Шестая жизнь Дэйзи Вест

15

Я радуюсь тому, что Одри отправляется спать в восемь часов вечера. Потом мне становится стыдно от того, что я, кажется, веду себя некрасиво. Когда Одри встает и с трагическим видом желает нам спокойной ночи, я чуть не подпрыгиваю в кресле от радости. Мы посмотрели первый за вечер фильм, и Одри уходит, как только начинаются титры. Когда она скрывается за дверью, мы с Мэттом вопросительно смотрим друг на друга, сидя на разных концах дивана.

— Давай сходим куда-нибудь? — спрашивает Мэтт. По его тону можно предположить, что он дожидался подходящего момента весь вечер. Мэтт одет в джинсы, на мне штаны для занятий йогой.

— Уже поздно, — протестую я, хотя в душе только о том и мечтаю, чтобы сходить куда-нибудь — вернее, куда угодно — с Мэттом.

— Не так уж и поздно, бабуля, — возражает Мэтт, поднимаясь с дивана и поглядывая на меня горящими глазами. — Скажу маме, что мы выйдем прогуляться. Ты пока одевайся, потом встретимся здесь, если ты, конечно, не собираешься идти в пижаме.

— Это не пижама, — поправляю его я. — Это стильная домашняя одежда.

— Значит, ты пойдешь гулять в стильной домашней одежде? — спрашивает Мэтт.

— Не думаю, — отвечаю я.

Мэтт отправляется на поиски матери, а я бегу в спальню для гостей — меня поселили там, а не в спальне Одри, чтобы я не мешала ей спать, — и быстро надеваю джинсы и легкий свитер поверх красной футболки. Потом снимаю свитер и красную футболку и надеваю лиловую футболку, с гофрированными нашивками. Я одолжила ее у Одри, и она, по ее словам, «очень мне идет». Я крашу губы, распускаю волосы, снова надеваю свитер и иду вниз встречаться с Мэттом.

— Привет, — говорит он.

— Привет, — отвечаю я.

— Отлично выглядишь, — замечает Мэтт, поворачиваясь к входной двери.

— Спасибо, — тихо говорю я, выходя вслед за ним на улицу, где стоит теплый осенний вечер.

Сажусь на пассажирское сиденье рядом с Мэттом. Запах в салоне после поездки из Канзас-Сити в Омаху кажется мне знакомым и приятным. Мэтт заводит двигатель и подключает свой айфон — который, возможно, на самом деле вовсе не его — к бортовой аудиосистеме. Музыка тут же начинает звучать на полную катушку, и Мэтт быстро убавляет звук. Я опускаю стекло, чтобы глотнуть свежего воздуха, и Мэтт следует моему примеру.

Когда мы съезжаем с бордюра, начинается моя любимая песня. Ветерок щекочет ноздри смесью запаха шампуня Мэтта и свежего аромата ранней осени, изо всех сил старающейся казаться поздним летом. Мне хочется сделать вдох и удерживать в легких этот чудный воздух сколько хватит сил. Я снова любуюсь профилем Мэтта, и он, очевидно, это замечает, так как улыбается, не отрывая глаз от дороги.

Все вокруг кажется мне таким прекрасным, что я, вспомнив Одри, думаю о том, что у нее, возможно, таких мгновений в жизни уже не будет.

Подумав об этом, я начинаю злиться на Мэйсона, хоть и понимаю, что он ни в чем не виноват.

Правила проекта придумал не он.

— О чем ты думаешь? — спрашивает Мэтт.

Мне снова хочется пойти против совести и, сделав все вопреки наказу Мэйсона, рассказать Мэтту о проекте, но потом я вспоминаю о том, каким тревожным стал в последнее время мой приемный отец, об ожидаемом вскоре возвращении Сидни и о том, что Бог почему-то решил провести тестирование раньше обычного. Происходит нечто странное, и разглашение наших секретов, скорее всего, лишь усугубит положение.

— Ни о чем, — отвечаю я Мэтту. — Просто мне нравится эта песня.

Мы въезжаем на автомобильную стоянку, и Мэтт выключает двигатель.

— Хорошо, что ты надела свитер, — говорит он. — В том месте, куда мы идем, может быть холодно.

— Я подготовилась.

Вспомнив о том, как я вышла из дома, зная, что ингалятор остался там, понимаю, что Мэйсон и Кэйси отнеслись бы к моему заявлению скептически, но сейчас на улице осень, и я, по крайней мере, одета по погоде.

— Пойдем, — зовет меня Мэтт.

Я, не задумываясь, беру его за руку, и мы вместе выходим со стоянки и пересекаем широкое шоссе. Углубившись в рощу, мы выходим на набережную, за которой открывается вид на водную гладь.

— Что это? — спрашиваю я, указывая пальцем на воду.

— Река Миссури, — объясняет Мэтт. — Нам на другую сторону.

Решив отбросить беспокойство по поводу такого большого количества воды, я, улыбнувшись, иду вслед за ним по направлению к переброшенному через реку пешеходному мосту. Даже в темноте можно без труда разглядеть торчащие из воды и устремленные вверх массивные столбы, которые поддерживают хитросплетение стальных тросов, удерживающих в воздухе стальное полотно подвесного моста. Взойдя на него, я вижу одновременно и огни города, оставшиеся позади, и звезды, сияющие на безоблачном небе. Зрелище невероятно красивое.

— Красиво, правда? — спрашивает Мэтт.

— Да! — соглашаюсь я с воодушевлением. — Спасибо, что привел меня сюда. Я никогда раньше не бывала в таких местах.

— Серьезно? — удивляется Мэтт. — Неужели там, где ты была раньше, нет рек? Как назывался тот город?

Какой из них, хочу спросить я, но сдерживаюсь.

— Фрозен-Хиллс, штат Мичиган.

— Там, должно быть, холодно. [3]

— Так и есть.

Мы по-прежнему держимся за руки. Я одновременно удивляюсь и радуюсь тому, что не испытываю ни малейшего неудобства от этой близости. Мы словно всю жизнь это делали. Ладони не потеют; никто из нас не мучается вопросом, не слишком ли сильно или, наоборот, слабо он сжимает руку другого. Такое впечатление, будто руки сами инстинктивно понимают, как им нужно быть вместе.

— Все-таки я еще раз хочу сказать тебе спасибо за то, что ты приехал за мной в Канзас-Сити, — говорю я. — Ты такой молодец.

Мэтт молча пожимает плечами.

— Нет, серьезно, — настаиваю я. — Не знаю никого другого, кто сделал бы для меня то же самое.

— Я думаю, ты ошибаешься, — отвечает Мэтт.

Мы молча идем по мосту. От поднявшегося над рекой легкого бриза руки покрываются гусиной кожей. Надо бы застегнуть пуговицы на воротнике, но для этого нужно отпустить руку Мэтта, а этого я делать не хочу и прячусь от ветра, почти прижавшись к нему.

— Родители сильно рассердились из-за того, что ты уехала? — спрашивает Мэтт.

— Нет, не сильно, — говорю я. — Папа все понял.

— Ты никогда не говоришь о маме, — замечает Мэтт.

— Почему же, — возражаю я. — Что ты хочешь узнать?

— Как ее зовут?

— Кэйси.

— Чем она занимается?

— Она домохозяйка.

— Как и моя, — радуется Мэтт. — Это здорово. А папа?

— Он психолог, — говорю я, испытывая угрызения совести от того, что приходится лгать.

— Практикующий?

— Вроде того.

— Он, наверное, всегда анализирует твое поведение? — спрашивает Мэтт.

— Бывает, — говорю я, смеясь.

— Тебя это раздражает?

— Да нет, — отвечаю я, пожимая плечами. — Он хороший.

Почувствовав, что Мэтт хочет продолжать расспрашивать меня о родителях, я резко меняю тему разговора.

— Слушай, а ты уже знаешь о том, какая я отличная гимнастка? — спрашиваю я, отпуская руку Мэтта и направляясь к перилам.

— Гм… нет, — отвечает Мэтт, глядя на меня с любопытством и некоторой долей замешательства.

— Так вот, это правда, — говорю я, одну за другой сбрасывая туфли. — Особенно хорошо мне удается упражнение на бревне.

Прежде чем Мэтт успевает что-то ответить, я запрыгиваю на перила и, поймав равновесие, встаю во весь рост. Расставив руки в стороны, я иду вперед, вывернув носки, чтобы в случае чего можно было, подобно обезьяне, вцепиться в перила ногами.

— Что ты делаешь? — кричит Мэтт. Я смотрю на него, не поворачивая головы; он, похоже, всерьез испугался за меня.

— Я показываю тебе, как хорошо у меня получается упражнение на бревне, — говорю я, делая еще пару шагов вперед. — Хочешь посмотреть, как я буду делать разворот?

— Нет! — отвечает Мэтт сухо. — Я хочу, чтобы ты спустилась. Ты можешь упасть.

— Нет, не упаду, — возражаю я, стараясь не смотреть ему в глаза. — А даже если и упаду, ничего страшного. Здесь не так высоко. Промокну, и все. Вряд ли я здесь утону.

Звук шагов за моей спиной стихает. Мэтт остановился. Я осторожно разворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Он явно не впечатлен моими умениями, если не сказать хуже. Он расстроен и даже слегка ненавидит меня. Я опускаюсь на корточки и спрыгиваю обратно на мост.

— Что? — спрашиваю я, возвращаясь на то место, где лежат мои туфли и надевая их. — Что не так?

— Ты всегда так себя ведешь? — спрашивает Мэтт. — Так безрассудно?

Мне тут же становится стыдно за свое бессмысленное бахвальство. Я просто хотела сменить тему разговора, а заодно немного повеселить Мэтта, но мне и в голову не пришло, что он может принять все это так близко к сердцу. Теперь-то мне понятно, какой идиотский поступок я совершила.

— О, Мэтт, прости меня. Я тут кувыркаюсь, а Одри лежит больная. Я не хотела… — говорю я, глядя в сердитые глаза Мэтта. — Мне очень стыдно. Хочешь поехать домой?

Мэтт в течение нескольких томительных мгновений не сводит с меня взбешенного взгляда, однако в конце концов решает мне ответить.

— Если ты возьмешь на себя труд держаться подальше от перил, я, пожалуй, еще погуляю с тобой некоторое время, если ты не возражаешь.

Мне тут же становится легче, но я решаю ответить ему в том же духе.

— Полагаю, я справлюсь, — говорю я, занимая позицию сбоку от Мэтта, продолжающего путь на другую сторону реки. Через несколько секунд он снова заговаривает со мной, на этот раз куда более спокойным тоном.

— Прости, я испугался, — говорит он.

— Нет-нет, это ты меня прости. Я не подумала о том, что у тебя на душе с тех пор, как Одри снова стало хуже. Я себя чувствую полной идиоткой.

Мэтт не отвечает, и я окончательно расстраиваюсь.

— Как же ты все это переносишь? Что ты чувствуешь? — спрашиваю я.

Мэтт пожимает плечами.

— Я более-менее в порядке, — говорит он, проводя рукой по спутанным темным волосам. — Если честно, я немного устал от расстройства. Может, то, что я говорю, и ужасно, но так оно и есть.

— Нет в этом ничего ужасного. Не так просто все время расстраиваться из-за кого-то.

— Да нет, дело не в этом, — объясняет Мэтт. — Я даже особенно и не расстраиваюсь из-за нее. Одри сама этого не хочет. Она хочет, чтобы я жил нормальной жизнью. Но все это длится так давно, что я уже успел многое пережить и понять. Сначала все это казалось трагичным, и мне было грустно. Я гадал, что будет дальше, а теперь я чувствую, что готов. Мне будет очень грустно, когда это случится, но пока сестра со мной, я постараюсь дать ей все, что смогу.

— Ты очень позитивно ко всему относишься.

— Это само по себе так получилось, — говорит Мэтт. — Я так чувствую, и все.

— У меня не так, — замечаю я.

— Ты не можешь относиться к этому позитивно? — спрашивает Мэтт.

— Нет, дело не в этом. Я только что об этом узнала, и все такое, а значит, я очень наивна, но, честно говоря, так хочется, чтобы она поправилась.

— Нет, она не поправится, — говорит Мэтт будничным тоном, который тут же выводит меня из себя. Мэтт застегивает «молнию» на горле свитера, напоминая мне о том, что я и сама недавно мерзла. Я застегиваю пуговицы и опускаю руки, надеясь, что он снова возьмет меня за руку, но Мэтт, очевидно, не хочет это делать. Стараюсь не расстраиваться, глядя, как он прячет руки в карманы свитера.

— Давай поговорим о чем-нибудь еще? — прошу я.

— Конечно, — соглашается Мэтт.

— Хорошо… Расскажи мне о себе, — прошу я. — Мне известно, что ты хорошо знаешь родной язык, не любишь публичного проявления глупости и спасаешь девиц, впавших в пьяный ступор. А что еще тебе нравится делать? С кем ты общаешься? Чем собираешься заняться, когда окончишь школу?

— Ого! — восклицает повеселевший Мэтт, смеясь. — Это что, допрос?

— Ладно, — говорю я. — Давай начнем с чего-нибудь простого. Ты, очевидно, знаешь, что Одри — моя лучшая подруга… А кто твой лучший друг?

Мэтт берет паузу, чтобы подумать, и мне начинает казаться, что он либо отделается парой дежурных, ничего не значащих фраз, либо скажет, что лучшего друга у него просто нет. Однако вскоре выясняется, что он отнесся к вопросу серьезно.

— Дрю, — произносит он наконец. — Мы с ним, как и с тобой, вместе занимаемся на уроках английского.

— Это тот парень, который сидит перед тобой? — уточняю я.

— Точно, — подтверждает Мэтт. — Мы с ним дружим с детского сада. Один из самых веселых ребят, кого я знаю. — Мэтт, усмехнувшись, продолжает: — Дрю отличный гитарист, кстати. Он играет в группе с ребятами из южного района. И меня постоянно зовет в группу.

— А ты на чем играешь? — спрашиваю я.

— На нервах, — шутит Мэтт.

— Нет, серьезно, — настаиваю я, стараясь вспомнить, попадались ли мне в доме музыкальные инструменты. Предположив, что в гараже может быть спрятана барабанная установка, я неожиданно вспоминаю, что видела…

— На пианино, — тихо говорит Мэтт. — А в группу меня зовут клавишником.

— Это здорово. Стоит согласиться.

— Наверное, — говорит Мэтт, демонстрируя показное безразличие. — А ты чем занимаешься в свободное время, когда не напиваешься со всякими «пошляками»?

— Очень смешно, — замечаю я, чтобы выиграть время, мысленно перебирая возможные варианты ответа.

Что я люблю делать? Таких замечательных способностей, как у него, у меня нет, и в группу меня никто не зовет. Чувствуя, что пауза затянулась дольше положенного, я решаю сказать все как есть.

— Люблю читать, — говорю я, — и, кстати, быстро читаю. Иногда четыре книги одновременно. Это, конечно, не так круто.

— Нет, это круто, — возражает Мэтт. — Я вот как раз хотел бы больше читать.

— А еще я веду блог.

Мэтт, улыбнувшись, отводит взгляд в сторону.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Нет, ничего… Я знаю. Од мне показывала его. Я слежу за постами. Они классные.

От такой неожиданности у меня даже дух захватывает: неужели Мэтт читает мой блог?

— Это плохо, что я его читал? — спрашивает Мэтт. — Я вторгся в твое…

— Личное пространство? — перебиваю его я, смеясь. — Нет, он же публичный. Просто я никогда не встречала тех, кто его читает.

— Серьезно? А как же друзья, которые остались в Фрозен-Хиллс?

Прежде чем ответить, я на мгновение задумываюсь.

— Знаешь, Мэтт, — говорю я наконец, — я хочу открыть тебе один секрет. В Фрозен-Хиллс у меня не было настоящих друзей.

Вместо того чтобы назвать меня лгуньей или, что еще хуже, спросить, почему так получилось, Мэтт тихо бормочет под нос: «Они много потеряли» — и идет дальше.

— Я слышал, ты любишь «Аркад Фаер», — говорит он, снова взяв меня за руку.

К сожалению, вскоре мост заканчивается, как мне кажется, несправедливо быстро. Мы останавливаемся, чтобы подумать, что делать дальше, и решаем вернуться. Оказывается, если смотреть в этом направлении, вид еще лучше. Перед нами панорама всего города и призрачный купол неба над ним, и от этого величественного зрелища в душе зарождается чувство свободы. Мне кажется, что в таком состоянии я могу позволить себе сказать что угодно. Очевидно, Мэтт испытывает то же, что и я.

— Я рад, что ты приехала в наш город, — говорит он, не отрывая взгляда от горизонта.

— Я тоже, — отвечаю я тихо.

— Ты мне очень нравишься, — продолжает Мэтт. — В жизни все так грустно и страшно, и тут появляешься ты. Как будто солнце взошло, и сразу стало светлее. Благодаря тебе я снова поверил, что в мире есть что-то позитивное.

От радости и гордости у меня возникает впечатление, будто в душе надувается большой воздушный шар.

— Таких приятных слов мне никто еще не говорил, — признаюсь я.

— Но это правда.

Мэтт крепче сжимает мою руку. На мгновение у меня появляется уверенность, что он вот-вот остановится и поцелует меня, но Мэтт идет дальше. Я снова стараюсь не расстраиваться и радуюсь тому, что он держит меня за руку. От этого я чувствую себя сильной и способной на все. Энергия Мэтта питает меня, как ток высокого напряжения.

Когда мы доходим до конца, я чувствую себя такой счастливой, что искренне расстраиваюсь от того, что наше неожиданное первое свидание заканчивается. Мэтт, видимо, испытывает те же чувства. Он замедляет шаг, а потом и вовсе останавливается. Мы подходим к перилам и, облокотившись, смотрим на город.

— Поедем домой? — спрашивает Мэтт через некоторое время.

— Может быть, съездим куда-нибудь посидим?

— Отличная мысль, — говорит он с облегчением. Взявшись за руки, мы пересекаем шоссе и возвращаемся на стоянку. Открывая дверцу, я с удовлетворением отмечаю про себя, что пассажирское сиденье в его машине стало для меня самым прекрасным местом на земле.

— Я не понимаю, как это у тебя до сих пор нет девушки, — не выдержав, говорю я по дороге в любимую ночную закусочную Мэтта. Я прекрасно понимаю, как странно прозвучала эта фраза, но ничего не могу с собой поделать — настолько поразило меня это обстоятельство.

— А кто сказал, что у меня ее нет? — спрашивает Мэтт. Я резко оборачиваюсь к нему, испытывая потрясение и сильнейшую ревность.

— Что? — спрашиваю я так громко, что Мэтт начинает хохотать.

— Да я же пошутил, — говорит он сквозь смех. — У меня была девушка, но летом она уехала учиться в колледж. Мы думали, что отношения можно продолжать и на расстоянии. Ну, по крайней мере, я так думал. И она не хотела со мной расставаться.

К чувству ревности прибавляется еще и комплекс неполноценности: куда мне, тощей и долговязой пятнадцатилетней девочке, тягаться со студенткой университета.

— Да она дура, — говорит Мэтт, как бы прочитав мои мысли.

Мы оба смеемся, и настроение у меня снова повышается. Я смотрю в окно на старые и новые дома, думая, что разговор окончен. Но мы останавливаемся на перекрестке, чтобы дождаться зеленого сигнала светофора, и Мэтт поворачивается ко мне.

— Даже если бы она не уехала в колледж, — говорит Мэтт, — все равно все было бы кончено. Сейчас мне нравится другой человек.

Когда через несколько минут мы подъезжаем к закусочной, выясняется, что хотя на дворе ночь воскресенья, мы явно не единственные желающие нарушить правила здорового питания. Проехав несколько раз мимо, мы решаем оставить машину в соседнем квартале. Выйдя на улицу, я предлагаю пойти прямиком, через скверик.

— Это не самая безопасная часть города, — предупреждает Мэтт.

— Да ничего не будет, — говорю я, пожимая плечами, и решительно направляюсь в сторону закусочной. Мэтту остается либо отпустить меня одну, либо догнать и пойти вместе. Он припускает вслед за мной. За исключением случайной встречи с здоровенной крысой, все проходит благополучно, и вскоре мы уже стоим у дверей закусочной. Войдя внутрь вслед за мной, он останавливается и, повернувшись ко мне, заглядывает в глаза.

— Чего ты боишься? — спрашивает Мэтт.

Вопрос застает меня врасплох; я начинаю волноваться. Стараясь превозмочь волнение, я напускаю на себя нарочито безразличный вид.

— Ничего, — говорю я непринужденным тоном.

Мэтт смотрит на меня сердито, как после крайне неудачной попытки продемонстрировать навыки гимнастки.

— Ладно, так и быть, скажу, — сдаюсь я, вздыхая. — Пчел. Я боюсь пчел.

Через два часа, после огромной порции жареной картошки, сдобренной гигантским количеством молочного коктейля, я, понимая, что объелась, старательно втягиваю живот, когда Мэтт провожает меня до двери комнаты для гостей.

— Здорово было, — шепчу я, прекрасно понимая, что спальня родителей чуть ли не за соседней дверью.

— Да, — отвечает Мэтт с улыбкой. Он приближается ко мне на шаг, как это делают парни в кино, намереваясь поцеловать девушку на ночь, и у меня захватывает дух, как будто я, катаясь на американских горках, взлетела в тележке на самую вершину и остановилась на мгновение, прежде чем начать головокружительный спуск. Чтобы побудить его сделать это, я приподнимаю подбородок, показывая, что ничего не имею против.

Губы Мэтта пахнут ванилью. Его разгоряченная грудь касается моей. Руки Мэтта свободно свисают вдоль тела, но указательным пальцем левой он поглаживает мой палец. Поцелуй длится долго, и он полон нежности, а не страсти. К сожалению, как бы долго он ни продолжался, рано или поздно всему приходит конец. И, как мне показалось, поцелуй закончился слишком рано.

Подняв глаза, я любуюсь лицом Мэтта с близкого расстояния. В полутемной прихожей его темные глаза кажутся совсем черными, но не зловещими. Наши пальцы по-прежнему сплетены, но грудью мы друг друга уже не касаемся. Меня это, скорее, радует, потому что сердце и так бьется слишком быстро. Мэтт выдыхает, я делаю вдох.

— Нужно идти спать, — говорит он.

— О, да, — шепчу я.

Никто из нас не решается уйти первым.

— Я не хочу.

— Я тоже.

Мы стоим и смотрим друг другу в глаза. Раздаются чьи-то шаги, и слышно, как в туалете шумит вода.

— Хорошо, я пойду первым, — говорит Мэтт.

— Давай.

— Спокойной ночи, — шепчет он.

— Спокойной ночи, — отвечаю я.

Мэтт делает шаг в сторону, и наши пальцы расплетаются. На мгновение мной овладевает паника, как бывает, когда ты видишь, что со стола падает стакан с водой. Возникает непреодолимое желание дотянуться до Мэтта и остановить его. Продолжая смотреть мне в глаза, он делает еще шаг, потом еще два. Мне кажется, будто мы с ним связаны — куда он, туда и я, но мне удается удержаться на месте, хоть я и сама не понимаю как.

Он идет по коридору задом, не спуская с меня глаз, и останавливается у двери, за которой находится его спальня. Прощаясь, он поднимает руку вверх и машет мне. Я делаю то же самое. Мэтт, нагнув голову, нажимает на ручку и исчезает. Едва слышно щелкает замок, свидетельствуя о том, что дверь за ним закрылась.

И только после этого я снова начинаю дышать.