Шепот тени

Глава 7

Расследование кражи сакэ оказалось на удивление простым делом. Дзюнъэй, чьи навыки были заточены для куда более сложных задач, за пару дней выявил вора. Им оказался не повар, а молодой подмастерье кузнеца, который тайком проникал в погреб через вентиляционную шахту, чтобы угощать свою возлюбленную, дочку садовника, дорогим напитком. Дзюнъэй даже не стал его разоблачать. Он просто подкараулил парнишку, когда тот снова полез в шахту, и «случайно» заблокировал выход своим посохом. Испуганный подмастерье в результате попался кравчему и во всем ему признался. Проблема решилась, виновный был прощён после строгого внушения.

Доказательством для Такэды стала короткая записка, переданная через того же пажа. В ней Дзюнъэй указал лишь имя и причину, без лишних деталей. В ответ он получил новый, уже более сложный знак: «Проследи за чиновником Макимурой. Куда он пойдет сегодня после заката?». Это было уже серьёзнее. Господин Макимура был тем самым советником, о чьем заговоре Дзюнъэй узнал. Такэда проверял его на самой опасной информации.

Проследить за Макимурой, не будучи замеченным, было непросто. Чиновник был хитер и осторожен. Но Дзюнъэй использовал свою «слепоту» как прикрытие. Он устроился у ворот, через которые должен был выйти Макимура, и делал вид, что чистит свой посох. Когда чиновник прошёл, Дзюнъэй, как заправская тень, последовал за ним, используя толпу, углы зданий и свою абсолютную бесшумность. Он выследил его до невзрачного дома в торговом квартале, где Макимура встретился с каким-то человеком в плаще с капюшоном. Ещё один агент?

Вернувшись, Дзюнъэй оставил условленный знак для Такэды — три чёрных камушка, выложенных в определённом порядке у корней старой сосны в саду. Это означало: «Подтверждаю. Место известно». Он чувствовал себя странно: он, ниндзя клана Кагэкава, теперь работал на свою первоначальную цель, добывая для нее информацию.

Именно в этот момент его настигла Акари.

Она появилась внезапно, как всегда, вынырнув из толпы служанок, возвращавшихся с рынка. Её лицо под слоем дорожной пыли было искажено холодной яростью.

— Где ты пропадаешь? — её шёпот был похож на шипение разъярённой кошки. Они стояли в узком проходе между двумя складами, притворяясь, что она подаёт ему милостыню. — Прошли уже все сроки! Он всё ещё жив! Что ты делаешь?

Дзюнъэй, глядя в землю, сделал вид, что благодарно кивает за монету. Его собственный шёпот был спокоен, но внутри всё сжималось.

— Охрана… усилена. — Он говорил обрывисто, играя роль человека, который с трудом вспоминает речь. — Он подозрителен. Каждый его шаг проверяют. Нет момента. Нужно ждать.

— Ждать? — Акари чуть не выкрикнула, но сдержалась. — Мы ждали уже слишком долго! Оябун недоволен! Ты что, решил здесь обустроиться? Завёл себе дружков среди этих… солдат?

— Нет. Но цель… сложнее, чем казалось. — Это была осторожная попытка подготовить почву, отвести гнев от клана. — Нужно сообщить Оябуну. Возможно… возможна ошибка.

В глазах Акари вспыхнуло настоящее пламя. Он видел, как её пальцы сжались в кулаки.

— Ошибка? Ты осмелился усомниться в решении Оябуна? Ты слышишь себя? Твоя задача — выполнить приказ, а не философствовать! Ты становишься слабым, Дзюн. Мягким. Как перезрелая хурма.

Она сунула ему в руку не монету, а маленький, острый камушек — знак того, что следующий контакт будет последним.

— Я передам твои… сомнения. Но я предупреждаю тебя. Не заставляй меня приходить за тобой самой.

Она исчезла так же быстро, как и появилась, оставив его с камушком, впивающимся в ладонь, и с тяжёлым предчувствием.

Ответ пришёл быстрее, чем он ожидал. На следующее утро, когда он шёл за водой к колодцу, мимо него проскочил неприметный прохожий. Их плечи едва коснулись, и в руке Дзюнъэя оказался крошечный, туго свёрнутый клочок рисовой бумаги.

В своей каморке, дрожащими руками, он развернул его. Иероглифы были выведены безжалостной, знакомой рукой делопроизводителя клана. Ни приветствия, ни подписи. Только сухой, беспощадный приговор:

«Ты — инструмент. Твоя задача — рубить, а не думать о качестве древесины. Выполняй приказ. Или ты предатель? Следующий сигнал от тебя должен быть сигналом об успехе. Иначе мы придём за тобой сами. И за твоим «тигром»».

Он сидел на своей нарде, сжимая в руке этот клочок бумаги. Слова жгли ему кожу. «Инструмент». «Рубить». «Предатель». Ультиматум был ясен. Он больше не мог тянуть время. Клан шёл на штурм. И если он не нанесёт удар первым, они сделают это сами. И убьют его как отработанный материал, как бракованное орудие, которое осмелилось затупиться.

Он посмотрел на свою котомку, где в потайном отделе лежал свёрток с красной лентой. Яд О-Судзу. Решение, которое он так отчаянно пытался отдалить, теперь настигло его. Угроза стала прямой и двусторонней. Отступать было некуда.

«Отличная работа, Дзюн, — с горькой иронией подумал он. — Ты хотел предотвратить кровопролитие. И теперь рискуешь устроить бойню прямо здесь, в сердце замка. Два тигра готовятся к схватке, а ты — жалкая мышка, которую раздавят между ними».

Ночь опустилась на замок Каи, тяжёлая и беззвёздная. В коридорах царила гробовая тишина, нарушаемая лишь мерными шагами ночных дозоров. Дзюнъэй, не спавший, как и многие в эту ночь, услышал тихий скребущий звук у двери своей каморки. На пороге стоял тот самый паж, что водил его к Макимуре. Его лицо было бледным и серьёзным.

— Иди за мной, — только и сказал он. — Тихо.

Их путь лежал по самым тёмным и редко используемым переходам. Паж, казалось, знал каждую щель в стене. Они миновали спящую охрану, прошли через потайную дверь за гобеленом и наконец оказались у знакомой массивной двери в покои даймё. Стражники, стоявшие на посту, на этот раз лишь молча отступили, пропуская их.

Дзюнъэй вошёл. Комната тонула в полумраке. Лишь одинокий светильник на низком столике отбрасывал дрожащие тени на стены, уставленные свитками и книгами. Воздух был густым от запаха старой бумаги, туши и усталости.

Такэда Сингэн сидел за столом, склонившись над развёрнутыми картами. Он был без доспехов и официальных одежд, лишь в простом тёмном хлопковом кимоно. Его лицо, освещённое снизу пламенем светильника, казалось вырезанным из старого, полированного дерева — мудрым, жёстким и невероятно усталым. Глаза были прищурены, на лбу залегла глубокая складка концентрации. Он не заметил их входа, полностью погружённый в свои мысли.

Рядом с картами лежал листок бумаги, на котором были начертаны несколько строк изящной каллиграфией. Дзюнъэй, обладая острым зрением, успел прочесть:

Стихотворение оставалось незаконченным.

Паж кашлянул, почтительно склонив голову. Такэда вздрогнул и медленно поднял взгляд. Увидев Дзюнъэя, он не удивился, лишь кивнул и жестом отпустил пажа. Дверь закрылась, оставляя их одних.

— Ну? — голос Такэды был низким и хриплым от усталости. — Что ещё за тень ты нашёл, «зрячий слепец»?

Дзюнъэй сделал шаг вперёд. Свет от светильника выхватывал его фигуру из темноты.

— Тень длиннее, чем я думал, господин. Она тянется из лагеря вашего врага. Но исходит не от самого даймё.

Такэда отложил кисть. Его глаза сузились.

— Объяснись.

— Есть человек… советник высокого ранга при дворе Уэсуги, — начал Дзюнъэй, выбирая слова с величайшей осторожностью. — Он действует за спиной своего господина. Именно он нанял… тех, кто должен был нанести удар. Его цель — не победа. Его цель — хаос. Смерть могущественного правителя… она станет спичкой, брошенной в бочку с порохом. Война, которая вспыхнет, уничтожит всё на своём пути. И на пепелище он надеется построить своё собственное царство.

Он не назвал имени Макимуры. Ещё нет. Но картина была нарисована достаточно ясно.

Лицо Такэды стало мрачным, как грозовое небо. Он медленно поднялся и прошёлся к окну, глядя в чёрную пустоту ночи.

— Имя этого… советника? — спросил он, не оборачиваясь.

— Сначала доказательства, господин. Потом имя, — тихо, но твёрдо ответил Дзюнъэй. — Мои источники… ненадёжны. Но я могу их проверить.

Такэда обернулся. Его взгляд был тяжёлым, как свинец.

— Почему? — спросил он неожиданно. — Почему ты рассказываешь мне это? Что тебе за дело до наших распрей? Кто ты на самом деле?

Это был самый опасный вопрос. Дзюнъэй опустил глаза.

— Я… тот, кто видел, что вы строите. А не разрушаете. И тот, кто считает, что такое правление стоит сохранить.

Он посмотрел на незаконченное стихотворение. — «Тяжело строить миром». Это правда. Легко приказать казнить, послать армию, сжечь деревню. Тяжело — обеспечить этим людям мир и процветание. Вы выбрали тяжёлый путь. И за это… вас хотят убить.

В комнате повисла тишина. Двое мужчин, враги по определению, стояли друг напротив друга, разделённые светом одинокого светильника, но соединённые странным, тревожным пониманием.

Такэда медленно кивнул. Он подошёл к столу и взял свой незаконченный стих.

— Страшно не вражеское копьё у ворот, — произнёс он, глядя на иероглифы. — Его можно сломать. Его можно предвидеть. Страшно предательство за спиной. Яд, который капля за каплей точит тебя изнутри. Ты никогда не знаешь, откуда придёт удар. От того, кому ты доверял? От того, кого считал другом? — Он посмотрел на Дзюнъэя. — Или от слепого монаха, пришедшего с предупреждением?

В его голосе не было упрёка, лишь горькая, усталая ирония.

Внезапно снаружи, совсем близко, раздался громкий лай собак, а затем окрик часового. Оба мужчины вздрогнули и замерли, прислушиваясь. Сердца заколотились в унисон. Но через мгновение всё стихло. Лай сменился скулёжем, и шаги патруля удалились.

Такэда выдохнул. На его лице на мгновение мелькнула тень улыбки.

— Видишь? Даже стены имеют уши. И лают. — Он снова стал правителем. — Хорошо. Добудь свои доказательства. Но помни: если это ловушка, тебе не поздоровится. А теперь иди. И будь осторожен. Тени… они бывают разными.

Дзюнъэй поклонился и вышел. Его провожал тот же паж. На прощание юноша, всё ещё бледный, прошептал:

— Он сегодня… совсем не спал. Говорят, у него снова болит старая рана. Бремя власти, ничего не поделаешь.

Да, — мысленно согласился Дзюнъэй, выходя на холодный ночной воздух. — Бремя. И я только что добавил на его плечи ещё один тяжёлый камень. Надеюсь, я не ошибся. Он посмотрел на тёмные очертания замка против ночного неба. Или мы оба погибнем.

На следующее утро Дзюнъэй проснулся с ощущением тяжести на груди, будто на него всю ночь давил камень. Воздух в каморке был ледяным, и не только от предрассветного холода. Он вышел, чтобы наполнить кружку водой из колодца, и его взгляд автоматически скользнул к груде пустых бочек у стены — месту, которое они с Акари использовали для незаметных посланий.

Там, на самом видном месте, лежал не камень и не ветка. Лежал небольшой, тугой свёрток из грубой ткани. Из-под тёмной, заскорузлой материи проступал ржавый, тускло-бурый цвет.

Сердце Дзюнъэя упало. Он знал, что это, ещё не развернув. Осторожно, оглядевшись, он поднял свёрток. Ткань была липкой и издавала слабый, медный запах. Он развернул её.

Внутри лежал короткий, изогнутый клинок кодзука — вспомогательный нож, который каждый ниндзя клана носил с собой. Его лезвие было тщательно, демонстративно вымазано запёкшейся кровью. К ножу был привязан обрывок бумаги с одним-единственным иероглифом: «Смерть».

Послание было яснее некуда. Промедление смерти подобно. Клан ждать больше не будет. Это был не просто ультиматум. Это был приговор, вынесенный ему и его миссии.

Они не просто торопили его. Они показывали, что уже здесь. Акари или другие агенты уже проникли в замок. Они наблюдают за ним. Если он не нанесёт удар в ближайшие часы, они сделают это сами. И убьют не только Такэду, но и его, Дзюнъэя, как отработанный материал, как бракованное орудие, которое осмелилось усомниться в приказе.

Ледяная волна страха прокатилась по его спине. Он машинально сунул окровавленный клинок в складки своей робы, чувствуя, как холод металла прожигает ткань и кожу. Его мир, и без того шаткий, рухнул окончательно. Исчезли все полутона, все возможности манёвра. Перед ним осталось лишь два пути, оба ведущие в пропасть.

Путь первый: Выполнить приказ. Подойти к Такэде, воспользоваться его доверием и вонзить в него клинок или подлить яд. Спасти клан от гнева заказчика, гнева Макимуры, спасти свою жизнь. Цена: смерть человека, который, вопреки всему, оказался мудрым правителем. И гибель всего, что он построил. Хаос, война, страдания тысяч людей. Он станет соучастником величайшего преступления.

Путь второй: Окончательно перейти на сторону Такэды. Раскрыть всё. Назвать имя Макимуры, раскрыть схему работы клана. Цена: стать изгоем. Предателем. Вечным беглецом, которого будут преследовать бывшие братья и сёстры. Смерть от руки Акари или кого-то из своих же была бы неминуема. И он подставит под удар весь клан Кагэкава — гнев чиновника Уэсуги мог быть страшен.

Он стоял, прислонившись к холодной каменной стене, и смотрел, как поднимается солнце, окрашивая башни замка в кровавые тона. Ирония судьбы была горькой. «Вот он, мой восход, — подумал он с усмешкой. — Последний в моей жизни. Выбирай, Дзюнъэй: быть убийцей или трупом. Великолепный выбор».

Мысленно он представил, как пытается объяснить свой выбор Оябуну. «Видите ли, господин, древесина оказалась слишком качественной, чтобы её рубить». Мудзюн бы не оценил юмор.

Но несмотря на страх, несмотря на леденящий душу ужас перед местью клана, решение пришло. Оно было тихим, твёрдым и неоспоримым. Он не мог убить. Не мог. Всё, что он видел здесь — порядок, справедливость, заботу о людях — было настоящим. Его долг как человека был выше долга слепого орудия.

Он не будет убивать. Он раскроет всё Такэде. Полностью.

Но сделать это нужно было с умом. Нельзя было просто прийти и выложить всё. Акари и другие агенты, должно быть, уже следили за каждым его шагом. Любое неверное движение — и клинок найдёт его горло раньше, чем он успеет открыть рот.

Ему нужен был план. Не план убийства, а план спасения. Он должен был обеспечить Такэде безопасность на время разговора и найти способ нейтрализовать других ниндзя в замке, не вступая с ними в бой. Бой против своих же был бы последним, на что он мог пойти.

Он вздохнул, выпрямился и оттолкнулся от стены. В его движениях появилась решительность, которой не было ещё несколько минут назад. Страх никуда не делся, но его затмила ясность цели.

Он посмотрел на свою котомку, где лежал свёрток с красной лентой. Не для того, чтобы использовать его по назначению. А может быть, и для того, чтобы использовать, но совсем иначе.

«Хорошо, — подумал он, направляясь обратно в свою каморку. — Игра началась. Только теперь я играю против всех. Против своего клана, против заказчика-предателя, против своей собственной судьбы. Посмотрим, чья тень окажется длиннее».

Он уже не был просто тенью. Он стал молотом, который решил выбрать, по какой наковальне ударить.

Ночь, как чёрный бархатный занавес, опустилась на замок Каи. Была та глубокая, предрассветная тишина, когда мир замирает, затаив дыхание перед первым лучом солнца. Именно в этот час тени становятся самыми длинными и живыми.

Дзюнъэй больше не был слепым монахом. Он сбросил робу комусо, оставшись в своих чёрных, облегающих шёлковых подштанниках и нагимаки — практичной одежде ниндзя, позволяющей слиться с любым мраком. Его тэнгай и посох лежали в углу каморки. Теперь он был собой. Тенью. Но тенью, решившей осветить правду.

Он двинулся по знакомым коридорам, не как проситель, а как призрак. Его дыхание замедлилось, сердцебиение стало ровным и тихим. Он вошёл в состояние «боевого каминари» — полной тишины, когда собственное тело перестаёт существовать, становясь лишь продолжением окружающей темноты. Охрана, даже самая бдительная, была для него не более чем расставленными вдоль маршрута статуями. Он обошёл их, используя малейшие скрипы половиц, порывы ветра и даже храп одного из задремавших стражников как прикрытие для своих бесшумных шагов.

Дверь в покои Такэды была закрыта. Но для него это не было препятствием. Тонкая полоска закалённой стали, скрытая в складках одежды, на мгновение блеснула в темноте. Бесшумный щелчок — и засов отодвинут. Он скользнул внутрь, как дым.

Комната была погружена в полумрак. Тот самый одинокий светильник уже догорал, отбрасывая дрожащие, умирающие тени. Воздух был густым от запаха сна, старой бумаги и ладана.

Такэда Сингэн лежал на своей простой походной кровати. Его грудь медленно и ритмично поднималась в такт дыханию. Его лицо, освещённое снизу угасающим пламенем, казалось спокойным и беззащитным. На столе рядом, как и в прошлый раз, лежали разложенные карты, свитки и тот самый листок с незаконченным стихотворением. Рядом, в ножнах, лежал его личный короткий меч — танто.

Сердце Дзюнъэя сжалось. Вот он. Момент истины. Цель. Человек, которого он должен был убить. Он мог это сделать. Подойти на цыпочках. Одним быстрым, точным движением… И всё было бы кончено. Его долг был бы исполнен. Клан был бы спасён от гнева заказчика. Он мог бы исчезнуть, и, возможно, даже выжить.

Его рука непроизвольно потянулась за пазуху, к скрытому клинку. Пальцы сомкнулись на рукояти. Лезвие бесшумно вышло из ножен. Он сделал шаг вперёд. Затем ещё один.

Он стоял над спящим правителем. Он видел седину на его висках, глубокие морщины у глаз, засохшие чернильные пятна на пальцах. Он видел не тигра, не демона, не цель. Он видел усталого, измотанного человека, несущего на своих плечах неподъёмный груз.

И он не смог.

Его рука с клинком дрогнула и опустилась. Он отступил на шаг, потом на другой. В горле встал ком. Он проиграл. Проиграл свою миссию, свой долг, возможно, свою жизнь. Но он выиграл себя.

— Итак, — раздался в тишине спокойный, абсолютно трезвый голос. — Ты сделал свой выбор.

Такэда открыл глаза. В них не было ни сна, ни страха. Лишь глубокая, всепонимающая усталость и та же самая пронзительная ясность. Он не спал. Он ждал.

Дзюнъэй замер. Он был пойман. Разоблачён. Его игра окончена.

— Я… — его голос сорвался. Он опустился на колени, положив клинок кодзука на пол перед собой — знак капитуляции, знак отказа от миссии. — Я был послан убить вас, господин.

Такэда медленно сел на кровати, не сводя с него глаз.

— Это я уже понял. Продолжай.

И тогда слова полились из Дзюнъэя, как вода из прорванной дамбы. Всё, что он так долго носил в себе. Его имя. Его клан — Кагэкава. Его настоящий заказчик — советник Макимура, жаждущий власти и хаоса. Истинная цель — не победа в войне, а провокация гражданской смуты, в которой Макимура пожелал утопить обоих даймё и захватить власть. Всё, до мельчайших деталей.

— …и я вижу, что ваша смерть погубит эту землю, — закончил он, и его голос дрогнул от нахлынувших эмоций. — Заговор исходит из вашего собственного стана. Я… я выбираю сторону жизни. Я предаю свой клан, свой долг, всё, что я знал. Но я не могу предать правду.

Он замолчал, опустив голову, ожидая приговора. Он ждал крика, звона оружия, шагов стражи.

Вместо этого он услышал лёгкий шорох. Такэда встал, подошёл к столу. Он взял кисть, обмакнул её в почти засохшую тушь и, не глядя, дописал две заключительные строки на своём стихотворении. Иероглифы легли на бумагу твёрдой, уверенной рукой.

Он положил кисть и повернулся к Дзюнъэю.

— Встань.

Тот, не понимая, подчинился.

— Убийц в моей спальне более чем достаточно, — тихо сказал Такэда. Его взгляд скользнул по клинку на полу. — А вот советников, готовых сказать горькую правду, рискуя абсолютно всем… таких почти не бывает. Расскажи мне теперь всё. С самого начала. До мельчайших деталей. И не забудь упомянуть, — в его голосе вдруг прозвучала лёгкая, почти неуловимая улыбка, — что же это за вонь невыносимая исходит от твоих лечебных снадобий. Если мы будем работать вместе, мне придётся к этому привыкнуть.

Дзюнъэй смотрел на него, не веря своим ушам. Не было гнева. Не было немедленной расправы. Было… принятие. Странное, настороженное, но принятие.

Он сделал глубокий вдох и начал свой рассказ с самого начала. С долины Тенистой Реки, с Оябуна, с урока у О-Судзу. Две тени, враги по рождению и долгу, стояли в предрассветных сумерках и говорили. И в зеркале на стене отражалось не лицо жертвы и убийцы, а две одинокие фигуры, нашедшие друг в друге странное, невозможное спасение.

Предрассветный серый свет робко заглядывал в покои, смешиваясь с угасающим светом светильника. Воздух был густ от невысказанных мыслей и напряжения, витавшего между двумя мужчинами. Такэда Сингэн, всё ещё в простом кимоно, сидел за своим столом, его пальцы медленно барабанили по полированной деревянной поверхности. Дзюнъэй стоял напротив, чувствуя себя настороженно, как дикий зверь, впервые оказавшийся в клетке, дверь которой почему-то оставили открытой.

— Итак, Юкио Дзюнъэй из клана Кагэкава, — начал Такэда, и его голос был низким и ровным, без намёка на сон. — Ты подарил мне весьма беспокойную ночь. И, возможно, жизнь. Теперь подари мне правду. Всю правду.

И начался допрос. Но не грубый, с пытками и угрозами. Это была тонкая, изощрённая хирургическая операция по вскрытию разума.

— Опиши мне долину Тенистой Реки, — приказал Такэда. — Где вход? Как организована охрана? Где спят воины, где тренировочные площадки, где пещера Оябуна?

Дзюнъэй, не колеблясь, взял кисть и на чистом листе бумаги начал рисовать точный план. Его рука, тренированная годами создания карт и чертежей, выводила каждую тропинку, каждое ущелье, каждую скрытую пещеру. Он называл имена: Мудзюн, О-Судзу, О-Цуки, инструктор Сота… Он описывал систему смены караулов, пароли, методы тренировок.

Такэда слушал, не перебивая, его глаза сузились до щелочек. Он был стратегом. Он видел не просто рисунок, он видел слабые места, точки для атаки, пути для отступления. Это была бесценная информация.

— Почему? — спросил он наконец, когда Дзюнъэй закончил. — Почему ты предаёшь их так легко?

— Я не предаю их, — тихо, но твёрдо ответил Дзюнъэй. — Я пытаюсь спасти. Моя честь как ниндзя всегда была в том, чтобы выполнить истинную волю нанимателя — обеспечить безопасность его земель. Ваша смерть этой цели не служит. Она погрузит их в хаос, которым воспользуются такие как Макимура. Клан стал орудием в руках лжеца. Я служу не букве приказа, а его изначальной цели — выживанию и процветанию тех, кто нам платит. Сейчас это означает спасти вас. Чтобы вы могли остановить настоящую угрозу.

Такэда медленно кивнул, в его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.

— Благородная философия. И чрезвычайно опасная. Для тебя. — Он отодвинул карту и сложил руки. — Теперь о практическом. Твои бывшие товарищи, как ты сказал, уже здесь. Они убьют тебя при первой же возможности. И меня попытаются убить снова. Как мы обеспечим нашу безопасность? Я не могу объявить всю охрану в замке предателями. Это вызовет панику.

Они погрузились в обсуждение, как два генерала, планирующие операцию. Дзюнъэй предлагал решения из арсенала ниндзя: расставить невидимые ловушки на подступах к покоям, изменить расписание патрулей на непредсказуемое, ввести систему опознавания, известную только самым верным самураям. Такэда вносил коррективы с позиции правителя: как сделать это, не сея панику, как объяснить изменения охраны необходимостью «повысить бдительность из-за участившихся провокаций врага».

В какой-то момент Дзюнъэй, чтобы проиллюстрировать метод отравления, который могли использовать против Такэды, набросал схему действия одного из ядов О-Судзу, с подробным описанием симптомов и антидота.

Такэда взял листок, изучил его с мрачным любопытством.

— «Летящая смерть бабочки»… «Нежный поцелуй шелкопряда»… — он зачитал названия ядов, придуманные старухой. — Ваша мастерица явно обладает… богатым воображением. И весьма специфическим чувством юмора. Надеюсь, у неё нет претензий лично ко мне. — Он положил листок и посмотрел на Дзюнъэя с лёгкой усмешкой. — Я, знаешь ли, предпочитаю, чтобы мои внутренности оставались на своих местах и выполняли свою прямую обязанность, а не устраивали внутри меня праздник с фейерверками и обильными… выделениями.

Дзюнъэй, к своему удивлению, почувствовал, что уголки его губ дрогнули в улыбке. В этой абсурдной ситуации — обсуждении потенциального собственного отравления с человеком, который его должен был убить, — нашлась щемящая, чёрная ирония.

— О-Судзу говорит, что смерть должна быть изящной, — невозмутимо парировал он. — Как искусство.

— Искусство я оставлю каллиграфии и стихам, — отрезал Такэда. — А свою печень я предпочту сохранить в её нынешнем, нехудожественном состоянии.

Внезапно снаружи послышался шум — приближались шаги утренней смены охраны. Двое мужчин мгновенно замолкли, встретившись взглядами. Период относительной безопасности подходил к концу.

— Тебе нужно возвращаться, — тихо сказал Такэда. — В свою каморку. В свой образ. Ты останешься моими глазами и ушами там, где мои самураи бессильны. Запомни: отныне ты играешь самую опасную роль в своей жизни. Ты должен обманывать тех, кто знает все твои уловки.

Дзюнъэй кивнул. Он снова натянет на себя робу комусо, спрятав лицо под тэнгай. Он снова станет слепым, немым монахом. Но внутри он был уже другим человеком. Он заключил договор с тигром. И теперь им предстояло идти по краю пропасти вместе.

Несколько дней спустя Дзюнъэй был тайно приведён в небольшую, заброшенную комнату в одной из самых старых башен замка. Помещение, известное как «Комната шепота» за свою идеальную акустику, было идеальным местом для заговора — всё, что говорилось шёпотом в одном конце, было прекрасно слышно в другом, но исключало возможность подслушивания у двери.

Такэда уже ждал его, разложив на низком столе карту приграничных земель. Его лицо было сосредоточено, глаза горели холодным огнём стратега, нашедшего новую, интересную задачу.

— Наш друг, советник Фудзита, оказался весьма предприимчивым, — начал Такэда без предисловий. — Нанять ниндзя, чтобы убрать меня и спровоцировать войну… смело. Глупо, но смело. Уэсуги, я уверен, ничего не знает. Он воин, а не интриган. Он презирает такие методы.

— Что предлагаете, господин? — спросил Дзюнъэй. — Я могу устранить Фудзита. Тихо и незаметно. И откуда известно, что это именно он?

Такэда покачал головой, и на его губах появилась та самая улыбка, которая заставляла трепетать генералов на поле боя — улыбка человека, видящего на десять ходов вперёд.

— Шпионы, анализ. Он, вне всяких сомнений. А убить — просто. Слишком просто. Заставить врага уничтожить себя самого, поверив в собственную ложь… вот это искусство. Фудзита нанял вас, чтобы создать иллюзию. Мы же подарим ему иллюзию, которая его сожрёт. Мы используем его же оружие — информацию. Но не правду. Убедительную, изящную, беспощадную ложь.

Он назвал план «Расколотый свиток» — символ раздора и подделки.

— Цель, — объяснил Такэда, — подбросить Уэсуги Кэнсину неопровержимые доказательства того, что его верный советник Фудзита на самом деле — мой тайный агент. Что всё это время он работал на меня, чтобы ослабить Уэсуги изнутри.

Дзюнъэй слушал, зачарованный. Это был уровень интриги, которого не преподавали в Долине Тенистой Реки.

— План состоит из трёх частей, — продолжал Такэда, отмечая точки на карте. — Во-первых, поддельная переписка. Тебе нужно создать несколько писем. От Фудзиты — ко мне, а лучше Макимуре, с отчётами о слабостях Уэсуги, о передвижениях его войск, о его настроениях. И от Макимуры — к Фудзите, с указаниями и похвалой за усердие.

Дзюнъэй кивнул. Это была его задача. Подделка почерков, печатей, создание правдоподобного содержания — чистые навыки ниндзюцу.

— Во-вторых, «утечка». Письма должны «случайно» попасть в руки самого Уэсуги. Я предлагаю инсценировать перехват гонца на границе. Мои люди «перехватят» человека, несущего этот компромат. Устроят небольшую стычку, в ходе которой он будет ранен, а мешок с документами «случайно» попадёт к патрулю Уэсуги.

— В-третьих, свидетель. Одних писем может быть недостаточно. Нужен человек, который подтвердит правдивость всего этого. У меня есть идеальный кандидат — один пленный офицер Уэсуги. Он молод, честолюбив и уже сломлен пленом. Мы обработаем его. Он «подтвердит», что слышал слухи о связи Фудзиты с Каи. Его слово, подкреплённое письмами, станет последним гвоздём в крышку гроба советника.

Такэда откинулся назад, закончив изложение. План был гениален в своей коварной простоте.

На следующий день Дзюнъэй приступил к работе. В уединённой комнате, заваленной образцами официальных отчетов с печатями двора Уэсуги, он погрузился в искусство подделки. Он часами тренировался, выводя на черновиках иероглиф за иероглифом, стараясь скопировать неуклюжий, угловатый почерк советника Фудзиты.

— Чёрт возьми, — не выдержал он наконец, отшвыривая кисть. — У него ужасный почерк. Как будто курица лапой макала в чернила и бегала по бумаге. Подделать изящный почерк — дело благодарное. А это… это издевательство над каллиграфией!

Такэда, который как раз заглянул проверить прогресс, услышал его бормотание. Он подошёл, взглянул на корявые каракули на образце и на почти идеальную подделку Дзюнъэя, и на его лице мелькнула улыбка.

— Возможно, это часть его коварного гениального плана, — с невозмутимым видом заметил он. — Сделать свой почерк настолько уродливым и уникальным, что никто не сможет его подделать. К счастью для нас, он не рассчитывал на… твоё упорство.

Дзюнъэй посмотрел на него и фыркнул — короткий, непроизвольный звук, который он тут же подавил. Юмор ситуации был абсурдным: могущественный даймё и его личный ниндзя-перебежчик, стоявшие над столом и критикующие почерк их общего врага.

— Он упоминает в отчётах о проблемах с поставками риса в приграничную деревню Ёсино, — заметил Такэда, внимательно изучая один из настоящих документов. — Включи это в своё «письмо» ко мне. Скажи, что это он саботировал поставки, чтобы вызвать недовольство среди крестьян Уэсуги. Пусть у лжи будет зерно правды.

Дзюнъэй кивнул, с новым рвением взявшись за кисть. Он больше не был просто убийцей. Он был соавтором. Соавтором лжи, которая должна была спасти жизни и сохранить хрупкий мир. Ирония судьбы была настолько гротескной, что её можно было бы счесть забавной, не будь на кону так много. Он создавал оружие из свитка и кисти. И это оружие было опаснее любого клинка.