Шепот тени

Глава 1

Холодный, седой туман, плотный как вата, заполнил собой всё ущелье, скрыв очертания сосен-великанов и превратив мир в размытую акварель. Он лип к коже противной влагой, скрывал звуки и был главным союзником двух фигур, замерших на скользком каменном уступе над лагерем самураев.

— Видишь? — шёпот Дзюнъэя был тише шелеста мокрых иголок сосны. Он даже не повернул головы, его карие глаза, узкие и внимательные, были прикованы к происходящему внизу.

— Вижу воронку от похлёбки, которую они в себя влили, — так же тихо, но с лёгкой насмешкой отозвалась Акари. Она лежала рядом, и капли тумана оседали на её чёрных, как смоль, волосах, словно рассыпанный жемчуг. — И слышу, как у одного из них урчит в животе. Мастерство невероятное.

Дзюнъэй сдержал улыбку. Юмор в их ремесле был такой же редкостью, как солнечный день в сезон дождей, но Акари умудрялась пронести его с собой, словно запасной сюрикэн.

— Не воронку. Видишь того старого самурая у потухающего костра? Того, что с проседью в бороде и смотрит на остальных как сова на мышей?

Акари сузила глаза, всматриваясь в пелену.

— Вижу. Спит сидя, храпит.

— Он не спит. Его левый кулак сжат. Он лишь притворяется спящим, чтобы наблюдать за молодыми. Он их инструктор. И он единственный, кто действительно опасен. Остальные… — Дзюнъэй позволил себе лёгкий, почти презрительный вздох, — остальные играют в солдатиков. Они так громко звенят доспехами, что можно подумать, они идут на парад, а не в дозор.

Лагерь действительно был образцом самурайской беспечности. Доспехи-гусоку сложены в небрежные кучки, вместо того чтобы быть аккуратно размещенными на подставках-асигару. Длинные нодати воткнуты в землю рукоятями вверх, словно плуги. Несколько молодых самураев, тех, что помоложе, перебрали сакэ и теперь, смеясь, пытались поймать ртом летающих у огня мошек. Воздух пах влажной шерстью, лакированной кожей, варёным просом и глупостью.

— И что с того? — пожала плечами Акари. — Наше задание — не давать оценку их дисциплине, а украсить их ночь. Точнее, их знамя.

Их выпускное испытание было элегантно простым и до безобразия сложным. Пробраться в лагерь. Оставить на большом белом полотнище со знаком мона-хризантемы их собственный знак — стилизованную синюю волну, выведенную несмываемыми чернилами. И вернуться невредимыми. Провал означал не просто позор, а смерть. Самураи не церемонились со шпионами.

— План? — выдохнула Акари, её пальцы уже привычным движением проверили закрепление на её поясе моток верёвки-кунаи с когтем.

— Старая сова у костра — ключ. Он дремлет, но его слух настроен на фальшивые ноты. Мы не пойдём через восточный фланг, где спят те молодые идиоты.

— Но там проще! — возразила Акари.

— И шумнее. Они ворочаются, храпят, один уже второй раз пошёл справлять нужду за палатку. Каждый лишний звук на их фоне будет как удар колокола для того старика. Мы пойдём там, где тихо.

— Где? — непонимающе нахмурилась она.

Дзюнъэй указал взглядом на противоположную сторону лагеря, где темнел вход в походную палатку командира отряда. Рядом с ней на треноге висел тот самый штандарт.

— Прямо через центр. Рядом с ним.

Акари посмотрела на него так, будто он предложил пойти и представиться.

— Ты спятил? Он же нас услышит!

— Именно поэтому и не услышит. Его мозг ищет опасность на периметре, в темноте, в шорохах извне. Он не будет ожидать, что угроза проскользнёт буквально у него под носом. Он примет наши шаги за шум ночного ветра в соснах. Его разум увидит то, что ожидает увидеть. Мы должны стать частью пейзажа. Не нарушителями, а тенью от колеблющегося пламени.

Акари покачала головой, но доверяла его чутью больше, чем своему. Дзюнъэй всегда думал. Иногда это раздражало, но именно это и отличало его от остальных.

Они спустились с уступа бесшумно, как стекающие капли воды. Их тёмная, пропитанная воском одежда не шуршала. Лица были вымазаны смесью сажи и грязи. Они стали двумя призраками, плывущими в молочной мгле.

Дзюнъэй шёл первым, каждый его шаг был выверен, вес тела переносился плавно, с внешней стороны стопы на внутреннюю, чтобы не хрустнула ни одна веточка. Он не смотрел на старика-самурая, он чувствовал его, как чувствуют спиной жар костра. Они миновали первую спящую фигуру, потом вторую. Воздух между ними и «совой» сгустился, стал упругим, как натянутая тетива.

Именно в этот момент один из молодых самураев во сне громко крякнул и перевернулся на другой бок, его рука упала на металлическую тасу с водой с глухим, звенящим ударом.

Старик у костра мгновенно открыл глаза. Его взгляд, острый и ясный, без намёка на сон, метнулся прямо в сторону шума.

Акари замерла в полушаге, её тело напряглось для прыжка, пальцы сжали рукоять короткого клинка-танто. Дзюнъэй же не остановился. Он продолжил движение, абсолютно естественное, плавное и… неуклюжее. Он наклонился, поднял с земли пустой деревянный чайник, который валялся тут же, и, слегка пошатываясь, словно слуга, разбуженный посреди ночи для поручения, сделал несколько шагов к большому котлу с водой на краю лагеря.

Старик-самурай скользнул по нему взглядом. Увидел сгорбленную фигуру, несущую чайник. Ещё один слуга. Ничего интересного. Его взгляд вернулся к перевернувшемуся молодому самураю, и на его лице появилась гримаса презрения. Он буркнул что-то себе под нос и снова прикрыл глаза, продолжая свой караул.

Дзюнъэй, не оборачиваясь, почувствовал, как напряжение позади него сменилось на немое изумление. Он поставил чайник на землю и скользнул дальше, к палатке. Его сердце билось ровно и спокойно. Страх был роскошью, которую ниндзя позволить себе не мог.

Через мгновение они были у штандарта. Акари, всё ещё под впечатлением от его игры, достала тонкую кисть и склянку с синими чернилами. Дзюнъэй встал на стражу, растворившись в тени от палатки.

Он наблюдал за лагерем, за спящими воинами, за тлеющими углями костров, за старым самураем, который на самом деле был не совой, а сторожевой собакой, и которого они только что провели.

«Наставники правы, — пронеслось у него в голове. — Мы всего лишь тени». Но впервые он подумал об этом не с покорностью, а с лёгкой, едва уловимой улыбкой где-то глубоко внутри. Тень невидима. Но именно тень может проникнуть куда угодно.

Сзади послышался едва уловимый звук — Акари закупорила склянку. Дело было сделано. Завтра утром самураи увидят на своём знамени знак клана Тенистой Реки и поймут, что смерть побывала у них в гостях и не сочла их достойными даже клинка.

Она была всего лишь тенью. Но какая это была искусная тень.

Возвращение в долину Тенистой Реки всегда было похоже на растворение в ничто. Сначала густой лес, где ветви цеплялись за одежду, как назойливые руки. Потом — узкая расщелина в скале, завешанная лианами, которую не заметишь, если не знаешь, что искать. Они протиснулись внутрь, и мир снаружи перестал существовать.

Туман сменился прохладной, влажной темнотой пещеры. Воздух пах мхом, сырой землёй и дымком тлеющих углей. Они шли по узкому, естественному тоннелю, где с потолка то и дело падали тяжёлые капли воды, отсчитывая ритм их беззвучных шагов.

— Никогда не пойму, зачем нужно было селиться в глотке у горного тролля, — проворчала Акари, отряхивая с плеча очередную холодную каплю. — Можно было найти и долину поуютнее. С цветочками и ручейком.

— Ручейки привлекают внимание, — невозмутимо ответил Дзюнъэй. — А цветочки вытаптывают любопытные крестьяне. Здесь нас не найдут. Даже если будут искать.

— Меня бы не нашли, даже если бы я жила в особняке с сакурой у входа, — парировала Акари, но в её голосе присутствовало неохотное согласие.

Тоннель расширился, и они вышли на уступ, с которого открывался вид на саму долину. Это было похоже на гигантский колодец, пробитый в толще гор. Клочок неба далеко наверху был бледным и далёким. По стенам колодца, словно ласточкины гнёзда, лепились деревянные постройки, соединённые шаткими на вид мостками и верёвочными лестницами. Внизу, в самом центре, темнела вода подземного озера, и из него вытекала та самая речка, что дала клану имя. Она была узкой, быстрой и чёрной, как нефрит.

Воздух гудел от тихой, размеренной деятельности. Где-то постукивал молоток, подгоняя доски. Кто-то точил металл о точильный камень, и скрежет отдавался эхом. Дети, ловкие, как ящерицы, бегали по канатам, натянутым между скал, отрабатывая равновесие. Никто не кричал, не смеялся громко. Это был улей, где каждый знал свою работу.

— Наконец-то, — выдохнула Акари, и в её голосе впервые прозвучала усталость. — Дом. Пахнет сыростью, потными ногами и неуважением к личной гигиене. Родной запах.

Они спустились вниз по верёвочной лестнице, которая под ногами Дзюнъэя даже не качнулась. Их заметили. На них смотрели с любопытством, но без удивления. Возвращение с задания было обыденностью. Старший по оружию, сутулый мужчина с лицом, изборождённым шрамом, кивнул им, продолжая наматывать тетиву на новый лук. Пожилая женщина, учитель ядов, мельком взглянула на их руки — чисты ли, не дрожат ли — и удовлетворённо хмыкнула.

Их путь лежал к самой большой из пещер, вход в которую был завешен плотным полотнищем из конопли. У входа сидели двое подростков и чистили коренья для ужина.

— Ну что, «Тени», — один из них, щуплый паренёк с взъерошенными волосами, ухмыльнулся, — украли у самураев их гордость? Или они вас даже не заметили?

— Они заметили, Кэнта, — невозмутимо ответил Дзюнъэй. — Особенно один. Он даже предложил нам выпить сакэ и обсудить погоду. Но мы были вежливы и отказались.

Парень замер с корнем в руке, не понимая, шутит ли он. Акари фыркнула.

— Не морочь ему голову, Дзюн. Он её и так перенапрягает, чистя эти коренья. Знамя помечено. Всё по плану. Теперь доложиться Оябуну и, наконец, отмыться от этого тумана. От меня пахнет, как от мокрой собаки.

Она откинула полог и шагнула внутрь. Дзюнъэй последовал за ней.

Пещера Оябуна была просторной, но аскетичной. Горело несколько масляных ламп, отбрасывающих прыгающие тени на стены, испещрённые картами и схемами. В воздухе витал запах старой бумаги, сушёных трав и некой неуловимой тяжести — запах власти.

Мудзюн, глава клана, сидел на простой циновке перед низким столиком. Он был не стар и не молод. Его возраст был стёрт, как монета, долго бывшая в обращении. Его лицо было непроницаемым, словно высеченным из камня. Он не смотрел на них, а изучал свиток, испещрённый столбцами иероглифов.

Они остановились в почтительном расстоянии и молча ждали. Принцип был простым: спешка и нетерпение — признаки слабости ума.

Прошло несколько минут. Только шелест переворачиваемого свитка нарушал тишину.

Наконец Мудзюн поднял на них глаза. Его взгляд был плоским, оценивающим, лишённым всякой теплоты.

— Доклад, — произнёс он одним словом. Его голос был низким и слегка хриплым, как скрип несмазанной двери.

Акари сделала шаг вперёд и чётко, без эмоций, изложила суть: проникновение, расположение лагеря, их наблюдения, успешное выполнение задачи. Она говорила как солдат.

Мудзюн слушал, не перебивая. Когда она закончила, его взгляд перешёл на Дзюнъэя.

— Твоё дополнение?

— Старший самурай, инструктор, — сказал Дзюнъэй. — Опытный. Остальные — молодые, необстрелянные, дисциплина хромает. Лагерь уязвим с севера, склон там пологий, а часовые ленятся туда подниматься. Если бы целью было нападение, а не метка, это был бы слабый участок.

Мудзюн медленно кивнул. Кажется, это было то, что он хотел услышать.

— Хорошо, — произнёс он. — Задание выполнено. Вы доказали, что можете быть полезны. С сегодняшнего дня вы — полноправные члены клана Тенистой Реки. Вы — больше не ученики. Вы — тени. Помните: тень не имеет имени. Не имеет лица. Не имеет воли. Она существует только тогда, когда есть свет, который её отбрасывает. Этим светом является воля клана. Ваша честь — в вашей полезности. Ваша жизнь принадлежит клану.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание.

— Ваша первая настоящая миссия начнётся завтра. А сегодня… — он слегка повёл рукой, — идите. Ешьте. Отдыхайте. Завтра иллюзии обычной жизни закончатся.

Они поклонились и вышли из пещеры в наступающие сумерки долины.

— «Тень не имеет воли», — передразнила шёпотом Акари, как только они вышли. — Какой бред. У моей тени явно более независимый характер, чем у иных самураев. И осанка лучше.

Дзюнъэй не ответил. Он смотрел на тёмную воду реки, на отблески огней в «ласточкиных гнёздах», на людей, которые были его единственной семьёй.

— Он прав, — тихо сказал он. — Без клана мы никто. Просто два подростка в лесу.

— Без клана мы были бы двумя подростками, которые могли бы пойти в город и стать, не знаю, пекарями, — парировала Акари. — И пахли бы булочками, а не потом и влажной землёй. Идиотская мечта, конечно, — она вздохнула, — но иногда я думаю о тёплых булочках.

Она ткнула его локтем в бок.

— Ладно, Тень без осанки. Пошли есть нашу похлёбку из кореньев и сушёной рыбы. Надеюсь, Кэнта хоть помыл руки, пока их чистил.

Дзюнъэй улыбнулся, глядя на её удаляющуюся спину. Она была права. Пахнущая булочками жизнь была не для них. Их мир был здесь, в этой скрытой долине, в этом колодце из камня и тишины. Мир теней, запахов сырости и… тёплой похлёбки. Пока что этого было достаточно.

Утро в долине Тенистой Реки начиналось не с пения птиц, а с отрывистого, резкого звука деревянной колотушки о деревянную же плаху. Ток-ток-ток. Не спеша, но неумолимо. Симфония дисциплины.

Дзюнъэй уже был на ногах. Сон для ниндзя был не отдыхом, а ещё одним упражнением в контроле — умении проснуться за мгновение до сигнала, в абсолютной тишине, не показав ни единого признака жизни. Он сидел на циновке, перебирая, чистя и снова собирая свои сюрикэны. Ритуал, успокаивающий ум перед бурей дня.

Дверь его крошечной каморки, отгороженной от общего тоннеля простой занавеской, отдернулась. На пороге стояла Акари, уже одетая и явно чем-то возбуждённая.

— Ты всё ещё возишься со своими метательными звёздочками? — спросила она, презрительно фыркнув. — Я уже сходила на стрельбище, отточила три клинка и узнала наше задание.

— И умудрилась разбудить пол-долины, судя по тому, как ты топаешь, — не отрывая глаз от работы, заметил Дзюнъэй. — У самураев есть поговорка: «Спешащий человек роет себе могилу ножом для масла».

— А у ниндзя есть поговорка: «Медлящий человек проигрывает спешащему», — парировала она. — Так что прекращай ласкать этот кусок металла и слушай.

Она присела на корточки перед ним, её глаза горели.

— Нас нанимает не какой-то даймё. Нас нанимает его казначей, толстый торгаш по имени Дзэн. Нужно выкрасть его дочь. Сегодня же.

Дзюнъэй поднял бровь.

— Выкрасть? Зачем казначею похищать собственную дочь?

— Потому что он ей не казначей, а её отец, глупец, — терпеливо, словно объясняя ребёнку, сказала Акари. — Он проиграл хозяину одного из самых зловонных публичных домов в городе, а ее оставил как залог. А теперь, когда срок выплаты подошёл, он передумал. Но вместо того чтобы выкупить, он платит нам, чтобы мы «украли» её обратно, а хозяину заведения оставили пару монет и намёк, что это работа конкурентов. Дешёво и сердито.

Лицо Дзюнъэя оставалось невозмутимым, но внутри что-то ёкнуло. Это было… грязно.

— И Оябун согласился?

— Оябун соглашается на всё, что пахнет серебром, — усмехнулась Акари. — Особенно если это легко. А это легко. Девчонка, говорят, худая как щепка, охрана у публичного дома — пара подвыпивших головорезов с затупленными мечами. Проще, чем у самураям знамя испачкать.

Она встала.

— Так что одевайся. Мы выдвигаемся через час. Наше первое настоящее дело! — В её голосе звучала неподдельная радость охотницы, почуявшей лёгкую добычу.

Город у подножья их гор был шумным, вонючим и полным жизни. Рынок гудел, как растревоженный улей. Торговцы зазывали покупателей, запахи жареной рыбы, специй, пота и нечистот смешивались в одну густую, одуряющую атмосферу. Идеальная среда для того, чтобы раствориться.

Они были уже не ниндзя, а двумя подростками в справной городской одежде. Акари шаркала босыми ногами по пыльной мостовой, а Дзюнъэй шёл позади, сгорбившись и уставившись в землю.

— Видишь? — Акари кивнула на двухэтажный дом с кричаще-красными фонарями у входа, откуда доносились фальшивые смех и звуки сямисэна. — «Цветущая Ива». Охрана именно там, у входа. Ротозеи, как мы и думали.

— Слишком очевидно, — тихо возразил Дзюнъэй, его глаза скользили по окнам второго этажа, по задним переулкам. — Лезть в лоб — глупо. Давай найдём задний ход. Для мусора, для поставщиков.

— Задний ход? — Акари посмотрела на него, как на сумасшедшего. — Дзюн, у нас есть идеальный план. Я отвлекаю этих двух болванов, притворяясь потерянной девочкой… или кем-то ещё. Ты в это время проскальзываешь внутрь, находишь девицу, и мы уносим её через крышу. Быстро, чисто, профессионально.

— А если «девица» не захочет уходить? — спросил Дзюнъэй.

— Что? — Акари нахмурилась.

— Мы не знаем, что у неё на уме. Может, отец не проиграл, а продал её, потому что она ему надоела. А может, здесь ей нравится больше, чем в доме скупого родителя. Мы же не выясняли.

— Наше дело — не выяснять, а выполнять, — её голос стал жёстким. — Приказ есть приказ. Тень не имеет…

— …воли, да, я помню, — закончил за неё Дзюнъэй. Но впервые эти слова звучали для него горько.

В итоге они сделали по плану Акари. Сработало это… и не сработало.

Акари и правда отвлекла охрану. Дзюнъэй прошел внутрь с видом завсегдатая, которому не нужно ничего объяснять или показывать. На него не обратили внимания. Это сложно сделать, когда рядом находится странная девица, которая размахивает руками так, что их едва видно, утирает слезы и громким визгливым голосом, прерывая предложения на полуслове и начиная другие, пытается то ли что-то доказать, то ли что-то спросить со скоростью под двадцать слов в секунду.

Интерьер «Цветущей Ивы» был таким же аляпистым, как и её фасад: дешёвый шёлк, потёртые ковры, запахи дешёвых духов и чего-то кислого, скрываемого аромомаслами. Из-за дверей доносились приглушённые смешки, шёпот и звуки сямисэна.

Он замер в тени, позволяя глазам привыкнуть к полумраку. План был прост: найти самую дальнюю, тихую комнату — именно там скорее всего держали новую «невольницу», чтобы отгородить от глаз и дать «привыкнуть». Он двинулся по коридору. Услышав шаги, изобразил посетителя с настроением «убью первого, кого увижу». Мимо прошла служанка с подносом, полным пустых чашек для сакэ. Он уловил обрывок её бормотания: «…и эту новенькую, Киёми, наверх определили, в старую кладовку… как будто у нас свободных помещений полно…»

Киёми. Наверх. Этого было достаточно. Но были и сомнения. Уж очень вовремя служанка об этом говорить взялась.

Он нашёл узкую, почти незаметную лестницу для прислуги, ведущую на второй этаж. Здесь было ещё тише и грязнее. Двери были плотно закрыты. Он шёл, прислушиваясь к звукам из-за каждой. Где-то храпели. Где-то плакали. У последней двери в конце коридора не было звуков вовсе. Только едва уловимое прерывистое дыхание и запах слез. На двери висел грубый засов снаружи.

Отодвинув засов, он приоткрыл дверь и скользнул внутрь. Комната и правда была похожа на кладовку. В воздухе пахло пылью и затхлостью. На единственной циновке сидела девушка. Совсем юная, в простом, но дорогом кимоно, которое теперь было испачкано. Её плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.

— Я не причиню тебе вреда, — прошептал Дзюнъэй, — Меня прислал твой отец. Мы должны уйти. Сейчас же.

На её лице мелькнула надежда, тут же погашенная страхом. Она испуганно мотнула головой в сторону двери.

— Он… он придёт? Хозяин?

— Он ничего не узнает. Мы будем как тени.

Она кивнула, слёзы снова покатились по её щекам, но теперь это были слёзы облегчения. Она была готова.

Их побег через окно и на крышу прошёл почти бесшумно. Они уже собирались спускаться в переулок, где их ждала Акари, когда Дзюнъэй замер, удерживая девушку за руку. Снизу, из-за угла, послышались голоса. Мужской, настойчивый и бархатный, и женский, сдавленный и взволнованный, но не испуганный.

— …не надо было рисковать, дурочка! Твой отец с ума сйдёт!

— Я не могла иначе! Ты же обещал поговорить с ним, объяснить всё…

— Обещал. Но не с помощью такого театра! Ладно, сейчас не время. Пойдём, спрячем тебя, пока всё не утрясётся.

Дзюнъэй осторожно заглянул за край крыши. В переулок вышли двое. Грузный, богато одетый мужчина с хитрым, но сейчас озабоченным лицом — хозяин заведения. И молодая женщина, прижимающаяся к его руке. Её лицо было скрыто в тенях, но по дорогому крою её скромного платья, по самой её осанке было ясно — это была та самая дочь казначея. Та, которую они только что «спасли» из комнаты — служанка. Они похитили не ту девушку.

Он резко развернулся к своей спутнице. Та смотрела на него с растущим ужасом, начав что-то понимать.

— Ты… ты не от моего отца? — выдохнула она.

Времени не было. Сейчас её паника всё испортит.

— Молчи, — его приказ прозвучал тихо, но с такой железной интонацией, что она тут же замолчала, застыв в оцепенении. — Я не причиню тебе зла. Но ты должна сделать немедленно так, как я скажу. Иначе нам всем конец. Понятно?

Она беззвучно кивнула, глаза стали совсем круглыми.

Дзюнъэй свистнул, подражая крику ночной птицы — условный знак для Акари. Через мгновение её голова показалась над карнизом крыши.

— В чём дело? — её шёпот был резким.

— План «Б». Немедленно, — отрезал Дзюнъэй. — Уводи её. Сиди с ней в повозке. Жди меня. Тишина и скорость.

Акари, увидев его лицо, не стала спрашивать лишнего. Она лишь кивнула, схватила перепуганную служанку под руку и буквально потащила её обратно вглубь крыш, растворяясь в темноте.

Сердце Дзюнъэя колотилось. Он остался один. Его настоящая цель была внизу. Он видел, как хозяин заведения повёл настоящую Киёми к чёрному ходу своего же публичного дома. Они направляются внутрь.

Нужно было действовать сейчас, пока они не ушли в глубину здания. Мысль работала молниеносно. Он не мог напасть на них в переулке — шум привлёк бы внимание. Но он мог опередить их.

Он перепрыгнул на соседнюю крышу, спустился по водосточному жёлобу и приземлился в тени, прямо у чёрного входа. Дверь была не заперта. Он скользнул внутрь, в узкий, тёмный коридор, пахнущий помоями и мышами. И замер.

Через полминуты дверь открылась. В проёме показалась фигура хозяина.

— …проходи, моя дорогая, тут грязно, но…

Он не успел договорить. Чья-то рука зажала ему рот, а острая игла коснулась шеи под самым ухом.

— Один звук, и твой мозг не успеет его осознать, — прошептал Дзюнъэй прямо в ухо ошеломлённому мужчине. Стилет был переброшен в левую руку, кончик уперся в шею под подбородком. Его освободившаяся рука схватила за запястье девушку, втащив её внутрь и не давая ей убежать. — Мы уходим. Если ты хочешь, чтобы она осталась жива, ты останешься здесь и будешь вести себя тихо. Кивни, если понял.

Глаза хозяина были полены ужаса и бессильной ярости, но он кивнул. Дзюнъэй отвёл стилет и толкнул мужчину вглубь коридора, а сам вышел на улицу, не выпуская из цепких пальцев запястье настоящей Киёми, которая вся дрожала, слишком напуганная, чтобы даже плакать.

Через две минуты они уже были в том самом переулке, где их ждала повозка, присланная «заказчиком». Дзюнъэй втолкнул туда Киёми. Его работа была выполнена. Теперь пусть сам отец разбирается с этим некрасивым делом.

Он подумал еще раз об этом задании. Он только что похитил двух человек вместо одного. Он выполнил приказ. Но на душе было тяжело и грязно. Это была не победа. Это была ещё одна тень, которую он был вынужден отбросить.