Скверное место. Время московское

Глава девятая

Шандарахнуло капитально. Поменяли министра внутренних дел, и вновь назначенный первым делом разобрался с начальником ГУБОПа, уволив его только за то, что тот находился в приятельских отношениях с прежним главой министерства.

В главке наступило тревожное затишье. Все ждали, когда объявят имя нового руководителя, но назначения не происходило. Неделя шла за неделей, а главк оставался осиротевшим. Нет, «отчима» наверху подобрали сразу. Единственному оставшемуся в министерстве первому заместителю министра генералу Кононову, курировавшему криминальный блок, куда входили и уголовный розыск страны, и различные технические службы, и многое-многое другое, поручили взять под свое крыло и Главное управление по борьбе с организованной преступностью, потому как уровень должности был слишком высок, чтобы даже на несколько месяцев полностью передоверить ее какому-то врио. И все бы ничего, невелика проблема, свято место пусто не бывает, но однажды Саша Зверь с утра пораньше выдал Большакову:

– А на Кононова у меня есть такая инфа, что от генерала не останется даже мокрого места.

И потопал на доклад к начальнику отдела. У Серова от услышанного полезли на лоб очки, и он тут же приказал открыть дело оперативного учета.

Из информации, которую приволок Саша Зверь, следовало, что подвела Кононова любовь к теплу и уюту. Задумал он у себя на строящейся загородной даче соорудить камин, да не простой, а выложенный ценными материалами.

Нашелся и мастер. Увидев заказчика в милицейском кителе и при генеральских погонах, он сказал:

– Товарищ генерал, ни о чем не беспокойтесь. Камин я сделаю вам такой, какого нет ни у кого ни в Москве, ни в ближнем зарубежье. Стоить это вам будет совсем ничего, я согласен на двадцать пять тысяч долларов, хотя, поверьте, кому другому меньше чем за сороковник я бы и браться не стал. Я буду делать его из своих материалов. Аванса тоже не надо. Такому уважаемому человеку, как вы, я верю и без аванса.

Наивный. Как только камин занял свое расчетное место на первом этаже кононовской дачи и настало время расчетов, мастер исчез. Ненадолго. Всего на полдня. Четыре бритых мужика взяли его под белы рученьки, посадили в машину и отвезли в лес. А там объяснили, что хоть и хороший он мужик, но денег ему не видать как своих ушей.

– Ты что, мужик, оборзел? Какие тысячи долларов? За эти деньги нам легче тебя закопать! С нами вон даже лопата. Короче, ты к этому уважаемому человеку больше не подходи. И до конца своих дней радуйся, что остался жив.

На кого были похожи похитившие его люди? Мастеровой сказал, что похожи они были одновременно и на бандитов, и на работников милиции.

– Значит, наши, из уголовного розыска, скорее всего, – сделал выводы Саша Зверь, выключая магнитофон. – Наивный ты, мужик, хоть и хороший специалист. Наши люди даже в ресторанах за себя не платят, а ты говоришь: камин, камин… Доложу, конечно, а там пусть начальство решает.

Начальство решило брать быка за рога. Уж больно был мясистый бык, за его сдачу на мясокомбинат им, словно передовикам народного хозяйства, полагались бы и ордена, и повышение по службе. Само собой, обложили генерала со всех сторон и не по-детски. Стали проводить привычный комплекс оперативно-разыскных мероприятий, начиная от прослушки телефона, заканчивая наружным наблюдением, но делать это приходилось чрезвычайно осторожно и юридически безупречно. Где-то следили силами отдела, где-то слушали через Федеральную службу безопасности. Кононов тоже был не дурак, уже скоро почувствовал за собой слежку и понял, откуда растут ноги.

Заволновался и потерял покой. Первым делом вызвал начальника отдела полковника Серова и предупредил, чтобы тот теперь каждую неделю приезжал к нему на совещания, на которых собирались начальники главков по линии криминальной милиции, все, как один, сплошные генералы.

– Да, и вот еще что, – как бы между прочим сказал Кононов. – Я хочу ознакомиться со всеми делами оперативного учета и всеми делами проверки по личному составу.

– Так точно, сделаем, – ответил полковник Серов, а у самого сердце похолодело. – Подготовить к совещанию, через неделю?

– Нет. К завтрашнему дню.

Ночка намечалась бессонная.

– Парни, убираем все лишнее, – приказал Серов, – чтобы там не было ни одного слова про этого говнюка.

Серов и трое его самых доверенных оперов, те, кто даже под пытками не стали бы сдавать ближнего, Большаков, Рязанский и виновник всего торжества Саша Зверь, до утра переписывали и переделывали совершенно секретные материалы, касаемые Кононова. Было выпито ведро кофе и выкурен блок сигарет, но к утру все было исправлено, дела упакованы в мешки и под вой сирен и моргание мигалок доставлены в Министерство внутренних дел, прямо в кабинет первого заместителя министра Кононова, который долго, страницу за страницей, дело за делом, изучал привезенные к нему материалы. А когда все сверил и убедился, что на него ничего нет, позвонил Серову:

– Молодцы. И ты молодец, Павел Дмитриевич, и твои парни тоже молодцы. Хорошо работаете.

Нет, совсем не дурак был Кононов, не зря прошел путь от лейтенанта до генерал-лейтенанта. Он все понял. Понял, что начальник отдела испугался и на время все действия против него им будут прекращены, и потому решил с ним быть в хороших отношениях. Пока. А там видно будет.

– Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты перестал давать репортажи про мэра? А ты что делаешь? Как ни включу телевизор, там эта рожа лошадиная вещает. Кто у нас президент телекомпании, ты или я?

Бородатов негодовал, потому жестикулировал и говорил так громко, что посторонний человек решил бы, что тот истерично кричит, но те, кому положено, знали, что шеф еще не достиг высших точек психоза. Сидящий перед ним Белкин смотрел себе под ноги. Он никак не мог скрыть свою ненависть к Бородатову и его манере с пеной у рта выяснять отношения. Да что там пена, когда Бородатов входил в раж, он даже брызгал слюной, не в переносном, а в самом прямом, негигиеничном смысле.

– Или он тебе башляет? – проорался хозяин телестанции и посмотрел на Белкина так пристально и презрительно, будто перед ним был не свободный человек, а его завравшийся раб.

– Башляет, – равнодушно ответил Белкин.

– Ты что, вообще страх потерял? Да я тебя…

– Я имею в виду, что с ним, то есть с городской администрацией, телекомпанией заключен договор об информационном сотрудничестве. Точно так же, как и с областной администрацией. Сумма идентичная. Мы и так репортажи в новостях о губере и мэре даем с одинаковым хронометражем. До секунды.

– А на хрена ты подписался? Кто разрешил? Почему я об этом узнаю только сейчас? Ты на кого работаешь?

– На вас.

– А я на кого?

– На губернатора?

– Ага, сейчас! Я работаю на себя самого. И мне надо, чтобы ты поменьше хвалил Петрова или вообще перестал о нем упоминать, понял? Снимай про работу администрации, как они город засрали. Мне надо создать атмосферу нетерпимости вокруг этого презерватива. И знаешь почему? Потому что я хочу быть мэром. А захочу быть губернатором, будешь мочить губернатора.

– Здорово. А что ж мне делать с договором?

– Да какое мне дело? Что сидишь, иди работай!

– Понял. Можно еще один вопрос? Нам штатив нужен для камеры. Когда делаем репортажи, операторы снимают с плеча. Изображение трясется. У всех конкурентов есть штативы, а у нас нет. Даже стыдно. Стоит недорого, девятьсот долларов. Как бы нам купить?

– Штатив тебе? Ну, возьми со своей зарплаты и купи. Не хватит денег? А почему у меня должно хватить? Я что, должен вас содержать? Стыдно ему! Если стыдно, иди на завод сварных конструкций, договаривайся со сварщиками. Они тебе такой штатив сварят, закачаешься!

– Понял. Можно идти?

– А тебя никто и не держит.

Уже выходя из кабинета заместителя губернатора, Белкин не сдержался и бросил вполголоса:

– Идиот.

Бородатов вздрогнул и, не веря свои ушам, переспросил:

– Чего-чего? Чего ты сказал?

– Говорю, идет!

– А-а-а.

Он появился, казалось, из ниоткуда, будто материализовался из ничего. Дежурный на входе в Главное управление мог бы даже побожиться, что секунду назад перед ним никого не было, а мгновение спустя уже стоял этот человек.

Так однажды, ранним весенним утром, вошел в четырехэтажное здание на Садово-Спасской новый начальник главка Пестов. Валерий Иванович был почему-то в гражданской одежде. Небольшого роста, лыс и носил тяжелые роговые очки, делавшие его похожим скорее на рядового бухгалтера мелкой конторы, чем на генерал-лейтенанта милиции. Предъявив удостоверение личности и выслушав доклад, он приказал никому не сообщать о своем прибытии и осторожно, будто держась за стеночку, поднялся на третий этаж в теперь уже свой кабинет.

Через пару часов он вышел и пошел с инспекцией по этажу. Первому не повезло майору Багаеву. В своем кабинете он болтал с кем-то по телефону, курил сигарету, пуская при этом замысловатые колечки, а ноги его были задраны прямо на рабочий стол. Когда дверь приоткрылась и он увидел неизвестного и совсем непрошеного гостя, то машинально закричал:

– Чего надо? А ну закрой дверь! – И еще дверь не успела захлопнуться, как вслед добавил: – Лысый черт!

У Багаева был громкий голос, у Пестова – хороший слух. Вернувшись в свой кабинет, он первым делом вызвал к себе Серова и спросил:

– А ну-ка, скажи, что за хлыщ кавказской национальности сидит у тебя в отделе?

– Майор Багаев, других кавказцев у меня нет. Он осетин.

– Неважно, осетин он или ингуш. Кавказец. А как работник?

– Работает хорошо. Информацию добывает всегда важную. Вхож во многие богатые дома Москвы.

– Это почему такое к нему доверие?

– А его брат – миллионер, владелец какой-то крупной радиостанции. Так что все тусовки его знают, благодаря Багаеву у нас есть выход на так называемую творческую интеллигенцию и на «новых русских».

– Один миллионер, другой милиционер. Интересно.

– Что-то случилось?

– Нет. Но вот что. Пусть через полчаса он придет ко мне с делами, которые он ведет. Я хочу их посмотреть.

– Будет сделано!

Через тридцать минут Владимир Багаев зашел в кабинет Пестова, а ровно через час искал себе новую работу. Серов, после того как выпытал у него истинную причину увольнения, прошелся по всем кабинетам и предупредил о появлении нового начальника ГУБОПа:

– Ребята, не повторяйте ошибку Багаева, иначе я останусь без личного состава.

И как в воду глядел. Через месяц не будет у него ни отдела, ни сотрудников, потому что Пестов и его уволит, решив, что это очень неспроста Серов когда-то ездил на совещания к Кононову, туда, где присутствовал один генералитет и простому полковнику, если он не стукач, там не рады. Но в тот, первый, день пребывания на должности начальника ГУБОПа Пестов зашел и в кабинет Большакова. Только завидев его лысую голову, Алексей мгновенно вскочил со стула:

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

– Как фамилия?

– Капитан милиции Большаков, оперуполномоченный по особо важным делам отдела коррупции и собственной безопасности.

– А откуда ты знаешь, что я – это я?

– Извините, товарищ генерал-лейтенант. У нас строгая пропускная система. Посторонние здесь не ходят. А тем более я вас видел на совещании в министерстве. Полагаю, вас назначили начальником главка.

– Правильно полагаешь. Назначили сегодня. И чем ты занимаешься?

– Подшиваю оперативные дела.

– Ладно, молодец.

Дмитрича провожали тихо, соблюдая маскировку, за закрытыми дверями. Поставили на стол водку, нарезали колбаски, сырку, хлебушка. Чокнулись, выпили и закусили. Говорили тосты негромко, но от души. Вспоминали. Получалось, что кроме каждодневной монотонности, вечной усталости и мучительной писанины были и радостные моменты в их работе. Даже посмеяться умудрились.

Подполковник Олег Ухов, ростом чуть больше складного метра и худенький, как подросток, разошелся в тот вечер не на шутку.

– А вот у меня был такой случай, – рассказывал он, победно оглядывая собравшихся. – Что-то я однажды задержался на работе, что-то праздновали, не помню чего, и домой уже пошел в двенадцатом часу. Сел, значит, в метро, доехал, вышел на улицу. А чтобы попасть домой, мне еще пару километров надо до дома идти, да еще через железнодорожный переезд. Так вот, подхожу я, значит, к переезду, а мне навстречу идут с ножами два мужика. Здоровые такие, амбалы просто, ну, такие же, как и я…

Закончить он не успел. В кабинете громко, забыв про конспирацию и режим тишины, просто не зная удержу, загоготали менты. Раскачивавшийся в это время на стуле Рязанский потерял равновесие и грохнулся со всего маху на пол и уже снизу сквозь хохот переспросил:

– Прямо как ты?

– Ну да, такие же здоровые амбалы!

– Представляю себе этих амбалов!

– Ну чего вы, чего вы ржете? – недоумевал Ухов, а потом, сообразив, в чем дело, и сам рассмеялся.

Для Большакова, который медленно, но все же пьянел, самым непонятным был вопрос: что будет дальше? Что дальше будет делать Серов? Человек он немолодой, и что ему остается? Остаток жизни зимой просиживать у телевизора, а летом торчать кверху задом на грядках в деревне? А ведь он не один и не два десятка лет прослужил в милиции, приобрел огромный, бесценный даже, опыт, и вот в одночасье стал никому не нужен…

Конечно, подобный исход ждал каждого из них. Только каждого в свое персональное время. Это сейчас они капитаны и майоры. Это сейчас они нужны этой упряжке, это сейчас они тянут лямку, позабыв про семьи, здоровье, а придет минута – и подпишется тот самый рапорт и об их увольнении. И как начинать жить сначала, когда ты ничего, кроме своей работы в милиции, не видел?!

Эх, а что будет с их отделом? Кто будет следующим начальником? Человек пришлый или свой? Что будет с ним самим, когда ему дадут, да и дадут ли эту чертову квартиру в Москве?

Накидал вопросов, а ответить не смог ни на один – не его была компетенция. А через пару часов и вовсе все внутри успокоилось. Водка, как и полагается старому боевому товарищу, помогла исправить его грусть на подобие безотчетной радости. Расходились пьяными. Давно уже стемнело, но отовсюду чувствовалось начало лета, теплого и насыщенного запахами, долгожданного и легкомысленного, как все девчонки, которые попадались навстречу. По улице троица шла так медленно, что не только успевала поговорить, но даже песни умудрялась петь.

– Не слышны в саду даже шорохи,

Все здесь замерло до утра,

Если б знали вы, как мне дороги

Подмосковные вечера…

В метро попали почти перед закрытием. На эскалатор шагнули втроем, но уже через секунду Ухов, вставший спиной вперед, слегка качнулся, замер и тут же полетел вниз по ступенькам. Кувыркался он, вслед за ним ударялся о ступеньки пистолет, чуть поодаль скакало удостоверение, замыкал процессию серый портфель. И внизу ни одного человека, за которого можно было бы зацепиться, чтобы остановить или замедлить падение. И Большаков, и Рязанский протрезвели мгновенно.

– Все. Конец Олегу, – только и успел сказать Сергей. – Шансов – ноль!

– Е-мое, да как же так-то? – пробормотал Андрей, и они побежали догонять Ухова, который все летел и летел вниз, с каждой секундой набирая скорость.

Через пятьдесят метров эскалатор выбросил Ухова на горизонт кафельного пола, а вслед за ним примчались и его отдельно путешествующие ПМ, ксива и… и вдрызг разбитый пластик – все, что раньше называлось дипломатом.

Уже внизу Рязанский и Большаков разделились. Один метнулся к не подающему признаков жизни Ухову, другой стал подбирать рассыпанные вещи.

– Ну, что? – задыхаясь, спросил Сергей.

– Не пойму. Пульс не прощупывается.

Подбежала дежурная по эскалатору. Руки ее тряслись, лицо было побелевшим. Она не спросила, а взвизгнула:

– Что тут у вас? Живой хоть?

– А вы что, не могли эскалатор остановить? – зло спросил Алексей, все еще пытаясь нащупать неуловимый пульс.

– Мальчики, получается, я заснула… ой, что же теперь будет? – схватилась за сердце женщина. – Он что, мертв?

Вот тут и случилось чудо. Тело, еще секунду назад не подававшее признаков жизни, дернулось, чихнуло и встало.

– Нет, я жив. Так, на чем мы остановились? – спросило оно и снова громко чихнуло.

– Может быть, он отбил себе внутренности! – опять не своим голосом заорала тетка. – Давайте вызывать скорую!

– Давайте не давайте! – твердо, как и подобает настоящему летчику, который только что спустился с небес без парашюта, сказал Ухов. – Я прекрасно себя чувствую. Верните мне мои вещи, и я поеду к жене.

– Мы думали, ты сломался, – сказал Большаков и закурил.

– В метро курить нельзя! – дернулась было дежурная, но и сама достала из кармана пачку сигарет.

– Олежек, ты как? Все ли у тебя в порядке? Кости целы? Ты пощупай себя, потрогай, – просил Сергей, который все не мог поверить в счастливый исход и все ждал какого-то подвоха.

– Да на мне ни царапины. И кости все целы, – бодро обхлопывал себя Ухов. – Пацаны, а чего было-то? Я что, упал? Чего было-то?

– Было чудо, – подвел итог Рязанский, перекрестившись. – Это может случиться только по пьяни. Парни, никогда, ни при каких обстоятельствах я не брошу пить!

– И я не хочу, – согласился Ухов.

А на следующее утро его, страдающего головной болью и жаждой, вызвали к генерал-лейтенанту Пестову. Шел он туда медленно, как приговоренный на казнь, чувствуя, что вызов этот неспроста и он, скорее всего, сломает его жизнь. Плохим пророком оказался подполковник Ухов. Через десять минут он вернулся в свой кабинет начальником отдела коррупции и собственной безопасности Главного управления по борьбе с организованной преступностью. И в этот же день он бросил пить.

А компромат на Кононова был по-тихому смыт в канализацию. Потому что из-за таких пустяков, из-за нескольких десятков тысяч долларов, заместители министра ссориться не должны.

Стажировка в главке, похоже, заканчивалась ничем. Как ни старались Тропарев и Якушев показать себя с лучшей стороны, но что там за отведенные пять дней можно было продемонстрировать? В понедельник они приехали, а в пятницу уже уезжать. Ну, показал им Большаков главк, поводил по коридорам, рассказал, какие отделы чем занимаются, как бумаги составляются. К делам оперативного учета их, двух провинциалов, даже не подпустили – там был такой режим секретности, что и своих держали на расстоянии, а тут посторонние. Да, еще пару раз съездили они куда-то на обыски да на изъятие документов. Не стажировка, а ее видимость.

Ощущение от главка было оглушающим, будто перелетели лет на десять в век двадцать первый, словно пересели с «Запорожца» на «Феррари». Другие скорости, другие люди, другая жизнь. Все увиденное внутри главка напоминало импортный боевик про полицейских, где что ни персонаж, то добротный боец, а то и крутой супермен. А там, где не срабатывали мышцы, подключалась голова.

Такого количества профессионалов на один квадратный метр им встречать еще не приходилось. Может быть, покрутившись здесь с полгода, приняв новые правила игры, они бы освоились, многому научились и перестали бы чувствовать себя какими-то бедными родственниками, но времени, увы, было слишком мало. Одно они усвоили хорошо. На «земле» УБОПы отстали от Москвы если не навсегда, то надолго. И как на местах будут догонять старших товарищей, было большой загадкой. Ни денег на это не было у министерства, ни, похоже, желания.

– Андрюша, – все приставал к Большакову Стас, – дальше-то чего? Такое ощущение, что мы тут никому не нужны. Нас не знают куда отправить, лишь бы только под ногами не мешались.

– А чего ты хотел, – смеялся Андрей, – цыган с песнями и ежедневные чаепития? Представь себя на нашем месте, дела-то, которые висят, с нас никто не снимал.

– А вообще-то, почему нас в ваш отдел направили, может, надо было в какой другой?

– Нашел у кого спрашивать! Это ты обратись к кому повыше в главке. Я вот откуда знаю? Может, потому что наш отдел считают наиболее подготовленным к работе с личным составом, может, еще по какой причине. Если б я знал, то уже работал бы замминистра внутренних дел, а так я только «важняк».

Одно было хорошо. Стас от души натопался по Москве. Лето, жар от асфальта, невыносимая духота не только не портили ему настроение, а, наоборот, располагали к длительным прогулкам. Тело, истосковавшееся за холодную зиму и прохладную весну по комфортному теплу, теперь, словно аккумулятор, заряжалось энергией солнца. Он брал с собой лишь бутылку воды и до ночи, пока не начинали гудеть ноги, бродил и бродил, уже непонятно где. Одни улочки сменяли другие, одни памятники уступали место другим известным достопримечательностям. Вот здесь кто-то жил, вот здесь кто-то умер… Дома, дома, дома… и так без конца, сплошные впечатления!

И временами было даже не грустно, а тоскливо.

Вот, думал он, какой же Москва огромный город. Как же в нем все так хитро сплелось. Какие же неограниченные возможности открываются здесь перед человеком. Не чета его областному центру, где с наступлением темноты жизнь стихала, в отличие от столицы, где она только набирала обороты. Черт возьми, ведь кому-то же повезло тут родиться! Жаль, не ему. Будь он москвичом, наверное, и жизнь сложилась бы совсем по-другому. И если бы в той, московской, жизни он снова захотел стать ментом… Нет, останавливал он себя. Какого черта! Если бы он был москвичом, зачем ему было бы становиться ментом?! Что, эта работа ему с доли досталась? Нет, кругом столько всего интересного!

Когда возвращался в гостиницу, ему хватало сил только встать под душ, смыть с себя дорожную пыль. Прикосновения головы к подушке он уже не помнил. Сон подхватывал его на лету, и ему то и дело снился сугроб на краю зимней дороги, из которого торчат его голые посиневшие ноги.

Пятый день стажировки начался как день обычный и не предвещал никаких перемен в жизни. Он и Якушев с утра пораньше сидели в кабинете у Андрея и ждали распоряжений на день грядущий, но распоряжений не было. Ни Рязанский, ни Большаков не знали, что делать с командированными. И отпустить их обратно к себе в город они не могли, потому как день рабочий только начинался, но и дел, к которым можно было привлечь двух майоров, тоже не было никаких.

Чтобы хоть как-то убить время, гости попили крепкого чаю, сходили на улицу покурить и снова наполнили кружки.

– Вы чего бездельничаете? – спросил их зашедший в кабинет Ухов.

– А чего им делать-то? – отозвался Рязанский, наводивший в это время лоск на своем рабочем столе. Нам они не нужны, у них нет допуска. Другие отделы их и на порог не пустят. Вот и маются, бедные, не знают, чем руки занять. Может, тебе чего побелить или покрасить надо, так скажи, мы их сейчас быстро направим!

– Шутник. Смотри, дошутишься у меня, – пригрозил пальцем Ухов, но по всему было видно, что он пребывает в хорошем, пятничном настроении. – Ладно, пойду к начальнику главка, узнаю, что с вами, ребята, делать. Может, он с вами захочет встретиться.

– Не дай бог, – встрепенулся Якушев.

– Чего вдруг? – поинтересовался полковник Ухов. – Боитесь?

– Есть такое.

Но встреча с начальником ГУБОПа состоялась. Пестов был не в духе, но провинциалов принял. На каждого потратил не больше пяти минут. Посмотрев на Якушева, вздохнул:

– Обэхээсэсник?

– Когда-то был. Сейчас заместитель начальника УБОПа.

– Сам-то понимаешь, что не тянешь на начальника управления?

Настала очередь вздыхать Якушеву.

– Так точно!

– А чего приехал?

– Так послали…

– Молодец, майор. Ценю твою честность. Если не замазан Фридманом, а мы это скоро выясним, сможешь и дальше работать на своей должности.

– Служу России!

Тропарева он тоже принял, но совсем сухо, не поднимая глаз от перелистываемого личного дела:

– Армейский?

– Так точно. Служил.

– А чего уволился?

– Бардак достал.

– В каком звании перешел в милицию?

– Капитаном. Но присвоили старшего лейтенанта.

– А сейчас майор. Так?

– Так точно. Месяц назад присвоили.

– Чем командуешь?

– СОБРом.

– Вот и командуй. Чтобы стать начальником УБОПа, тебе надо было в райотделе как минимум лет десять поработать да юридическое образование получить, а я смотрю, у тебя, кроме профильного военного, ничего нет.

И не было ни обиды, ни огорчения от слов генерала. Старик знал, что говорил, и, положа руку на сердце, был прав. Нет, если бы кого-то из них назначили, он, конечно же, справился бы. Принцип соленого огурца никто не отменял. И Фридман был не семи пядей во лбу, а как-то до поры до времени работал, даже ордена получал.

И по выходу из кабинета начальника главка и один, и другой даже испытали какое-то облегчение, словно не гора с их плеч свалилась, а миновала чаша, чужая и незаслуженная. Вернувшись в пятый отдел в хорошем настроении, они в кабинете у Большакова распили по этому поводу бутылку водки и вечером со спокойной душой поехали все вместе на битком набитой электричке обратно в свой город.

А вот в понедельник все закрутилось не по плану. Зайдя утром в управление, Тропарев обратил внимание на две непонятные вещи. Во-первых, с ним не здоровались за руку; во-вторых, отовсюду пахло хлоркой.

– Что-то случилось? – спросил он Филиппова, и тот только кивнул головой на дверь своего кабинета, мол, заходи.

– Стас, – держа дистанцию, спросил исполняющий обязанности начальника УБОПа, – ты почему никого не поставил в известность, что болен туберкулезом?

– Каким туберкулезом? Вы о чем?

– О том. Ребята притащили информацию, что зимой тебя тайно лечили от туберкулеза.

– Что значит – притащили информацию? Откуда притащили?

– Оттуда. Из больницы, где ты лежал. Один из наших спит там с какой-то медсестрой из как там его… тараканного, что ли, отделения.

– Торакального.

– Точно, торакального. Ну вот, и она ему проговорилась, что тебя лечили от тубика, но это, типа, все засекречено, мол, ты на коленях стоял у главврача, чтобы тот никому об этом не сообщал.

– Вот же дура! Да она слышит звон – не знает, где он! Меня лечили не от туберкулеза. А главврача я в глаза не видел. Вы как себе представляете стоящего меня на коленях… Вы это серьезно?

– Серьезно – несерьезно, я не врач. Но в качестве превентивной меры мы тут вызывали людей, которые на выходных все управление обработали хлоркой.

– То-то я чувствую, что из каждого угла воняет.

– Воняет, а что делать?

– Это поэтому народ перестал со мной за руку здороваться?

– Наверное, но я-то с тобой за руку поздоровался.

– Спасибо. Не забудьте помыть ее с мылом.

– А чего ты хочешь? Бойцы у нас и так нервные, а тут рассадник заразы объявился.

– Я не болел туберкулезом. Я это уже вам говорил.

– Мало ли что человек может сказать в свое оправдание. Ты где работаешь? В бюро добрых услуг? Еще не усвоил, что словам тут никто не верит? Нужна справка. Не левая, имей в виду, а из нашей медсанчасти. Иди на Серебряковскую, в нашу поликлинику, и делай себе алиби. А то народ за эту неделю совсем с катушек съехал. Требует уволить тебя из УБОПа. Никто не хочет служить под твоим началом.

– Прям так и говорят?

– Не просто говорят – они коллективное письмо написали.

– И сколько там подписей, если не секрет?

– Да какая разница! Не подписали только шесть человек.

– А почему они-то не подписали?

– Сказали, что не хотят подличать.

– А остальные, значит, захотели?

– Ой, Стас, ты с луны свалился? У нас здесь не пансион благородных девиц. Ты же знаешь, что за люди большей частью служат в СОБРе… Не устроились бы сюда, запросто могли бы стать бандитами.

– Среди бандитов иногда случаются более порядочные люди.

– Ну так и у нас случились. Я считаю, если шесть человек встали на твою сторону, это уже хорошо, значит, ты не зря столько лет с ними мучился.

– Может быть, может быть. Так что мне теперь, куда? В поликлинику или рапорт писать об увольнении?

– Ой, Стас, только не надо дуться. Обиделся он. Мне все равно, что ты будешь делать, рапорт писать об увольнении или переводе либо просто справку принесешь. Сам решай.

– Нет, ну а как мне с ними после этого работать?

– А чего? Это им придется тебе в глаза смотреть, а не тебе. Всё! Тащи справку, и как можно быстрее!

Июльские, хорошо прожаренные безоблачным солнцем деньки должны были неизбежно приближать отпуск, Черное море и Анапу, но время опять капризничало. Стрелки на часах вроде и не остановились, но скорость вращения по циферблату замедлилась как минимум вдвое. Рабочий день в кабинете на Садово-Спасской словно увеличился с восьми до шестнадцати часов и казался изощренной пыткой.

В общежитии ни Андрей, ни Сергей долго не могли уснуть, ворочаясь на своих скрипучих койках. От жары ничего не спасало. Мокрая простыня, повешенная через всю комнату, высыхала за полчаса, и ее снова приходилось бросать в раковину под струю ледяной воды. Большакову снилось, что он едет на поезде к теплым гостеприимным югам, где можно отоспаться за весь год, вместо водки пить сухое вино и, забыв о служебной сухомятке, жарить с утра до вечера шашлыки из баранины, но, как ни странно, поезд с сумасшедшим машинистом всякий раз увозил его куда-то не туда – то на Крайний Север, где лед так и не стаял, то в заснеженную тайгу, полную затаившегося зверя.

Просыпался он на работу теперь только со вздохом. Что-то в этих сновидениях не нравилось Андрею, они почему-то вселяли в него тревогу. Понятно, сны – субстанция капризная и малоизученная, но отмахнуться от нехороших предчувствий, как он ни старался, у него получалось плохо. Потому, чтобы не быть застигнутым врасплох, он решил не расслабляться и ждать неприятностей (они могли созреть где угодно – и дома, и на службе) по-военному, во всеоружии, что в его условиях означало ничему не удивляться и быть готовым ко всему.

– Ты чего такой? – интересовался Рязанский, из гуманитарных соображений прекративший на жаре полировать свой стол и не знавший, как подстроиться под антициклон, несколько недель подряд душивший африканским пеклом центральную часть России и не привыкшую к жаре Москву.

– Сам не пойму. Нет настроения.

– Может, водочки?

– Сдурел? Я не самоубийца.

– Я только спросил. Тогда, может, пивка хряпнем, холодненького, с креветочками? А?

– Бэ. Работаем. С получки пивком будем баловаться.

И вот однажды, когда ночь оказалась на редкость удушливой и рваной, когда мозг только делал вид, что спит, он четко понял, что именно сегодня после восхода взбесившегося солнца все разрешится и тягостное, тоскливое ожидание худа наконец перестанет его мучить.

– Андрей, здорово! – Это звонил Стас. Голос его был бодр и весел. – Как сам, как родной главк себя чувствует?

Большаков сразу понял, что за словами приветствия Тропарев скрывает что-то поважнее, но для приличия медлит, выдерживая необходимую паузу.

– Привет! Да вроде все нормально. А ты откуда звонишь?

– Из Москвы. Я тут рядом с тобой, неподалеку. Я тебе чего звоню… Ты сейчас очень занят?

– Да как обычно. Сам знаешь, у нас невозможно быть занятым чуть-чуть. Всегда есть на что потратить время.

– Это понятно. Слушай, надо встретиться.

– Хорошо. Только давай чуть попозже, через пару часов.

– Попозже нельзя.

– Что-то случилось?

– Ничего не случилось. Если не считать того, что с тобой хочет познакомиться губернатор области.

– Шитов?

– Да!

– Странно. Слушай, один только вопрос. А ты-то какое отношение имеешь к Шитову?

– Самое что ни на есть непосредственное. Я теперь начальник охраны губернатора.

– Ни фига себе! И давно?

– Неделю.

– А что не сказал?

– Говорю.

– Мог бы и раньше сообщить.

– Да некогда было. Да и что бы это изменило? Чистая формальность. Но при встрече, когда приедешь домой, все тебе расскажу. С подробностями.

– Честно говоря, я удивлен.

– Ты удивлен… Я тоже удивлен. Я целую неделю не могу прийти в себя от этого самого удивления.

– Подожди, а что он хочет?

– Скорее всего, хочет познакомиться с тобой.

– Со мной? А я кто? Звезда экрана или большой политик? Я простой опер. Чего ему надо от меня? Ерунда какая-то.

– Так ты придешь или нет?

– И где он ждет меня?

– А тут рядом. Выходи из главка и сразу направо. Метров сто пройдешь и увидишь пивной ресторан, типа, он американский. Мы тебя в нем ждем.

Вот оно, значит, как! Да, что-то вроде этого и должно было с ним произойти. Не зря он дергался весь июль, не напрасно ждал подвоха. Его ищет губернатор. Его, простого опера. Зачем?

Большаков о Шитове знал лишь понаслышке. И о его плотных связях с криминалитетом, с Хромом, ему рассказал начальник УВД. Они оказались рядом в одной длинной очереди в столовой министерства. Андрей поприветствовал генерала и представился. Тот с радостью пожал ему руку и, сев за один стол, пожаловался на сложную криминогенную обстановку в области, которую практически взял под свою опеку новый губернатор.

– Жулик приперся во власть, и это плохо, – подвел итог тогда еще действующий начальник УВД. – И ведь кому-то придется расхлебывать заваренную им кашу. Вот скажи, Андрей, какому дураку пришла в голову мысль сделать должность губернатора выборной? Все в демократию играем… Доиграемся. Ну как можно управлять страной, если нет стержня, вертикали власти? Ведь это то же самое, если бы меня или тебя выбирала толпа. Представляешь, кто сейчас бы управлял областной милицией или работал в твоем отделе? Представляешь? Правильно, бандиты и коррупционеры.

– Может, все образуется со временем?

– И образуется, и образумится, конечно, но я уже буду на пенсии. Это уже без меня.

Бывают же обаятельные люди! Только пожмешь руку такому человеку, посмотришь в глаза, заговоришь, и все – пропал, кажется, что знаешь его всю свою жизнь. И вроде сообщает он тебе вещи простые, банальные, в которых нет ни мудрости, ни великих познаний, а ты смотришь ему в рот да киваешь головой, словно тот открыл тебе всю истину природы вещей. Природный магнетизм, харизма или что-то другое, но пройдет еще немного времени, и он вроде как друг тебе. Ты за него в огонь и в воду. Позовет выпить – с больничной койки встанешь и побежишь в кабак, попросит денег в долг – отдашь последнее из кошелька. Неважно, что скоро ваши пути разойдутся и он даже не вспомнит про тебя, но ты все равно как последний дурак будешь о нем думать и остаток жизни гадать, чем тот тебя приручил.

Шитов был из таких. Крепко сбитый, среднего роста, с круглой, с залысинами головой и смеющимися глазами, он меньше всего напоминал губернатора. Увидишь в толпе такого и подумаешь, что это деревенский мужик в первый и в последний раз приехал на Москву полюбоваться. Но впечатление провинциальности сразу пропадало, как только тот начинал говорить. А говорил он солидно и основательно, чуть окая, словно и не со словами имел дело, а с неказистыми глиняными кирпичами, которые он один за другим укладывал на фундамент своей мысли. Наверное, тем и понравился он простому народу, уставшему от пустых обещаний и вранья тех, кто довел страну и их область до ручки. А он ничего конкретного не обещал. Ничего! Потому что только наивный дурак мог думать, что жизнь в их области зависит от губернатора. От перемены губернаторов существование не менялось, потому как земля, на которой они жили, и плодородием похвастаться не могла, и предприятия, что большие, что маленькие, дышали на ладан. Единственно, что здесь хорошо произрастало, – это борщевик да криминалитет. И что бы там ни говорили, а выборы выиграл лично он, а не вложенные кем-то криминальные деньги. Деньги, и не меньшие, были у всех кандидатов, а победил Шитов. Пусть с небольшим перевесом, но победил.

Странное дело, несмотря на всю негативную информацию, полученную о новом губере, он сразу понравился Большакову. Очень сильное рукопожатие, широкая, открытая улыбка, спокойный взгляд человека, хорошо знающего себе цену, и при этом никакого превосходства в поведении.

– Здравствуй, дорогой. Рад знакомству. Я губернатор Шитов, Виктор Егорович. Присаживайся.

– Здравия желаю, Виктор Егорович.

– Здравия желаю? Давай, Андрей, попроще, по-товарищески.

– Как скажете, Виктор Егорович.

– Я в губернаторах недавно, никак не могу привыкнуть к подобострастию. Везде холуйство, от которого тошнит.

В полупустом зале ресторана было прохладно, темно и уютно. К огромному деревянному столу, за которым расположились Шитов, Большаков и Тропарев, официанты то и дело подносили пиво и креветки.

– Угощайся.

– Я на работе. Пить не могу. У нас с этим строго.

– Ничего, я губернатор. Со мной можно.

– Честно говоря, вы меня пригласили в ресторан, но у меня и денег нет. Я заплатить не смогу.

– Да ладно, брось ты, это же я тебе пригласил. Я и заплачу. Сейчас посмотрим, сколько финансов у меня есть. Я же не только губернатор, я же еще и член Совета Федерации, а там сегодня денежку раздавали, чтобы я правильно голосовал.

Губернатор усмехнулся и достал из кармана очень толстый почтовый конверт, в котором были новенькие, пахнущие краской купюры.

– Ну что, в ресторане нам посидеть хватит. Ты как смотришь на то, чтобы вернуться в область?

Вот оно, подумал Большаков, не зря предчувствие или интуиция заранее предупреждали его… Уехать из Москвы? Он, Большаков, что, из ума выжил? Тогда зачем он почти три года ждал новоселья? Пошел он к черту, этот Шитов!

– Как-то неожиданно, – ответил Андрей, сохраняя выдержку. – Даже не планировал. Мне в Москве хорошо.

– И какую должность я тебе хочу предложить, тебя не интересует?

– А какую должность вы хотите мне предложить?

– Начальника УБОПа области.

– Виктор Егорович, вы ничего не путаете? Я капитан милиции, а это, насколько я понимаю, полковничья должность. Так у нас не бывает.

– Да видишь, Андрей, тут какая штука. После того как арестовали Фридмана, встал ребром вопрос, кого назначать начальником Управления по борьбе с организованной преступностью. Предложенные УБОПом кандидатуры вашего начальника главка Пестова не устроили. Я тут мало понимаю почему. Потому я ему сказал, Пестову, он, кстати, мой хороший знакомый, что тогда пусть назначает любого, кто у него работает в ГУБОПе. А в Москве, в главке, когда начали личные дела смотреть, оказалось, что ты из нашей области. Пестов предложил мне с тобою познакомиться. Короче, если ты мне подойдешь, я буду просить его, чтобы он назначил тебя начальником управления. Вот и Стас тебя рекомендует, о тебе только хорошее говорит. Как ты на это смотришь?

– Да я не планировал так быстро возвращаться, – изо всех сил скрывая разочарование, объяснял Большаков. – Я скоро должен квартиру трехкомнатную в Москве получать. Здесь все серьезно. Если ты приходишь на работу приказом министра внутренних дел, значит, получаешь жилье. Если приказом заместителя министра – тоже работаешь в министерстве, но без предоставления жилья. Такая вот фишка. И кто это знает, тот говорит, дайте мне приказ министра. А кто не знает, приходит, а его и на очередь не ставят.

– А тебя поставили?

– А меня поставили.

– То есть ты работаешь в Москве ради квартиры?

– Не только, но тем не менее…

– Так и я тебе дам квартиру. Такую же, а может, еще и лучше. Мы это сделаем на уровне гарантийных писем.

– Да как? Разве можно сравнивать квартиру в Москве с квартирой в провинции? Да меня жена убьет. Она надеется жить в Москве, а я что, приеду и скажу, здрасьте, два с лишним года коту под хвост?! Ой, нет. И потом, я уже привык на своем месте. Виктор Егорович, вы уж скажите Пестову, что я вам не подхожу, мол, слишком молод для этой должности.

– Ну что ж, наше дело предложить, ваше – отказаться.

– Разрешите идти, очень много работы.

– А пиво?

– А работа?

– Ну как скажешь. Приятно было познакомиться.

Когда Большаков ушел, Шитов достал из портфеля огромный сотовый телефон, полистал записную книжку и, найдя в ней нужную страничку, медленно набрал номер.

– Здорово опять. Говорить можешь? Ну, встретился я с ним. Да как? Мне он подходит. Серьезный. Да, оформляй. Но предупреждаю, он упертый. Да, не хочет ни в какую. Ну, понятно. Благодарю. Да, хорошо. Да, помню. Давай.

Кондиционер в кабинете начальника Главного управления по борьбе с организованной преступностью генерал-лейтенанта милиции Пестова исправлял невыносимую тридцатипятиградусную жару в приемлемые восемнадцать. Пестов говорил медленно, словно зачитывал приговор Большакову:

– Ты уже знаешь, капитан, что по уровню компетентности ни один, ни второй предложенный кандидат, как я это вижу из Москвы, не подходят на должность начальника областного УБОПа. У себя дома они, может быть, и соколы, а по московским меркам слабоваты. Для тебя эта область не чужая, поэтому я тебя и вызвал. Как нам из этой ситуации выходить?

– Товарищ генерал-лейтенант, – обратился к нему Андрей, все еще надеясь, что предложение Шитова было обычной самодеятельностью чиновника и начальник главка, в отличие от губернатора, еще не сошел с ума, – мое предложение такое: надо поискать достойных кандидатов из других областей.

Начальник главка протянул Андрею чистый лист бумаги:

– Я сделаю встречное предложение. Вариант первый. На этом листочке ты сейчас пишешь, что уходишь на пенсию.

Андрей замер. Что-то больно ударило по вискам и сбило дыхание.

– Товарищ генерал-лейтенант, а что случилось-то? Я вроде нормально работаю. Вы недовольны результатом? У меня и опыт есть, и взысканий нет. За что?

Пестов молчал. Мхатовская пауза затягивалась, но явно была по душе генералу.

– Да и какая у меня выслуга? – Большаков потихоньку приходил в себя. – Я всего лишь капитан, мне всего тридцать лет. Кто же мне даст пенсию?

– Ну… Есть и второй вариант. На этом листочке ты можешь написать другой рапорт на мое имя, чтобы тебя назначили начальником УБОПа в свою область.

– Так я же всего лишь капитан.

– И что? Ведь ты когда-то был первым секретарем горкома ВЛКСМ?

– Нет, всего лишь райкома.

– Всего лишь. Это совсем не всего лишь! Если бы страну не развалили, ты, наверное, уже был бы в обкоме партии. Так?

– Не исключено.

– Вот, а ты говоришь – всего лишь. Тебе когда майора получать?

– Через несколько месяцев. Через четыре месяца, если не ошибаюсь.

– Завтра будешь майором, я это сделаю своей властью.

– Спасибо, но, товарищ генерал-лейтенант, у меня такая ситуация, семья. Я же приехал сюда, чтоб и квартиру получить.

– Все правильно. Но, как там принято говорить, Москва для москвичей. Чего затих? Тебе губернатор даст квартиру.

– А я могу подумать?

– Да. Пока я хожу из кабинета в приемную.

Оставшись один в кабинете, Большаков еще некоторое время неподвижно сидел на стуле, потом тяжело вздохнул, достал из кармана кителя шариковую ручку и что-то размашисто написал на лежавшем перед ним листке. Потом положил его на стол Пестова. Вернувшийся со стаканом чая в руках начальник главка взял в руку листок, просмотрел и пожал Андрею руку:

– Поздравляю тебя, капитан. Надеюсь, сработаемся.

– А как все это будет происходить? Что сейчас от меня требуется?

– Ничего. Я слышал, ты в отпуск собрался?

– Так точно.

– Пусть так и будет. Отправляйся в отпуск. Я тебя найду.

– Разрешите идти?

– Ступай. Хотя постой! – Пестов громко отхлебнул крепкого чаю. – Давно хочу спросить, у тебя что, есть польские корни?

– Никак нет.

– А почему ты Казимирыч? Казимир – это же польское имя.

– Деда моего, Василия Дмитриевича, когда тот строил Беломорско-Балтийский канал имени Сталина, спас от смерти его друг, поляк. Вот в честь него дед потом и назвал своего сына, моего отца.

– А что твой дед делал на Беломоре? Охранял?

– Нет, сидел.

– Как сидел? Зэка? Час от часу не легче. Почему я об этом не знаю? За что был осужден?

– Был секретарем комитета комсомола трамвайного депо. Потерял комсомольский билет, за что и получил год исправительных работ.

– А-а-а… Понятно. Что ж… Времена не выбирают, в них живут и умирают. Как сказал один поэт. Ну ладно, майор, иди работай! Там у тебя в области совсем плохи дела. Там так плохо, что хуже еще поискать надо.

Вот как ей было сказать, что они никогда не станут москвичами?! Нет, он понимал, и эту новость Светлана воспримет как должное, жизнь научила, но так и не рискнул открыться сразу. Анапа, Черное море, ведомственный санаторий, бесконечный покой и оторванность от городской суеты словно отговаривали его делать это немедленно. Да и она ходила такая вся счастливая, что сказать правду сейчас было бы слишком опрометчиво. Но однажды пришлось это сделать. Полусонные, они лежали на жарком песке пляжа, и она спросила:

– До Москвы отсюда сколько?

– Полторы тысячи километров.

– Далеко. Отсюда далеко, и из нашего города далеко.

– От нас близко. Сто пятьдесят километров.

– Нет, намного дальше. Ты ко мне едешь целых пять дней, а то и две недели.

– А… Ты об этом…

– Скоро кончится отпуск, и опять ты уедешь в свою Москву. Господи, да я бы все отдала, чтобы ты никуда больше не уезжал.

– Ты это серьезно?

– Куда серьезнее. Хотя я все понимаю.

Большаков затих. Он понял, или сейчас он все расскажет, или только когда они вернутся домой.

– Ты чего молчишь?

– Думаю. Можно поконкретнее, чем бы ты могла пожертвовать, чтобы мы были вместе?

– Да твоей Москвой точно.

– Светка, Бог услышал твои молитвы!

– Что ты имеешь в виду?

– Меня назначили начальником Управления по борьбе с организованной преступностью в нашу область. Должность полковничья. Губернатор Шитов обещал квартиру даже лучше, чем в Москве. Четырехкомнатную. Ты можешь меня прямо здесь утопить в море, но Москвы нам не видать как своих ушей.

– Это что, шутка?

– Нет. Это правда.

– И когда ты об этом узнал?

– За неделю до отпуска.

– И все это время ты молчал…

Когда он открыл глаза, то увидел, что она плакала. Он обхватил ее за плечи и притянул к себе:

– Не плачь, так вышло. Ну, не расстраивайся, пожалуйста. Черт с ней, с этой Москвой.

– Я не о Москве плачу, провались она пропадом. Мне просто страшно за тебя. Время-то какое, везде стреляют, убивают, куда ни посмотришь, кругом одни бандиты.

– Я не один. Там под моим началом будет больше двухсот человек.

– Нет, ты один. И там тоже каждый за себя.

– Думаю, это не так.

– Так. И ты в этом убедишься! Обещай мне, что будешь осторожным!

– Обещаю. Я же не самоубийца!