По этой дороге хаживал Трофим на тайные свидания с Даруней. Тогда здесь было куда глуше. А теперь бегают мотоциклеты…
Трофим посторонился, услышав позади себя шум. Уступил дорогу. С ним раскланялся, притормозив мотоциклет, спешащий куда-то главный механик Андрей Логинов.
— Далеко ли, государь мой? — спросил Трофим.
— Да так, — смутившись, ответил Логинов, — по делам.
Тут Трофим вспомнил разговор брата и Логинова о Кате, о купленном для нее альбоме.
«А что, если он едет к ней?» — подумал Трофим и посмотрел на часы.
Если принять во внимание, что сегодня суббота, а часы показывают половину пятого, то Логинов не может ехать по каким-то делам, когда все поразбрелись на отдых и только два одержимых парня учат трактор слушаться радио.
К тому же непонятно и то, что Логинов не заехал на Большую Чищу к трактористам: никак нельзя было пробовать новую пахоту без ведома главного механика, а он, такой дотошный человек, должен был завернуть к ним, хотя бы на пять минут.
Значит, что-то более важное манит молодого человека, мчащегося во весь опор, не жалея ни себя, ни машины. Если вспомнить, что Дальняя Шутёма родная деревня Дарьи, то, может быть, именно туда и уехала она с внуками?
Попытка не пытка, семь верст не столь дальняя прогулка. И он пошел по дороге в Дальнюю Шутёму.
Не прошел он и трети пути, как захотелось вернуться. Но повстречалась женщина лет сорока в шелковом розовом полушалке.
— Не попадалась ли вам, случаем, комолая коза?
— Нет, — ответил Трофим.
— Для развода, понимаете, купила ее, а она как заячьего следу напоена, — продолжала разговор женщина, остановившаяся в раздумье.
— Да что горевать, — стал успокаивать Трофим, — как ни блудлива коза, а от своего дома никуда не денется. Пошатается-пошатается да вернется…
— Это верно. На той неделе тоже дня три где-то шлялась… Может, свой-то козел не люб… Бывает ведь так, — рассмеялась женщина, показав рот, полный белых зубов. — А потом пришла.
— И на этот раз явится. Я ихнего брата знаю.
— Да, пожалуй, что так. Далеко она не могла убечь. Надо бы мне с механиком вернуться, а то пешком-то далеконько шагать, он бы живехонько домахнул меня до развилки, а там мне рукой подать.
Они пошли рядом. Трофим спросил женщину:
— А вы, стало быть, из Дальней Шутёмы?
И та сказала:
— А как вы это могли догадаться? Ваши-то, из дома отдыха, дальше коровьего брода не гуляют. Знаете, что ли, нашу Шутёму?
— Знавал в молодые годы.
Женщина насторожилась.
— А вы, случайно, не брат Петра Терентьевича из Америки?
— А кто это Петр Терентьевич и что у него за брат из Америки? схитрил Трофим.
— Неужели не слышали? В газете об этом писали. Сорок лет в наших местах его, серого волка, не было, а потом объявился в Америке и к нам пожаловал.
— Зачем?
— Да кто его знает. Писал он что-то такое об этом своей жене. Конечно, она уж ему никакая не жена, коли он ее на какую-то там, прости господи, в Америке сменял… Пишет, значит, что хочу прощенья перед тобой на коленях выпросить… А она и видеть его не захотела… Хлысь по кобылке — да на Митягин выпас уехала. И внуков забрала, чтобы его волчья морда не обнюхала их, красавчиков.
— Хороши, стало быть, у него внуки?
— В кино только таких показывают. А старшая-то, которой механик провиант разный да письма от матери возит, ни дать ни взять княжна Тараканова, только белобрысенькая, и годов помене, и тела женского пока еще на ней нет. А так вылитая картина из журнала «Огонек». Бабка ее, Дарья, в молодые годы, сказывают, тоже всякого встречного заставляла оглядываться. Сильного цвету, говорят, была женщина. Покойник Артемий Иволгин на девятом месяце молил ее женой ему стать. А она вышла за него, когда ее Наде, стало быть Трофима Бахрушина дочери, три года было. Все ждала своего подлеца. Не верила, что он под Омском погиб. Вот и дождалась… Выжил, костяная душа, тряпичное дягилевское отродье! Ну да ничего. С чем приехал, с тем и уедет…
Незнакомая женщина долго и подробно рассказывала Трофиму знакомую историю с неизвестными для него добавлениями.
— Ее, говорят, в те выборы депутатом выдвинут. Так мыслимо ли ей себя ославить в Бахрушах и с каким-то там… уже вы сами, гражданин хороший, это не бабье слово про себя вымолвите… разговоры разговаривать, — сказала женщина и плюнула в сторону.
Они дошли до развилки.
— Ишь куда бабий язык завел вас… Вот она, дорога-то на Митягин выпас. Там раньше скит, говорят, был. Ну, так счастливого вам отдыха, а мне — сюда.
Трофим, раскланявшись с женщиной и поблагодарив ее за рассказ, присел на пеньке возле развилки лесных дорог и, вытащив трубку, показал этим, что ему необходимо отдохнуть, покурить перед тем, как двинуться в обратный путь.