Скверное место. Время московское

Глава двенадцатая

Те две недели зимы Степанов просто наслаждался жизнью. С утра пораньше в хорошем настроении бежал на службу в УВД, вечером, махнув рюмку коньяка, ехал на телестанцию. Из пресс-службы только он один теперь уходил ровно в шесть. Шуриков и Размольщиков пахали допоздна. Шуриков писал и печатал за двоих, Размольщиков каждый день мотался по райотделам и снимал сюжеты для «Криминальных новостей». Одному было без разницы, что на работе сидеть, что в общаге – там его никто не ждал, – а другой был мрачен и зол, работать он не привык.

Зачем он согласился с предложением генерала стать начальником пресс-службы, хотя уже на девяносто девять процентов был готов перейти на телевидение? Да вот за этим самым!

«Размольщиков, что за фигня? Почему опаздываем на работу? Время пять минут десятого! Объяснительную мне на стол!»

«Шуриков, а ты куда собрался? На часы смотрел? До конца рабочего дня еще куча времени».

«Размольщиков, а почему от тебя пахнет перегаром? Еще раз появишься в таком виде, работать пойдешь в народное хозяйство! Что смотришь, есть вопросы? Ну так и двигай шустро на рабочее место, не стой в проходе!»

«Шуриков, ну ты же бред пишешь! Переделывай!»

«Товарищи офицеры, к завтрашнему утру подготовьте мне план мероприятий на ближайший месяц. Шуриков пусть проанализирует, что мы можем предложить печатным средствам массовой информации, Размольщиков – телевидению и радиостанциям. Как что делать? Звоните по райотделам, в УВД, уточняйте, какие у них запланированы мероприятия на ближайшее время, и выясняйте, будут ли эти мероприятия интересны тем СМИ, с которыми мы сотрудничаем. Что значит, не успеете? А ночь на что? Вперед!»

Но скучно от таких игр Степанову стало уже на третий день. Скучно и противно. Он только представил, что жить так ему придется изо дня в день, из года в год, как сразу стало понятно, что решение он принял верное. Чем быстрее он отсюда сбежит, тем будет лучше для всех. Не хотелось ему однажды проснуться седым и старым, с головой, набитой одними воспоминаниями, крепко-накрепко связанными с пресс-службой УВД, Размольщиковым и Шуриковым.

На телестанции было куда интереснее.

Там собирались толпы страждущих обрести свое призвание в неведомой им телевизионной журналистике. В огромном фойе по вечерам было шумно и пахло дорогим парфюмом. На диванчиках вдоль стен сидели в основном девицы, только что вышедшие из парикмахерской, хотя время от времени случались и какие-то скукоженные молодые люди поэтико-ботанического вида.

Все волновались. И конкурсанты, и отборочная комиссия из пяти человек, председателем которой Белкин назначил Степанова. Условия приема на работу в новостную службу только внешне казались простыми, незатейливыми. Выдержать наэлектризованность атмосферы ожидания будущим журналистам было непросто. Участников конкурса по одному приглашали в тесный кабинет Белкина и просили немного рассказать о себе. После короткого знакомства вошедшему предлагали сесть на стул и, глядя прямо в объектив видеокамеры, за пару минут разборчиво объяснить, зачем он сюда пришел. Лишь некоторые (от них сразу избавлялись) вели себя вальяжно и высокомерно. В основном всех колотил озноб и мучило обезвоживание.

– Я… это… Хочу это… Ну, как это… А можно водички?

Степанов смотрел на все происходящее с нескрываемой грустью. Надо было быть очень наивным человеком, дилетантом в журналистике, чтобы не сообразить: чуда в этих стенах не произойдет, гениев они не найдут. Люди пришли не те. Нет, они ни в чем не виноваты, эти люди, но тут или дано, или даже не стоит пробовать. Хотя и талантливого, и совсем неодаренного на телевидении всегда ожидало одно и то же: разочарование. Когда сразу, когда десятилетия спустя.

Через несколько дней конкурс превратился в веселую игру, в которую он на деньги играл с Белкиным. Быстро начирканные шариковыми ручками на бумажках плюс или минус – и ставки сделаны. Суммы шли небольшие, но Степанов всегда выигрывал. Человек только открывал дверь, он еще слова не успевал произнести, а Виктор точно знал, встретится ли он ему на втором туре, когда тех, кто хоть как-то смог связать пару слов и не упасть в обморок от страха, приглашали в ярко освещенную студию прочитать с листа пару новостных сюжетов.

– Степанов, надо как-то нам налаживать отношения. – Размольщиков говорил тихо, просительно. – Я уже вторую неделю с высунутым языком живу! А мне не семнадцать лет, мне скоро на пенсию, а шансов дожить до нее у меня все меньше и меньше. Я скоро сдохну от твоих приказов, а мне этого делать никак нельзя, у меня внуки… Вить, ну, нельзя быть таким злопамятным!

– Можно, – доброжелательно отвечал Виктор, уже подсчитывая не дни, а часы, когда он придет к генералу с повинной головой и скажет, что уходит из милиции. – Ты же мотал мне нервы, а почему я тебе не могу?

– Я был дурак. Я прошу у тебя прощения. Мир?

– Нет. Тебе придется еще некоторое время помучиться.

– Ну, блин. Ну чего ты? Давай помиримся!

– Пока нет. Пока.

– А когда это твое «пока» закончится, на моих похоронах?

– Хорошая идея, но нет. Я думаю, через пять дней, в эту пятницу.

– А чего так долго? Давай я стол организую, выпьем, пирожками закусим, слова добрые друг другу скажем, да и в добрый путь на долгие года!

– Хорошая мысль. Давай так. В эту пятницу ты проставишься. Купишь хорошую выпивку, качественную закуску, и мы объявим мир. Но имей в виду, пить мы будем армянский коньяк, закусывать не сырками и бутербродами, а приличными салатами и приготовленным дома мясом. Жена твоя умеет готовить?

– Вроде как.

– Нет, Витек, «вроде как» не проканает. Короче, ты найдешь среди своих баб ту единственную, которая умеет готовить. Пусть она нам накроет тобою оплаченную поляну. И еще, если мне не понравится еда и если ты попробуешь сэкономить на выпивке, я ни к чему не притронусь и экзекуции продлятся еще на пару недель. И так до бесконечности. Ты понял?

– Так точно!

– Молодец, а пока шуруй в Заволжский РОВД, там сегодня до ночи будут ловить пьяных водителей!

– Да ну е-мое…

Стас теперь начинал свой рабочий день рано, по темноте. Вставал ни свет ни заря, до пота делал зарядку, умывался, завтракал и ждал, когда по радио заиграет «Патриотическая песня» Глинки, изображавшая гимн России.

Именно в шесть утра к подъезду его общежития подкатывала служебная машина, на которой он отправлялся в администрацию. Там за чашкой крепкого чая он пролистывал сводку происшествий за сутки, оценивал оперативную обстановку в области, в приемной уточнял планы встреч и мероприятий, где должен был принимать участие Шитов, потом снова садился в автомобиль и ехал уже в Пестреево, местечко в десяти километрах от города, туда, где еще со времен советских стоял на берегу реки охраняемый объект, сначала бывший дачей первого секретаря обкома КПСС, теперь губернатора области, человека, заботливо охраняемого государством и лично майором милиции Тропаревым.

Полгода назад в тот самый, пропахший вонючей хлоркой понедельник из дверей поликлиники УВД Стас Тропарев вышел только к вечеру. Полдня он просидел в очередях, мотаясь из одного кабинета в другой. Долго, очень долго терапевт, женщина лет семидесяти, не могла взять в толк, что от нее надо сидящему перед ней менту. Она и лоб морщила, и карандашиком по столу стучала, но все безрезультатно.

– На что жалуетесь?

– Да ни на что я не жалуюсь! Я чувствую себя прекрасно.

– Тогда зачем пришли?

– Мне нужна справка.

– Какая?

– Что я здоров, что я не болен туберкулезом.

– А зачем она вам нужна?

– У меня проблемы на службе. Какая-то дура сказала, что я болен чахоткой, и теперь начальство требует от меня справку, что я здоров.

– Интересное у вас начальство.

– Не то слово.

– Вы где служите?

– В Управлении по борьбе с организованной преступностью. Я командир СОБРа.

– Ничего не понимаю. Что такое СОБР?

– Специальный отряд быстрого реагирования. Это что-то вроде ОМОНа, но более подготовленное.

– Бред какой-то. А что такое ОМОН?

– Да неважно. Ну так вот, у меня на работе все выходные УБОП хлорировали… Боятся заразиться туберкулезом.

– Вот как? Ну до некоторой степени логично, туберкулеза нам только не хватало.

– Да я никогда им и не болел.

– И хорошо, что не болели. Врагу не пожелаешь эту заразу.

– Тогда дайте мне справку о том, что у меня нет туберкулеза.

– А я здесь при чем? Я таких справок не даю, я простой терапевт.

– И что мне делать?

– Не знаю. Попробуйте обратиться к кому повыше, может, они знают, что надо делать в таких случаях.

Теперь нужная справка была сложена вчетверо и лежала в кармане рубашки. Но покоя на душе не было, на работу идти не хотелось никак, но и домой идти было рано – начало пятого. Пока он размышлял, ехать ли прямо сейчас в УБОП или, плюнув на все, топать домой, рядом с ним остановилась черная «Волга», из которой вышел подполковник ФСБ Рябов, человек абсолютно неприметной внешности, с которым Стасу приходилось много раз контактировать по служебным вопросам.

Вот как их там набирают? – все время удивлялся Стас. Встретившись на улице с Рябовым, можно было десять раз пройти мимо и ни разу не обратить на него внимания. Ну нет лица у человека! И комплекция не то чтобы средняя – никакая. Руки-ноги имеются, а подробно описать его внешность уже через минуту не сможешь. Даже на редких фотографиях он был словно подернут патиной. Не времени, а вакуума.

– Здорово, Стас, а я тебя обыскался. Целый день в твою СОБРу звоню, а они, падлы, темнят, типа, никто не знает, где их командир. Пришлось твоего начальника взять за рыхлую задницу, он-то и сдал тебя, сказал, что ты в поликлинике, справку добываешь, что не чахоточный. Садись в машину. Разговор есть серьезный.

Не любил Тропарев серьезные разговоры. На дух не выносил. Что ни «серьезный разговор», то или проблема, которую не знаешь, как потом разгрести, или начало больших неприятностей, будущей нервотрепки и морального ущерба. И хоть бы один был на пользу. С серьезного разговора возникло его увольнение из армии, с серьезного разговора начинаются его проблемы в СОБРе. А то, что они начинаются, он уже чувствовал чем-то пониже спины.

– Случилось что, Петр Алексеевич? – Тропарев приоткрыл окошко и затянулся сигаретой.

– Ну что ты прямо быка за рога? – Рябов сидел за рулем, но голову к Стасу не поворачивал. – Куда нам спешить? Вон ты лучше сначала расскажи, как дела, как дома.

– Дома нормально. На работе – нет.

– Да что ты говоришь, а что случилось?

– Петр Алексеевич, бросьте вы это представление. Абсолютно уверен, что вы в курсе всего, что происходит в пятистах метрах от вашего управления.

Рябов усмехнулся и наконец повернулся к Тропареву:

– Ну если ты такой сообразительный, попробуй догадаться, зачем я к тебе приехал.

– Неужели хотите помочь мне решить возникшие проблемы?

Стас вроде как хотел пошутить и ждал, что подполковник ФСБ как минимум улыбнется, но тот вдруг как-то очень пристально на него посмотрел и вдруг помрачнел.

– Типа того, – пробормотал он. – С тобой невозможно работать. Ты мысли читаешь, что ли?

– Нет. Но очень бы хотелось. Так в чем суть серьезного разговора?

– А вот в чем. Пришла тут из Москвы одна очень интересная шифрограмма. Сейчас в России при каждом губернаторе будет создана служба охраны. Идею эту, как нам известно, предложил Горчаков, начальник охраны Президента, и Президенту она понравилась. Пока все это будет возложено на милицию, конкретно на УБОПы, но с дальним прицелом создания целой отдельной службы.

И есть у нашего руководства одна интересная мысль. Так как без нашего согласия ни одна кандидатура на должность начальника охраны губернатора утверждена не будет, мы предлагаем тебе возглавить эту самую охрану.

– Неожиданно. То есть теперь у СОБРа будет еще одна функция, функция охраны первого лица в области, и командир СОБРа, то есть я, буду еще и начальником его охраны. Так, что ли?

– Нет, не так. Если ты даешь свое согласие, то ты уже не будешь командиром. Тебя понизят в должности до заместителя, твои ребята будут числиться в СОБРе, но это пока… пока не будет создана отдельная структура. А в ней, может быть, ты не только полковником станешь, но и генералом.

– Даже так? Надо подумать.

– А что тут думать? Будто я не понимаю, чего ты с ноги на ногу переминался возле поликлиники. Не хотелось тебе идти в УБОП? Так?

– Так.

– Обидно было, что столько народу выступило против тебя? Так?

– Так.

– Хотелось тебе на все плюнуть и бежать не на работу, а домой, в общагу?

– Мысли читаете?

– Типа того. У тебя учусь. И потом, Стас, представь, как эти твои бывшие друзья-то вар и щи будут локти свои кусать! Они же от зависти сдохнут. Они тебя уже похоронили, с дерьмом смешали, а ты бац, и при самом главном человеке в области, при губернаторе, важный такой, прямо как Горчаков! Все они в дерьме, а ты во всем белом! Ну скажи, разве не класс?

Тропарев посмотрел в окошко и вздохнул. Рябов, конечно, ерничал, но, в принципе, говорил вещи правильные. Оставить без ответа публичное унижение было бы слишком. Отомстить хотелось, тут не без этого. И он для себя решил, что предлагаемый вариант карьерного роста не самый плохой. По крайней мере, в нынешних обстоятельствах.

– Организация будет при вас?

– Вряд ли. Горчаков обижен на нашу контору, которая его в конце восьмидесятых уволила за чересчур теплые чувства к будущему Президенту. Зачем ему нужно кабанчика с кем-то делить? Он захочет сам его сожрать, в одно рыло. Под себя структуру будет строить.

– А почему я?

– А почему не ты?

– Нет, а все же?

– Хочешь подробностей?

– Было бы неплохо.

– Нет. Не будет тебе никаких подробностей. Кроме одной, пожалуй. Ты вызываешь у нас доверие. Достаточно?

– Вполне. Петр Алексеевич, а что на самом деле происходит? Зачем создается охрана губернаторов?

– Да распустились эти козлы губернаторы. Беспредел творят повсеместно. Демократию почувствовали, твари… Воруют как подорванные, взятки такие берут, что даже у банкиров глаза на лоб лезут от озвученных сумм. Заказные убийства на многих из них. Людей заказывают, ничего не боясь.

– А Шитов чем отличился?

– А то ты не знаешь. Любовь у него с Хромом. Трутся активно друг об друга. Надо, чтобы это противоестественное трение административного аппарата и криминалитета не вызвало неконтролируемого возгорания.

– А контролируемое можно?

– Ну это как наверху решат. Дадут команду, и сами подожжем. Ты ведь хорошо знаешь Хрома?

– А кто ж его у нас не знает?

– Не скромничай. Слушай, а зачем ты ему на похоронах разрешил уединиться с женой?

– По глупости, за что уже получил от своего руководства по полной.

– Нет, не бреши, не по глупости ты это сделал. Ты его пожалел.

– Ну, допустим. Пожалел. И что?

– Ничего. Просто он тебе по гроб жизни будет за это благодарен.

– Мне безразлично.

– Тебе – может быть, а нам – нет. Нам этот факт пригодится.

– А я что, с ним должен буду контактировать?

– Охраняемый объект будет втихаря общаться, и тебе наверняка придется. Более того, для Шитова ты должен стать человеком своим, кому он может довериться. За губером нам нужен контроль, и контроль круглосуточный. Мы должны знать, что, где, когда и почем. То есть формально ты остаешься работать в милиции, но, по сути, твоя деятельность полностью переходит под контроль Федеральной службы безопасности.

– А сколько сотрудников я могу с собой взять?

– Я сейчас не помню. Пять или шесть. Вот как раз тех, кто не стал письмо о твоей отставке подписывать. Мы посмотрели их личные дела, хорошие ребята, толковые. Мы поддержим их кандидатуры.

– Когда вы все успеваете?

– Так работа такая. Сам знаешь.

– Мои бойцы тоже будут знать, кому подчиняются на самом деле?

– Ни в коем случае. Этого нам не хватало! Зачем? Мы будем иметь дело только с тобой.

– А когда приступать к работе?

– Прямо сейчас и приступай! Иди в УБОП, сунь этим негодяям справку в морду, а завтра с утра встречаемся у администрации области, пойдем к Шитову, будем его знакомить с тобой. Да, только не надо деда пугать своей сбруей. Никакой форменной одежды. Пиджачок там надень, галстучек. Рубашку беленькую. Сходи с утра в парикмахерскую. Чтобы от тебя ментом за версту не пахло. Он и так очень расстроился, что его теперь будут охранять. Он-то себе жизнь губернаторскую не так представлял. Да, и побольше улыбайся и кивай. И не вздумай мысли его читать, губер не любит слишком догадливых.

Когда Рябов остался один, то первым делом вытащил из кармана пальто мобильный телефон и набрал шестизначный номер.

– Встретился я с ним… Конечно, будет работать, куда он денется. Нашими стараниями ему назад дороги нет. Да, признаю, что твоя идея была интересна. На авторство не претендую. По поводу хлорки и коллективного письма получилось жестковато, но черт с ним. Ржачно, конечно, вышло. Но, может, ты и прав, что мы скучно живем. Так хоть будет что вспомнить на старости лет. Да, помню, с меня причитается. Заеду куплю.

А в пятницу был сервирован стол. Ни в чем не осрамился Витек. Все потраченные денежные средства были видны невооруженным глазом. Коньяк двух сортов, осетрина горячего копчения, красная икорка из аккуратных баночек, не менее дефицитные по зиме свежие помидорки, порезанные и политые душистым подсолнечным маслом, колбаска не какая-нибудь, а сырокопченая, балычок и ветчина разложены на тарелках. Кастрюля с картошкой, чтобы не остыла, спряталась под одеяло.

– А чуть позже мясо принесут, – пообещал Размольщиков, – чтобы сразу горячим употребить.

Он в тот вечер, словно половой в трактире, только и делал, что подливал и подкладывал, внимательно слушал и кивал головой. Шуриков тоже присутствовал в их компании, но глаз от тарелки не поднимал. Его холостяцкая задача на тот вечер была непритязательной. Нажраться от пуза и все предстоящие выходные лежать на койке, удавом переваривая халявную жратву.

– Эх, Витя, – значительно, словно особо важная персона, говорил Степанов, по-приятельски похлопывая Размольщикова по плечу. – Смотри, сколько времени мы потеряли по твоей глупости. А могли бы дружить с первого дня. А ты все мне пакости строил. Не стыдно тебе? Взрослый мужик, а вел себя как какой-то малолетний засранец…

– Извини, Виктор, то есть Виктор Васильевич, характер у меня такой, – виновато и просительно отвечал бывший нервотрепщик и стукач. К той поре он уже был пьян и просить прощения мог вполне искренне. – Конечно же, стыдно! Если б не было стыдно, разве было бы мне так хреново последние недели?

– Во-от! – поднял назидательно вверх палец Виктор. Он тоже хорошо поднабрался и валял дурака так, что ему поверил бы сам Станиславский. – Ты опять врешь!

– Не вру! – Глаза Размольщикова забегали, и он на мгновение протрезвел. – Почему это я вру?

– Почему – не знаю. Но врешь. Потому как хреново тебе было не по этой причине. Ты просто первый раз в жизни работал. Каждый день и по десять часов. Разве не так?

– Ну, по правде – так.

– Вот. Устал?

– Как собака.

– Может, тебе отдохнуть?

– В каком смысле? Мне на пенсию рано.

– Вот ты дурачок. Я тебе предлагаю на следующей неделе на работу не выходить. Съездить куда-нибудь. Перевести дыхание, так сказать, набраться сил.

– У меня отпуск только летом.

– Ну и что? Делов-то!

– Мне написать рапорт?

– Не надо! Я тебя прикрою. Имею на то право, как твой непосредственный начальник. А мы тут с Шуриковым уж как-нибудь справимся.

– Чего, правда?

– Да. Только при одном условии. Ты действительно отдохнешь. Уедешь куда-нибудь за город, в деревню, чтобы ни одна скотина не смогла бы тебя достать. Выспишься как следует, подышишь чистым воздухом. А через неделю с новыми силами вернешься на службу. Или мне этот вариант сначала Шурикову предложить?

– Нет, я согласен, но…

– Чего тебя смущает?

– А с чего вдруг такой аттракцион неслыханной щедрости? – с подозрением спросил Размольщиков и уставился на Степанова, как сторожевая собака. Внимательно и напряженно.

Тут уж Виктору потребовалась вся его парадоксальная фантазия и любовь к игре. Сейчас он даже вроде как слегка обиделся:

– Ну зачем ты так. Аттракцион. Обижаешь опять меня, тезка? Ладно, скажу. Чтобы быть добрым, у меня имеется один повод.

– Какой повод?

– Мне майора дают.

– Это как? – чуть не поперхнулся Размольщиков. – Ты даже не капитан! Ты недавно старлея получил. Так не бывает!

Степанов налил себе коньяку, выпил его и, поморщившись, сказал:

– Я тоже думал, что так не бывает. Но у жизни свои правила. Разве судьба Юрика Чурбанова, зятя Леонида Ильича, не подтверждает это? Бамс! И он в одно мгновение, после того как затараканил дочку генсека, из какого-то сраного подполковника сразу превратился в полковника и заместителя начальника Политуправления Внутренних войск МВД СССР? Народ что говорил насчет этого? Не имей сто баранов, а женись, как Чурбанов!

– Но ты не Чурбанов!

– Увы, Витек, вот тут ты прав, я не Чурбанов. Я Степанов. Но! Помнишь ту программу, которую я делал на студии МВД для Российского телевидения? Так вот. Министру тогда она так понравилась, что он решил автора, то есть меня, как-то отблагодарить за хорошо выполненную задачу по пропаганде положительного образа сотрудника милиции. Ну а чем меня наградишь? Не орден же, в конце концов, мне вручать?! Вот и постановил он, что я должен получить майора. Позвонил нашему генералу, тот тоже не против. Так что, дорогие мои, приказ уже подписан, и с понедельника я майор.

Эту минуту тишины Степанов посчитал лучшей за годы в пресс-службе УВД. Он наслаждался ее наполненностью сатисфакцией и представлял, как забухает в своей деревне расстроенный на всю голову Витек, как будет он материться от бессильной зависти и злобы все ближайшие семь суток и как с опухшей рожей и перегаром из пасти снова явится на службу. А в этом кабинете уже будет сидеть не Степанов, тут товарища майора будет ждать новый начальник, злой и нервный оттого, что ему пришлось вкалывать и за себя, и за Размольщикова, который взял и без разрешения начальства прогулял целую неделю. Так что ближайшие несколько лет Витек может не переживать по поводу работы. У него ее будет столько, что уход на пенсию ему покажется нирваной.

А где в это время будет сам Степанов? Он уже как неделю будет трудиться на телевидении.

Пестреевская резиденция губернатора не нравилась Шитову. Дача была очень скромной, одно название что обкомовская: несколько крошечных домиков обслуги да одноэтажный, выкрашенный противной зеленой краской деревянный дом на пять комнат, больше похожий на корпус пионерского лагеря, в котором, словно по недоразумению, мебель хоть и из карельской березы, но растерявшая за десятилетия свой первоначальный лоск и теперь больше напоминавшая обстановку дешевой гостиницы. Диван, на котором он перед сном смотрел телевизор, хорошо помнил жопы как минимум трех или четырех руководителей области, людей разных по темпераменту, но предпочитавших усесться прямо по его центру. Оттого Виктор Егорович брезгливо пересаживался поближе к краю, где пружины еще держали строй, и щелкал с канала на канал. Диван в эти минуты так отчаянно скрипел, будто молил в качестве награды за многолетнюю службу на вредном производстве его немедленно пристрелить и сжечь на потеху окрестной детворе.

Конечно, можно было выкинуть все это барахло на помойку, но что-то останавливало губернатора решиться на этот шаг. Вдруг разнесется благая весть о благоустройстве губернаторской дачи и начнут выть лишенные административной поддержки средства массовой дезинформации? Мол, денег в области кот наплакал, а Шитов направо и налево государственными средствами разбрасывается. Надо обождать. Хотя бы до годовщины инаугурации, или как там она называется, эта процедура вступления во власть. А там тихой сапой и обновить эту рухлядь.

Глаз радовали только еловый лес вокруг да выход к воде, где можно было в одиночестве, без единой мысли в голове, держать в руках удочку и смотреть на заваленный набок, лишенный жизни поплавок. Хотя какое там одиночество! И сзади, и сбоку всегда были глаза собровцев, глаза молодые, острые. Он и просил их:

– Парни, дайте мне побыть одному! Я же обычный человек, не публичный, и мне необходимо личное пространство, и чтобы оно было без ваших рож! – И ругался: – Да сколько это может продолжаться?! Вы что, русских слов не понимаете? Идите вы на х… отсюда!

Но все было бесполезно. Никто и слушать губернатора не хотел, потому что его работа была одна, а их – другая. И стояли, стояли над душой, как черти из милицейского ада. Выйдешь из кабинета – они в приемной. Отправишься в Москву на мероприятие – они впереди маячком и сиреной народ распугивают. Захочешь сходить налево – они и тут быть хотят.

С тоской думал Шитов о нравах того мира элиты, в котором он очутился, даже он, в иерархии власти фигура малозначительная, и то весь на нервах от этой проклятой опеки, а каково приходится Президенту страны?! Ему, бедолаге, наверное, и в обычный сортир, если приспичит, сходить нельзя. Не дай бог иностранная разведка возьмет на анализы его драгоценное дерьмо и прознает про все его скрытые болезни. Тогда жди или скандала в западной прессе, или шантажа, что еще хуже.

И что это за существование? Форменная тоска! При этой должности даже простых потаскух с улицы в гости не позовешь, тут уже нужны сплошь титулованные шлюхи. Президенту великой страны негоже окучивать кого попало, не по рангу это. Тут или тех, с полковничьими погонами на плечах, надо раком ставить, или наделенных должностями в Государственной Думе в отдельный кабинет приглашать. А уж какие там бабы, он видел собственными испуганными глазами. Пластическая операция на пластической операции. И тут никакая водка не поможет, тут даже импортные лекарства бессильны. Не спасет и зомбоящик с его лохматым мужиком, руками заряжающим воду на расстоянии. Перспективы здесь глухие, как в задраенном танке.

Нет, это не жизнь. Выше должности губернатора подниматься по служебной лестнице нельзя – станешь слишком важной запчастью в государственной машине. Но и ниже не стоит опускаться, потому как много интересного можно увидеть и услышать с губернаторского кресла, хоть оно и не трон. А самое главное, его высота, этого самого кресла, позволяет так крутить дела, что уже к исходу первого года можно смело зачислять себя в списки миллионеров, и не рублево-деревянных, а правильных, долларовых.

Последние несколько месяцев Виктор Егорович чувствовал себя неважно. Все эти чертовы мероприятия, на которые его то и дело приглашали, не прошли для него даром. Конечно, то тут рюмку поднимешь за чей-то юбилей, то там пару бокалов опрокинешь за компанию, то у одних шашлычка сожрешь, то у других красной рыбкой закусишь, и вот результат – проблемы с сердцем и животом.

Нет, ничего смертельного не было, но первые звоночки оттарахтели и насторожили. Одышка то и дело одолевала, головокружение преследовало в самые неподходящие моменты, а ноги к вечеру так отекали, что хотелось их проткнуть иголкой. Да вдобавок после ночного сна стала нападать такая вялость, что голову от подушки не хотелось отрывать и мечталось только спать, спать и не просыпаться, а ведь он еще не старый, до пенсии как до луны, и как тут быть? Правильно, надо было озаботиться своим здоровьем, потому как только здоровым человеком и можно было выдержать нагрузки, выпавшие на его долю.

Теперь он горстями ел прописанные лекарства и заставлял себя ходить пешком. Пара километров перед работой, и вроде как появлялось некое чувство, издалека напоминающее бодрость. Правда, сохранялось оно недолго. Через несколько часов все равно одолевала унылая апатия, но тут уж приходилось жить на «морально-волевых», брать себя в руки и делать порученное избирателями дело – встречаться, совещаться, разговаривать и время от времени возлагать на себя ответственность.

Утро у него всегда было одинаковым. После прогулки Шитов садился завтракать чем-нибудь простым и обязательно на воде, стараясь не перегружать себя углеводами, потом не спеша одевался и шел на улицу, туда, где для его сопровождения в областную администрацию ждали две машины, одна гаишников, другая его охраны. Офицеры во главе с Тропаревым стояли по линеечке по стойке «смирно» и ждали, когда он им пожмет руки, такова была им самим придуманная традиция. Виктор Егорович не любил подобострастия, хотя, как человек с характером, ценил искреннюю преданность. Но теперь с этим было сложнее и сложнее. Поди проверь, кто тут улыбается ему от чистого сердца, а кто по долгу службы свой рот кривит. Уж если он перестал быть Витькой Шитовым даже для своего верного оруженосца, здоровенного ростом школьного товарища Кольки Фартукова, которого он за многолетнюю дружбу и совместные походы по бабам пристроил директором гостиницы, если даже тот норовит назвать его по имени-отчеству, и не на людях, а наедине, за рюмкой чая, то что всем остальным остается делать? Заискивать!

– Здравствуйте, ребята! – Каждое утро он дарил свои крепкие рукопожатия, от которых у ментов потом болели пальцы, и садился в свою машину. – Вперед!

Сегодня было по-другому. Тропарев, к которому он всегда относился немного настороженно, зашел к нему и протянул аккуратно сложенную бумажку.

– Это что? – спросил он у начальника охраны, не торопясь брать ее в руки.

– Сегодня утром передали в приемную для вас. Письмо. Секретарша сказала, чтобы я показал вам его в первую очередь.

– Почему без конверта?

– Не могу знать.

– Кто передал?

– Малинин, новый командир СОБРа.

– Через голову своего начальства действует?

– Похоже.

– Ты читал?

– Никак нет. Это не мне адресовано, а вам.

Шитов нацепил на нос очки, взял бумажку, развернул и углубился в чтение, несколько раз при этом покачав головой, а дочитав, скомкал ее и бросил в мусорное ведро.

– Он что, ваш командир СОБРа, дурак? – спросил губернатор, аккуратно складывая очки в чехол. – Пишет, что Большаков – ставленник мафии, что он не хочет с ним работать. Там в УБОПе сейчас намечается что-то вроде забастовки. Большаков об этом знает?

– Я не в курсе.

– Надо сегодня к нему заехать.

– Предупредить, что вы приедете?

– Не надо.

– А про письмо сказать?

– Поздно. Я думаю, там уже все началось.

Бунт произошел через пару месяцев.

Уже была поздняя осень, но со снегом и крепкими ночными морозами. Каждое утро его у подъезда ждала служебная машина. Водители менялись, но вопрос задавали всегда один и тот же:

– Куда ехать?

И в зависимости от ситуации получали ответ:

– К себе, в управление.

Или:

– В УВД.

От дома до службы ехать было всего ничего, минут десять. Он редко когда смотрел по сторонам, но в то утро обратил внимание, что река встала. Лед, как полированное стекло, отражал поднимающееся над горизонтом солнце, и казалось, что на его неподвижную гладь кто-то опрокинул красную краску.

Он ничего не заметил подозрительного. Все было как обычно. В свой кабинет он отправился не через главный вход и дежурную часть – он знал, что ночь прошла спокойно, – а через внутренний двор. Поднявшись к себе в кабинет, он попросил секретаршу приготовить ему чай и стал изучать сводку происшествий. До утреннего совещания еще было минут двадцать, как вдруг позвонили снизу из дежурной части:

– Андрей Казимирович, у нас бунт!

Дежурный по управлению майор Кулагин слов на ветер не бросал. Личность эта в УБОПе была легендарная. Полгода назад в Чечне, когда на наш блокпост напали боевики и из гранатометов расстреляли БТР, он оказался единственным, кто не растерялся. Тогда после череды взрывов погиб заместитель начальника СОБРа Алексей Медведев и было ранено несколько бойцов. Впервые увидевший вблизи и кровь, и смерть, командир СОБРа Малинин потерял самообладание, под шквальным автоматным и пулеметным огнем он повалился на землю и обхватил голову руками. Следовало стрелять, а его колотило, как от озноба, и он мало что понимал. Нужно было спасать раненых, а приказов никто не отдавал. Вот тогда Василий Васильевич взял командование на себя. Сначала в одиночку, на себе, вытащил из горящего БТРа раненых, а потом организовал круговую оборону и, пока не подоспела подмога, отстреливался.

– Какой бунт? Что случилось? Василий Васильевич, ты о чем?

– Да понимаешь, Андрей Казимирович, краем уха слышал, что как будто не хочет народ служить под твоим началом. Сейчас две смены собровцев направились в спортивный зал. Хотят тебя пригласить. Я подробностей не знаю. Там баламутят Малинин и его заместители. Еще бывшие сотрудники, которых недавно уволили, подошли. Все говорят, что ты ставленник какой-то московской мафии.

– Очень интересно… А ты как сам считаешь? Согласен с этим бредом?

– Нет конечно!

– Ты чьи команды будешь выполнять? Их или мои?

– Твои. Я офицер. Я присягу давал.

– Оружие есть у кого на руках?

– Нет, слава богу! Те, кто отдежурил, уже его сдали, те, кто заступил, еще не успели получить.

– Василий Васильевич, так вот, я тебе даю приказ. Дежурную часть закрыть, ружейную комнату опечатать. Гранаты есть?

– Да.

– Возьми гранаты, автомат, запасные обоймы. И во всех, кто будет ломиться к тебе, стреляй.

– Прямо-таки стрелять?

– Да. Я тебе приказываю стрелять на поражение. Ты понял?

– Что ж не понять. Понял.

– Ты будешь стрелять?

– Буду.

– Тогда все.

– А что с этими-то, с рэволюционэрами, делать? Там довольно шумно. Мне даже отсюда слышно, как они галдят.

– Я сам разберусь. А ты делай, как я сказал.

Андрей открыл сейф, вытащил табельное оружие с запасной обоймой и сел за стол, положив перед собой пистолет. Через пару минут в приемной раздались нервные голоса, а в дверь требовательно загрохотали.

Большаков дослал патрон в патронник и крикнул:

– Заходи по одному!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Продолжение в следующей книге «Скверное место. Время местное»