Сказка для Анжелики

Глава восьмая

И тут звонит мама. Если маме что-нибудь надо, она мертвую меня поднимет.

— Анжелика, ты почему трубку не берешь, — верещит она, я только вздыхаю тяжело. — Сегодня вечеринка у Фроловых, ты что, забыла?

— Нет, конечно, я помню, — успокаиваю маму, сама ни сном ни духом об этом мероприятии не знаю.

— Срочно приезжай домой! Я тебе приготовила лиловое платье и длинные бриллиантовые серьги с браслетом. Обязательно сделай нюдовый макияж. За тобой в девять заедет Роберт, вы должны приехать на прием вместе.

Мама категорична. А я уже понимаю, к чему она ведет. Приехать вместе, значит объявить в наших кругах, что у нас отношения. Так недалеко и до помолвки.

Ну, нет! Черта с два!

Наспех прощаюсь с Юлькой и убегаю. Уже в такси набираю Витьку — соседа. Он у нас автогонщик.

— Витя, ты сможешь меня очень быстро доставить к Фроловым? — задаю ему вопрос в лоб.

— А чего? — слышу полусонный ответ, опять, наверное, в танчики играл сутки.

— За надом!

— Когда?

— Я буду через пятнадцать минут дома, переоденусь, это еще пятнадцать минут, значит, через полчаса, — выдаю я информацию.

— Ок, жду.

— Вить, а можно я к тебе через сад на участок зайду? — спрашиваю напоследок.

— Ок, — коротко и ясно.

Через десять минут я подъехала к дому, таксист попался гонщик, не хуже Витька. Быстро лечу в дом, поднимаюсь в свою спальню. Тут уже вертится прислуга. Отсылаю всех одним словосочетанием: Пошли все нах!

Те удаляются, поджав губы. Мне не нужен соглядатель. Прислуга наушничает и все докладывает мамочке.

И так. Нужно одеться так, чтобы вызвать возмущение, агрессию.

Выбираю ультракороткое кожаное платье, черные колготы и тяжелые башмаки берцы, как раз под платье, с толстой подошвой и шнуровкой. Рисую себе черные стрелки, ресницы клею супер длинные, волосы укладываю в хвост. Последний штрих — красная помада.

В окно вижу, как въезжает во двор выпендрёжный внедорожник Роберта. Ха, большие машинки любишь? Значит, член маленький!

И я быстро спускаюсь на первый этаж и выскакиваю в сад. Бегу, что есть мочи, через сад к калитке. Только бы Витек не забыл ее открыть, а то через забор придется перелазить. Но калитка открыта. И Витька ждет меня на низком старте.

Заскакиваю в его гоночную тачку. И достаю пакет, потому что мы летим так, что дух захватывает и подбрасывает из стороны в сторону, тошнит. Мы подрезаем, перестраиваемся через две полосы, меня качает из стороны в сторону, и я вспоминаю фильм «Такси». Если бы наши решили снять что-то подобное, то лучше Витька никого бы не нашли на роль таксиста Даниэля.

И вот мы паркуемся возле пафосного дома Фроловых. Уф, пакет не понадобился, даже не блеванула ни разу. Хозяин дома толи воротила бизнеса, толи чиновник высокого ранга, но дом себе отгрохал «мама не горюй», прямо в городе. Свой собственный сад за ажурной решёткой. Сейчас там установлена и украшена ель, как-никак скоро Новый год.

Вхожу в фойе, тут толпиться народ, услужливые гардеробщики помогают избавиться от шубы. И я смело шагаю в зал, сопровождаемая возмущенным шёпотом и такими же взглядами. Зацепила я публику, долго припоминать моей матушке будут мой вызывающий наряд.

Мать видит меня уже издали, и по ее кислой мине, я понимаю, что вечером мне будет выволочка.

— Как ты могла так вырядиться, Анжелика, — шипит мать, ухватив меня за локоть. — Где Роберт? Как он допустил такое?

— А Роберт за мной не заехал, — вру я. — Я сама добралась на такси.

Мать закатывает глаза, но продолжает шипеть.

— Тебе надо немедля отправиться домой и переодеться.

— Зачем? О, как я рада вас видеть в добром здравии, тут мне мама говорила, что вы упали и расшиблись, — обнимаю я одну из маминых подруг. — Она так была рада, когда вы на костылях прыгали, так смеялась.

У той глаза, как блюдца стали, уголок рта подергивается. Она смотрит то на меня, то на мою мать.

— Что ты несешь? — шипит мать. — Совсем ополоумела!

Но тут появляется Роберт. Он идет быстрым шагом к нам, и в его глазах я вижу огонь ярости. О, милый, ты еще меня не знаешь, ты у меня огнем плеваться будешь, я умею доводить до белого каления.

— Как это называется, Дарья Владимировна, — шипит на мою мать Роберт. — Я приехал, а вашей дочери и след простыл?

— Роберт, она вас не дождалась, — и они оба смотрят на меня.

— А я что, я ничего, — делаю я глазки кота из Шрека.

— Почему она в таком виде, Дарья Владимировна, вы меня опозорить хотите? — рычит уже Роберт, а на нас косо посматривают окружающие.

— Ну, что вы, Роберт, как можно, — бормочет что-то в оправдание моя мама.

— Мам, я что-то не поняла? Это почему я Роберта позорю? Он мне никто и звать его никак, — смотрю в глаза матери, а той глазенки по сторонам бегают, красные пятна на шее выступили.

— Твоя мать тебе не сказала? — Роберт приблизился ко мне, наклонился, сейчас его глаза так близко, я чувствую его дыхание. От него пахнет чем-то приторным, неприятным. Его зрачки слишком расширены. До меня, наконец, доходит, что Роберт — наркоман. Вот почему он агрессивен, хотя в прошлый раз и повода не было. — Твои родители должны были объявить о нашей помолвке! Но в таком виде ты мне не нужна, шлюха.

Он скрипит зубами, и я понимаю, что свою агрессии он едва сдерживает.

— Опаньки, без меня меня женили, а я еще не давала своего согласия.

— А тебя никто и спрашивать не будет, — рычит Роберт.

— Роберт, прошу вас, на нас уже смотрят, — шипит моя мать. — Это неподобающе.

— Я сам решу, что подобающе, а что нет, — рявкает Роберт и уходит из зала.

— Ты тварь, — рычит тихонько мать, продолжая улыбаться проходящим мимо нас гостям. — Ты все испоганила. Роберт нас может уничтожить.

— Если тебе так нужен Роберт, вот и выходи за него замуж сама, — прямо заявляю матери.

Та пугается, дергается, как марионетка. Потом бежит в другой зал.

Отец. Как я про него забыла. Надо уматывать отсюда, пока не получила выволочку еще и от отца.

И я, накинув на плечи шубку, вылетаю из этого светского мирка, мира богатых, мира селебрити, мира чванливых и завистливых. Уф! Устала.

А куда дальше? Снова к Юльке? А вдруг у нее там с Ярославом срослось, я буду только помехой?

Остается только один человек, что вырастил меня, моя няня.

Мама меня не растила. Ей было не до меня. У нее светские рауты, благотворительные балы, посиделки в ресторане с «подругами», а еще она любит ездить на переговоры с отцом.

Меня вырастила ее бездетная, незамужняя тетка Аглая Федоровна. Она выхаживала меня с пеленок. Сколько себя помню, и днем, и ночью со мной была няня Аглая. Отец почему-то не доверял чужим людям, поэтому для меня до совершеннолетия прислугой, няней и просто родным человеком была тетушка Аглая. Правда был у тетушки один маленький недостаток, она любила «залить за воротник». И пока она жила с нами, папа это строго контролировал. Но я выросла, тетушку из семьи попросили, папа ей подарил квартиру в центре, выделил деньги на пенсию, и тетушка Аглая перебралась в свою квартирку. Тут уж она могла не сдерживаться. Тормозом было лишь отсутствие денег. Зная ее тягу к спиртному, когда она жаловалась на отсутствие денег, я ей ни копейки не давала. Просто заезжала в ближайший супермаркет, покупала кучу продуктов и привозила ей.

Вот и сейчас у меня не было другого варианта, как навестить неугомонную старушку. Сюда отец не поедет и разборки при тетке со мной устраивать не будет.

Я заехала на такси в супермаркет, накупила продуктов и потащилась пешком до Аглаи. Уже на подходе к ее квартире, я поняла, что зря понадеялась пересидеть у нее шухер.

В ее квартире сегодня явно большое застолье. Но деваться уже было некуда, и я постучалась в ее дверь. Мне открыла ее соседка, та жила в соседней квартире с дочерью и затем, двумя взрослыми внуками, которые еще и привели своих невест в дом. Там жили все друг у друга на голове, поэтому старушка пропадала день и ночь у Аглаи. Кроме соседки у моей няни сидели две незнакомые дамы и один дедок.

— О, воспитанница моя пришла, — пьяно заржала моя няня.

Я уже знала эту степень опьянения Аглаи Федоровны, это степень — море покалено.

— Твоя внучка что ли? — поджав губы, спросила одна из теток.

— Да какая она мне внучка, я ей такая же родственница, как и тебе, — вдруг брякнула пьяная Аглая Федоровна.

Интересно девки пляшут!

Я в ступор впала, стою, смотрю на свою няню и ничего не могу понять. Если она приходится теткой моей матери, то я ей внучатая племянница, а она мне двоюродная бабушка.

— Да ее отец женился на ее матери только для того, чтобы девку удочерить. А её ему шалава родила, — моя няня наливает себе водки и орет очередной тост.

Все чокаются, пьют, и одна из теток начинает петь. Песнь подхватывают, и вот уже над столом льется невпопад заунывная мелодия. Хор пьяных теток голосит о извечной горькой судьбинушке, несбывшихся надеждах, потерянной любви. А в моей голове бьется вопрос: Она сейчас сказала правду, или это все пьяный бред.

Я беру из сумки грушу и яблоко, ничего другого не хочу, и иду в спальню к няне. Хочу посидеть в тишине и темноте. В груди жмет и печет. Нехорошо мне, ой, как нехорошо. Просто душа пошла на разрыв.

Вдруг скрипит дверь, сзади раздаются тихие шаги. И в моей голове проносится мысль, что это няня пришла извиниться за ту пургу, что несла за столом. Но вдруг меня за титьки хватают волосатые руки: Ух, какая ты горячая.

Старый маразматик решил прийти, вспомнить молодость, думал видимо, что еще сможет кончик помочить. Но удар в челюсть быстро его спустил с неба в реальность.

— Ты чего? Ополоумела? Я только потискать, — причитает дед, слизывая кровь с разбитой губы.

— Иди, тискай своих престарелых подружек, старый засранец, — ору на него.

— Я чего? У тебя убудет, что ли? — ворчит дедок, и уносит свои старые мощи.

А меня накрывает, я реву и не могу остановиться. У меня рушится мир. Пусть он был плохой, холодный, меня в этом мире не любили. Но это был понятный мне мир, с понятными правилами. Сейчас же на его месте не было ничего.

Кто я? Дочь какой-то шалавы? Кто моя мать?

Может поэтому моя нынешняя мать так и не смогла меня полюбить?

Никто в этом мире мне не поможет. И я звоню Пашке.