Шепот тени

Глава 9

Власть держится не только на мечах, но и на слухах. Такэда Сингэн понимал это лучше многих. Пока Дзюнъэй сеял семена сомнения в приграничных городках Уэсуги, сам «Тигр Каи» готовился удобрить почву для этих семян в собственном лагере. Его цель была двойной: во-первых, подтвердить свою репутацию стратега, прекрасно справляющегося с возникающими трудностями, а во-вторых — и это главное — создать неоспоримую легенду, что некоторые проблемы помогает решить предательство высокопоставленного советника врага.

Он выбрал для своего спектакля Зал Совета. Двери были нарочито приоткрыты, а его голос, обычно ровный и властный, на этот раз гремел, срывался на крик, заставляя дежурных служак за дверями замирать и жадно ловить каждое слово.

— Опять! — грохотал Такэда, швыряя на пол свиток с донесением о проваленной операции по перехвату обоза. — Они были готовы! Их было вдвое меньше, а наши люди попали в засаду! Словно кто-то шепнул им на ухо о месте и времени!

Он прошёлся по залу, его взгляд, горящий холодным гневом, скользил по потухшим лицам генералов.

— Это не случайность! Это не слепая удача Уэсуги! Это — предательство! Кто-то в его стане работает на меня? Нет! Гораздо хуже! Кто-то в его стане работает со мной против него! И этот кто-то снабжает меня информацией, которая оказывается ловушкой! Он заставляет меня посылать людей на убой!

Он сделал эффектную паузу, давая ужасу от этой мысли проникнуть в сознание присутствующих.

— Он не предатель своего господина. Он — двойной игрок. Он втирается в моё доверие, подбрасывая мне крохи правды, чтобы затем накормить смертельной ложью! И я знаю его имя! — Такэда с силой ударил кулаком по столу. — Фудзита! Советник Уэсуги! Всё это время он вёл свою игру!

В зале повисло изумлённое молчание. Генералы переглядывались. Версия была блестящей: она объясняла и прошлые успехи Такэды (Фудзита поставлял ему информацию), и недавние неудачи (Фудзита начал подбрасывать дезу). Это льстило их самолюбию — оказалось, их бил не военный гений Уэсуги, а коварный предатель.

— Но у нас есть ответный ход, — понизив голос, продолжил Такэда, и это заставило всех невольно податься вперёд. — Мы годами выявляли мелких шпионов Уэсуги в нашем тылу. Двое из них, те, что работали на снабжении, были как раз на связи с агентом Фудзиты здесь, в Каи. Они — нити, ведущие к нему. Но теперь Фудзита, чувствуя, что его игра раскрыта, решил их ликвидировать. Он подставил их, чтобы замести следы и сохранить себя. Наша контрразведка вычислила их по наводке, которую он же, Фудзита, и подбросил!

Логика была извращённой, но железной. Фудзита выглядел не героем, подставившим шпионов Такэды, а подлецом, подставившим своих же шпионов, чтобы спасти свою шкуру.

— Арестовать их! — скомандовал Такэда. — Публичная казнь. И я хочу, чтобы до Уэсуги дошло, почему они умерли. Чтобы он понял, что его правая рука режет его же пальцы!

Казнь на площади была обставлена с холодной, расчётливой жестокостью. Двух несчастных мелких шпионов, которых годами кормили незначительной дезинформацией, привели к плахе. Такэда не стал лично обращаться к толпе. Вместо этого его начальник охраны зачитал приговор, в котором ясно и недвусмысленно говорилось: эти люди были раскрыты и приговорены к смерти благодаря «уликам, невольным образом предоставленным предателем Фудзитой, который стремился замести следы своих собственных преступлений перед своим законным господином, даймё Уэсуги».

Юмор, чёрный и циничный, заключался в реакции одного из приговорённых. Услышав эту витиеватую формулировку, он перестал дрожать и с искренним недоумением в голосе спросил у палача:

— Погоди… Так я что, получается, умер за родину или как? Я уже запутался.

Палач, человек неглупый, мрачно хмыкнул и ответил уже только ему:

— Ты умираешь, чтобы какой-то важный господин поверил в сказку. Довольствуйся этим.

— А, ну тогда ладно, — с какой-то даже облегчённой покорностью вздохнул шпион и подставил шею.

Слух полетел быстрее птицы. «Тигр Каи казнил шпионов Уэсуги, которых подставил и выдал его же собственный советник Фудзита, чтобы скрыть свою измену!» Это была идеальная деза. Она не оставляла Фудзите ни малейшего шанса на оправдание. В глазах Уэсуги его советник был не героем, наносящим удар по врагу, а гнусным предателем, жертвующими своими же людьми.

Прошло несколько дней с момента казни «шпионов» и запуска слухов. В замке Каи царила атмосфера выжидания, густая и тягучая, как летний воздух перед грозой. Дзюнъэй, вернувшийся из своей «миссии» в землях Уэсуги, снова занял свою привычную позу молчаливого комусо в углу кабинета Такэды. Но на этот раз его неподвижность была иной — не скрывающей нервозность, а наполненной глубочайшей концентрацией. Он мысленно прокручивал каждый свой шаг, каждую брошенную фразу, ища изъяны.

Молчание нарушил вошедший адъютант. Он молча положил перед Такэдой тонкий, узкий свиток — донесение от лазутчиков из лагеря Уэсуги. Такэда развернул его, пробежался глазами по строке. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но Дзюнъэй, научившийся читать малейшие нюансы его энергии, почувствовал — волна удовлетворения.

— Уэсуги Кэнсин, — произнёс Такэда ровным, констатирующим факты голосом, откладывая свиток, — отстранил советника Фудзиту от всех дел. Его посадили под домашний арест в его же собственном поместье. Охрану утроили. Никто не входит, никто не выходит.

Дзюнъэй под корзиной тэнгая медленно выдохнул. Первая часть плана сработала.

— Настроения в его стане, — продолжил Такэда, и в его голосе послышались едва уловимые нотки стратега, оценивающего эффект от удара, — подавленные. Генералы ропщут, солдаты в смятении. Одни требуют немедленной казни Фудзиты, другие боятся, что под подозрение попадут они сами. Царит неразбериха. Идеальная питательная среда для нашего следующего шага.

Он поднялся и подошёл к большой карте, висевшей на стене.

— Теперь, — сказал он, обращаясь скорее к самому себе, но позволяя Дзюнъэю слышать, — мы должны сыграть на его гордости. На его чести. И на его неизбежном страхе быть обманутым.

Он повернулся к Дзюнъэю, и его глаза блестели холодным интеллектом.

— Я направлю к Уэсуги парламентёров с предложением о перемирии. Но не просто перемирии. Я предложу ему условия, настолько выгодные, что любой другой даймё схватился бы за них обеими руками. Я откажусь от спорных приграничных земель, которые мы оспаривали десятилетиями. Предложу совместный контроль над торговым путём через перевал Дзао. По сути, я предложу ему бескровную победу.

Дзюнъэй слушал, зачарованный. Грандиозность замысла поражала.

— Его гордость воина, — объяснял Такэда, — не позволит ему сразу принять эту «подачку». Он заподозрит ловушку. И его разум, отравленный нашими умелыми намёками, немедленно предложит ему единственно логичное объяснение: эти условия основаны на информации, которую я получил от Фудзиты. Он решит, что я знаю через Фудзиту о каких-то его скрытых слабостях, о надвигающемся голоде, о проблемах с лояльностью вассалов, и потому предлагаю перемирие сейчас, пока он уязвим. Он подумает, что Фудзита продал мне не только тактические секреты, но и стратегические. Это окончательно добьёт его доверие к советнику. Он либо в ярости казнит Фудзиту сразу, либо, что более вероятно, отвергнет мои условия и погрузится в пучину паранойи, пытаясь найти несуществующие бреши в своей обороне.

В кабинете повисла тишина. Дзюнъэй осознавал всю изощрённость этого плана. Они атаковали не мечами, а самой природой подозрения.

Внезапно Такэда отошёл от карты и вернулся к столику для го.

— Подойди, отец, — сказал он, нарушая протокол. — Сыграем ещё одну партию. Мне нужно упорядочить мысли.

Дзюнъэй, после мгновения колебания, поднялся и опустился на циновку напротив даймё. Он взял чашу с чёрными камнями. На этот раз он не стал ставить камень в центр. Он долго «всматривался» в доску через плетёные щели тэнгая, а затем уверенно положил чёрный камень в самый угол доски, в пункт «1–1» — один из самых нестандартных и редко используемых первых ходов, демонстрирующий не глупость, а полное игнорирование общепринятых правил.

Такэда замер с камнем в руке. Он посмотрел на угол доски, затем на непроницаемую корзину своего визави. На его скулах заплясали жёсткие мышцы, сдерживая улыбку.

— Хосидзима, — позвал он адъютанта, не отрывая глаз от доски.

— Господин?

— Приготовь всё необходимое для отправки парламентёров к Уэсуги Кэнсину. И проследи, чтобы условия перемирия были… исключительно щедрыми.

— Слушаюсь, господин.

Адъютант удалился. Такэда наконец поставил свой белый камень, начиная классическое развитие. Он поднял взгляд на Дзюнъэя, и в его глазах читалось нечто, похожее на уважаемое недоумение.

— Прогресс, — произнёс он наконец, и в его голосе звучала лёгкая, почти что отеческая усмешка. — В прошлый раз — центр. Теперь — глухой угол. В следующий раз, боюсь, ты начнёшь партию с камня, положенного на пол под столом. Ты либо абсолютный профан, отец, либо гений, играющий в игру, правила которой мне ещё только предстоит понять.

«Правила только что изменились, господин, — подумал Дзюнъэй, делая следующий ход. — И мы меняем их вместе». Он молчал, но его поза, его уверенность говорили сами за себя. Они вели свою партию на доске, размером в целую страну. И похоже, они были к этому готовы.

Воздух в Долине Тенистой Реки был вечно прохладным и влажным, пропахшим сыростью камня, дымом очагов и горьковатым ароматом целебных и ядовитых трав. Но в тот день в пещере Оябуна Мудзюна витал иной, леденящий дух запах — запах тихого, абсолютного гнева.

Старый вождь клана Кагэкава сидел на своем простом соломенном татами, неподвижный, как скала, вокруг которой бьются волны. Перед ним на низком столе лежал крошечный, свернутый в трубочку кусочек рисовой бумаги. Донесение от Акари. Он прочёл его уже три раза. С каждым прочтением морщины на его лице, обычно напоминавшие топографическую карту местности, становились всё глубже и суровее.

В пещере царила тишина, нарушаемая лишь мерным падением капель воды где-то в темноте и тихим, хриплым дыханием самого Мудзюна. Рядом, скрестив руки на груди, стояла старая О-Судзу, его тень и советник. Она видела, как белеют костяшки его пальцев, сжимающих край стола.

— Инструмент, — наконец прошипел Мудзюн, и его голос, тихий и скрипучий, словно ржавая дверь в заброшенном храме, был страшнее любого крика. — Инструмент сломался.

Он медленно поднял взгляд, и его чёрные, словно две маслины, глаза были лишены всякого выражения, кроме холодной, безжизненной ярости.

— Он не просто сломался. Он обратил своё лезвие против руки, что его держала. Он забыл, что он — тень. А тень, возжелавшая самостоятельности, становится лишь помехой. Пятном грязи на чистом полотне. Его нужно утилизировать. И того, кого он вздумал защищать, заодно. Чтобы другие тени не забывали своего места.

О-Судзу молча кивнула. Она давно перестала удивляться жестокости своего повелителя. Для него весь мир был набором инструментов, и сломанный молоток заслуживал лишь кузнечного горна.

— Кумао, — позвал Мудзюн, не повышая голоса.

Из тени в глубине пещеры вышел человек. Он был невысокого роста, но невероятно широк в плечах, его движения были плавными и экономными, словно движения медведя — отсюда и его прозвище. Его лицо, изборождённое старыми шрамами, было непроницаемым. Он не кланялся, лишь остановился перед Оябуном, выражая почтение самим своим вниманием.

— Ты слышал? — спросил Мудзюн.

Кумао кивнул одним коротким, точным движением головы.

— Дзюнъэй стал осквернённым клинком. Он в Каи. Он защищает Тигра. Твоя задача — найти его, сломать и выбросить. И перерезать горло тому, кого он защищает. Возьми группу. Акари будет твоим проводником и правой рукой. Её ярость… полезна в данном случае.

В этот момент в пещеру вошла сама Акари. Она выглядела так, будто не спала несколько дней. Её глаза горели лихорадочным блеском, а губы были сжаты в тонкую белую полоску. На её обычно безупречном обмундировании была пыль и следы быстрого, утомительного пути.

— Он предал нас, — выдохнула она, и её голос дрожал от ненависти. — Он говорил с ним. Он предупредил его. Он… он отпустил меня. Словно я была жалкой мухой, которую недостойно даже прихлопнуть.

Мудзюн холодно посмотрел на неё.

— Его сентиментальность — его слабость. Твоя ярость — твоё оружие. Но ярость должна быть холодной, девочка. Как лезвие. Ты пойдёшь с Кумао. Ты знаешь его манеру мыслить. Ты приведёшь их к нему.

Акари резко кивнула, её глаза блестели уже не только от гнева, но и от жажды мести.

— Экипировку получите у О-Судзу, — добавил Мудзюн, обращаясь к Кумао. — Возьмите всё, что может понадобиться. Особое внимание — ядам. Не для быстрой смерти. Для… убеждения. Если он захочет поговорить перед тем, как уйти.

О-Судзу, услышав это, беззвучно скалится, обнажая дёсны, почти лишённые зубов.

— Для него у меня припасён особый микс, — проскрипела она. — «Танцующие кости». Вызывает ощущение, будто всё нутро пытается вывернуться наизнанку через горло. Очень… убедительно.

Пока О-Судзу копошилась в своих склянках, подбирая «подарок» для бывшего ученика, Кумао, не меняясь в лице, изрёк свою первую и единственную фразу за всю встречу. Его голос был низким и глухим, словно доносящимся из-под земли:

— Будет сложно. Он знает все наши приёмы.

Мудзюн посмотрел на него ледяным взглядом и ответил с убийственной простотой:

— Тогда придумай новые. Или сделай так, чтобы его знания ему не помогли. Он — тень. Ты — тень. Победит та, что темнее.

Кумао снова кивнул, на этот раз с едва уловимым пониманием в глазах. Он развернулся и бесшумно вышел из пещеры, чтобы собрать свою команду. Акари последовала за ним, её фигура выражала готовность к убийству.

Мудзюн остался один с О-Судзу. Он снова взглянул на донесение.

— Жаль, — тихо произнёс он, и в его голосе впервые прозвучала не ярость, а нечто иное — досада мастера на испорченный редкий материал. — Он был одним из лучших моих инструментов.

— Заточим новый, — буркнула О-Судзу, закупоривая склянку с ядом.

— Нет, — покачал головой Мудзюн. — Такие не точатся. Такие… рождаются. А потом ломаются. Или ломают других.

Ночь над замком Каи была безлунной и неестественно тихой. Даже сверчки, казалось, притихли, чувствуя приближение теней. Дзюнъэй не спал. Он стоял в самой тёмной части сада, слившись со стволом старого кедра, и чувствовал их приближение. Это было сродни шестому чувству — лёгкое покалывание на коже, едва уловимое изменение давления воздуха. Они пришли. Его бывшие братья и сёстры по клану.

Он знал их методы как свои пять пальцев. Главные ворота? Стены? Для ниндзя Кагэкава это было слишком просто, слишком очевидно. Их путь лежал через уязвимости — те, что невидимы глазу стражи. Он предугадал три наиболее вероятных маршрута: система стоков дождевой воды, вентиляционные шахты, ведущие в кухонные помещения, и по старой, полуразрушенной стене со стороны скалы.

И для каждого пути он приготовил… гостеприимный приём.