Скайуокер и тени Миндора

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Хотя в данный момент он не находился в сознании, Люк чувствовал, что что-то происходит не так.

Он чувствовал… холод.

Невыносимый холод. Его и раньше настигало нечто подобное — пару лет назад, на Хоте, когда его отделяли считанные сантиметры от замерзания насмерть, но на выручку пришёл Хан — однако теперь всё было иначе. Холод ощущался как ползучее, прогрессирующее окоченение, как накатывающая слабость, которая постепенно растекалась по всему телу и связывала по рукам и ногам, не давая двинуться ни одной застылой мышце. Однако этот холод парализовал Люка таким образом, чтобы он вовсе не пребывал в блаженно-бесчувственном состоянии. Каждую пору его кожи пронизывали крошечные иглообразные кристаллики — холоднее полярной стужи, настолько холодные, что обжигали, холодные, как жидкий воздух — и украдкой скользили по нервам тончайшими льдинками.

И с холодом наступила тишина.

Почти осязаемая тишина, на грани забвения, более глубокая тишина, чем может испытывать живое существо: не просто отсутствие каких-либо звуков извне, но и отсутствие самого понятия «звук». Ни шёпота дыхания, ни журчания струившейся по артериям крови, ни малейшего стука сердца. Ни даже самого туманного, рассеянного отзвука стягивания или трения об его кожу.

Но холод и тишина имели более глубокую природу, чем просто физические ощущения. Они пребывали в его снах.

Эти сны протекали невероятно медленно, словно ледники, отличаясь безликими часами абсолютно безучастного созерцания пустоты; часы сменялись годами, годы растягивались в бесконечные тысячелетия, в которые одна за другой гасли звёзды. Он ничего не мог предпринять, потому что ничего и не оставалось. Только смотреть, как умирают звёзды.

И на месте каждого погасшего светила тоже ничего не оставалось. Даже ощущения какой-то нехватки, потери. Оставался только он сам. Где-то витающий. Свободный от всего. От мыслей, от чувств. Навсегда. Почти навсегда.

Первая за миллион лет мысль формировалась целое следующее десятилетие, просачиваясь каплями в час по чайной ложке. Спи. Это конец всему сущему. Не осталось ничего, кроме сладкого забвения.

Вторая мысль, напротив, промелькнула в сознании моментально, всего за секунду. Подожди-ка… кто-то другой держит в голове те же мысли, что приходят и мне.

Выходит, на краю вселенной он был не одинок.

Даже в застынувших снах о вечности он остро ощущал Великую Силу. Направляемый и поддерживаемый неизменной спутницей, он открылся сонной мысли и втянул её в центр своего естества, чтобы как следует изучить эту мысль, повертеть в воображаемых ладонях так и эдак, словно необычный камешек.

У обретшей консистенцию мысли имелся и определённый вес, и текстура: кусок вулканического базальта с урановой сердцевиной. Камешек обладал иррациональной плотностью, а его поверхность была усыпана чем-то рифлёным, зернистым, как будто кусок породы вначале отличался вязкой и липкой структурой, но кто-то спрессовал её, катая по гравийному полю. По мере исследования Великая Сила позволяла концентрировать всё более пристальное внимание на объекте и получать всё больше деталей, и тогда исследователю открылось понимание того, что каждое из гравийных зёрнышек воплощало собой живое существо — человека или гуманоида — и все они были связаны друг с другом волокнистыми жилами, которые в совокупности и составляли структуру хладного камня.

По мере углубления он осознал и другое: камешек, удерживаемый в воображаемых ладонях, точно так же удерживал и его самого. Даже проверченный так и эдак, камешек обхватывал обладателя ладоней и сковывал его… тот камешек выступал в роли тюрьмы для всех этих зёрнышек-существ, и все эти заключённые души заточили теперь и его.

Он обнаружил, что сам окаменел, являясь как раз той жильной породой тёмного оттенка, которая прочно сцепила их всех в один комок. Как он поймал их в ловушку, так и они заарканили его, и никто не имел возможности отпустить кого-либо другого. Сама структура вселенной связала их.

Сама Великая Тьма охватила их невыносимым холодом.

И вот ведь ещё какая странность: с каких это пор он размышляет о структуре вселенной как о тьме с заглавной буквы? Имейся в таком мрачном мироощущении хотя бы крупица истины, когда это он стал тем человеком, который предавался бы подобным мыслям? Если Великая Тьма жаждет затащить его в бесконечную пустоту, ей придётся побороться за каждый миллиметр его сущности.

И он начал искать выход. Что, с учётом любопытного восприятия через призму Силы, означало искать проход внутрь.

Он всецело осознавал, что воображаемый камешек в воображаемой ладони был не более, чем метафорой (даже хладной камень, в который он превратился), однако всё это существовало на самом деле, если отталкиваться от пласта реальности на глубочайшем уровне, недоступном совсем не воображаемым глазам. Он врос в камень… и поэтому не требовалось протянуть руку, чтобы коснуться души, олицетворяемой гравийным зёрнышком. Он уже касался их.

Нужно было только сконцентрироваться.

Но каждое мнимое зёрнышко-душа, которое он заботливо окружал направленным лучом света будто сигнальный маяк, не отвечало и намёком на отблеск. Никакой ответной реакции, характерной для человека, только совершенно ровная, ничего не отражающая поверхность, как у гладкого и округлого комочка из порошкового графита. Каждое ментальное прикосновение не взращивало в них ни надежды, ни цели, ни мечты о побеге, но вместо этого вытягивало их из заледенелой сердцевины и проглатывало целиком, скармливая Великой Тьме.

И Тьма не предоставляла и следа доказательств того, что они когда-либо существовали.

Всё, чего удалось добиться от мнимых зёрнышек — ласковые бессловесные уговоры просто взять и позволить себе уснуть. Борьба тщетна. В конце концов, Великая Тьма заглатывает всех. И всевозможные твои надежды, страхи, героические мечты и суровые реалии. Поглотит и всякого далёкого потомка, когда-либо слышавшего о тебе. Исчезнет всё и вся, не оставив малейшего эха, указывавшего на твоё присутствие. Единственное решение — лишь сон. Вечный сон, вечное забвение.

Забвение.

Никогда, решил Люк.

Интуиция подсказывала ему — наполовину через воспоминание, наполовину через предположение (а может, то была целиком подсказка от Силы) — что стоит вновь покрутить воображаемый камешек в воображаемой ладони, и на одном из мнимых порошково-графитных зёрнышек можно разглядеть едва заметную трещинку, которая вовсе не являлась игрой воображения.

И сквозь эту трещинку — крошечную, совсем ничтожную, такую миниатюрную, что, ведись поиск вне воображаемой реальности, трещинку не помогли бы обнаружить и самые передовые приборы в галактике — проявлялось ещё менее уловимое мерцание… чистейшего света.

Ведомый Великой Силой, он собрал всё восприятие и сжал до уровня нанометровой нити. И, продев её внутрь крошечной осветлённой трещинки на воображаемом камешке, Люк Скайуокер достиг вселенной.

Сосредоточив всё своё «я» при помощи Силы и самоотдачи, которую в него вбивали Бен и мастер Йода, Люк смог пройти по ниточке к источнику света, и вернувшееся к нему зрение позволило разглядеть сквозь причудливую искажающую пелену смутные очертания рукавов.

Объёмистых, соединённых вместе рукавов, которые будто скрывали сложенные руки… а за ними скрывался пол, освещаемый холодным мерцающим сиянием, похожим на тот, что источали экраны голопроигрывателей. Люк попытался поднять голову и осмотреться по сторонам, но ракурс не изменился, и тогда он понял, что глаза, которыми он глядел в данный момент, ему не принадлежали.

Вдогонку этой необычной догадке в сознании принялись проступать и другие соображения. На ум пришло следующее: пол, куда падал взгляд чужих глаз, каким-то образом связан с самим Люком… поскольку состоял вовсе не из обычного камня, а из любопытного полуколлоидного кристаллического вещества… необъяснимым образом живого.

Живого, поскольку стоило Люку сосредоточиться на веществе, как он почувствовал саму жизнь, отозвавшуюся покалыванием кожи, которую вызвал низкочастотный гул. Но и покалывание кожи было иллюзорным, он воспроизвёл такую реакцию в своей голове… он чувствовал её, поскольку внутри его мозга прорастали точно такие же полуколлоидные кристаллы. Нет… в чужом мозгу.

Кристаллы росли среди чужих извилин, внутри кого-то, чьи глаза позаимствовал Люк из открытых просторов вселенной. Подобно воображаемому камешку, новая находка также стала предметом изучения, так как в этом случае он тоже одновременно находился и в пределах чужого разума, и мог, проскользнув наружу, рассмотреть как бы со стороны. И когда он коснулся кристаллов сигнальным лучом маяка, он услышал — нет, ощутил шестым чувством — шепоток безысходности, звучавший на краю вселенной.

Усни. Борьба тщетна. Всему на свете приходит конец. Бытие — иллюзия. Лишь небытие Великой Тьмы реально.

Теперь Люк чувствовал, что шепоток исходит извне чужого разума, как бы со стороны, подобно его собственному восприятию, и что кристаллы каким-то образом концентрируют и усиливают эти звуки безысходности, перехватывая чужой канал Великой Силы и отводя в свою собственную реку — равно как и каналы, принадлежавшие сотням других разумов, которые, как теперь ощущал Люк, сформировали аномально-вычурную систему.

И где-то там река впадала в ещё один чужой разум.

Чёрная дыра, подумал Люк.

И с этой мыслью пришёл образ злокачественной опухоли, подпитывавшей поле Тьмы: древний, тяжело хрипевший калека, погребённый внутри капсулы жизнеобеспечения, который излучал злобу посредством своей собственной сплетённой внутри всего тела кристаллической паутины…

Точно такой же, какая сейчас прорастала внутри Люка.

И с пониманием этого он воспрянул духом, направив волю на кристаллическую матрицу внутри своего тела и позволив Великой Силе подпитать устремление. Теперь он отчётливо видел образовавшуюся связь между кристаллами, проросшими в своём мозгу, и кристаллами чужого разума. Затем он пожелал поднять голову, и на сей раз это удалось осуществить, и когда Люк чужими глазами осмотрел помещение, он разглядел каменную пещеру, тускло совещённую волнообразными разрядами энергии, которые медленно ползли по стенам словно живые. Такие же сверкающие потрескивающие разряды настигли Люка в тронном зале, хотя прямо сейчас энергия не причиняла вреда собравшимся вокруг.

Пещера была заполнена фигурами в полумесячных шляпах.

Каждая замерла в неподвижной позе, опустив голову и спрятав сложенные руки в рукавах. Они окружили массивный каменный пьедестал, возвышавшийся в центре помещения. Постамент соединялся с полом, однако он не был высечен из того же камня, а вырос подобно опухоли. Конструкция не превышала полутора метров в высоту, а плоская площадка была примерно тех же размеров и формы, что и удобная односпальная кровать. Время от времени, с некой прогрессировавшей частотой, электрические разряды гасли, подрагивая, и тут же сходились пучком на каменном пьедестале, провоцируя болезненно яркую вспышку, и растворялись на поверхности конструкции.

Вот где я. Заточённый заживо внутри скального монолита.

Озарившая разум догадка не слишком встревожила Люка. После того, как он целую вечность переживал гибель вселенной, собственная обыденная смерть не значила ровным счётом ничего. Даже она была лучше, чем судьба, уготовленная Чёрной дырой для него, лучше, нежели то, что намеревались сотворить с ним.

Нежели то, что намеревались сотворить под видом него.

Он не знал, сможет ли спастись, но, возможно, он сможет помочь этим людям. Этого должно быть достаточно.

Люк призвал Силу и потянулся сквозь кристаллы, но, кроме одинокого разума, не нашёл ничего, за что мог бы ухватиться. Хотя он ощущал их, и до него сквозь другие кристаллы доносился шёпот, у него никак не получалось отыскать ту поверхность, которую можно было бы мысленно сжать своей волей. В точности как в том сне: скользкий полуграфитный гравий. В них не содержалось ничего, кроме Тьмы. Лишь к единственному разуму удалось протянуть ниточку через ту едва заметную, сочившуюся светом щель… Из отдалённых закоулков памяти всплыл урок Йоды, преподанный глубоко в экваториальных джунглях Дагоба в ночь перед местным солнцестоянием. «Когда себя отдаёшь Силе без остатка, через все деяния твои откроется истинная суть твоя, ― сказал тогда Йода, наклоняясь вперёд, и языки пламени разгоревшегося от наттик-корня костра окрасили в синеву глубокие морщины древнего лица. ― Тогда Сила потечёт сквозь тебя и будет до тех пор направлять руку, пока малейшим жестом её не свершится великое благо».

Люк никогда не понимал этого урока. Лишь пытался всегда жить по этому принципу… но теперь в сознании медленно проступил нужный образ. Образ руки, сокрушавшей цель одним ударом.

Бившей чуть правее центральной точки, нарисованной на лбу «Кукловода-Рождённого-Тенями». Именно такой удар потребовался, чтобы расколоть кристаллическую структуру внутри его мозга.

Простейший акт милосердия, вытекший из одного желания — положить конец конфликту, не отобрав жизнь — и теперь ставший спасательным кругом, с помощью которого Люк вырвется с самой пучины небытия.

С этого момента он как никогда ощущал сформировавшиеся ментальные узы и чувствовал возможность обратной связи. Неожиданный поворот судьбы в сочетании с твёрдым устремлением позволит временно взять под контроль чужую физическую оболочку и управлять ей, даже воспользоваться могуществом Силы по желанию. Люк мог подёргать за свитые ниточки и превратить нового знакомого в свою марионетку, чтобы устроить спасение себе самому.

Или…

Он мог отринуть страх и поведать истину о себе, какой она бы ни была.

Для Люка Скайуокера здесь даже нечего было взвешивать. Вместо того, чтобы дёргать за ниточки, он отправил дружелюбное послание.

Эй, Ник. Почему бы тебе не проснуться?

Первое подозрение в том, что происходит нечто ужасно неправильное, пробудил сигнал тревоги, заревевший прямо в капсуле жизнеобеспечения. Оглушительная сирена нарушила концентрацию Кронала и вынудила вернуться в своё тело — процесс, который растянулся в долгое, вечное мгновение, пока иссушённая плоть вздрагивала и дёргалась: он изо всех сил пытался отдышаться. Наконец у Кронала получилось шевельнуть рукой, чтобы выключить эту проклятую сирену, отодвинуть в сторону Закатную корону и ответить на срочный вызов полковника Клика.

Его охватило настолько сильное волнение, что он едва не забыл наложить фильтр с синтезирующим вокодером поверх исходящих сигналов. Лишь в последний момент пальцы набрали верный код, но ему пришлось сделать ещё несколько вдохов-выдохов, чтобы окончательно успокоиться. Позволить любимому питомцу-клону вместо могучего и властного Владыки теней узреть старикашку со впалой скелетообразной физиономией, чьи бескровные обвисшие губы обнажили ряд совершенно жёлтых зубов, по чьей морщинистой коже рассыпались остатки спутанных волос… позволить подчинённому услышать настоящий голос Кронала, слабый и хрипевший — это могло вызвать существенные неприятности, если не сказать полную катастрофу.

— Полковник, — тяжело, с натужностью просипел он. — Мой приказ был неясным? Никаких вмешательств!

— Милорд, — полковнику, конечно, заиграл синтезированный компьютером замогильный бас Владыки теней, — повстанцы атакуют!

— И каким же образом кучка эскадрилий истребителей может нести настолько серьёзную угрозу, что вы посмели ослушаться прямого приказа? Расправьтесь с ними и больше не беспокойте меня.

— Не только истребителей, милорд. Линейный крейсер мон-каламари начал орбитальную бомбардировку наших наземный укреплений, и в первую очередь — ионно-турболазерных пушек. Мы полагаем, что противник вот-вот развернёт штурмовой десант.

— Линейный крейсер мон-каламари? Невозможно. Их единственный мон-каламарский крейсер был уничтожен нашей гравирезкой.

— Так точно, милорд, но подоспел ещё один!

— Невозможно, — повторил Кронал. — Никакой другой крейсер не мог так скоро войти в систему — гравитационные станции должны удерживать их хотя бы в световом часе от нас!

— Милорд, повстанцы открыли временное окно для гиперпрыжка.

— Невозм… — Кронал прикусил язык, поскольку возможность происходящего была совершенно очевидна и наглядна. Треклятые мятежники — да поглотит Великая Тьма каждого из этих ничтожеств!

Полковник стал довольно подробно описывать произошедшее, докладывая о битве возле повстанческих кораблей-заградителей. Кронал слушал с растущим раздражением.

— Почему же мне не сообщили раньше?

— Милорд, ваш приказ…

— Призовите все эскадрильи до единой… выпускайте все резервные отряды! Поднимайте в атаку все имеющиеся боевые суда прямо сейчас, даже если придётся мобилизовать наёмные экипажи! Я хочу, чтобы эти повстанцы были заняты по горло — так, чтобы у них не было времени следить за звёздными вспышками, которые убьют их, вам ясно?

— Да, милорд.

— И разместите роту лучших своих коммандос у камеры избрания сортировочного центра. Они должны удерживать вход любой ценой. Независимо от того, что творится снаружи, ни одному повстанцу нельзя позволить вмешиваться в происходящее внутри, вам ясно? Возьмите под личный контроль.

— Есть, милорд. Возьму руководство на себя. Пока жив хоть один солдат, ни один враг не проникнет в камеру избрания, милорд!

— Да будет так, — яростно подытожил Кронал, — теперь вы полностью владеете ситуацией, полковник. Больше меня не беспокойте!

— Будет исполнено, милорд.

Кронал прервал передачу. Его суставы захрустели, когда он принялся устраиваться поудобнее в своём капсульном ложе. Так близко… он был так близко… ещё несколько минут — и он получит молодость и силу, завладеет могуществом джедая, присвоит себе громкое имя и лицо героя…

Он передвинул Закатную корону обратно к голове и закрыл глаза.

Кронал вдохнул так глубоко, насколько позволяли изнурённые лёгкие, а затем выдохнул так медленно, насколько позволило гулко бьющееся сердце. Он повторял процедуру вновь и вновь, пока ритм не начал замедляться, а голова не прояснилась, и только потом Кронал погрузился в Великую Тьму.

Там, во Тьме, его встретили маленькие частицы его самого, мерцавшие будто светлячки в безлунную ночь, обещавшие сладкую негу и указывавшие ему путь. Он сконцентрировался до предела и вонзил свой разум в более глубокий пласт, где ему предоставлялась возможность поймать каждого такого светлячка и сдавливать до тех пор, пока он сам не станет полноценной их частью. Когда и это удалось осуществить, он вернулся к дыхательным упражнениям… чтобы каждая кукла вдыхала и выдыхала одновременно с ним… чтобы их грудь вздымалась одновременно с его грудью… и с этого момента он завладел сердцами и душами всех кукол…

Всех, кроме одной.

В голове Ника словно зажглась лампочка.

Он резко пробудился, часто моргая распахнувшимися глазами. Взгляд никак не удавалось сфокусировать.

«Ну и ну… что за ахинея мне приснилась?»

Он попытался протереть глаза, но руки одеревенели и заплелись… это что, рукава? С каких это пор он носил пижаму? Не говоря уже о пижаме из толстенной парчовой ткани, из которой можно было бы смастерить палатку для выживания на катрексианском леднике? Голова тоже налилась свинцом, и шея не сгибалась, поскольку серое вещество в черепе потяжелело килограмм так на двадцать… должно быть, нешуточная выдалась вечеринка, раз его мучило настолько ужасное похмелье. Когда он, наконец, высвободил ладонь из рукавов, продрал глаза и вернул зрению утраченную работоспособность, он огляделся вокруг… и захлопал глазами ещё сильнее.

Он стоял посреди каменного зала вместе с другими одетыми точно в такие же плащи и шляпы, примерно четырьмя десятками — и все они безмолвной, неподвижной толпой, опустив головы и спрятав руки в рукавах, окружили большой каменный алтарь.

— О, ладно, — вслух протянул Ник. — Это всё объясняет.

Та «ахинея» вовсе не была сном.

Так, хорошо, может, ему привиделся кошмар… но если он продолжался и после пробуждения, значит, всё происходящее было таким же реальным, как и жуткая боль в ногах и в других частях тела, включая голову с шеей. В любом случае, не мог же он сам тупо стоять на месте так долго? К тому же, скулу под правым глазом украшал синяк размером с кулачище…

«О, — подумал он. — О да, я вспомнил».

Долгое, затянувшееся мгновение он просто не шевелился.

Ник не мог в точности предположить, сколько пройдёт времени с момента его первых шагов до того, как Чёрная дыра обратит на него внимание, однако он уже имел довольно неплохое представление о молниеносной реакции старого рускакка: всё-таки казематы целиком состояли из плавлеита.

«Вечно от этих джедаев одни проблемы, — решил Ник. — Всякий раз, когда рядом ошиваются джедаи, ты попадаешь в такую передрягу, которую никто в галактике не в состоянии пережить. Даже сам джедай».

Речь шла о том, что у него есть все шансы застрять здесь, танцуя под дудочку Чёрной дыры до конца дней своих. Как же ему поступить?

С другой стороны… если осознанно ничего не делать, то лучше точно не станет. Он чувствовал Чёрную дыру в своей голове — засевшего там словно холодная противная жижа, чей след оставила за собой зертианская слизнегончая, плетущаяся в сырой осенний денёк… а ещё Ник чувствовал, как Чёрная дыра может в любое время вернуть контроль над своей марионеткой, чтобы снова задвигать его руками и ногами, начать думать за него, вместо него, стоило только истинному Кукловоду захотеть… и тут Ник осознал, что прямо сейчас всё своё внимание, все желания и мысли Чёрная дыра сосредоточил на парне внутри каменной плиты.

Как ни крути, они оба оторваны от мира сего.

«Но, видишь ли, — напомнил он себе, — этот малыш, этот парень внутри вроде бы Скайуокер».

Ник никогда не отличался суеверием, однако в этой фамилии что-то крылось. Она будто бы несла обещание или, по крайней мере, даровала возможность спастись каким-то чудом. Даже если бы ситуация не походила на бред сумасшедшего, только этот самый сумасшедший и попытался бы воспользоваться призрачной возможностью.

И поэтому он просто взял и сорвал с себя наголовник.

Его пронзила боль. Невыносимая боль. Раздался смачный, душераздирающий звук: наверное, именно так и должно происходить на слух, когда половина скальпа отрывается будто дешёвое сукно.

— Ну ладно. — Он швырнул устройство на землю. Чувствуя, как по лбу к глазам стекает кровь, он заявил: — Вот и всё. Больше никто не наденет на меня эту штуку, потому что я в последний раз снимаю её.

— Нет, — раздался стон в темноте. — Это невозможно… только не сейчас, когда я так близко.

Кронал разгневанно ударил по коммуникатору.

— Клик, вы на позиции?

— Владыка теней! — воскликнул полковник. — Мы уже в пути!

Кронал с трудом выдавил нужные слова сквозь пожелтевшие зубные культи.

— Когда доберетесь туда, запечатайте дверь и охраняйте вход. Если кто-то попытается выйти — убейте их.

Он поправил рукой Закатную корону на морщинистом черепе. То, что касалось внутреннего пространства камеры избрания, Кронал мог уладить сам.

Ник проворно обшарил свою мантию в надежде найти разжижитель, привязанный к талии или к чему-нибудь ещё (у кого-то должно при себе иметься такое устройство, которым размягчили структуру плавлеита и погрузили туда Скайуокера), но обыск не принёс результата. Ну ещё бы, иначе и быть не может, ведь Нику ничего в жизни не давалось легко. Он был абсолютно уверен, что в день его рождения Великая Сила посмотрела на него свысока, насмешливо улыбнулась и сделала задорный, но неприличный жест. Или что-то в этом роде. Ник ещё раз осмотрел зал. Более тридцати одинаковых кукол. Ну и у кого из них разжижитель-нейрошокер? Ему что, придётся обыскивать каждого? Впрочем, неожиданно мелькнула мысль, испускаемый нейрошокером разряд очень похож на импульс бластера в парализующем режиме.

Он задумчиво посмотрел на валявшийся у ног наголовник и решил, что эта штука, которую старый рускакк именовал «Закатной короной», может ещё сослужить службу. Ник вновь схватил наголовник и зашагал к выходу из пещеры.

— Стража! — рявкнул он своим звучным голосом, имитируя Кукловода и одновременно поднимая Корону над головой. Когда один из стоявших снаружи солдат растворил врата, Ник нанёс по нему удар.

Из всей силы.

От удара у штурмовика подкосились колени, и Ник, помня о древней пословице со своей родины («Если хорошенько кого-то приложить — стоит во второй раз это повторить»), обрушил ещё один удар, в результате чего дёргавшийся штурмовик перевернулся лицом вниз и замер.

Другой стражник в этот момент выругался и отреагировал с впечатляющей скоростью: развернул карабин, чтобы открыть огонь по наглецу. Вот только он не учёл возможностей Закатной короны, которая в данном случае содержа в себе два килограмма карбонита, в роли импровизированного щита выступала даже лучше, чем как импровизированная булава. Ник попросту насадил устройство внутренней частью на дуло карабина и поддел противника плечом как заправский борец, чем выбил солдата из равновесия. Прежде, чем тот вернулся в строй, Ник уже завладел винтовкой первого стражника… и спустя миг выяснил, что броня штурмовиков явно проигрывала карбониту в поглощении бластерных разрядов.

За вратами обнаружился длинный, ведущий куда-то вниз коридор, будто выплавленный из мерцающего чёрного камня. Ник едва успел пробормотать «И с вершины чего-то там я даже не вижу, где именно нахожусь» — как дверь в дальнем конце коридора открылась, и в проход хлынул отряд штурмовиков, по всей видимости, недоумевавших, кто это посмел устроить стрельбу.

— Час от часу не легче.

Ник затащил оглушённого штурмовика внутрь и разрядил бластер в панель управления вратами, которая взорвалась снопом искр. Вход в зал закрылся, и Ник мог только надеяться, что она замедлит подступавших солдат хотя бы на несколько секунд. Этого времени хватит.

Но когда он вновь метнул взгляд на кукол, те уже смотрели в ответ. На него.

«Ой-ой, это нехорошо», — подумал он.

Часть кукол сбилась в кучку, не давая выстрелить по алтарю, где сейчас лежал полумёртвый Скайуокер, в то время как остальные разом бросились в стороны и принялись по дуге сокращать расстояние до своего бывшего собрата — совершенно беззвучно и вытянув руки. Хотя Ник знал, что никто из них не способен сам произнести ни слова, ему всё равно стало весьма жутко. Он оскалился и передвинул рычажок карабина на полную мощность. И застыл в нерешительности.

Перед глазами промелькнуло мимолётное, но вместе с тем необычно яркое видение, где Ник пытался объяснить Скайуокеру — на лице которого проступало печальное, страдальческое выражение, — так вот, именно ему Ник со смесью каламбура и заверениями в собственной невиновности приводил причины, вынудившие его просто взять и вынести три десятка ровно таких же невинных мужчин и женщин, и всё это чтобы спасти самого Скайуокера. Однако внутреннему чутью Ника, основанному на размытой картине мира, Скайуокер мог противопоставить свою собственную, в основе которой лежала железная логика: если у него имелся хотя бы один шанс спасти тридцать невинных душ, пожертвовав собственной жизнью, он бы не колебался ни секунды. Даже если речь бы шла о десяти невинных. Или об одном.

— Или, ситх меня раздери, если речь бы шла о душе не столь невинной, — пробормотал вслух Ник. — Например, как у меня.

Он переключил карабин в оглушающий режим.

— Ненавижу джедаев. Ненавижу. Вот всей-всей-всей душой и ненавижу.

Не могло идти никакой речи о том, чтобы выцеливать и поражать каждую куклу точно в покрытую Закатной короной голову, и если даже он бы попытался претворять в жизнь именно такую тактику, то — Ник был уверен в этом — добром бы она не закончилась. Единственное, что могло быть хуже, чем разубеждать Скайуокера в собственной кровожадности, — это объяснения того, как он умудрился убить их всех по причине собственной глупости, благодаря которой завалил, казалось бы, элементарное, плёвое дело. К счастью, ему не понадобилось оглушать каждого противника, чтобы остановить их. Ему надлежало всего лишь «оглушить» пол.

Ник опустил винтовку и открыл огонь по камню прямо перед ногами приближавшихся кукол, и вокруг каждого уложенного в плавлеит разряда вспучивался метр-другой вязкой жидкости, как подогретое масло из ток-ореха. Куклы в самом прямом смысле этого слова вляпались в кучу неприятностей. Затем Ник сместил траекторию на пространство между собой и второй фалангой кукол, загородивших погребальный пьедестал, и вскоре они также смешались в кучу, беспомощно барахтаясь внутри размягчившейся зыби.

«Не так уж и плохо», — отметил Ник. Правда, он сам едва не поскользнулся на ровном месте, но устоял и теперь был готов принимать аплодисменты. Собственно говоря, для полного счастья ему не хватало только настоящего разжижителя-нейрошокера, с которым можно было заставить полужидкий плавлеит затвердеть снова, значительно облегчив себе задачу. Да и вообще устроить навалом всяких забавных сценок… Поскольку пленники пещеры всё ещё пытались, мешая друг другу, выбраться к твёрдой поверхности, некоторые из них могли в этом преуспеть, и тогда станет совершенно не до смеха.

— А теперь для моего следующего трюка потребуется следующее…

Он вытряхнул содержимое медпакета, принадлежавшего оглушённому солдату, и, обнаружив то, что искал, загрузил ампулу виватерина в контейнер с хромонитью[38]. Перехватив карабин поудобнее одной рукой и сжав инструмент в другой, Ник в три прыжка очутился на выступавшей груди одной из кукол. Он оступился, когда свободная ладонь схватила его за лодыжку, но Ник мгновенно отреагировал второй ногой, принявшись «работать» по чужим конечностям и корпусам — даже всё-таки попал по одной или двум головам — до тех пор, пока не соорудил себе живую дорожку до пьедестала, на который он тут же забрался. Куклы попытались вытащить себя вслед за ним, но Ник уже направил бластерный карабин прямо на плавлеитный гроб и выжал спусковой крючок.

Пьедестал моментально растёкся в стороны лужей слизи, после чего Ник обнаружил, что восседает на Люке Скайуокере. Не задумываясь о том, насколько нелепой выглядит ситуация, Ник активировал контейнер с хромонитью, прижатый к шее Люка. Если учесть возможности препарата, помогавшего организму гораздо быстрее усваивать введённые лекарства, виватерин должен был вернуть Скайуокера к жизни в любую секунду, лишь бы секунд было поменьше, так как обрушение алтаря вынудило обоих спуститься вниз, к полу, где их уже поджидали покрытые слизистой массой куклы, которые теперь перелезали друг через друга, хватали Ника за ноги, стягивали в расплавленную массу и срывали с него мантию заодно с частичками кожи, словно бритвокрысы, грызущие турк-корень. Куклы толкали его всё глубже и глубже в чёрную жижу, тут же заполонившую глаза и уши, и чем больше он сопротивлялся, тем сильнее наваливались марионетки Кронала и давили, давили, давили… пока Ник не обнаружил, что для человека в его положении, которого вот-вот разорвёт на части стая зомби Тёмной стороны, самым приятным звуком, когда-либо им услышанным (и самым сладостным в истории галактики) будет вот такой:

«Чшшшш!»

Гул стал громче и приобрёл странные нотки — «вуп-вуп-вуп!» — будто механическая игрушка вроде детского гиротоптера. По мере того, как шум всё нарастал, куклы переставали удерживать Ника и принялись один за другим безвольно обмякать, и тогда вконец изумлённый Ник задался вопросом, а так уж ли сам Скайуокер не кровожаден? Он всё ещё размышлял над этим, пока не смог принять сидячее положение и оценить масштабы проделанного Скайуокером.

Вернее: проделанного световым мечом Скайуокера.

Зажжённое лезвие кружилось в воздухе само по себе, не направляемое никакой рукой, и картина действительно походила на полёт светящегося игрушечного гидротоптера, рассекавшего всё вокруг своими лопастями. Минуя одну куклу, меч вынуждал её заваливаться безвольным студнем, после чего не проходило и секунды, как падала другая. Однако при этом никто всё же не пострадал.

Потому что клинок бил исключительно в Закатную корону каждой куклы.

Хлёсткий удар — одиночный или крест-накрест — и наголовник рассыпался на дымящиеся куски, одновременно «сбрасывая» обладателя под собой как проигрышную комбинацию в сабакке. Ник повернулся, чтобы посмотреть на Скайуокера.

— Тссс, — выдал Скайуокер, садясь прямо перед Ником. Он закрыл глаза и, сосредоточенно нахмурившись, вознёс правую руку, не обращая внимания на чёрную маслянистую субстанцию, покрывавшую его с головы до ног. — Не так-то это просто, как кажется.

Сиявший изумрудом клинок совершил несколько последних оборотов. Последние две Короны распались на части — и последняя пара кукол рухнула навзничь, но прежде, чем погасло ярко-зелёное лезвие, световой меч вернулся в руку Скайуокера.

Люк открыл глаза.

— Итак, — произнёс он, — что нам ещё требуется сделать?

— Ну… не похоже, что у нас ещё остались какие-то проблемы, кроме разве что парочки…

— Имеешь в виду штурмовиков за дверьми? — Люк продемонстрировал рукоять меча. — Уверен, мы сможем что-нибудь придумать.

— Да нет, вообще-то я имел в виду, что мы торчим внутри действующего вулкана, незнамо где…

— Вовсе не «незнамо где».

— Нет?

— Нет.

— Ну и хорошо. — Исходя из прошлого опыта, касавшегося знакомства с джедаями, Ник усвоил, что если они заявляли нечто прямолинейное и простое, им можно поверить на слово. — Но есть и другая проблема: это место сложено из плавлеита… помнишь, что случилось в тронном зале? В любой момент Чёрная дыра даст нам по мозгам и вытрясет всю душу…

— Не будет этого.

— Да с чего ты…

— Ник, — сказал Люк, — ты слишком встревожен.

Он вновь сомкнул веки, после чего облипшая его чёрная слизь начала медленно стекать по его телу… но не вниз, а к грудной клетке Скайуокера, где образовавшие сгустки утолщались и полностью отделялись от Люка, чтобы сформировать парящую в воздухе сферу, словно ртутный шар в условиях невесомости. Из штанов и рукавов Люка, с кончиков волос и из пола вокруг ног к сфере протягивались тонкие чёрные щупальца, и уже через мгновение джедай стоял на сухом голом полу; его одежда с лицом и волосами были совершенно чистыми, а парившая перед ним сфера из жидкого плавлеита достигла размеров сжатого кулака.

— Сеансы «интенсивной терапии» Чёрной дыры, — заговорил Люк, — возымели побочные эффекты, которые он, вероятно, не планировал.

— Полагаю, так и есть. А сможешь превратить эту штуку в твёрдое вещество и с её помощью бить током других — ну, как делал он?

Люк покачал головой.

— Не думаю, что он делает это с помощью этого вещества. Похоже, что он скорее воздействует на нечто такое, что на самом деле «бьётся током», если ты понимаешь, о чём я.

— Очень похоже на его методы. Делать что-либо не через вторые-третьи руки — это ведь пришлось бы запачкать свои собственные? — Ник кивнул на кукол, рассыпавшихся по пещере. — Что насчёт этих типов?

Люк нахмурился, оглядывая тела. Никто не двигался и не издавал ни звука. Он поднял руку, словно хотел зачерпнуть пригоршню воздуха, сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Вся его поза говорила о том, что Люку Скайуокеру вдруг стало плохо. Может, сильно заболела голова. А может — сердце.

— Ник, — почти прошептал Люк, — Ник, они мертвы. Они все мертвы.

Ник почувствовал, как его словно пронзили ножом.

— Они мертвы, — оцепенело повторил Люк. — И убил их я.

Кронал позволил своему сознанию ускользнуть прочь от угасавших угольков кукол — всё равно они отжили своё. Его разум вернулся к гармоничной кристаллической паутине, выращенной поверх нервной системы, чтобы Кронал вновь прикоснулся к плавлеитной структуре, выстлавшей всю внутреннюю часть вулканокупола, и внёс сумятицу в инородные пленённые разумы, контролировавшие горную породу. Кронал ощущал их сбитые с толку мысли, их разочарование и боль, когда они пытались расширить своё присутствие внутри сжиженного плавлеита в камере Скайуокера, а ещё он ощутил, как Скайуокер уравновешивает шансы, проводя при помощи Силы обратное воздействие.

Джедай каким-то образом научился управлять плавлеитом, используя одну только Силу!

Однако обнаруженное не вызвало страха. Напротив, Кронала охватил чистый восторг, смывая и отчаяние, и сомнения. Какой прекрасный талант! Он означал, что как только Кронал овладеет Люком Скайуокером, ему больше не потребуется Закатная корона. Физическая оболочка джедая и его выдающаяся связь с Силой дополнится исключительными знаниями о ситхской алхимии и об уникальных свойствах плавлеита, обеспечив Кроналу правление галактикой.

Если бы он только пожелал, он мог бы стать целой галактикой.

Каждое живое существо будет откликаться на его волю…

Оставалось только навсегда навязать волю Скайуокеру, хотя приходилось признавать, что мальчишка продемонстрировал умопомрачительную способность бросать вызов любым планам в отношении него самого — даже планам, которые приводились в действие всемогуществом тёмного провидения. Ох уж это раздражающее джедайское обучение!

Кронал потянулся сквозь время и пространство, ведомый тёмным провидением; его гнев всё нарастал, не находя выхода… и тогда Кронал обнаружил то, что никак не ожидал увидеть: присутствие кого-то ещё неподалёку. Очень мощное присутствие и совсем рядом. Да ещё, насколько он мог судить, присутствие кого-то относительно необученного.

Он нахмурился, кляня себя за этот просчёт. Как ему не пришло в голову, что у Скайуокера-старшего мог быть ещё один ребёнок?

Люк застыл, не в силах пошевелиться, не в силах думать, превратившись в памятник самому себе, окружённый множеством безжизненных кукол — мёртвых мужчин и женщин, павших от его руки. Его мысли кружились от одного воспоминания к другому, и все как один представляли собой тот разговор с Ником, проведённый в тронном зале.

«Они все — невинные?»

«Большинство. Некоторые похожи на меня. Прошло то время, когда я был невиновен хоть в чём-нибудь».

Ник опустился на колени рядом с одной из несчастных, женщиной средних лет, и кончиками пальцев попытался нащупать пульс на шее. Вздохнув, он потупил голову.

— Я помню… как в нас что-то росло… вернее, вросло. В наши черепа. В кукольные головы. Приспособление против «вскрытия» Короны и против вмешательства извне.

— «Смертоносный выключатель», — прошептал Люк.

Ник поднял глаза, задумчиво жуя губы. Он дотронулся до распухшего синяка, который украшал лоб над правой бровью.

— Этот твой удар…

Люк отстранённо кивнул.

— Должно быть, повредил «выключатель», иначе ты бы погиб прямо там, на троне.

Глаза Ника расширились.

— И останься я там остывать в виде трупа, как бы ты смог…

— Никак, — просто ответил Люк, — этот удар спас жизнь нам обоим.

— Выходит, нам обоим повезло, что ты такой славный малый.

— Нам — может быть, — пробормотал Люк. Он вновь посмотрел на мертвецов. — Но им это не помогло.

— Скайуокер… Люк… в случившемся нет твоей вины. Это не ты притащил их сюда. Не ты вскрывал им черепа, не ты засорял им мозги этим мусором… ты, напротив, выворачивался наизнанку, чтобы помочь им.

— Как скажешь. — Голос Люка был слабым, но сухим, как лунная пыль. — Обязательно вспомню об этом, когда буду объяснять произошедшее их семьям.

— Их прикончил Чёрная дыра. Их жизням пришёл конец уже тогда, когда он засунул в них кристаллы.

— И именно моё вмешательство завершило начатое.

— Это война, Люк. На войне гибнут невинные.

— Может, и так, — согласился Люк. — Но они не должны гибнуть из-за джедаев.

Ник встал.

— Давай, малыш, возьми себя в руки. Как говаривал один мой старый друг, вся разница между войной и разгребанием траводавского дерьма заключается в том, что на войне даже большие начальники пачкают руки.

Люк уставился на него, и Ник издал вздох.

— А, извини. Другой старый друг как-то сказал, что у меня язык тарахтит как гипердвигатель. Кстати, он тоже был джедаем.

— Ты знал джедаев Старой Республики?

— Встречал нескольких. По-настоящему знал только одного[39]. Теперь-то его, само собой, уже нет в живых.

— Само собой.

— Насколько я слышал, Вейдер лично расправился с ним.

Люк позволил отяжелевшим векам закрыться.

— Вейдер? Ты уверен?

— На то есть причины. Ни у кого, кроме Вейдера, не было бы и шанса.

Люку оставалось только кивнуть. Скорее всего, он попросту привык к подобным откровениям. Или, быть может, ему казалось, будто он так и не вылез из той каменной гробницы, а всё ещё продолжал погружаться в пучины небытия. Он не смог вырваться оттуда. Он вывернул всё наизнанку.

Этот мрак… эта Великая Тьма теперь засела глубоко в пучинах него самого, в центре его естества.

Пусть он пробился обратно к миру светлых грёз, отныне он был вынужден созерцать то, что натворил. Все эти смерти. Все жизни потрачены впустую. Не имело значения, кто виноват. Нисколько. Винить было некого. Всё живое рождалось, чтобы бороться и страдать в течение короткого промежутка времени, цепляясь за эту самую жизнь из страха потерять её и из-за боли, хотя падение обратно, в Великую Тьму, неизбежно настигало всякого.

И все эти страдания, эта борьба… всё было напрасным.

Лежавшие неподвижно куклы — не единственные, кто потратил жизни впустую. Всякая жизнь была пустой тратой времени.

Какое значение имело то, что ты преуспел в достижении своих целей, в осуществлении своих самых смелых надежд, или то, что твои мечтания не оправдались, не сбылись, пошли прахом? Независимо от победы или поражения твой триумф и ликование, твои сожаления, страх и разочарование — всему этому наступит конец, когда от тебя останется лишь эхо и мёртвый кусок остывающего мяса.

И во всём этом виновата Великая Сила.

Зачем вообще нужна была жизнь как таковая? Почему жизни нужно придавать большее значение, чем тонкому слою пены, покачивавшейся на волнах бескрайнего, но бездушного моря? Лучше уж тогда не жить, чем провести свой краткий миг борьбы и страданий в слепом поклонении иллюзорному свету.

Лучше не жить вообще никогда…

— Эй, Скайуокер! Ты ещё здесь? Есть кто-нибудь дома?

— Да-да, — отозвался Люк. Он легонько встрепенулся и поднял ладонь, чтобы протереть глаза. — Да, извини. Я просто вроде как… размышлял.

— Размышлял? Ты вроде как потерялся, малыш. Словно в окнах зажгли свет, но комнаты были пусты. Страшновато как-то.

— Да, — согласился Люк. — Мне тоже.