Сказка для Анжелики

Глава двенадцатая

— Паша, — ору я радостно.

— Анжела, я тебе сказал, езжай домой! Куда тебя черт понес?

— Пашенька, миленький, я вещи из тачки хотела забрать, — оправдываюсь я.

— Вещи? Анжел, я что тебе трусы не купил бы? Давай без самодеятельности теперь, если сказал, что езжай домой, значит домой, — ворчит Пашка, перерезая веревки.

Он берет меня на руки и спускает вниз. В дверях нас встречают люди в балаклавах, черные маски скрывают лица. Паша проносит мимо них, лишь кивая головой. Один из них дает отмашку, и вся команда садится в черную неприметную газель, меня же Пашка закидывает в огромный пикап.

И мы резко стартуем. Я только успеваю оглянуться и кинуть взгляд на здание, где меня удерживали. Это загородный коттедж, даже скорее лесной дом, одинокий, стоящий за трехметровым забором, меня бы здесь не нашли никогда.

— Паш, а ты как догадался, что я здесь?

— Таксист, что я тебе вызвал друг моего деда, он и сообщил, что тебя похитили, дал описание машин и их номера. ДПС у меня тоже друзья есть, пробил номера, выяснил, что Хасановские молодцы тебя под рученьки взяли. Правда, с тем, куда они тебя увезли, пришлось повозиться. Выловил одного и хорошо так по тыкве настучал.

— Ужас, Паш, я даже не думала, что они будут за мной следить.

— А им и не надо было за тобой следить, у тебя на машине стоит жучок, они вычислили машину, и как только ты появилась, тебя приняли.

— Зачем я Хасановым сдалась? Насколько я знаю эту семью, они все госслужащие, папочка у них депутат, в Московской думе сидит, я-то с какого боку?

— Роберт?

— Роберт разве Хасанов?

— Роберт — это сын одной из *лядей старшего Хасанова, у него фамилия Хусаинов, но это ничего не меняет. Он пользуется деньгами и связями Хасанова.

— Мои родители готовят нашу свадьбу в марте.

— Охренеть! И ты мне это только сейчас говоришь?

— Я не знаю, как это отменить, думала сбежать из дома. Но вот сейчас понимаю, что не смогу. Найдут!

— Выходи за меня замуж!

— Паш, они тебя убьют, я стану вдовой и точно выйду замуж за Роберта. Тут надо как-то по-другому действовать.

— Паспорт свой потеряй!

— Шутишь? Черт. А ведь паспорт я действительно дома оставила. Надо мне забрать документы. Паш, а еще машину со стоянки тоже надо забрать.

— Машину мы загнали на штрафстоянку, там мой человечек покопается, жучок поищет. Вещи твои забрал.

— Пашка, ты чудо!

— Сам знаю, — и Паша улыбается впервые за этот час.

Мы едем долго, виляем, сворачиваем в разные деревни, едем в город, но окольными путями, и я понимаю, что Пашка путает следы, чтобы нас не отследили.

Но вот, наконец, мы в городе. За ночь навалило столько снега, что машины плетутся еле-еле, дороги перекрывают, чтобы очистить полосу. Мы едим по дворам и подъезжаем к нашему дому с тыльной стороны.

— Пойдем вместе, — говорит Паша.

Но он зря беспокоится, дома пусто, никого нет. Похоже, даже кухарка не появлялась. Я нахожу все свой паспорт, выгребаю из заначки все деньги, забираю все украшения, если что-то пойдет не так, то их можно будет продать. Переодеваюсь в чистое. И мы уезжаем.

— Анжел, ты точно хочешь уехать со мной? — вдруг спрашивает меня Паша.

— Паш, ты чего, я об этом всю жизнь мечтала, — удивляюсь я.

— Просто, Анжел, я не смогу дать тебе ту жизнь, которой до этого ты жила, — вдруг вываливает он на меня то дерьмо, что варилось в его голове.

— Паш, ты с ума сошёл, да я лучше буду жить под потолком твоей мастерской, чем с этими в их дворце. Ты же даже не представляешь, что такое жить в золотой клетке.

— Анжел, я не представляю, но будет ли тебе легко житься без кухарок, горничных и прочих? Я тебя сейчас на перепутье спрашиваю, пока не поздно.

- *лядь, Паша, поехали уже, а то у меня жопа дымиться, того и глади Роберт прискачет и опять за волосы по полу таскать будет.

— Он тебя бил? — у Пашки глаза кровью наливаются.

— Ну, формально нет, но за волосы дергал. Поэтому! Как ты относишься к тому, что я обрежу волосы и перекрашусь? — Пашка поворачивает голову и смотрит на меня удивленно.

— Анжел, по мне ты хоть налысо подстригись, я тебя все равно любить буду. Если так сильно припекает, то стригись.

— Тогда поехали в парикмахерскую!

Через два часа я вышла из дверей парикмахерской с короткой, почти мальчишеской стрижкой, и волосами цвета светлый каштан. По мне так мне было даже лучше, ярче стал цвет глаз, и кожа не стала казаться такой бледной. Я словно сбросила те десять лет, что прошли после универа. Кажется, мать специально подбирала для меня цвет, который не шёл мне, словно искусственно старила меня.

— Анжелика????? — у Паши даже глаза загорелись. — Су-пер!!!!

Он обнял меня и впился в мои губы.

— Энжи, ты только не обижайся…А можно твои вареники сделать как прежде?

И тут смех накрыл меня, смеялась долго, до икоты, а Пашка стоял и растерянно смотрел на меня.

— Паш, я бы давно все это убрала, мать-сука не давала, — сквозь смех еле проговорила. — Все изменю! Поверь!

Да я теперь камня на камне не оставлю, пока не раскопаю эту историю до конца. Или я не Анжелика!

Мы едем на съемную квартиру.

— Анжел, тебя бы лучше конечно спрятать ненадолго, — вдруг говорит Паша, — Хасановы мерзкие типы, Роберт худший из них, он будет тебя искать.

— Паша, Роберт мне сказал, что у него есть какой-то компромат на моего отца, за что того могут на долгие годы упрятать в тюрьму, мне надо раскопать всю эту историю. И потом я не все тебе рассказывала.

Паша смотрит на меня непонимающе.

— Моих фото до года нет, словно до года меня не было в этой семье. Моя мать не является моей биологической матерью. И лицо она мне перекраивала, чтобы этого не было видно. Меня прятали, когда я стала подростком, и вытащили в свет после пластической операции.

— Ну, Анжел, многие родители, удочерившие детей, не говорят об этом окружающим.

— Еще одна странность. Роберт орал, что после свадьбы со мной получит мои деньги, иначе отцу капец. Но при этом он мне до этого говорил, что весь бизнес отца уйдет сыну его любовницы. Тогда про какие деньги идет разговор.

— Да, Анжел, что-то у меня уже голова пухнет от всего. Прости, но вроде твоя няня говорила, что ты тоже родилась у любовницы твоего отца.

— Говорила, но что может знать обычная малограмотная тетка, только сплетни, что плела прислуга за спинами моих родителей. А вдруг все не так? Тогда как?

— И что дальше мы будем делать? Может, к ментам моим съездим, полазим по базам, там что-нибудь накопаем?

— У тебя и менты знакомые есть?

— А то, — и Пашка смеется. — Тебя вон тоже парни из СОБРа помогли вытащить, только никто с Хасановым связываться не хотел. Поэтому мы все молча сделали, и номера на машинах были фальшивые, чтобы не проследили. И свет им перерезали, чтобы записи, как в дом вошли, не было.

— Ох, сколько же вокруг меня людей крутиться?

— Анжел, я все сделаю для тебя, только оставайся со мной…

А куда я денусь? У меня никого кроме Пашки нет ближе, еще Юлька. Но подругу подставлять не хочу, не хочу впутывать в темную историю, там и без меня проблем хватает. У Юльки тоже с родителями отношения не ахти. Если бы конкур среди худших матерей страны проводили, даже не знаю, кому бы отдала приз. Юлькина мать ничуть не лучше моей. И тоже любительница посещать клиники моей матери.

Так что выбор у меня небольшой. Действительно родных людей мало.

Вечером мы сидим с Пашкой в маленькой квартирке, на своей маленькой кухне и жуем то, что заказали в кафе. Готовить я не умею.

— Паш, а я плохой женой буду, кушать готовить не умею, — тяжело вздыхаю я.

— Интернет тебе в помощь, Анжел, ну чего ты заладила, да мне пох на все, лишь бы ты рядом была. Многие девчонки ничего не умеют. Стирает сейчас стиральная машина, посуду моет — посудомоечная машина, куплю тебе скороварку, туда продукты скидываешь, и она варит. Какие проблемы. Главное, чтобы ты не захотела обратно в свою «золотую клетку».

— Не, Паш, исключено, нажилась.

Вечер проходит тихо, мы лежим на диване в обнимку и смотрим фильм на ноутбуке. Потом занимаемся сексом, долго, очень долго, и глубоко за полночь засыпаем. Я хочу так каждый день! Всю оставшуюся жизнь!

На следующий день Пашка делает омлет, мы завтракаем и едем в полицию. Там у Паши работает хороший знакомый.

При в ходе в отделение с Пашей все здороваются, как со знакомым.

— Паш, тебе все знают?

— Да я еще год назад начал машины продавать, бу конечно, ну подшаманю и продам. Так одному продал из отделения, потом второму хорошую машину по сходной цене подогнал, за ним третий подтянулся. Естественно если ремонт нужен, то опять ко мне идут, — смеется Паша. — Считай на иглу подсадил.

И вот мы у следока в кабинете, тот берет мой паспорт и вводит данные паспорта в комп. Что-то ищет по базам. А потом выдает информацию, от которой у меня волосы на затылке шевелятся.

— Ну-с, Анжела, ничего особенного в базе нет. А данные об усыновлении закрыты. Но вот в шестнадцать лет вам поменяли имя.

— Как поменяли имя?

— Вернее отчество и часть фамилии. Вы были Анжелика Владленовна Снигирева-Корсунская. А вы разве этого не знали, вам же паспорт в четырнадцать лет выдали?

— Н-н-не-е-е, я паспорт в руках никогда не держала, за меня все адвокаты отца делали, — блею я.

А он распечатывает мне документ, по которому выходит, что и отчество было у меня другое. Что за фигня? Выходит и отец у меня был другой?

— Слушай, Слав, — обращается к нему Пашка, а ты можешь через свои базы ее свидетельство о рождении посмотреть?

— Не, Паш, не могу, но я тебе дам телефончик одной дамы, та сидит в загсе. Если ты ей красненькую бумажку дашь, то она тебе все что угодно из своей базы вытащит. А я ей звякну, предупрежу.

Я выхожу из отделения на полусогнутых ногам, руки мои трясутся, перед глазами пелена.

— Анжел, ты не переживая так, — успокаивает меня Пашка.

— Паш, у меня вся жизнь под откос пошла, тридцать лет, ты представь! Тридцать лет я жила не с теми людьми, тридцать лет меня держали в «золотой клетке», за что?

— Подожди, а может твои родители поменяли свои имена?

— Нет, когда меняют имена, то обрывают связи, а моя мать дружит со своими однокурсниками, у нее много знакомых с молодости. Нет! Тут я никак не вписываюсь в эту семью! Вот только зачем им нужна была эта семья?

Другая бы девушка рыдала бы, билась в истерике, а у меня ком в груди, а плакать не могу.

— Поехали, говорит мне Пашка.

Мы едем за город. Здесь тихо, кругом лес, дорога хорошо расчищена, да и Пашкин пикап несется по снежным ухабам, не замечая неровностей. И вот мы въезжаем в ворота. И я столбенею. Здесь кладбище машин, огромная свалка старья. Из будки нам кивает головой сторож, но даже не выходит. Паша сам к нему идет, они немного разговаривают, и в руки сторожа из Пашкиного кармана перекочёвывает цветная бумажка. Расплатился.

Паша возвращается к машине, достает из кузова биту и подает мне.

— На! Иди и отведи душу!

Я с удивлением смотрю на него.

— Ну, чего стоишь, время пошло, иди, погроми, излей злость.

Я неуверенно подхожу к кучке старого хлама, сложенного пирамидкой, и неуверенно бью по ней. Раздается звон стекла. Потом смотрю на грузовик с одной единственной треснутой фарой, и со всей дури бью по ней. Где-то глубоко в душе чувствую удовлетворение. А потом меня накрывает, я ору что есть мочи, бью по железякам, пинаю старые шины и снова бью по железкам.

Через час я выдыхаюсь.

— Ну, что? Полегчало? — спрашивает Пашка.

— Да, стало легче, спасибо, что ты у меня есть, — утыкаюсь я в Пашкину грудь.

Ну, поехали дальше. Я только киваю головой.

Через час мы паркуемся у ЗАГСа.

Паша набирает по телефону даму, а потом говорит: Я схожу один, ты посиди. И забирает мой паспорт.

Минуты тянутся, как часы. Я зябко передергиваю плечами, хотя машина работает на холостых, и печка гонит теплый воздух в кабину. Но мне все равно холодно.

Паша появился неожиданно, словно из-под земли выскочил. Идет к машине насупившись. В руке зажат белый листок бумаги. У меня сердце уходит в пятки.

Он молча садиться в машину и смотрит на меня.

— Ты готова?

— Да…

И он подает мне копию свидетельства о рождении.