Синхроничность и Седьмая печать. Часть 1

Глава 24 Черный ящик

Вернувшись на Лонг-Айленд после визита к Камерон, я узнал, что Престон Николс начал на базе Хиро новое расследование. За год до я этого Престон и Дункан Камерон заплатили штраф за то, что они якобы пересекли границу этой базы, — хотя это место считалось открытым парком. Кроме того, Престон обнаружил, что из колес его машины был выпущен воздух, и решил, что это сделали полицейские, охраняющие парк, или связанные с ними люди. Конечно, Престон и Дункан не могли так просто все оставить и обратились в городской суд Ист-Хемптона, чтобы выразить свое несогласие с действиями полицейских. Они были уверены в том, что выиграют это дело. Ход слушаний описан в книге «Пирамиды Монтока», но мне придется вкратце рассказать об этих событиях, поскольку они имеют непосредственное отношение к нашей теме. Действия суда были очень странными: во-первых, дело Престона и Камерона слушалось последним, а во-вторых, всем людям было приказано очистить помещение. В тот день в суде присутствовал мой друг Майк Николс (я не смог приехать и попросил его прийти вместо себя) — и прокурор потребовал, чтобы он тоже покинул помещение, но Майк отказался, поскольку по правилам это было открытое слушание. Согласно протоколу, во время слушания произошло несколько забавных эпизодов, потому что Престон практически не придерживался официального стиля речи, — но мы не будем на этом останавливаться. Главное — судья Кетчам решил дело в пользу Престона и Дункана: он сочувствовал им, поскольку сам нередко гулял со своей собакой в этом месте и не видел там никаких знаков, указывавших на то, что парк закрыт для посещения. Престон понял, что с этим местом связана какая-то тайна, и решил докопаться до истины. В конце концов, Дункан и Престон определили, что «парк» является Запретной зоной — однако судья Кетчам сказал им, что это не так. В общем, мы с Престоном решили подчиниться требованиям судьи и не заводить новое расследование.

Спустя год после суда в лагере Хиро начались раскопки. Никто не знал, что именно там находили: по слухам, люди выкапывали старые канистры с горючим, но было много других версий. Поскольку Престон по решению суда больше не мог посещать лагерь, он взял в аренду аэроплан и стал фотографировать территорию сверху. По словам Престона, во время первой «экскурсии» пилот встревожился и стал настаивать на том, чтобы пролететь над лагерем всего один раз. Но поскольку Престон заплатил ему за определенный период времени, ему пришлось покружить над лагерем.

Решив во второй раз нанять самолет и обследовать лагерь, он пригласил меня. В моем фотоаппарате до сих пор была пленка, на которой находились снимки из Пасадены, — и мне хотелось сделать всего несколько фотографий лагеря, чтобы потом, возможно, использовать их в своей книге. Престон взял с собой видеокамеру: он собирался снимать все, что мы увидим во время «экскурсии», и потому, как мне казалось, я вряд ли буду ему полезен. Но нам неожиданно пришлось столкнуться со странным феноменом, окружающим лагерь.

Когда мы поднялись в воздух из аэропорта Ист-Хемптона, я заметил, что мотор самолета издает странные звуки. Конечно, это встревожило меня! А когда аэроплан начал раскачиваться в воздухе, мое беспокойство стало перерастать в панику. Поскольку никто не произнес ни слова о неполадках, я уже собирался первым заговорить об этом. Я, конечно, не механик, но даже мне было ясно, что мы находились на волоске от смерти. Кто-то или что-то пыталось нам помешать.

Я уже рассказывал о состоянии «оперирующего тетана» или об оперирующем духе и постулате. Во время таких занятий я научился принимать решения, опираясь на полученные мною знания, — и потому немедленно перешел в состояние, в котором мог справиться с этой ситуацией. Я вспомнил все, чему меня учили, успокоился и создал постулат. Я уже рассказывал о том, как это делается. Когда мы получаем от окружающей среды некий стимул или сталкиваемся с противодействием, наш страх и реакцию на него разделяет тонкая грань. Например, если боксер-чемпион боится своего противника, то, скорее всего, он потерпит поражение — и все из-за того, что боится боли. Но если спортсмен желает победить, то должен здраво оценивать возможности противника, — а также предвидеть все, что он может сделать, если боксер сам не окажет ему должного сопротивления. В противном случае страх охватывает мозг и приводит к тому, что рациональный мыслительный процесс приостанавливается. И если вы хотите создать благоприятные условия — в особенности в экстремальной ситуации, — то лучше всего начать мыслить как бы отдельно от тела, не обращая внимания на смертельный страх. В моем случае паника продолжалась всего несколько секунд. Мотор продолжал грохотать, но я решил, что все будет хорошо, — и мысленно пробудил силы Вселенной, способные помочь мне. Едва я создал этот постулат, как в ту же секунду увидел, что рука Престона потянулась к центру кабины. Вскоре мотор начал издавать другие звуки, как будто Престону удалось «успокоить» его, а через некоторое время и они исчезли, и мотор стал работать без помех. Никто ничего не сказал о случившемся — и я твердо решил молчать об этом, чтобы не создавать постулатов, оказывающих на нас негативное воздействие. Этот тест, или «испытание воздухом», был пройден. В остальном «экскурсия» прошла без происшествий — во всяком случае, если говорить о работе механизмов самолета.

Однако дальше я столкнулся с непредвиденными обстоятельствами. Когда мы находились над базой Хиро, моя фотокамера почему-то перестала работать, и мне пришлось ее настраивать. Мы делали очень маленькие круги в воздухе: наш полет напоминал поездку на карусели. И так как я не спускал глаз с фотоаппарата, который держал в руках, столь резкие маневры самолета привели к тому, что у меня начался приступ воздушной болезни. Впервые в жизни я чувствовал нечто подобное! От волнения я открыл заднюю крышку фотоаппарата и подставил его солнечным лучам. Как глупо! Из-за этого (не говоря уже о воздушной болезни) я потерял надежду сделать снимки! Полет продолжался, и я изо всех сил старался удержаться от того, чтобы меня не стошнило. Престон заговорил со мной — но я вежливо объяснил ему и пилоту, что происходит, и попросил их не разговаривать со мной, потому что я не в том состоянии, чтобы поддерживать беседу.

Наконец, мы приземлились. Престон считал, что полет был очень удачным (ему удалось многое снять на камеру). Мне же хотелось присесть на скамейку у здания аэропорта, чтобы собраться с силами. Голова сильно кружилась, и только через 20 минут мне стало лучше. В этот момент Престон посмотрел на меня и произнес: «Знаешь, самолет чуть не упал на землю». — «Я знаю», — ответил я и рассказал ему о том, что чувствовал во время полета. Престон выслушал меня и сказал: «Я неплохо умею управляться с моторами».

Через 10 минут я уже смог продолжить путь. Мы целый день осматривали Монток, а потом я отправился домой проявлять пленку. К сожалению, мое неловкое обращение с камерой привело к тому, что снимки оказались засвеченными: я не только не смог сделать новые фотографии, но и уничтожил те, что были сделаны в Пасадене.

Престону повезло больше: вернувшись домой, он просмотрел то, что ему удалось снять с самолета (вы можете увидеть эти снимки во второй серии фильма Престона «Тур по Монтоку П»). Больше всего Престона удивил странный предмет на крыше насосной станции, которая по размеру напоминала туалет на садовом участке и стояла поодаль от других строений. На ее крыше он разглядел черный ящик. Увеличив изображение, Престон увидел странную вещь: когда мы пролетали над станцией, ящик раскрылся, словно капкан. К тому же крышка так называемого капкана открывалась за десятую долю секунды, если не меньше. Это было поразительно: двери не открываются и не закрываются так быстро! Нам необходимо было увидеть этот ящик своими глазами — а значит, мы должны были отправиться туда пешком и осмотреть станцию.

Я рассказал Камерон о наших приключениях и упомянул о том, как получилось, что я уничтожил негативы. Услышав о загадочной черной коробке на крыше насосной станции, она сказала, что у Джека был некий черный ящик, в котором он хранил оккультные инструменты. Я, конечно, сразу заинтересовался черными ящиками и синхрониями, с ними связанными (кто-то подарил мне эзотерическую книгу о черных ящиках, но, к сожалению, она не могла помочь мне в этом деле). Также я рассказал Камерон о том, что мне удалось узнать в Пасадене, — и она решила познакомить меня с Джорджем Фреем, ее старым другом и учителем, который также был одним из лучших друзей Джека. Она решила, что Джордж сможет помочь мне, так как он по ее поручению занимался похоронами Джека.

Как и предполагала Камерон, Джордж оказал мне неоценимую помощь. Он, как и Джек, был ученым и интересовался метафизикой и тибетским буддизмом. Я узнал, что Джордж никогда не видел тела Джека: несмотря на то, что владелец похоронного бюро предлагал ему осмотреть Парсонса, у него не было ни малейшего желания видеть своего друга искалеченным. Также Фрей сказал, что пепел Джека оставался нетронутым и до сих пор находится в похоронном бюро. В дальнейшем Камерон опровергла его предположение: она знала, что пепел был рассеян над пустыней — поблизости от того места, где Парсонс получил знак того, что «Работы Бабалон» завершены.

Однако, когда я рассказал Джорджу о странном ящике в Монтоке, он поведал мне очень интересную историю. По его словам, после смерти Джека у Камерон не было денег, поэтому она и попросила Джорджа заняться похоронами мужа. Первое, что сделал Фрей, — принес домой магический ящик Джека и, по просьбе Камерон, хранил его в шкафу пустой спальни. Однажды в гости к Джорджу пришел его начальник. Он очень заинтересовался этой черной коробкой и долго убеждал Фрея открыть ее. Джордж объяснил, что коробка принадлежит не ему, и потому он не хочет ее трогать, — но гость продолжал настаивать. Джорджу было трудно ему отказать, и он чуть было не поддался на уговоры, но в последний момент одумался. Если бы Джордж все-таки открыл ящик, это стало бы ужасной ошибкой.

Джордж рассказал, что на черной коробке были нарисованы белые каббалистические символы. Открыв ее, он увидел ящик с магическими инструментами — жезлы и другие алхимические принадлежности. Поверх инструментов лежала записка, написанная Джеком: «Не продолжайте. Это может стоить вам жизни».

Прочитав записку, Джордж увидел, что на его большом пальце внезапно появился глубокий порез: из него обильно текла кровь, хотя Фрей не поранился. Джордж поступил мудро: он закрыл коробку — и рана, возникшая, словно ниоткуда, зажила всего за один день, но на пальце остался шрам. Уверяю вас, все это не выдумки: Джордж был рациональным, спокойным человеком, не имевшим обыкновения предаваться фантазиям. Он так и не узнал, что случилось дальше с черной коробкой, — но высказал предположение, что Камерон закопала ее в пустыне.

Когда я рассказал эту историю одному из моих друзей, он встревоженно сказал, что с ее стороны было ошибкой просто закопать коробку — нужно, чтобы она сожгла ее, если это возможно. Конечно, я сразу позвонил Камерон и сказал ей об этом, — и тогда она рассказала, что случилось с коробкой на самом деле. Когда Джордж в конце концов вернул ее, она собиралась самостоятельно избавиться от коробки. Камерон отвезла ее на остров Каталина[151] и оставила на причале. В течение двадцати четырех часов к коробке никто даже не притронулся, и ей пришлось забрать ее обратно домой. Но коробка все-таки была уничтожена — причем совершенно случайно. Вторым мужем Камерон стал Шеридан Киммел (говорят, Киммел стал прототипом героя по имени Рэндалл МакМерфи из романа Кена Кизи «Полет над гнездом кукушки»). Она сказала мне, что Шеридан иногда вел себя странно: например, он мог войти в дом через окно, а не через дверь. Как-то Камерон разозлилась на него и швырнула в камин какую-то принадлежавшую ему вещь, а в ответ Шеридан побросал в огонь вещи из коробки Джека, одну за другой.

Выслушав эту историю, я спросил: «Значит, он был в ярости, когда избавлялся от этой коробки?» Камерон ответила утвердительно.

Это все, что я смог узнать о черном ящике в это время, — однако я был уверен, что мне еще удастся «оседлать» оккультную волну, которая принесет меня к разгадке. А нас с Престоном ждали новые приключения: мы должны были вернуться в лагерь Хиро, чтобы исследовать насосную станцию с таинственной дверью. Это было довольно трудно сделать: ведь мы пообещали не пересекать границы Запретной зоны (конечно, насосная станция не являлась Запретной зоной, но нам пришлось бы нарушить обещание, если бы мы не подобрались к станции каким-либо окольным путем). Мы припарковали машину у шоссе «Старый Монток» и пошли по тропинке, которая вела от южного входа прямо к лагерю Хиро. Пройдя мимо проволочной изгороди у западной стороны лагеря, мы стали пробираться по болоту. Конечно, эта дорога была длинной и трудной, — но зато так мы не нарушали границ Запретной зоны. Сама насосная станция, уже разрушенная, находилась на западе от передающей станции и с юга от большого бункера на западе (его также называли бункером юниоров) — увы, в этой части территории не было никаких тропинок, и потому нам потребовалось около часа, чтобы добраться до места.

Внутри насосной станции мы обнаружили только большой вентиль и ничего более. На крыше не было никакой черной коробки, но мы все же решили подобраться поближе. Нам повезло: мы обнаружили неподалеку старую стремянку, с помощью которой можно было забраться на крышу. Престон и сопровождавший нас человек были слишком тяжелы — они сразу сломали бы стремянку, если бы взгромоздились на нее, — и поэтому было решено, что наверх полезу я. Попав на крышу, я сразу заметил маленький прямоугольный люк. Мне пришлось приложить все силы, чтобы поднять его (хотя он все равно оказался слишком большим, чтобы быть той самой дверью, снятой на видеопленку). Крыша насосной станции оказалась очень хрупкой, и я чуть было не падал, поднимая его. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы, наконец, открыть люк. Однако нас ждало разочарование: там не было никаких черных коробок или чего-либо похожего на предмет, который мы видели на видео.

Я увидел на крыше здания зеленую бутылку: раньше в таких продавали вино, однако в эту можно было поместить не меньше галлона жидкости. В ней была вода, скорее всего, дождевая. Престон и наш компаньон сумели взобраться по стремянке достаточно высоко, чтобы видеть поверхность крыши, — но то, что мы нашли, не имело никакого смысла. Казалось, Престон снимал какое-то другое здание, другую жизнь или измерение. Но насосная станция была той самой, которую мы засняли на пленку, — в этом не могло быть ошибки. Но тогда мы так и не разгадали эту загадку…

Через несколько дней мы столкнулись с еще одним загадочным явлением. Боб Николс, отец Престона, нашел у задней двери своего дома зеленую бутылку с дождевой водой. Он понятия не имел, откуда она взялась и зачем нужна, — потому и спросил об этом сына. Престон сразу узнал в ней бутылку, стоявшую на крыше насосной станции, но никак не смог объяснить ее появление здесь. У меня возникли только две идеи: либо произошла телепортация, либо кому-то было непременно нужно принести бутылку к дому Престона. Однако я точно знал, что теперь мне придется исследовать магическую природу не только черных коробок, но о еще и зеленых бутылок (наверное, мне следовало больше узнать о джиннах из бутылок, но я решил, что это займет слишком много времени). То, что начиналось как невинное исследование синхроничности, связанной с фамилиями Камерон и Уилсон, привело к тому, что я во весь дух мчался навстречу оккультному потоку, началом которого были «Работы Бабалон». Уже в конце я понял, что коробка и бутылка указывали направление этого течения — которое, кстати, вдохновило меня на дальнейшие расследования и способствовало появлению синхроничности. Наше приключение было куда опаснее, чем вам может показаться. Во-первых, я почувствовал сильное сопротивление со стороны оккультных существ, не желавших, чтобы мы раскрыли их тайну (в качестве примера можно привести тряску в самолете). А во-вторых (конечно, в то время я не думал об этом), «Работы Бабалон» имели связь с частотами смерти: ведь Джек Парсонс принес себя в жертву, чтобы достичь этой цели. Я понимал, что тогда в самолете моя воля словно «пробудила» Престона и сохранила нам жизнь. Не знаю, что это было на самом деле, — главное, я остался жив и случайно стал свидетелем тайны. Но на кону стояло куда больше, чем моя жизнь.