Шепот тени

Глава 2

Сон был для ниндзя роскошью, а не необходимостью. Тело должно было отдыхать урывками, сознание — всегда оставаться настороженным. Поэтому когда первый луч солнца, далёкий и бледный, едва коснулся края неба над их колодцем-долиной, резкий стук деревянной колотушки о плаху вырвал Дзюнъэя из короткого, но глубокого забытья. Ток-ток-ток. Неумолимо, как сердцебиение самой горы.

Он был уже одет. Лежал с открытыми глазами, слушая, как долина просыпается: сонное бормотание, шелест циновок, удалённый звон металла. Он поднялся легко и беззвучно.

Акари уже ждала его у входа в главный тренировочный зал — просторную пещеру, где с потолка свисали верёвочные лестницы, канаты, а стены были испещрены зацепками для пальцев.

— Выглядишь свежим, как вымоченная в рисовой водке селёдка, — оценила она его внешний вид, зевая во весь рот.

— А ты сияешь, как отполированный сюрикэн, — парировал Дзюнъэй. — Особенно глаза. Прямо два прекрасных кровавых восхода.

Она фыркнула, но улыбнулась. Утро начиналось.

Их встретил инструктор Сота, мужчина, чьё тело состояло из одних сухожилий и злобы. Его лицо никогда не выражало ничего, кроме хронического разочарования.

— Поздно, — бросил он им, хотя они стояли перед ним раньше условленного времени. — Река ждёт.

«Река» — это не метафора. Это был ледяной поток, вытекавший из подземного озера и пересекавший всю долину. Через него были перекинуты три скользких, шатких шеста разной толщины.

— Десять подходов. На тонком, — скомандовал Сота. — С полной выкладкой.

Они надели рюкзаки, набитые мокрым песком. Акари пошла первой. Её шаги были быстрыми и чёткими, как у цапли. Она пробежала, лишь слегка пошатнувшись на середине.

Дзюнъэй ступил на шест. Холодная древесина была скользкой от влажного воздуха. Он не бежал. Он двигался мелкими, скользящими шажками, чувствуя каждое колебание шеста, перенося центр тяжести с ноги на ногу. Он был не на шесте. Он был шестом.

— Медленнее черепахи! — крикнул Сота. — Ты на прогулке?

Дзюнъэй не реагировал. Он закончил переход и спрыгнул на другой берег.

— Пятьдесят отжиманий. За промедление, — тут же последовал вердикт.

Пока они отжимались, Сота ходил вокруг и тыкал в них палкой, проверяя, прямые ли у них спины.

— Сила — для дураков-самураев! — выкрикивал он. — Техника! Скорость! Эффективность! Ты, Акари! Слишком высоко подпрыгиваешь! Тратишь энергию! Тень не прыгает. Тень скользит! Дзюнъэй! Ты дышишь слишком громко! Враги будут находить тебя по своему сопоту!

Следующим упражнением был подъём по отвесной стене с помощью верёвок с когтями-каги. Стена была мокрой и местами покрыта скользким мхом.

— Шестьдесят ударов сердца! — установил лимит Сота, доставая огромные песочные часы. — Кто не успеет — будет мыть ночные горшки за всем кланом. Неделю.

Акари рванула вперёд, яростно закидывая коготь, карабкаясь с почти безумной скоростью. Дзюнъэй действовал иначе. Он потратил драгоценные секунды, чтобы осмотреть стену, найти лучшие зацепы, и только потом начал подъём. Его движения были экономными, точными. Он не рвался, он тек вверх, как вода по трещинам.

Песок утекал. Акари, вся в ссадинах и поту, достигла вершины на последних крупинках. Дзюнъэй коснулся вершины на мгновение раньше. Он дышал ровно.

— Удовлетворительно, — буркнул Сота, и это было высшей похвалой.

После адского утра последовал не менее сложный урок. Их отвели в другую пещеру, заставленную сундуками с одеждой, париками, гримом. Здесь царила мастерица О-Цуки, женщина столь древняя и сморщенная, что, казалось, она помнила самих первых ниндзя.

— Костюм — это всего лишь кожа, — проскрипела она, и её голос звучал как шелест сухих листьев. — Вы должны надеть новую душу. Забыть, кто вы. Стать другим. Сейчас вы — два слипшихся от пота комочка грязи. Я сделаю из вас людей. Или не сделаю. Мне всё равно.

Она заставила их переодеваться снова и снова: в богатого купца, в нищего монаха, в беременную крестьянку, в старую, полуслепую торговку рыбой.

— Не хромай так, будто у тебя нога отваливается! — кричала она на Дзюнъэя, когда он изображал старого ветерана. — Это намёк на старую рану, а не танец с бубном! И перестань моргать! Твой старик уже двадцать лет как не различает день и ночь!

Акари, переодетая в легкомысленную гейшу, пыталась кокетливо поправить несуществующий волосок.

— Ты выглядишь так, будто тебя только что вытащили за волосы из рисового поля и нарядили в мешок! — язвила О-Цуки. — Изящество! Плавность! Ты не идёшь, ты плывёшь! Твои ступни не должны знать грязи!

Чтобы разрядить обстановку, Дзюнъэй решил блеснуть мастерством. Он вызвался изобразить хромого, больного проказой нищего — роль, требующую не только грима, но и полного физического перевоплощения. Он наложил грим, изогнул тело, его лицо исказила гримаса боли, а в глазах появилось пугающее, молящее выражение. Он заковылял по пещере, и даже Акари смотрела на него с долей ужаса и восхищения.

— Неплохо… — даже голос О-Цуки был почти довольным. — Но ты забываешь про звук. Твой стон слишком… актёрский. Натуральнее!

Дзюнъэй, стараясь угодить, решил добавить натурализма и, пошатнувшись, сделал неверный шаг к краю платформы, где стояли вёдра с водой для смывки грима. Он замахал руками, пытаясь удержать равновесие в образе хромого старика, что было невозможно, и с глухим всплеском рухнул на одно из вёдер.

На секунду воцарилась тишина. Поток ледяной воды окатил его с ног до головы, смывая тщательно нанесённую проказу в мутную лужу. Он сидел по пояс мокрым, с абсолютно глупым и несчастным видом.

Акари фыркнула. Потом захихикала. Потом разразилась таким громким, искренним хохотом, что к ней присоединились несколько других учеников. Даже на лице суровой О-Цуки дрогнул уголок рта.

— Выходи, болван, — сказала она без обычной язвительности. — Урок усвоен. Иногда самое лучшее перевоплощение — это быть мокрой курицей. Запомни и это.

Вечером, когда тело ныло от усталости, наступало время для умственной работы. Они сидели в большой пещере при тусклом свете масляных ламп. Пахло жжёным маслом, потом и бумагой.

Старый учитель Кайто, который, казалось, был ровесником скал, монотонным голосом читал им лекции.

— Провинция Каи, — бубнил он, тыкая указкой в висевшую на стене потрёпанную карту. — Правитель — Такэда Нобутора, отец нынешнего господина. Характер — скупой, жестокий, недальновидный. Его вассалы… — он перечислил десяток имён и титулов, — …недовольны. Запомните их гербы. Этот — три ромба. Этот — водяной поток. Перепутаете — вас ждёт быстрая и болезненная смерть. Дальше. Яды…

Он начал перечислять растения, симптомы отравления, антидоты. Голос его был ровным и усыпляющим. Глаза Дзюнъэя слипались. Рядом Акари уже незаметно клевала носом.

— …корень волчьего лыка вызывает жжение во рту, тошноту, судороги… Акари! — голос Кайто взметнулся вверх, как клинок. — Какой антидот для корня волчьего лыка?

Акари вздрогнула и села прямо.

— Э… усиленное потение и промывание желудка? — выпалила она наугад.

— Смерть, — холодно констатировал Кайто. — Ты бы умерла в страшных муках. Правильный ответ — отвар из коры ивы и рисовой воды. Дзюнъэй! Повтори симптомы отравления болиголовом!

Дзюнъэй, пойманный врасплох, замер на секунду, прокручивая в голове лекцию.

— Сухость во рту, расширенные зрачки, мышечная слабость, паралич, начинающийся с ног и поднимающийся… пока не остановится дыхание.

Кайто смерил его долгим взглядом.

— Принято. Не расслабляйся. На войне знание — это не оценка, это твоя кишка, которая остаётся на месте, а не оказывается на земле.

Урок длился ещё два часа. Когда они вышли, голова гудела от имён, дат и симптомов.

— Я ненавижу гербы, — простонала Акари, падая на циновку в своей каморке. — Ненавижу яды. Я хочу быть простым убийцей. Пришёл, воткнул клинок, ушёл. Красота.

— А если ты воткнёшь клинок вассалу под гербом из трёх ромбов, думая, что он из клана Водяного потока? — лениво поинтересовался Дзюнъэй, уже почти засыпая.

— Скажу, что это был личный конфликт, — пробормотала она в ответ. — Из-за… ну… из-за булочек. Он съел мою булочку…

Её голос оборвался, сменившись ровным дыханием. Дзюнъэй последней мыслью перед тем, как провалиться в сон, подумал, что булочка — это на удивление убедительный мотив для убийства. В этом мире.

Вечер в долине Тенистой Реки был самым мирным временем. Суровые учителя расходились по своим углам, гася лампы. Гул тренировок стихал, сменяясь тихими разговорами, шепотом воды и треском единственного на всю деревню общего костра, разожжённого в большой, защищённой от ветра пещере. Огонь был роскошью, и его берегли — не для тепла, а для света и немногочисленных радостей.

Дзюнъэй сидел на корточках поодаль от других, с наслаждением протянув к огню онемевшие за день руки. Пахло дымом, жареным на углях бататом и людьми, которые весь день провели в движении. Акари плюхнулась рядом, с громким вздохом скинув с ног потрёпанные сандалии.

— Кажется, мои ступни решили отделиться от тела и начать самостоятельную жизнь, — проворчала она, с любопытством разглядывая свои пальцы. — Им явно надоело таскать моё многоуважаемое тело по всяким крышам и шестам. Я бы их не винила.

— Предлагаешь им написать прошение Оябуну? — не поворачивая головы, поинтересовался Дзюнъэй. — «Уважаемый господин Мудзюн. Наши невыносимые страдания вынуждают нас просить об отставке…»

— …и о пожизненном обеспечении теплой обувью и массажем, — закончила Акари, хихикая. — Думаешь, он пойдёт навстречу?

— Скорее прикажет твоим стопам в качестве наказания отдраить до блеска всё оружие в арсенале. Без рук.

— Жестоко, — вздохнула она. — Но справедливо.

Она помолчала, наблюдая, как искры от костра взвиваются вверх, чтобы погаснуть в холодном ночном воздухе.

— Эй, Дзюн, — начала она неожиданно серьёзно. — А о чём ты думаешь, когда вот так сидишь и молчишь? Кажется, будто ты где-то далеко.

Дзюнъэй не ответил сразу. Он смотрел на огонь, и пламя отражалось в его тёмных глазах, разжигая в них что-то давно забытое. Его мысли унеслись далеко от этой пещеры, от запаха дыма и звуков долины. Они перенесли его в место, где пахло совсем иначе: кислым запахом гниющих отбросов, пылью и страхом. Небольшой городок на окраине владений Уэсуги. Ему было лет семь. Он не помнил своего имени. Его звали «Эй» — просто междометие, крик, чтобы привлечь внимание.

Он копошился на задворках харчевни, у большой помойной ямы, где крысы были его главными конкурентами. Его глаза, острые и быстрые, выискивали в груде объедков хоть что-то съедобное: обглоданную кость с остатками хряща, подгоревшую рисовую корочку, подгнивший фрукт. Его мир был маленьким и голодным. Его главным навыком было умение быть невидимым, растворяться в тени, когда мимо проходили взрослые, способные отшлёпать его или пнуть просто так, для смеха.

Однажды за ним погнался поварёнок с ножом для разделки рыбы. Эй украл почти целую лепёшку, оставленную по недосмотру на подоконнике. Он бежал, чувствуя, как колотится его маленькое сердце, заскакивал в узкие проходы между домами, зарывался в кучу вонючего тряпья. Он затаился, замер, слившись с мусором, и поварёнок пробежал мимо, даже не заметив его.

Когда опасность миновала, Эй выбрался, отряхиваясь. И тут он увидел Его. Незнакомца. Мужчину в простой, но чистой одежде странствующего торговца. Он стоял и смотрел на него. Не с гневом, не с отвращением. С интересом. С оценкой.

— Ловко ты это сделал, — сказал незнакомец. Его голос был спокойным, без эмоций.

Мальчик замер, сжимая в руке украденную лепёшку, готовый снова бежать.

— Не бойся. Я не заберу твой ужин. — Мужчина сделал паузу. — Ты часто так прячешься?

Эй молча кивнул.

— А если бы это был не поваренок, а самурай? С длинным-длинным мечом? Смог бы ты спрятаться и от него?

Мальчик задумался на мгновение, потом снова кивнул, уже с большей уверенностью.

— Интересно, — произнёс незнакомец. — А есть ли у тебя дом? Семья?

На этот раз последовало молчание и покачивание головой.

— Хочешь, я покажу тебе место, где тебя не будут бить? Где всегда будет еда? Где ты научишься прятаться так, что тебя не найдёт даже сам сёгун? Где тебя научат делать то, что почти никто не умеет?

Это предложение показалось мальчику самой невероятной, самой прекрасной сказкой на свете. Еда. Безопасность. Цель. Он снова кивнул, уже не раздумывая.

Незнакомец, который позже представится как Хитоси, разведчик клана Тенистой Реки, протянул руку. Не чтобы ударить, а чтобы вести. И мальчик по имени Эй взял её. Его старая жизнь закончилась в ту же секунду.

— Дзюн?! — в его ухе прозвучал голос Акари, и видение рассыпалось.

Он моргнул, снова увидев перед собой костёр и её любопытное лицо.

— Ты тут, а тебя нет. Уносишься в страну грёз? Делись, не жадничай.

— Вспоминал, как я получил своё имя, — тихо сказал Дзюнъэй.

— А, — Акари отломила кусок жареного батата и протянула ему. — Это интересно. Мне всегда было любопытно. Откуда ты? Со стороны, это видно.

— Со стороны? Что видно?

— Ну, не знаю. То, что ты всё обдумываешь. Смотришь на задание не как на приказ, а как на… доску с обливными шашками. У тех, кто родился здесь, такого нет. Для нас это просто работа. Как дышать.

Дзюнъэй взял батат. Он был тёплым и сладким.

— Меня нашли в городе. Я был никем. Без имени. Хитоси… старик Хитоси, ты его знаешь, он сейчас на покое… он дал мне всё. Еду. Кров. Имя. «Чистая Тень». Для меня клан — это всё. Это единственная семья, которая у меня есть. — Он замолчал, пережевывая пищу. — Но иногда… иногда я думаю, ради чего всё это? Мы выполняем приказы. Иногда они правильные. А иногда…

— А иногда мы возвращаем сбежавших дочерей их любящим папочкам, — с сарказмом закончила за него Акари. — Ну и что? Они платят. Мы делаем. Всё просто. Не надо усложнять.

— Для тебя это просто? — посмотрел на неё Дзюнъэй.

Акари пожала плечами.

— Я родилась здесь. Мой отец был ниндзя. Моя мать была ниндзя. Они погибли на задании, когда мне было пять. Для меня нет «снаружи». Весь этот большой мир с его даймё, самураями и глупыми девчонками, которые бегают от пап, — это просто… декорации. Наша работа — делать то, что нам говорят. Долг. Честь клана.

— Но где в этом наша честь? — тихо спросил Дзюнъэй. — В том, чтобы обманывать и похищать?

— Наша честь — в том, чтобы быть лучшими! — её глаза вдруг вспыхнули. — Чтобы, когда клану что-то нужно, он мог положиться на нас. Чтобы наше слово — слово Тенистой Реки — что-то значило. Чтобы нас боялись и уважали. Ты думаешь, самураи лучше? С их «честью» они режут друг друга и грабят деревни. Мы хотя бы честны в своём бесчестии.

Она сказала это с такой искренней, непоколебимой верой, что Дзюнъэй не нашёл, что возразить.

— Может, ты и права, — он снова уставился на огонь. — Просто… иногда быть просто тенью оказывается сложнее, чем я думал.

— Потому что ты думаешь слишком много, — Акари ткнула его локтем в бок, уже снова возвращаясь к своему обычному настроению. — Вот в чём твоя проблема. Перестань шевелить извилинами и просто делай, что велят. Смотри — живы же пока. И с ногами всё в порядке. Ну, почти.

Она встала, потянулась так, что у неё хрустнула спина.

— А теперь, если твои философские муки закончились, пойдём спать. Завтра старина Сота снова будет пытаться утопить нас в той чёртовой реке. А я хочу быть в форме, чтобы дать ему достойный отпор. Хотя бы во сне.

Она ушла, оставив его у огня. Дзюнъэй остался сидеть, слушая, как потрескивают угли. Он чувствовал благодарность к клану. Верность. Но где-то глубоко внутри, под грузом долга и обучения, шевелилось крошечное, упрямое семя сомнения. Семя, которое искало не только свет, чтобы отбросить тень, но и почву, чтобы прорасти во что-то своё.

Их вызвали к Оябуну на следующее утро. Мудзюн сидел за своим низким столиком, а перед ним на грубой ткани лежал предмет, от которого захватывало дух даже у видавших виды ниндзя. Это была печать. Вырезанная из цельного куска тёмно-зелёного нефрита, почти чёрного в глубине, с прожилками молочно-белого дымка. Она была изумительной работы: на её ручке в мельчайших деталях был вырезан спящий дракон, обвившийся вокруг себя.

— Судья Бундзи, — без предисловий начал Мудзюн, касаясь печати кончиком пальца. — Человек, чья жадность сравнима разве что с его же глупостью. Он разоряет честных торговцев непомерными пошлинами и конфискациями в пользу своих… друзей. Наши заказчики — гильдия рисовых торговцев. Они хотят не его смерти. Они хотят его бессилия.

Он перевернул печать, показывая идеально отполированную поверхность с вырезанными иероглифами — именем и титулом судьи.

— Без этого куска камня его указы — просто мазня на бумаге. Ваша задача — обеспечить ему творческий кризис. Навсегда.

Акари свистнула сквозь зубы, оценивая камень.

— Красота. На что меняем?

— На оригинал. Это подделка, и она должна оказаться у судьи.

Дзюнъэй взял её в руки. Камень был холодным и… обычным. Это был просто кусок зелёного мыльного камня, искусно окрашенный и отполированный.

— Она… весит больше мыльного камня, как настоящая, наверно, — заметил он.

— Кусок свинца туда влит. Но теплее на ощупь, — мрачно добавил Косукэ, мастер по подделкам. — И если провести по ней ногтем — останется царапина. Но на взгляд со стороны — идеально. Судья — человек тщеславный, но не внимательный. Он любит показывать печать, но не изучать её. У вас будет окно. Маленькое.

— Как мы проникнем? — спросил Дзюнъэй.

— Судья любит две вещи: власть и дорогое сакэ, — сказал Мудзюн. — Завтра к нему поступит бочонок элитного «Слёзы Феникса» — взятка от одного купца за закрытие глаз на его махинации. Вы будете теми, кто эту взятку доставит.