Сицилиец для Золушки

Глава 12

Дарио Манфредо Брунетти

Я смотрел на дуло пистолета, направленное в голову Марии, и пытался заставить себя нажать на курок. Одно движение пальцем, и я буду свободен от этой предавшей меня суки.

Выстрел — и все. Жизнь с чистого черного листа. В котором кровью пропишу имена всех, кто меня забыл и предал.

Сука! Почему она такая невинная и красивая сука?! Красные заплаканные глаза, капли крови Орсино, пропитавшие ее футболку на груди, острые колени, которые тонули в грязи пола. В той, в которой я провел двенадцать гребанных месяцев. Каждый унылый день в сумраке. В осознании своей слабости. Когда знаешь, что в твоем теле заключена сила сотни спартанцев, воинская мощь, а ты нихера не можешь ей воспользоваться.

Но теперь я мог. Ждал, как притаившийся хищник, своего часа. И вот он настал.

Один из моих тюремщиков, — Рик, был мне предан. В отстойник Медичи его перевели несколько месяцев назад. Рик все спрашивал и предлагал помочь с побегом. Но чтоб выйти из клетки мне нужны были гарантии, что я доберусь до своей власти. Смогу воспользоваться ресурсами. Иначе это была бы тупая блажь и утопия. Подставлять единственного поверенного человека и быть схваченным еще в Вольтерре.

Я выжидал скрипя зубами от безделья. Ждал, когда Орсино проколется. Для того, чтоб уничтожить урода. Убить и растерзать на месте. Проверить, чтоб на этот раз пес сдох наверняка. Прошлая ошибка стоила мне слишком дорого — потерянный наследник, заточение в этой дыре.

Про суку Марию речь не шла. Раз она не дождалась меня двенадцать месяцев, то эта шлюха никогда моей не была.

А то, что не принадлежит всецело и полностью, и потерять невозможно!

Боль от предательства разъедала, как раскаленный в огне прут, продавливающий грудину.

Мне нравилось ощущать эту адскую боль. Она мне напоминала, что верных людей нет. Все сплошные ничтожества. И сука, которой я жил и дышал, которую полюбил до вязкого безумия, оказалась легкодоступной дрянью. Не смогла удержать перед племянником ноги вместе. Отдавалась Арманду в моем фамильном особняке. Там, где я каждый камень положил на камень, где разбивал теплицы с орхидеями и приказывал высаживать инжир и жасмин для нее, неблагодарной суки.

Сейчас все это было неважно и смешно. Я смотрел на себя со стороны и скалился в бороду. Натуральный дебил — поверил в верность шлюхи! В ее слащавые обманчивые клятвы и глаза- хамелеоны.

Мария сама, как блядский перевертыш. Как умело шлюха притворилась порядочной бабой, что даже мне, прожженному развратнику, запудрила мозг, завязала яйца в узел.

Я хохотал над собой…Я ведь при этой суке ни разу не шлялся, не ебал других баб. Не видел их, не замечал. В тюрьме вспоминал только ее образ. Как она эротично и искренне стонала подо мной, как питался ее оргазмами и мечтал впитать еще. Лох. Наивный идиот! Шлюхе нужны были только мои деньги. А какой член будет в ней сновать, ей похеру.

Я сконцентрировался на расплате Росси. Слишком долго он пожил. Непозволительно. В смену Рика приказал ему оставить открытой дверь и вызвать Орсино. Сказать, что я на все согласен. Убить и Марию, и Арманда. Присягнуть ему на верность и сдать отчеты по всем активам своей собственности. Отдать в его распоряжение все порты с поставками товара.

Мразь до того охерел, что требовал от меня чуть на колени не встать перед ним. Хорошо, что накануне он принес мне веские доказательства измены Марии. Фотографии, где сука, которую назвать женой больше язык не поворачивался, сидела голая на коленях Арманда. И с закатившимися глазами принимала его хер в себя.

Злость разливалась каленным свинцом по венам. Единственное, чего я боялся, — свершилось. Я потерял последний оплот надежды. А когда уже терять нечего, начинаешь обретать!

Так и я, угандонил ничего не подозревавшего Орсино. Чуть не забил урода насмерть. Опомнился, когда он захлебывался кровавыми пузырями. Пришлось заталкивать всех демонов из себя обратно в ад. Все инстинкты обострились и единственным желанием стала жажда крови врага. Вцепиться в его глотку и зубами выдрать кадык.

Шавфки сразу поняли, что вернулся хозяин. Стоило выйти из клетки, и все вопросы начали решаться сами собой. Уже мне звонил Валенсио Манчини, который работал на Орсино, и начал докладывать о делах в доках. Марселло Паолоретти, наследник Медичи, дистанционно присягнул в верности. Это слово во мне вызывало лишь циничный оскал. Такой херней больше меня не возьмешь. Слова — пыль. Только власть и бумага стоят моих усилий. Я приказал сразу юристам готовить все договора. Переоформлять на меня всю собственность и бизнес Росси.

Ту ночь я не спал. Заночевал в первом отеле возле тюрьмы Медичи и строил план по возвращению своей империи. Как назло перед глазами мелькала сука — Мария. То она, паскудная девка, купалась со мной в Будве. Тогда я ее влажную трахал всю ночь, а она извивалась от бесчисленных оргазмов. Потом мы с ней сидели в доме вдвоем. И я лениво перебирал ее мягкие волосы. Делал вид, что работаю, но мой взгляд все время приковывали ее хрупкие ключицы, испарина между грудью, тихие вздохи на события в романах, что она вечно читала рядом со мной. И ее тело рядом всегда будило во мне голод.

Сучка, сколько ее не трахал самыми извращенными методами, всегда отдавалась, как впервые. Отзывчиво и горячо. Тогда я списывал мимику ее плоти на любовь, о которой Мария мне говорила. Теперь же я точно знал, что она безотказная шлюха. И звезда ее течет на того, кто берет. Будь то я или Арманд…

Рик предупредил меня на следующий день ночью, что в тюрьме творится какая- то херня. Камеры отключились, охранники спят. Он пришел менять смену и сразу позвонил мне. Я домчался со своими людьми в крепость Вольтерры меньше чем за десять минут. Не мог позволить этой мрази Орсино снова оказаться на воле. Был уверен, что происходящий хаос — дело его мерзких лап.

Какой же меня ждал сюрприз, когда я увидел, что Росси душит Марию в вонючей камере, что год была моей пыточной. Глядя, как эта предательница задыхается, до последнего тянул. Надеялся, что смогу дать ему ее убить.

Но, блядь! Эти волосы, шелк которых я помню, эти губы, что порхали на члене, а потом без стеснения целовали, а сейчас молили о помощи. И мое имя, сорвавшееся с них в предсмертной агонии стало крышкой моего гроба. Я вытащил пистолет и пристрелил Орсино. С садистским удовольствием наблюдал, как из куска обгорелого дерьма вытекала жизнь.

Даже сейчас вспонимаю и дурею. Безумие хлещет по венам. Гремучая жажда опаляет все нервные окончания, когда Марию встряхиваю и перед собой на колени ставлю. Каждый день все двенадцать месяцев я мечтал ее увидеть и прижать к груди. Хрупкую. Маленькую. Испуганную. Сука, а не баба. Ведьма. Тридцать лет, а все малышка. И глаза мокрые, снова искренние. Смотрит на меня снизу вверх, будит вместо ненависти и злости похоть. Вязкую и густую, что в раз в член спускается. В мыслях я каждый час ее трахал, от скуки от одиночества, держался за единственные светлые воспоминания. А теперь эта паскудная девка и их уничтожила. Фото, где она извивается на Арманде, клеймом огненным сердце выжигает. От лютой ярости ударил суку предательницу по морде.

Ну как ты могла?! Девочка моя любимая. Моя орхидея диковинная, заморская. Оказалась обыкновенной блядью, которую я сам наделил несуществующими качествами. И убить хочу, и выебать, и выгрызть из головы этот гремучий снимок. Даже после смерти Росси, он оставил во мне дерьмовый след. Показал, какую ядовитую отравленную девку я полюбил.

Была у меня ещё надежда, что снимки, отданные врагом — подстава. Дешёвый фотошоп. Но стоило посмотреть в лицо шлюхи, как сразу убедился — виновата и помилованию не подлежит! В коньячных глазах просыпается осознание того, что я ее не прощу. Смотрит сука на меня, как алмазным сверлом все кости буравит. Сквозь ребра пробирается к тупому мускулу в груди. Но нет, я не позволю ей больше дурманить мне голову. Слишком много всего прошло, слишком точно я знаю, что фотографии эти не монтаж был. Трахалась она с Армандом в моем доме, на нашем супружеском ложе. Да везде, блядь, подставилась под хер племянника. Тащу ее за патлы, а потом перекидываю через плечо.

Вместо того, чтоб просить меня не убивать, не наказывать ее, эта гребанная Мария воет в голос:

— Спаси, Дарио, умоляю, спаси Антонио. Он мой друг. Он ведь умрет там, кровью истечет.

Да, там был в камере еще кто — то. Раненный мужик. Я не заметил! Никого, кроме девки продажной, не видел. Тоску в мраке души кормил. Вспоминал ее лицо, ее тело. Некогда любимое. Теперь мне надо забыть про это. Научиться ее ненавидеть, не хотеть. Усадив Марию в тачку, даю распоряжение охране подчистить оставленные следы. Убрать труп Орсино немедленно. Уже возвращаюсь к машине и оборачиваюсь:

— Второму в камере врача срочно вызвать. Спасти любой ценой.

Вот нахуя?! Ведусь на мольбу суки, которую должен растерзать. А иначе не могу. И мысли отступают все на второй план, стоит окунуться в невинный запах Марии в салоне. По которому я истосковался, о котором я мечтал в смраде камеры. Хватаю Марию, притягиваю к себе. Волосы — нежнейший шелк в моих грубых пальцах. Член откликается на ее близость мгновенно. Ноет, тянет, тяжелеет. Блядь, в него как раскаленный свинец медленно заливают. Ее глаза, заплаканные и огромные, блестящие от слез, губы чуть приоткрытые и сладкие. Хочется их вкусить, раскусить, сожрать. Сглатываю горечь, вспоминая, как эта сука целовала ими Арманда, пока я гнил заживо в темноте и одиночестве.

Рождается снова говенное желание съездить ей по наглому рту. Боюсь даже думать, что она в рот принимала чужой член, чтоб не достать прямо в машине пистолет и не протолкнуть ей в зубы, не нажать на курок с облегчением.

Спрашиваю, как в мрачном тумане, трахалась ли она с Армандом? Пусть, шлюха скажет только, что нет. Удушу на месте. Но Мария молчит… Сука, трахалась с ним! И не раз. Предала, забыла, насрала на все клятвы. И в голове рождается мрак. Сгущается и заполоняет вязкой смолой мою любовь к этой дряни. А уже из него приходит решение, что я с ней сделаю в ближайшем будущем. Как накажу предательницу…