудник консульства старался казаться невозмутимым, но получалось только хуже. Он вспотел, под мышками темнели круги. Папку с документами держал перед грудью, вцепившись в нее обеими руками, как пловец в бортик бассейна. Обоим американцам Дэвид едва доставал до плеча, отчего ему казалось, что они разговаривают через его голову. Было ли ему неприятно это или больше раздражали их солнечные очки, за которыми он не мог видеть их лиц, но у Дэвида возникло чувство, что каждое его слово отскакивает, точно от стенки, не проникая в их сознание. Или причиной тому был язык? Дэвид произнес несколько английских фраз, бывших скорее данью вежливости и уважения, но и они остались без ответа.

Он тут же перешел на мандаринский диалект, представился и поблагодарил Оуэнов за визит. Сотрудник консульства перевел, но пара и на этот раз не отреагировала. На привокзальной площади их ждал черный лимузин «ауди». Элизабет Оуэн казалась заторможенной, вероятно, успела принять какое-нибудь сильное успокоительное. Ее муж тоже один раз встал посреди дороги, вытянув руку в сторону, словно пытался нащупать опору, зашатался и едва не упал. Элизабет, будто не замечая этого, молча проследовала мимо него. Но через пару секунд Ричард Оуэн справился с недомоганием и догнал жену.

По пути в полицейское управление они два раза стояли в пробке, и салон автомобиля давил на Чжана своей теснотой. Дэвид буквально задыхался, не забывая наблюдать за американцами в зеркало заднего вида. Ричард Оуэн сидел неподвижно, время от времени пытаясь нащупать ладонь жены, но Элизабет каждый раз отдергивала руку.

В управлении повторилась та же сцена. Ло, председатель комиссии по расследованию убийств, и могущественный партийный секретарь Ип встретили их у служебного входа. Они приветствовали супругов вежливыми фразами на ломаном английском, но те даже не сняли свои очки. Спуск в лифте с первого этажа в подвал, продолжавшийся несколько секунд, растянулся для Дэвида в вечность. Элизабет Оуэн дрожала. Мужчины смотрели в сторону, как будто сошлись здесь случайно. Ло повел их по бесконечному коридору в полутемный зал морга. В дверях Элизабет остановилась, не спуская глаз с покрытого серой простыней тела на носилках. Сотрудник консульства замешкался, прежде чем последовать за ее супругом в центр зала.

Старый патологоанатом Ву от вежливых фраз воздержался. Присутствующие встали, образовав полукруг. Нависла гнетущая тишина. Даже Ву, для которого вскрытия давно стали ежедневной рутиной, нервно помял в пальцах край простыни, прежде чем приоткрыть лицо покойника. Дэвид перевел взгляд на американцев. Сотрудник консульства стоял белый как мел. Ричард Оуэн поднял глаза, кивнул и пробормотал английскую фразу, заставившую Дэвида содрогнуться, хотя он и не был уверен, что понял ее правильно. Он решил уточнить ее значение у Пола, как только Оуэны уедут.

Раньше, в самом начале своей карьеры, комиссар Чжан внимательно наблюдал, как ведут себя родственники убитого на опознании, безошибочно улавливая малейшее подрагивание губ, мгновенно вспыхнувшую в глазах искру. Тогда он полагал, что это поможет ему пролить свет на личность жертвы преступления, ее отношения с близкими, определить, что значит для них эта потеря. Ричард Оуэн в этом плане неприятно его удивил. Дэвид спрашивал себя, почему этот человек не ударился в слезы, почему даже не прикоснулся к своему сыну, не вздрогнул, не прикрыл глаза. Его бесчувственность показалась комиссару подозрительной.

Дэвид Чжан давно уже перестал придавать значение чужим эмоциям. Заливаются мужчина или женщина слезами при виде трупа близкого им человека или остаются холодны как лед – все это не имеет непосредственного отношения к тому, что на самом деле происходит в это время в их душе. Горе, как и любовь, многолико. Поэтому Дэвид Чжан даже сердился на себя за подобные мысли. И все-таки настороженность в отношении Оуэнов росла. Что-то здесь было не так. Почему Ричард Оуэн сразу не бросился к своей жене за поддержкой или со словами утешения? На его лице Дэвид не увидел ни малейшего намека на скорбь или отчаяние. Как комиссар полиции, Чжан привык доверять своей интуиции, но в этом случае не знал, что и думать. Он имел дело с американцами – людьми чужой, малоизвестной ему культуры.

И еще одно смутило Чжана: что делал в подвале партийный секретарь Ип? Допустим, встретить иностранцев у входа в здание управления – его обязанность. Но там, внизу, Дэвид видел его впервые. Ип был политический комиссар. Он вел собрания, на которых полицейские обсуждали последние постановления партии, учение Дэна Сяопина и Ху Цзиньтао, занимались самокритикой и давали обещания исправиться. Что могло означать присутствие товарища Ипа при опознании?

В голове эхом отзывался голос председателя комиссии. Он что-то говорил о повреждении черепной коробки и о том, что до сих пор неизвестно, произошло ли оно вследствие падения или явилось результатом применения силы. До тех пор пока это не будет выяснено, допрашивать семью покойного бессмысленно.

Дэвид никак не мог понять: пытается ли в данном случае начальство скрыть факт убийства. Эта идея понравилась бы многим из его коллег, поскольку освободила бы их от долгой и неблагодарной работы. Но Дэвид больше всего опасался такого исхода. Каждый раз, когда в ход расследования вмешивались влиятельные люди, чтобы из политических или личных соображений выгородить подозреваемого, когда внезапно прекращались допросы и страдали невинные люди, Чжан нередко даже заболевал от переживаний. Физические недомогания выражались в приступах тошноты и рвоты, поэтому в управлении Чжана прозвали блюющим комиссаром.

На пути к вокзалу Оуэны не проронили ни слова. Они глазели в окна машины, вращая головами из стороны в сторону, и даже не пытались искать друг у друга поддержки. Между ними, неподвижный как кукла, сидел несчастный сотрудник американского консульства.

Дэвид проводил их до самой границы. Очередь от турникета тянулась через весь зал и почти не двигалась. Как видно, молодой пограничник выполнял свои обязанности слишком тщательно. Он взял паспорта у двух американцев и поставил у начальника станции выездные штемпели. Чиновник из консульства еще откланивался полицейским, когда Оуэны, ни слова не говоря, направились к поезду.

O my God, Michael. I am so sorry. I am so sorry.

Дэвид точно помнил, что Ричард Оуэн сказал именно так. Но что могли означать эти слова? За что он извинялся перед сыном?

На вокзале Чжан напрасно пытался дозвониться до Пола. Никто не брал трубку.

Тоже тревожный знак.