Шестая жизнь Дэйзи Вест

17

Мэтт, очевидно, рванул домой сразу после того, как в два часа пятьдесят минут прозвенел звонок, возвещающий окончание уроков, потому что дома он появляется в три часа семь минут. Естественно, запыхавшимся он при этом не выглядит; входит вальяжно, как всегда.

— Привет! — говорю я с плохо скрываемым энтузиазмом, когда он заглядывает в гостиную, где мы с Одри смотрим по телевизору полуденное ток-шоу. Я стараюсь следить за собой, но понимаю, что едва ли способна кого-нибудь обмануть. Ожидая, когда он придет домой, я находилась в прострации, а теперь, наблюдая за тем, как он входит в комнату, пробудилась и стала гиперактивной.

— Привет, — говорит мне Мэтт, улыбаясь. — Здравствуй, Одри, — добавляет он, приветствуя сестру легким взмахом руки. Сумку с книгами Мэтт бросает на пол, а сам падает в мягкое кресло. Взглянув на экран, он удивленно поднимает брови. Речь идет о подростках, искореняющих дурные привычки родителей: запрещающих им курить, принимать наркотики и встречаться с двадцатилетними девочками и мальчиками.

— Что это вы смотрите? — спрашивает Мэтт.

— Настоящее телевидение, — говорит Одри. — Посмотришь пять минут и оторваться уже не сможешь.

В комнате появляется миссис Маккин, одетая в один из тех универсальных спортивных костюмов, в которых домохозяйки ходят как в фитнес-центр, так и в продуктовый магазин. Она потирает руки как человек, только что намазавший ладони кремом; я чувствую запах лимона.

— Одри, ты забыла, что тебе сегодня к врачу? — спрашивает она.

— Что? — говорит Одри, с трудом отрывая взгляд от телевизора, по которому показывают сцену крушения поезда.

— Осмотр назначен на четыре. Значит, чтобы успеть, мы должны выйти в половине четвертого, — продолжает миссис Маккин. — Дэйзи, если хочешь, мы можем по дороге завезти тебя домой, — добавляет она, бросив взгляд на меня.

— Я ее отвезу, — говорит Мэтт, не отрываясь от экрана. Я задерживаю дыхание.

— О, спасибо, Мэтти, — радуется мама. — Одри, детка, переодевайся, пора ехать.

Одри смотрит на себя: начало четвертого, а она все еще в пижаме, в которую облачилась, придя домой с пруда.

— Ладно, — говорит она. — Но я себя великолепно чувствую. Даже не знаю, стоит ли ехать сегодня.

— Ты же знаешь, доктор Олбрайт всегда настаивает на осмотре после того, как тебя увозят на «скорой», — возражает мама.

Одри закатывает глаза, но встает.

— Созвонимся позже, — говорит она мне, выходя из комнаты. Миссис Маккин следует за ней. Мэтт встает с кресла и выключает телевизор.

— Поедем? — спрашивает он.

— Да, конечно, — отвечаю я, чувствуя себя несколько обиженной тем, что он хочет отделаться от меня так быстро.

Всю дорогу до дома я молчу, погрузившись в собственные мысли, поэтому, когда мы оказываемся практически у дверей, у меня возникает ощущение, что дорога заняла всего несколько секунд. Взявшись за ручку, я собираюсь попрощаться, как вдруг Мэтт удивляет меня неожиданным вопросом.

— Можно зайти?

— Гм… да? — то ли соглашаюсь, то ли возражаю я.

— Точно можно?

— Да, — отвечаю я, приходя в себя. — Конечно, входи.

Мрачное настроение, охватившее меня по дороге, немедленно испаряется. Оказывается, Мэтт хотел для разнообразия провести время у меня.

Мы оставляем машину, и Мэтт берет с заднего сиденья сумку, с которой я ездила в Канзас-Сити. Поднявшись на крыльцо, я отпираю дверь. В доме немного душновато, так как хозяев нет уже несколько дней. Миновав прихожую, я прохожу в столовую и открываю окна. Мэтт ставит сумку у входа.

— Когда вернутся родители? — спрашивает он, оглядывая две гостиные и столовую на первом этаже, которые просматриваются с того места, где он стоит.

— Не раньше десяти, — говорю я, — а может, и позже.

Я наблюдаю за тем, как он изучает обстановку, и пытаюсь посмотреть на интерьер дома его глазами. Стоящий в одной из гостиных гарнитур выглядит новым, хотя ему, по всей видимости, уже одиннадцать лет. Он включает в себя коричневый кожаный диван, небольшую кушетку, пару кресел и два одинаковых стеклянных столика — журнальный и кофейный. Мебель расставлена на поглощающем звук шагов мягком ковре, украшенном орнаментом. На одной из стен висит телевизор, а над камином — зеркало в красивой раме. Стены обклеены обоями с изображением цветов. Этот рисунок, очевидно, был в моде, когда комнату отделывали, а теперь может показаться либо милым, либо безнадежно вульгарным, в зависимости от вашего отношения к винтажным обоям.

Во второй гостиной, поменьше, нет ничего, кроме стеллажей с книгами, занимающих три стены от пола до потолка, да пары огромных кресел с витиеватыми подлокотниками, обтянутых легкой тонкой тканью. Перед дверью стоит лесенка, которой пользуются, чтобы доставать книги с верхней полки, а между креслами виден небольшой столик. Единственная стена, не занятая стеллажами, покрашена темно-зеленой краской, а полки сделаны из темно-коричневого лакированного дерева. Обстановка делает комнату слегка мрачноватой и слишком темной для чтения.

Столовую украшает антикварная обеденная группа: стол на восемь персон, за которым, полагаю, более четырех человек никогда не собиралось, а также резной сервант и большой китайский шкаф для посуды со стеклянными дверцами и большим откидным столиком, мимо которого я боялась ходить, когда была маленькой, опасаясь, как бы он не упал и не раздавил меня. Над столом висит красивая люстра на длинном подвесе, которая уже была в доме, когда мы въехали; на полу лежит персидский ковер.

Оценивая то, как расставлена мебель, я осознаю, насколько скрупулезно поработала над обстановкой команда, готовившая дом к нашему приезду. Все продумано до мелочей, чтобы придать дому приличный, но незапоминающийся вид. Находиться в нем приятно, но вряд ли кто-то, побывав в гостях, захотел бы устроить у себя нечто подобное. Не хватает только…

— На стенах нет ни одной фотографии, — опережает меня Мэтт.

— Да, — говорю я. — Как ты знаешь, мы только пару недель назад переехали, и у мамы еще руки не дошли.

— А я было подумал, что родители не любят, когда на стенах что-то висит, — замечает Мэтт. — Ну, ты понимаешь, все эти унизительные детские фотки и прочее. Я уж собирался сказать, как тебе повезло.

— К сожалению, нет, — отвечаю я, подыгрывая ему.

Напомнив себе сказать Мэйсону, чтобы он как можно быстрее повесил на стены несколько детских фотографий, я предлагаю Мэтту провести небольшую экскурсию по дому. Кухню мы проходим быстро — при этом я намеренно стараюсь не смотреть на дверь, ведущую в подвал, ибо Кэйси убила бы меня, узнав, что я приводила в ее логово своего парня, — и направляемся на второй этаж. Только услышав под ногами поскрипывание ступенек, я понимаю, что делаю — веду мальчика, возможно, даже моего парня в свою спальню.

В моей комнате нет места, где можно было бы посидеть, как в спальне Одри, поэтому Мэтт, подойдя к кровати, садится в ногах. Я, остановившись посреди комнаты, думаю, что делать дальше. Затем, решив, что другого выхода я себе просто не оставила, я подхожу к кровати и также сажусь на солидной дистанции от Мэтта.

— Красивая комната, — говорит Мэтт, оглядываясь. Указав рукой на постер с изображением «Аркад Фаер», он улыбается, но никак не комментирует увиденное.

— Спасибо, — благодарю его я. — Мне нравится заниматься обустройством.

— В этом ты похожа на сестру, — замечает он, сдержанно смеясь, — но ты продвинулась дальше.

Я сижу, боясь пошевелиться, и от души надеюсь, что Мэтт этого не замечает. Колени напряженно сдвинуты, а плечи и подбородок развернуты в его сторону. Со стороны я, очевидно, похожа на цветок в горшке, стоящий на подоконнике и вращающий головкой, чтобы поймать лучи солнца. Правая сторона тела — та, что ближе к Мэтту, — кажется мне теплее левой.

— Так что же я пропустила сегодня на уроке английского? — спрашиваю я, наслаждаясь этим теплом.

— Да ничего особенного, — говорит Мэтт. — Мистер Джефферсон задал для изучения несколько новых словарных слов, и мы в основном весь урок корпели над ними.

— А что это были за слова? Интересно, я знаю или нет.

— Постой, дай-ка я вспомню… — говорит Мэтт, откидываясь назад и глядя в потолок. Я начинаю чувствовать себя нелепо, сидя рядом, как манекен. Приходится последовать его примеру, и я осторожно ложусь, опираясь на локоть и старательно следя за тем, чтобы, не дай бог, не оказаться слишком близко к Мэтту.

— Кажется, там было слово «подтрунивать», — вспоминает Мэтт.

— Чем мы все время и занимаемся, — отвечаю я, меняя позу и складывая руки на животе.

— И еще «изгонять», — добавляет Мэтт.

— Что? Сгонять? — переспрашиваю я. — Это что, словарное слово?

— Да нет — изгонять. Не в смысле жир сгонять на беговой дорожке, а демонов изгонять, и все такое.

— А, — говорю я, — ясно. Давай еще.

— Изобличать.

— Не представляю себе, что это.

— Я думаю, это значит обвинять кого-нибудь в чем-нибудь, — предполагает Мэтт. — Похоже на «обучать» еще.

— А еще?

— Что-то там было еще связанное с книгами, — продолжает Мэтт. — «Пролог» и «фолиант», что-то такое.

— Ну, это просто, — говорю я. — А какая была на этот раз загадка?

Мистер Джефферсон любит задавать нам на уроках загадки, связанные со словами. Если разгадываешь, получаешь хорошую оценку. Получив достаточное количество оценок за разгаданные слова, можно быть уверенным, что результат в четверти будет хорошим.

— Зимородок, — говорит Мэтт.

— Зимородок, — повторяю я. — Красивое слово. Не имею представления, что это может быть.

— Я тоже, — признается Мэтт. — Значит, узнаем завтра, когда мистер Джефферсон напишет значение на доске.

— Или давай вместе поищем, — говорю я, спрыгивая с кровати и направляясь к противоположной стене, где висит полка с книгами.

Книги расставлены по цветам, и толковый словарь стоит в красном секторе, вместе с учебником по интерьерному дизайну, двумя романами, триллером и «Властелином колец». Взяв словарь, я начинаю листать его.

— Оказывается, это птица, — говорю я, прочитав статью. — А еще есть прилагательное, означающее «спокойный, тихий, веселый, благоприятный или безмятежный».

— Отличное слово, — соглашается Мэтт. — Я его теперь никогда не забуду.

— Правда? — спрашиваю я, захлопывая словарь, и возвращаюсь на кровать. На этот раз я без колебаний ложусь и оказываюсь гораздо ближе к Мэтту, или по крайней мере мне так кажется, потому что я вижу его лучше. — Это почему же?

— Потому что безмятежный, спокойный… все эти слова напоминают о тебе, — отвечает Мэтт без колебаний, удивляя меня прямотой. Смотрит он уже не в потолок, а прямо мне в глаза, и взгляд его поражает словно молния. — Так я чувствую себя, когда ты рядом.

На меня снисходит озарение: его слова не просто лесть, они — универсальный ответ на все вопросы, которые я задаю себе уже несколько дней.

Нравлюсь ли я ему так же сильно, как он нравится мне?

Можно ли ему доверять?

Могу ли я рассказать ему?

Теперь я знаю, как следует отвечать. Да. Да. Да. Безоговорочное, абсолютное да.