Скверное место. Время московское

Глава шестая

Была бы его воля и будь они, стоящие по разную сторону баррикад, с кем ему приходится иметь дело, попроще да помоложе, он бы их всех поставил на службу государству. То есть самому себе, Борису Фридману. А что, интересный бы получился синдикат! Кто-то делает вид, что защищает общественный порядок, естественно, время от времени производя аресты и задержания всякой незначительной мелочи; кто-то потихоньку строгает денежку с расплодившихся ларечников и владельцев предприятий да регулярно заносит «котлеты» в УБОП. Но… Государство он представлял лишь отчасти, а народец, кто в погонах, кто в спортивных трико, куда ни посмотри, был предельно своенравным, а иногда, что тут говорить, просто борзым, презирающим всякий мало-мальский авторитет.

Одни крепкие парни мечтали оседлать всех, кто проявлял инициативу, чтобы покрепче сесть на шею доморощенного «бизнесмена» и наживаться с его кошелька легкими деньжатами; другие, не менее крепкие, но принципиальные, воспитанные еще в советском патриотизме, видели смысл своего существования в охране правопорядка, в тех самых ежовых рукавицах, которые должны были непременно сжаться на шее расплодившейся швали, беспредельщиков, плотно сомкнувших свои ряды организованных преступных группировок. Взаимная ненависть и неприязнь исполнителей всегда мешали планам их начальников.

Но хоть и могло показался человеку несведущему, что компромисс невозможен, тем не менее сговориться было можно. Если, конечно, за стол переговоров садились не простые быковатые бойцы и оперативники, а их боссы, прекрасно понимающие, что все в этом мире относительно, а главное мерило счастья и благополучия все-таки не в крупных звездах на погонах одних и не в пальцах веером других, а в больших деньгах и в безграничной власти, которые дополняют друг друга и друг без друга хиреют.

И пусть он даже окажется в конце своей карьеры министром внутренних дел, это не сделает его богаче. А понятие «персональная пенсия» уже не значило ничего. В то время, когда люди в одночасье становились долларовыми миллионерами, он не мог себе позволить проявить талант предпринимательства. А ведь им он был одарен, не зря же с подросткового возраста то и дело крутился возле иностранных студентов мединститута, покупал и перепродавал ручки с голыми бабами, забугорную жвачку, джинсы «мадэ-ин-не-наше» и, конечно же, импортные виниловые пластинки.

И что ему эта пенсия в будущем? Разок сходить в магазин? Нет, не такой судьбы ему хотелось на старости лет. Он понимал, что капитал надо создавать именно сейчас, пока молодой, в счастливую эпоху хаоса и «мутной воды», что, когда он переедет в Москву, в министерство, а он нисколько не сомневался в этом переезде, он должен уже быть по-настоящему богатым человеком. Там, в столице, ему надлежит быть кристально честным, а быть таковым можно лишь при одном условии – с туго набитым кошельком.

Да, вначале он пользовался служебным положением, чтобы поддержать самого себя финансово, но это была сущая мелочь, копейки. Когда к нему приходили за помощью, умоляли, чтобы УБОП помог отбиться от слишком назойливого рэкета, он пристально изучал просящего, и если просящий был, по его мнению, не подсадной уткой, а мужиком обычным, незамысловатым, уставшим делиться своим кровным с короткострижеными дегенератами, он охотно помогал ему разогнать от ларька или магазина криминальную или полукриминальную шоблу и не возражал, когда владелец небольшого дела заносил ему время от времени немного денег, чтобы и впредь жить в спокойствии и в уверенности в завтрашнем дне.

С теми же, кто не понимал, что за все хорошее в этой жизни надо платить, с теми, кто в благодарность за оказанную услугу просто жал ему руку и восхищенно смотрел ему в глаза, он поступал просто. Приглашал отужинать в ресторане. И когда в разгар вечера охреневший от счастья знакомства с самим начальником УБОПа и закачанного в себя алкоголя бизнесмен выходил вместе с Фридманом на улицу покурить, Борис Петрович сразу брал его «на арапа», требуя заплатить за сделанную «его УБОПом» работу.

– Пацаны сидят без зарплаты, а ты жируешь! Ведь нехорошо?

– Так это ваша работа!

– И что?

– Я налоги плачу!

– Да ладно! И что, эти налоги тебе здорово помогают, когда к тебе приходят рэкетиры? Ты куда пришел, когда тебя приперло, в налоговую? Нет, в УБОП!

Платили. Как миленькие отдавали все имеющиеся в кошельке деньги. Все, до копейки, до цента. В ресторан Фридман больше не возвращался и, если слышал в спину оханья и причитания, что нечем за стол заплатить, громко смеялся и советовал, не оборачиваясь:

– Паспорт в залог оставь!

«Пацанам» платило государство, и двести-триста долларов не могли сделать две сотни сотрудников богаче, потому он аккуратно складывал добычу в свой кошелек, но это выходило слишком редко, да и слишком мало. И чем он в тот момент отличался от обычного ларечника?! И обычный ларечник, и он, начальник УБОПа, лишь сводили концы с концами, и разница была лишь в том, что ларечник был никем не защищен, а за ним стояли хорошо вооруженные бойцы и вся государственная машина. Да и опасно было так себя вести. Ну раз пронесет, ну другой, а дальше? Из-за этих грошей рисковать своим положением?! Нет, нужно было принимать решение. Тут либо пан, либо пропал. Нужен был размах, нужно было использовать свою должность по-взрослому. Нужен был человек, которому он мог бы доверять на сто процентов, человек, который бы использовал организуемое им прикрытие и рубил, день и ночь рубил бабло.

Долгими вечерами, сидя в своем кабинете в УБОПе, он предавался мучительным размышлениям, как свести к одному знаменателю и свое желание разбогатеть, и свою работу, требующую уважать законность, пока его вдруг не озарило, что ему нужно делать, как одним выстрелом убить двух зайцев. И подошел он к вопросу борьбы с организованной преступностью довольно нестандартно, не по учебнику, поручив часть борьбы с нею самим ОПГ.

В тот момент основную преступную сферу в области контролировали несколько группировок. Очень беспокоила УВД сложная криминогенная обстановка в Дедкинском районе. Как-никак сто первый километр. Очень много жуликов, имевших московскую прописку, когда-то повыселяли сюда после отбытия наказания за совершенные преступления. Столица брезговала подобным контингентом. Многие из переселенцев оставались здесь на ПМЖ, женились, прописывались, но характер своей жизни оставляли прежним, разбойничьим. И с приходом девяностых годов стали еще злее и азартнее: крышевали ларьки, грабили на трассе машины, насиловали и убивали. Практически каждый день сводки сообщали то об одном, то о другом преступлении.

Старшего у дедкинских не было, верховодило здесь несколько человек сразу: бывший младший лейтенант милиции, бывший инженер, бывший депутат Дедкинского района. А уже вокруг этой троицы крутились десятки спортивного вида парней, готовых за небольшую мзду завалить любого, кто встанет поперек горла главарям. Хоть и общалась эта троица с ворами, но все как один были несудимые, и все как один имели при себе удостоверения помощников депутатов Госдумы. Это потом их всех убьют. В бывшего гаишника бросят гранату, бывшего инженера застрелят в центре Москвы, бывшего депутата зарежут прямо возле собственного офиса. А пока они правили бал, жили на полную катушку и всерьез контактировали только с москвичами – с таганскими, группировкой крупной и влиятельной. В сфере контроля дедкинских были практически все крупные железнодорожные вокзалы столицы, Шереметьево, Южный порт, везде у них были рынки, оптовые склады, магазины, ларьки. Отовсюду непрекращающимся потоком текла денежка. Были у них и плотные отношения с администрацией столицы, с которой легко решались все текущие вопросы. Но хоть они и стали москвичами, но влияние на область оказывали большое. Там, в стольном граде, они стреляли, воевали, зарабатывали, а в Дедкине отлеживались и залечивали раны, заодно вкладывая хорошие деньги в легальный бизнес района.

С этим надо было что-то делать, и все в УВД смотрели и ждали, что недавно назначенный Фридман совершит чудо. Но Борис Петрович не был идиотом и знал наперед, что в одиночку избавиться от преступности даже в одном Дедкинском районе ему не удастся. Если уж Москве с ее возможностями и финансированием это сделать не удалось, то ему и тем более надеяться не на что. Фридман позвал дедкинских на встречу и выдвинул им конкретное предложение: сделать из Дедкинского района буфер.

– Я вас не трогаю, но вы зачищаете и контролируете свой район. Вы за него ответственные, делайте здесь что хотите, но по-тихому. Я в ваши дела не лезу. Для меня главное, чтобы криминал не заходил в областной центр.

Дружба с начальником УБОПа на дороге не валялась и стоила дорогого. Рукопожатия и сауна скрепили негласный договор о сотрудничестве. «Дедкинским» понравилась идея единолично разделять и властвовать в родном краю. Они ухватились за нее, видя для себя определенную неприкосновенность на долгие годы вперед, и потому к делу отнеслись ответственно. Кого-то грохнули, кого-то тихо закопали, кому-то принародно воткнули в сердце пику, а кому-то просто дали по рукам, отправив обратно в Москву на работу. А что, район стоил того! Кругом, куда ни посмотри, заповедные озера, реки, полные рыбы! А по берегам жили и не тужили люди далеко не простые, а облеченные огромной федеральной властью. Сам Президент время от времени побухивал не где-то, а именно здесь, в дедкинской своей резиденции. А чего стоил тут же расположенный санаторий Управления дипломатическим корпусом МИД России, в котором директорствовал бывший глава их района, давний их приятель. Не только дипломаты тут давали шороху, но и другие сливки общества приезжали сюда отдохнуть от мельтешения перед глазами денежных купюр.

И воцарилась однажды в Дедкинском районе тишь и благодать. Все благодаря самоотверженному труду «дедкинских». А то, что «дедкинские» отчаянно куролесили в Москве, никого в областном УВД не волновало. Ну так и хрен с ними, пусть в Москве москвичи разбираются, равнодушно думал не только Фридман, но и те, у кого были должности повыше. Мы за это не отвечаем, у нас территориальный принцип. Да, убивают кого-то, грабят, вымогают, но так не здесь же. Не у нас. У нас в области все тихо.

Вот именно среди «дедкинских» он тем вечером и выбрал себе нужного человека. Тот прислуживал за столом, тихо и незаметно поднося новую закуску и новые бутылки. Крепкий физически и, по всему, не избалованный деньгами, он понравился ему взглядом – взглядом преданной кем-то собаки, мучающейся в клетке приюта и ждущей нового хозяина, с которым она разделит все тяготы и лишения будущей жизни.

– Это кто? – спросил он как бы между делом одного из «дедкинских» авторитетов.

– А, этот? Боксер какой-то. Недавно у нас.

– А если я у вас его заберу?

– Он тебе зачем?

– Пригодится.

– Бери. Только имей в виду, он полукровка, отец чеченец, мать русская. Из-за этого к нему и русские, и чечены относятся настороженно. Свой среди чужих, чужой среди своих. Не знает, к кому прибиться. И там не особо нужен, и тут всегда чужой.

– Как зовут?

– Русланом зовут.

– Сойдет!

И сошло. Пару раз он встретился с Русланом на нейтральной полосе, поговорил с ним за жизнь, и тот оказался человеком быстро соображающим, схватывающим практически на лету. И тогда Фридман раскрыл ему карты и его возможное будущее, если тот будет делать все, что ему прикажут. Руслан был ошеломлен. Он долго не мог поверить, что на него снизошло вот такое счастье и вместе с ним деньги, что ему и не снились. И даже власть, о которой он, простой человек, и мечтать не мог. И Руслан поклялся Фридману в верности по гроб жизни. Русскими словами с чеченским темпераментом. Только тогда Фридман выдохнул с облегчением. У него, как он и планировал, появилась еще одна рука, не левая и не правая, а никому не видимая.

И деньги уже скоро потекли в карман Фридмана. И это были настолько большие суммы, о размере которых вслух при посторонних не говорят.

В коридоре главка на Большакова наткнулся полковник Серов. Они крепко пожали друг другу руки, и начальник отдела как бы между прочим поинтересовался, какие у Большакова планы на текущую неделю.

– На текущую неделю дела текущие, товарищ полковник, – весело ответил ничего не подозревающий Андрей. – Все как обычно.

– Нет, не все как обычно, дорогой товарищ, ты поедешь в командировку. Вечером у тебя с Белорусского вокзала поезд. Если я ничего не путаю, в одиннадцать с копейками.

– А почему я ничего не знаю?

– Зайдем ко мне, все расскажу.

В кабинете начальник отдела вытащил из сейфа шифрограмму и протянул Большакову:

– Читай!

Большаков быстро окинул взглядом протянутую бумагу. В ней начальник Смоленского УБОПа докладывал начальнику главка о том, что по возбужденному ранее делу о мошенничестве и превышению должностных полномочий прокурор области принял решение об изменении меры пресечения первому заместителю главы администрации области и одновременно руководителю Фонда имущества с ареста на подписку о невыезде.

– Прочитал.

– Визу руководства видел?

– Видел.

Начальник главка приказывал начальнику отдела Серову немедленно отправить человека в командировку в Смоленск и в ближайшее время доложить оперативную ситуацию.

– Значит, так. Командировка на два дня. До Смоленска ехать часов семь-восемь. Кассы с бронью для МВД на Житной. Сам знаешь. Купишь билеты туда и обратно и вернешься на работу расписывать план командировки.

Большаков погрустнел. Это нововведение министра предписывало всем сотрудникам министерства перед командировкой подробно указывать в толстых, как гроссбух, белых тетрадях все свои будущие действия на время командировки. Почасово. Все это сначала визировалось начальником отдела, а затем и самим начальником главка. Дурацкая, совершенно ненужная писанина. Так считали все. Кроме министра.

– Чего смотришь, как сирота казанская? Ты уже знаешь, чем будешь заниматься в командировке?

– Нет.

– Ты что, не читал приказ министра?

– Да не в этом дело, читал я его… Ну правда, товарищ полковник, как вы это себе представляете? Как это сделать по часам? Я абсолютно не понимаю, что мне делать в эти сорок восемь часов. Я даже толком не понял, о чем идет речь! Ну вы хоть что-то расскажите подробнее.

– Ладно, присаживайся и слушай. Можешь курить. В Смоленске уже давно конфликтная ситуация между нашим начальником Соколовым и начальником УВД Рыжовым. Начальник УБОПа был когда-то заместителем начальника Смоленского УВД по милиции общественной безопасности. А нынешний генерал тоже был заместителем начальника УВД, но первым, и руководил криминальной милицией. Чего у них там произошло, история умалчивает, но, когда одного назначили начальником УВД на генеральскую должность, он стал выживать с должности другого. А Соколов, недолго думая, взял и прыгнул в начальники УБОПа. Потому что, как ты знаешь, начальником УБОПа назначает не начальник УВД, а первый замминистра по представлению начальника УВД.

Большаков это хорошо знал. Этот принцип закладывался с самого начала, чтобы вывести управления по борьбе с организованной преступностью из-под ударов частенько коррумпированных начальников УВД. Некоторая независимость гарантировала спокойную работу новой структуры. Начальники УВД даже наказать не могли руководителей УБОПа. Им для этого нужно было вначале ходатайствовать перед заместителем министра и одновременно начальником Главного управления по борьбе с организованной преступностью, чтобы именно он это сделал.

– Так вот. Оба ненавидят друг друга и пишут друг на друга рапорта в министерство. Нужно эту ситуацию разрулить. Объясни популярно, что, если не прекратят дурью маяться, министр решит их проблемы кардинально и одновременно, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Этого бы не хотелось. Начальник нашего управления там нормальный мужик. Он нас устраивает. Полгода назад там они возбудили дело против чиновника, а теперь в прокуратуре и УВД хотят потихонечку все спустить на тормозах. То ли он друг, то ли приятель их, хрен поймешь. А наш Соколов это сделать не дает. Так они Соколова схарчить решили. Работать не дают.

– Даже так?

– Так.

– А моя задача?

– Твоя первейшая задача – чтобы это резонансное дело не развалилось. Любой ценой. А во-вторых, надо встретиться с начальником УВД. С прокурором. С ними переговорить. Узнать их позицию. И заодно тихонечко показать, что мы не бросим Соколова на съедение. А если потребуется вмешательство, мы уже на другом уровне будем решать. Надо будет – отправим бригаду. Если надо – проверим работу УВД; если надо, с помощью Генеральной прокуратуры – местную прокуратуру.

– Как мне себя вести?

– Веди себя независимо.

– Понял.

– Только учти, в Смоленске и прокурор, и председатель областного суда, и начальник УВД – одноклассники, у них спайка железобетонная. Там у них все хорошо.

– А что передать начальнику УБОПа?

– Кулак под нос – и все разговоры.

– Так, может, и начальнику УВД тоже кулаком погрозить?

– Отставить шуточки. Его посетишь в первую очередь. Он за тобой, конечно, наружку выставит. Поводи их, запутай. Заставь его поволноваться. Начальник УВД там на своей должности третий десяток лет. У него половина министерства в приятелях ходит. Хряк килограммов под сто пятьдесят, прошел все, и Крым и рым. Матерый. Так что с ним ласково, но жестко.

– Откуда такая неприязнь, позвольте вас спросить?

– Сталкивался. Так что, Андрей, действуй. Про журнал не забудь. Его в первую очередь. Надо подписать, пока начальник главка здесь. Потом оформишь командировочное предписание, получишь оружие – и вперед.

– Это я понял.

– И еще. Затребуй от них справки по уголовному делу и привези сюда.

– Это же нарушение, на то есть фельдъегерская служба.

– Служба есть. Но времена такие, что даже фельдъегерской службе доверять можно через раз.

– А мне можно?

– Тебе можно.

Вокзал Смоленска встретил его пронизывающим ветром, от которого сразу стало не на шутку зябко. Большаков усмехнулся, кутаясь в старое пальто и нахлобучивая кроличью шапку, чтобы не слетела с головы. Что ж, незваный гость – он и в Смоленске незваный гость. Вон, даже местная стихия не слишком рада его появлению. А как перекосит лицо генерала при его появлении, Андрей даже думать не хотел. Звонить и предупреждать Смоленское УВД о своем визите ему было строго-настрого запрещено, хотя по правилам хорошего тона сделать это полагалось. Но это допускалось, лишь когда между МВД и УВД не возникало натянутых отношений. Сейчас было все по-другому. Холодок между Москвой и Смоленском возник не на пустом месте, и Большакову следовало исполнить роль ревизора, а ревизор, как следовало из законов жанра, должен нагрянуть неожиданно. Иначе какой он, к черту, будет ревизор?

До начала рабочего дня оставалось больше двух часов, и, чтобы как-то убить это время, он решил идти до Управления внутренних дел пешком, по пути одновременно любуясь достопримечательностями города-героя и мысленно отрабатывая план действий на грядущий день. Слежки не было, это он определил однозначно уже через десять минут ходьбы. Значит, утечки информации из Москвы не последовало, что, сделал вывод Большаков, уже хорошо. По пути он выпил чашку горячего кофе в какой-то забегаловке и с удовольствием стрескал пару очень приличных пирожков. И, вполне удовлетворенный утром, оказался в половине десятого в здании УВД. Сержанту, проверяющему у всех входящих документы, он сначала раскрыл свое служебное удостоверение, потом командировочное удостоверение и, наконец, предупредил, что приехал из министерства не просто так, а лично к начальнику УВД.

Милиционер, парень вида деревенского, настолько растерялся, что принялся расспрашивать московского гостя, зачем тот приехал и почему об этом визите его никто не предупредил. Большакова эта простота не раздражала. От хорошей прогулки и сытного завтрака он ничего, кроме умиротворения, не чувствовал. Потому разговаривал тихо и ласково.

– А вы кто такой? Начальник УВД? Ваше какое дело?

– Нет, но все же…

– Чего «все же»? Звоните в приемную генералу!

– Я не имею права. Я сейчас вызову свое начальство, пусть оно и разбирается.

– Ну, пусть так.

Выбежал дежурный по УВД, подполковник. Вспотевший и отчего-то растерянный, он, как и подчиненный ему сержант, тоже принялся задавать ненужные вопросы. А? А что? Почему? С какой целью вы приехали? Нас никто не предупреждал, что вы приедете! Генерал ничего про вас не говорил.

Андрей улыбнулся и твердо пресек трындеж подполковника:

– Звоните генералу. Время без пятнадцати десять. Ровно в десять я хочу видеть начальника УВД, а не вас.

– Даже так? Ну, тогда подождите.

Сказал и тут же убежал неизвестно куда. Пока его не было, Большаков даже успел с удовольствием покурить на свежем воздухе.

Через десять минут подполковник вернулся, уже не ускоряясь, а степенно вышагивая, как и подобает старшему офицеру.

– Товарищ капитан! Пойдемте, я вас проведу в приемную.

Генерал, страдающий из-за лишнего веса одышкой, сидел за большим зеленого сукна столом в огромном, хорошо освещенном одними лишь окнами кабинете и напоминал растревоженного вепря. Круглое лицо его раскраснелось от негодования, щеки беззвучно подергивались, руки теребили носовой платок.

– Здравия желаю, товарищ генерал!

Бодро, как и полагается простому капитану, поприветствовал начальника УВД Большаков и тут же замолк, потому что в ответ из генерала как из рога изобилия вдруг посыпались слова отнюдь не литературные:

– Ну, что, капитан, ты совсем… Оборзел? Почему… без звонка? Почему… не предупредили? Тебя… кто ко мне… подослал? Вынюхивать… приехал? Да я… сейчас заместителю министра Кононову позвоню, он мой друг. Знаешь… что он с тобой сделает? Он… тебя… поимеет и в хвост и в гриву.

Но рука его, уже тянущаяся к трубке, замерла. И все оттого, что генерал ни страха, ни раскаяния не увидел в неожиданном визитере. Тот просто стоял по стойке «смирно» и молчал. А по глазам было видно, что не просто так стоит, гад, а изучает. И кого? Его, начальника УВД генерала Рыжова, изучает. Равнодушно и спокойно. Как, наверное, энтомолог рассматривает ничего не значащее для науки насекомое, попавшееся в сачок. И стало большому начальнику не по себе от взгляда капитана.

– Ты чего молчишь? – спросил он уже тихо.

– Извините, товарищ генерал, но вы мне слова не даете сказать. Во-первых, я никакого отношения к заместителю министра Кононову не имею. У меня есть свой начальник. Он возглавляет главк по борьбе с организованной преступностью. У нас есть Пятый отдел коррупции и собственной безопасности. Так вот я являюсь сотрудником этого отдела. Если вы хотите позвонить в Москву, то звоните сразу начальнику главка и одновременно первому заместителю министра внутренних дел генерал-полковнику милиции Георгиеву. Потому что это он подписал мое командировочное удостоверение.

Спесь слетела с генерала в одну секунду. Он как-то сразу присмирел. Не то чтобы на его лице выступил пот и задрожали руки, но необыкновенное участие и доброжелательность неожиданно зазвучали в его голосе, да и обращение стало вполне приемлемым:

– А какова цель вашего приезда?

«Ну вот, генерал уже делает первые успехи, – весело подумал Большаков. – Уже не „ты“, а „вы“. Глядишь, к концу командировки мы еще и подружимся».

Скрывать цель своего появления в Смоленске было глупо и откровенно неуважительно к генералу. В местном УБОПе своего шифровального отдела не имелось, вся секретная переписка шла через УВД. И Большаков был на сто процентов уверен, что уже через десять минут после того, как Соколов отправил телеграмму в Москву, о ее существовании было доложено Рыжову. Не послать телеграмму шифровальщики не могли, как и не доложить начальнику УВД о ее содержании.

– А цель моего приезда такова. Начальник УБОПа Соколов послал телеграмму заместителю министра. Не сомневаюсь, вы в курсе этого.

Генерал Рыжов кивнул.

– Вот заместитель министра и прислал меня сюда разобраться с ситуацией, почему Соколов посылает шифровки через вашу голову и что тут, в конце концов, с уголовным делом первого заместителя администрации области Маринина творится. Как возбудили дело, почему отпустили подозреваемого. Как дело расследуется. Через двое суток я должен в Москве доложить рапортом свою точку зрения и ваши справки, вами предоставленные, положить на стол заместителя министра Георгиева для принятия решения. А плюс к тому я курирую собственную безопасность сотрудников, и моя задача выяснить, не создает ли кто помех работе Соколова, начальника УБОПа.

Притух начальник УВД, погрустнел заметно.

– Ну да, ну да… Начальника УБОПа. Вы как планируете? Я могу вызвать его прямо сюда.

– Нет. С ним завтра. Я сегодня хотел с вами встретиться. Вашу точку зрения узнать. Ну и встретиться с вашим замом, начальником следственного управления. Со следователем смысла нет встречаться. И мне нужна справочка коротенькая по делу.

– Организуем.

– Сегодня же я хочу встретиться и с прокурором области. В этом я прошу вашего содействия. Если, конечно, вам удобно, просьба позвонить прокурору, сказать, что приехал представитель Министерства внутренних дел, и договориться о встрече.

Рыжов поморщился, но головой кивнул:

– Попробую. – И тут же вызвал своего помощника: – Отведите капитана Большакова к начальнику следственного управления. Когда решите свои вопросы, жду вас у себя в кабинете, – обратился уже к гостю.

Начальник следственного управления показался Андрею человеком спокойным, без начальственных вывертов. Он сразу протянул Большакову руку и спросил, что интересует московского гостя.

– Уголовное дело первого заместителя администрации области Маринина. Мне нужно справочку по нему. Что сделано за это время, какие следственные действия прошли. Есть ли какие вопросы? Нужна ли какая помощь?

И тут полковника замкнуло. Он мгновенно насупился, выражение лица его стало холодным и неприветливым.

– А вы, товарищ капитан, знаете, что в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом следователь – независимое лицо и предоставлять какую-либо информацию мы, следственное управление, не имеем права, это нарушение закона. Я никаких справок вам не дам.

Большаков собрал все свое терпение в кулак и ответил тепло и приветливо:

– Товарищ полковник, вы где служите-то? В системе МВД? Что значит, вы мне не дадите справку? Как это так? Вы же готовите справки, отдаете в Москву, еще куда-то. Вы поймите, я приехал к вам не из колхоза «Рога и копыта», я представляю Министерство внутренних дел, в том числе и следственное управление.

Полковник стоял красный. Ни один капитан в его бытность начальником следственного управления не разговаривал с ним в таком тоне, на равных. Да что там капитан, майоры, подполковники и полковники стояли перед ним навытяжку, а тут никакого почтения в голосе, никакого уважения в поведении. Он готов был что-то возразить, нравоучительно указать капитану его место в милицейской иерархии, но потом вдруг осознал, что и у правил бывают исключения, что ссориться с Москвой, тем более с такой организацией, как Главное управление по борьбе с организованной преступностью, ему нет никакого резона, и раз прислали в Смоленск капитана, то, значит, этот капитан может и двух полковников стоить.

Он скис и запричитал как-то совсем уж по-бабьи:

– Нужен запрос. Без запроса не могу. Запрос, пожалуйста, сделайте.

– Давайте договоримся таким образом. Вы справочку готовьте. Она мне понадобится сегодня в семь вечера. Ну а потом мы определимся, с запросом это произойдет или еще как.

– Да?

– Да!

Вернувшись в кабинет начальника УВД, Большаков не узнал генерала. Тот, словно участник новогоднего карнавала, поменял личину дикого вепря на маску домашнего кота. Добросердечие и доброжелательность так и сквозили в каждом его движении. Он даже зачем-то хитро улыбнулся и, подмигнув Андрею, спросил:

– А что, капитан, может, по рюмахе коньяка махнем?

Ага, так Андрей ему и поверил. Чтобы потом его задержали в коридорах Смоленского УВД и отправили на принудительное освидетельствование, которое привело бы к немедленному увольнению из рядов милиции? Нет уж, устраивайте банкет как-нибудь без него.

– Никак нет, товарищ генерал. По утрам не употребляю.

– Ладно. Ну, что там в следственном управлении? Все порешали?

– Товарищ генерал, тут какое-то недопонимание у вашего заместителя.

– А что он говорит?

– Да вот ссылается на УПК по справке. Твердит, что нужен запрос для получения справки.

– По закону он прав.

– Бумагу затребовал не я, а первый заместитель министра.

– Это я уже понял.

– Давайте договоримся таким образом. Пусть справку мне принесет следователь, который это дело расследует. К семи вечера.

Рыжов усмехнулся и тут же кивнул головой. Спорить ему уже не хотелось.

– Это во-первых, – хотел продолжить Большаков, но генерал его перебил, помимо своей воли обратно превратившись из кота в вепря:

– А во-вторых?

– А во-вторых, помогите мне с гостиницей.

– Это решим. – Рыжов опять улыбнулся расслабленно. – Рядышком есть хорошая гостиница. Я позвоню, прикажу, чтобы вас поселили.

– Ну а как с прокурором? Я могу с ним сегодня встретиться?

– Вы знаете, он заболел. Сейчас на месте его заместитель, который и курирует следствие. Он вас ждет.

Большаков понимал, что генерал врет. Все эти игры больших начальников ему были давно знакомы, и удивить ими его было невозможно. «Заболел он, – подумал Андрей, – да черта с два он заболел! Не хочет прокурор этой встречи, никак не хочет перед каким-то капитаном милиции отчитываться за хреново проделанную работу. Уж если надо будет перед кем-то держать ответ, то это точно будет не капитан Большаков из главка УБОПа, а заместитель генерального прокурора, не меньше». И потому голос его зазвучал жестко:

– Нет. Если прокурор болен, то я с его заместителем встречаться не буду. У меня приказ встретиться с человеком, который непосредственно выносил постановление об изменении меры пресечения, то есть с прокурором области. Ну что ж… Не хочет он встречаться со мной, значит, будем с ним встречаться на уровне Генеральной прокуратуры.

Начальника УВД устал играть роль гостеприимного хозяина и раздраженно заметил:

– Ну чего вы мне-то говорите? Вы это говорите прокурору. Я-то здесь при чем?

– Я вам просто в порядке информации. Жду справочку сегодня вечером. Всего доброго!

– Всего хорошего. Да, возьмите этот листок, на нем адрес гостиницы.

УВД, конечно же, пустило за ним «ноги». «Вели» его дилетанты – скорее всего, обычные милиционеры. Было весело наблюдать, как двое парней, следящих за ним, то замедляли шаг, когда он притормаживал, то прятали лица, когда он оборачивался, то ни с того ни с сего начинали изучать витрины и вывески, когда он останавливался.

– Ребята, здравствуйте, – подошел к ним Большаков. – Не тратьте свои силы на конспирацию. Я вас вычислил. И, к вашему сведению, я иду заселяться в гостиницу и до утра из нее ни ногой.

Ребята промолчали, но на пятки наступать перестали, болтаясь в отдалении.

Гостиница Андрею понравилась. И люксовый номер из разряда «недорого, но богато» пришелся по душе. А замечательно исполненный обед в ресторане и вовсе свалил его в крепкий сон. Проснулся он ровно в семь вечера от стука в дверь. На пороге стоял высокий майор лет сорока. Представившись по всей форме и зайдя в номер, он передал Большакову довольно грамотно составленную следственным управлением справку, которую Андрей тут же и прочитал.

– А почему целый месяц никаких следственных действий не проводилось? Человека ведь держали в СИЗО. Почему? – поинтересовался он.

Вопрос был ожидаемым, но все равно смутил следователя. Он отвечал, как какой-то проштрафившийся ученик, негромко и глядя себе под ноги:

– Вы правы. Прокурор обратил на это внимание и потому изменил меру пресечения.

– Ну а с ходатайством кто выходил?

Майор замялся, и было видно, что отвечать на этот вопрос ему никак не хотелось.

– Я…

– Понятно. Ну а по чьей инициативе?

– Ну, вы же должны меня понять. Ну, это не чисто я. Как сказал мне мой руководитель, так я и сделал.

– Руководитель какой? Начальник следственного управления?

– Ну да.

– Понятно. Все. К вам вопросов нет. Справку я забираю.

– Как так? Давайте мы вам по почте пошлем.

– Опять двадцать пять. Ты что, майор? Мне послезавтра заместителю министра докладывать. Он, по-твоему, что, почту будет ждать? Давай я распишусь, что я эту справочку у вас получил. Все, свободен! Иди доложи своему начальнику, что ты мне все передал. И справкой, ты скажи, я остался доволен.

Утром он опять пошел к генералу, и всю дорогу от гостиницы до УВД его сопровождала «наружка», с которой даже не хотелось играть в прятки. Лица были новые, отсутствие профессионализма – прежнее. Генерал Рыжов встретил его прямо у двери в свой кабинет.

– Пришел попрощаться, – сказал Большаков, усаживаясь перед генералом. – Сегодня вечером я еду обратно в Москву. Вот мое командировочное удостоверение. Сделайте мне, пожалуйста, отметку.

– Нет проблем, – кивнул генерал. – В приемной вам отметят.

– Нет. Никак нет. У меня команда, чтобы расписались конкретно вы. И этим самым вы подтвердили, что я приезжал именно к вам. И чтобы была печать нормальная.

Рыжов загрустил. Ему не нравилось все, что происходило на протяжении суток во вверенном ему управлении. До вчерашнего утра он был здесь полноправным хозяином, человеком с большим положением. Но с появлением этого капитана он враз почувствовал себя каким-то временно исполняющим обязанности. Этот дерзкий командированный мешал ему чувствовать свою власть, власть, которую он выстрадал в десятках закулисных баталий, в сотнях грязных интриг. Не приведи Господь какая масштабная проверка – и попрут его с места насиженного, с любимой работы, и не помогут ни школьные друзья, ни знакомство со многими и многими в министерстве. А надо-то всего, чтобы такой живчик в Москве что-нибудь ляпнул исключительно принципиальное в его адрес, и пошатнется трон, и потянутся к нему руки завистников и доброхотов, и не для того, чтобы поддержать его немолодое седалище, а, наоборот, поскорее сковырнуть его на заслуженный отдых, на пенсию, равную его однодневному заработку.

– Это очень необычно, – вдруг сказал он нормальным человеческим голосом, и Большаков увидел перед собой не вепря, не кота, а пожилого человека, уставшего играть роль большого начальника. – А вообще-то, по-честному, какие у вас складываются впечатления?

– Обстановка мне не нравится. – У Андрея не входило в планы жалеть Рыжова. Знал он все эти фокусы с погрустневшим лицом и тяжелыми вздохами. – Это если честно. Я, как опер, недоволен. Почему целый месяц не было никаких следственных действий? Вообще-то вы контролируете это дело?

– Ну, я же начальник УВД. На то есть следствие.

– Ну так следствие подчиняется вам. По большому счету, дело резонансное. Вы должны были взять его на контроль. Или нет? Что мне докладывать руководству?

И тут Рыжов сделал вид, что окончательно сломался и согласился с капитаном. Он закивал головой и затараторил:

– Да-да-да, конечно, вы правы! Скажите заместителю министра, что вы мне подсказали. Что я был неправ, а сейчас я все возьму на контроль, что я жестко буду отслеживать ситуацию по этому делу. И следователю не дам расслабляться. Исправимся. Я вам обещаю!

– Вот-вот. Ваша задача – довести это дело до суда. Тогда претензий к вам со стороны министерства по этому делу не будет.

Генерал размашисто расписался на бланке командировочного удостоверения, вызвал адъютанта, и тот поставил на бумаге красную печать.

– А с начальником УБОПа вы когда намерены встретиться?

– Думаю, прямо сейчас. Так что разрешите идти?

– Очень приятно было познакомиться.

– Взаимно. Благодарю вас за оказанное содействие. И еще отдельное спасибо вам за обеспечение моей собственной безопасности.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Да вы меня понимаете. И я вас понимаю. Наверное, к вам нечасто приезжают сотрудники Главного управления по борьбе с организованной преступностью?

– Совсем не приезжают, вы первый.

– Так вот. Вообще-то я вооружен. Мы без оружия в командировку не ездим. Я сумею себя защитить в любой конфликтной ситуации. У меня неплохая подготовка. Мы в Москве каждую неделю в тир ходим. Я стреляю на звук. С двух рук не получается, но с одной делаю это хорошо. Еще раз спасибо за обеспечение моей безопасности.

Когда он вышел из УВД, его никто не пас. Только генерал Рыжов помахал ему из окошка. И этот штрих к портрету большого начальника очень рассмешил Большакова. Уж он-то точно знал, какими распоследними словами напутствует его в эту минуту начальник Управления внутренних дел Смоленской области.

В самом начале прокололся не он. Сваляла дурака его жена. Если до лета прошлого года он, как ему казалось, самостоятельно управлял своей судьбой, был практически сам себе владыка, то после ее поездки на Кипр по туристической путевке, которую он сам же и оплатил, жизнь его незримо изменилась. А он и не догадывался об этом. Не знал, что собственными руками подложил себе свинью. И какую!

Он еще продолжал грезить, что многое, если не все, находится в его власти, что не кто-то другой, а именно он сам выбирает и скорость, и маршрут своей судьбы, как уже кто-то внес изменения в расписание жизни, и совсем недалек был тот час, когда хмурый стрелочник отправит его, Бориса Фридмана, на запасной путь, а потом и вовсе загонит в тупик.

Дур за границу ездило много, но его дура затмила многих. Мало того что она обильно бухала, так еще, никого не стесняясь, заводила шашни с киприотами, мол, они куда темпераментнее мужчин всех известных ей национальностей. Но так делали многие, в конце концов, это дело вкуса и вопроса морали. Можно было закрыть глаза и на то, что она по пьяной лавочке каждому встречному-поперечному докладывала, что муж ее человек важный у нее на родине и работает не каким-нибудь коммерсантом, а начальником областного Управления по борьбе с организованной преступностью. Черт с ней, с дурой! А вот то, что российская разведка зафиксировала ее контакт с представителем разведки «Моссад», вот это было нечто новое. Спал он с ней или просто дружил, история умалчивает, но несколько дней подряд они не разлучались. Вдобавок красавец еврей зачем-то попросил передать для ее мужа один «ну очень скромный подарок», кобуру израильского спецназа для скрытого ношения, что ею и было исполнено по возвращении в родимые пенаты.

Борису бы Петровичу тут бы и доложить куда следует о необычно подозрительном зарубежном контакте жены и последовавшем вслед за ним подарке, сделать ей строгое наставление, чтобы подобного впредь не повторялось, но, увы, он только поцокал языком, восхищаясь качеством изделия, которое явно превосходило все видимые ранее отечественные образцы, и стал дальше жить-поживать и наживать добра. А кобура? Она превратилась в его визитную карточку, стала предметом зависти коллег, она всегда была с ним, пока не закончилась его бесславная эпоха.

Был ли этот контакт случайностью или это был подход иностранных спецслужб к его жене, чтобы со временем подтянуть самого Фридмана и завербовать, никто не знал. Агент подобного ранга, тем более имеющий доступ к информации с грифом «совершенно секретно», даже агент, много лет «спящий», представляет колоссальную ценность. Разведка – дело темное. И времена в России были ей под стать. Великую империю, в одночасье превратившуюся в колосс на глиняных ногах, всевозможные «партнеры и друзья» под улыбки и похлопывания по плечу старались незаметно подтолкнуть с обрыва, на котором она из последних сил балансировала, чтобы потом собрать по кусочкам в такую субстанцию со стертой памятью, которая уже никогда не вспомнит своего прошлого, а начнет жизнь сначала. С нуля. И тут для построения нового миропорядка все средства были хороши. От подачек Сороса до войны в Чечне.

Никому Россия не нужна сильной, кроме самой России.

В итоге начальник УБОПа оказался под плотным колпаком, все телефоны поставили на прослушку. Как совсем неглупый Фридман мог так расслабиться? Неужели не знал, что его должность – это та единица, которая попадает под периодическую проверку контрразведчиков на вшивость по линии коррупции и по контактам с иностранными разведками? Знал – не знал, догадывался. Но в какой-то момент понял, что не за всякий грех берут за горло. Страна изменилась. Это раньше мент, живущий на одну зарплату, был обычным, почти уважаемым явлением. А сейчас это неудачник. Теперь все как-то выживают. А тот, кому Бог не дал счастья быть начальником, а предоставил, словно белке, одно лишь «колесо», в котором он за жратву и одежку обязан крутиться до самой старости, то это и не человек вовсе, а просто лох.

А в чем, собственно, было его прегрешение? Что он носил израильскую кобуру? Так она удобная. Мир, ребята, изменился. Раньше были только отечественные малолитражки, а теперь куда ни глянь – иномарки! Где самый богатый автопарк машин? На стоянке у какого-нибудь научно-исследовательского института? Черта с два, напротив УВД!

Да, он маленько жульничает через подставное лицо, пытаясь заработать себе не только на старость, но и на жизнь сиюминутную. Ну, узнают об этом в Москве, и что? Те мелкие сошки, кто его подслушивал, кто проверял и собирал на него материал, ничего не решали. Решали на самом верху, с оглядкой, конечно, на прошлые заслуги и с учетом нынешних успехов. Тут, в новой России, куда ни повернись, все немного Борьки Фридманы. Или много. Зависит от удачи и кресла под жопой. Всех сажать? Тогда придется начинать с сажающих. А кто работать будет? Новых набрать? Так и они через некоторое время станут Фридманами. Их прикажете тоже посадить в места не столь отдаленные? И так до бесконечности? То-то и оно!

Так думал Фридман.

Он не был трусом, хотя, стреляя в тире, всегда закрывал глаза. Закрыл и на этот раз. На самого себя. Так было проще. Он считал себя человеком, с которым – он в это верил – должны были считаться где-то там, на самом на верху. Ведь это он, а не они задолго до того, как был придуман закон об оперативно-разыскной деятельности, где черным по белому были расписаны принципы оперативного внедрения, не дорожа собственной шкурой, на свой страх и риск проводил эти самые оперативные внедрения. Закона не было, ментам запрещалось это делать, а он, доверяя только собственной интуиции, придумывал эти самые способы и методы внедрения. Он стоял у их истоков!

Не они, штабные крысы, а он, практически боевой офицер, переодевался в малиновый пиджак, вешал на шею золотую цепочку с полкило весом, цеплял на пальцы «гайки» с брюликами, ТТ за пазуху и на конфискованном «мерседесе» с липовыми номерами ехал на встречу с жуликами в Москву. Заходил фон-бароном в кабак, и хрен кто мог подумать, что он мент. Такие вот времена были. Никто никого не знал в лицо. Кем хочешь, тем и будь. В этом «народном театре» он всегда играл одну роль – роль нового русского, знающего поляну. Играл, правда, хорошо. И потому на его праздничном кителе орден. За изъятие крупной партии фальшивых долларов, а затем и партии оружия.

На тот момент он, может быть, и был прав, но правота его содержалась только в его собственных представлениях о ходе жизни, да и то до поры до времени.

Около часа дня, как раз сразу после того, как Андрей снова хорошо отобедал в ресторане гостиницы, ему в номер позвонил начальник Смоленского УБОПа и предложил встретиться.

– Обязательно. Такая встреча входит в мои планы. Это очень хорошо, что после шести. Поезд у меня только в одиннадцать. Время будет. Нет, не надо никаких экскурсий и бань, спаси и сохрани, сейчас я буду просто спать. Нечасто удается выехать в такую командировку, чтобы было время вздремнуть.

– Понимаю. А как насчет ужина?

– Идея хорошая. Можем и поужинать, и заодно поговорить. Главное, вы мне подготовьте справку относительно дела, по которому я приехал.

– Хорошо, тогда я вас часиков в шесть заберу.

В начале седьмого они уже сидели в Управлении по борьбе с организованной преступностью, в кабинете начальника, за недурно сервированным столом, за которым кроме них расположились и замы Соколова. Соколов был настоящий полковник, высокий, солидный, с небольшим пузцом, на днях разменявший полтинник.

– На «ты» или на «вы» будем? – поинтересовался тот в самом начале.

– Я не смогу вам тыкать, вы полковник, я капитан. – Андрей соблюдал субординацию и отдавал должное разнице в возрасте, но уже через полчаса они были на «ты».

– Эх, кто придумал это двойное подчинение? – вздыхал после очередной рюмки Соколов. – Был бы я подотчетен только главку, я бы и горя не знал. А то ведь начальник УВД душит, и как душит! Ну, может, теперь, после твоего приезда, палки в колеса не будет совать.

– Ты думаешь, что я приехал только по его душу? – мрачно парировал Большаков. – Ошибаешься. У меня и к тебе есть личное послание от министра внутренних дел.

Соколов даже подскочил на месте.

– Даже так? Прямо от самого министра? Ну дела! Для меня это большая честь. Давай его сюда!

– Оно совершенно секретное. Велено передать тет-а-тет.

– Парни, на выход!

И сидящие за столом мгновенно испарились.

– Ну!

– Лапти гну. – Большаков медленно поднес к носу начальника УБОПа кулак. – Прочитал?

– Фу… Аж вспотел. Все так серьезно?

– Серьезнее некуда. Надеюсь, перечитывать не потребуется?

Соколов замотал головой.

– Вот и ладушки. А то мне еще надо вещи упаковать, заплатить за проживание в гостинице, квиточки забрать. Поезд же скоро.

И тут начальник Смоленского УБОПа взял инициативу в свои руки. Он жестом объявил минуту тишины, поднял телефонную трубку и набрал нужный ему номер.

– Коля, здорово. Ага, и тебе. Давай сразу к делу. У тебя поезд на Москву когда? Да, этот. Ты на сколько его своею властью можешь задержать? На сколько? Этого мало. На пару часов. Мало ли что скорый. Пусть не торопится. Да, острая оперативная необходимость. Ну, пускай будет полтора. Ну и ладушки. Давай заходи, если что.

И когда Большаков что-то хотел возразить, Соколов уже нажимал кнопку селекторной связи.

– Дежурный управления по борьбе с организованной преступностью лейтенант милиции Быстров слушает.

– Значит, так. Слушай меня внимательно. Сейчас отправишь человека на дежурной машине в гостиницу, где гостя ждали. Пусть заберет вещи капитана Большакова. Но сначала пошли его в магазин. Пару бутылок коньяка самого дорогого. И если ты Быстров, то сделай все быстро. – После этих слов начальник УБОПа внимательно посмотрел на Большакова и тоном, не терпящим возражений, подвел итог: – Все, Казимирыч, на ближайшие три часа ты мой. Сопротивление бесполезно.

Ровно через три часа на перрон железнодорожного вокзала Смоленска выехало несколько автомашин с мигалками в сопровождении ГАИ. Они остановились у пятого вагона скорого поезда, следующего в Москву, но ни одного человека так и не показалось на улице. Внутри одной из машин – в который раз за вечер! – происходило братание двух уже мало соображающих офицеров. Один рвался ехать, другой крепко держал его за руку.

– Ребята, неудобно, поезд надо отправлять!

– Да и хрен-то с ним, пусть стоит. Ты такой человек, когда мы еще увидимся?

– Нет, поеду. Заводи мотор.

Только на верхней полке купе Андрей с трудом, но вспомнил про папку с документами, которую сразу же положил себе под подушку. Потом, подумав, достал из кобуры пистолет, дослал патрон в патронник и только тут разглядел в полумраке старушку, которая снизу молча наблюдала за всеми его действиями.

– О как! Я тут не один! Здорово, мать! Как дела?

– Здорово, сынок! Какие у нас дела… Дела у прокурора. Жива, и слава богу. А ты кто, мил человек? Откель ты такой важный, при вооружении. Бандит, что ли?

– Из УБОПа я, бабуля.

– Откель?

– Ты, бабка, сталинские времена помнишь? Я вроде как из НКВД. Помнишь НКВД?

– А как же! Я сама в НКВД работала.

– Да ладно! Кем?

– Уборщицей.

– Ну вот, коллега, я везу секретный пакет. Охраняй и глаз с меня не спускай. Если что, буди меня сразу.

Он тяжело выдохнул и, перевернувшись на другой бок, сразу заснул, а за окном купе мелькала и мелькала в каком-то невообразимом калейдоскопе в очередной раз обнищавшая и обессиленная Россия.

Зимняя лесная дорога была так хорошо почищена грейдерами, что местами больше походила на взлетную полосу, чем на бездорожье районного значения.

– Да, сегодня ехать здесь одно удовольствие. Чего это они расстарались? Ждут кого-то? – пробормотал водитель, но пассажир на переднем сиденье не спал и слышал сказанное.

– Нас с тобой ждут. Не знал?

– Да, конечно… Нас с тобой…

– Ничего, Вован, может быть, придет время, и нас с тобой будут так встречать. Сейчас жизнь такая, что неизвестно, что дальше будет. Вот кто знал, что Шитов станет губером… Может, и меня ждет какое назначение.

– Мечтать не вредно! Если не шлепнут.

– Типун тебе на язык!

– А чего типун?! Я-то всегда рядом с тобой. Если что, и мне крышка!

– Это да. Надо, конечно, бронированный автомобиль покупать. Нечего на здоровье экономить.

В ярком свете фар дорогого автомобиля плотный еловый лес, укутанный в снежные покровы, напоминал какую-то сказочную картинку из детской книги, на которой то ли зайчики, то ли белки прыгали от счастья, завидев приближающегося к ним Деда Мороза. Сипон развалился на переднем сиденье и вспоминал свое детство, счастливую пору, когда будущая взрослая жизнь казалась ему переполненной удивительными событиями, от которых должно было захватывать дух. Тогда он никак не мог решить, кем хочет стать, машинистом паровоза или командиром подводной лодки. И тут и там была тайна. В одном своем воплощении он стоял за перископом и рассматривал на горизонте проходящие суда врага, в другом – мчался с ветерком за тридевять земель на грохочущем паровозе, тянущем за собой десятки вагонов со счастливыми пассажирами. И тут и там было уважение людей, а уважение, как учила мама – самое главное в жизни достижение. Можно лишиться всего, но лишиться уважения – это самая страшная потеря в жизни.

И вот прошло почти тридцать лет с той поры, и он достиг своего предела. Он стал уважаемым человеком. И не на словах, не под стакан водки, когда всех так и прет от желания признаться друг другу в искреннем почтении, нет, он чувствовал это самое уважение в повадках тех, кто это уважение ему выказывал, в их словах и в интонации, с какой эти слова произносились, в терках, что сопровождали его нынешнее существование, и делах-делишках, приоткрывавших сумрак еще не наступившего будущего. И если бы жизнь, сознательную конечно, можно было бы перемотать назад, как пленку на видеокассете, и заново смонтировать свою жизнь, он бы не стал менять в ней ничего. Совсем ничего.

И кому стало плохо, что он не превратился ни в подводника, ни в железнодорожника? Ему? Вот еще! Он при деньгах, при положении, а машинист с грязной рожей сразу после получки думает, как дожить до следующей зарплаты, морячок ползает по внутренностям вонючей подлодки и не знает, придет ли домой живой или в скором времени километры воды сомкнутся над его бедовой головой.

Нет, все правильно! Жизнь – она одна, и нечего жрать объедки с чужого стола. Все, что придумано для того, чтобы, по его мнению, задурить голову обычного человека, он отвергал категорически. Быть добрым, порядочным он еще был не против, и то в кругу своих друзей, но «не укради», «не убей», «не возжелай жену ближнего своего» – эту дурь он не признавал. Что значит «не убей»?! А если по-другому нельзя, если не убьешь ты, то убьют тебя, то как быть? Что, башку подставлять? Ага! А как не украсть, если плохо лежит и если, к примеру, владелец этой самой собственности слабый и глупый? Не отнимет он – заберут другие. Так пусть лучше он. А что значит «не возжелай»? Он что, импотент? Нет, он здоровый кабан. И тут главное, он никого не неволит. Иногда принуждает, но силой-то не берет. И что значит – ближнего бабу не тронь, а дальнего, выходит, можно? Фигня какая-то.

Неужели так можно жить, как учила его мать, читая на ночь Библию?

Он усмехнулся. Конечно, так живут, но живут очень бедненько и – что самое обидное – скучно, словно изо дня в день на обеденном столе в качестве еды только кислый серый хлеб. А он другой. Он может себе позволить жить интересно. Мощно! Его капиталы растут. Он скоро купит себе остров где-нибудь в Таиланде, построит там себе огромный дом и станет жить в нем со своей семьей, тихо и беззаботно, как в далеком детстве. Подальше от ментовской шушеры и этой вечной зимы. А эта проклятая Россия пусть так и влачит свое жалкое существование, потому что она безнадежна.

– Слышь, Вован, давай снимем кодлу телок в городе и в сауну завалимся на всю ночь, – предложил он вдруг своему водителю и по совместительству охраннику. – А то что-то я к бабе своей не хочу ехать ночевать. Достала дура.

– Да мне по хрену, – лениво отозвался Вован. – Что в лес, что по дрова. К бабам, так к бабам. Я холостой, мне-то чего? А где шлюх возьмем?

– Да где обычно, в кафе на Индустриальной.

– А на трассе чем не нравятся?

– Да замерзшие они какие-то. Постой всю ночь на ветру.

– Не, они в машинах прячутся.

– Все равно. Среда обитания оставляет отпечаток на их поведении.

– Во ты загнул, сам-то понял, что сказал?

– Рот закрой! Поучи еще меня русскому языку, у меня мама учительница русского языка и литературы.

– Да?

– Да. На дорогу смотри, вон менты, пидоры, стоят. Сбавь скорость, может, не остановят.

И действительно, на обочине стояли две типичные, повидавшие виды кареты ментовского передвижения. На одной было написано ОМОН, на другой – ГАИ. Два уазика упирались друг в друга, но мигалками не злоупотребляли. Три крепких бойца в балаклавах и с автоматами в руках стояли позади гаишника, словно прикрывая его ото всего, что может причинить ему малейшее неудобство.

– Остановят. Они жрать хотят. Им бабло не платят на службе, вот они и кормятся с дороги.

– Да черт с ними, подкормим и эту шелупонь, первый раз, что ли, пусть знают, кто тут хозяин. Да, ты был прав, тормозят.

Требовательный взмах жезлом приказал им прижаться к обочине. Машина Сипона тут же послушно свернула с дороги и затормозила в нескольких метрах от гаишника. Но к машине пошел не он, а омоновцы. Один встал у двери водителя, двое напротив пассажира.

– Здравия желаю. Капитан милиции Иванов. Проверка документов. Предъявите, пожалуйста, права или другие удостоверения личности. Оба.

И в тот момент, когда и Вован, и Сипон молча протянули ему свои документы, заработали сразу три Калашникова. Три полностью снаряженных магазина, девяносто патронов прошили насквозь и металл, и мясо. Через десять секунд все, что раньше звалось Сипоном и Вованом, уже не подавало признаков жизни. Кровь и бензин стекали на кресла, на коврики под ногами, на мерзлый лед под днищем красавца «мерседеса». Только стылый ветер и вдруг ниоткуда взявшийся снег стали свидетелями произошедшего.

Сделавшие свое дело бойцы вели себя спокойно, словно происходящее для них было делом обыденным и чуть ли не каждодневным. Перебрасываясь шутками, они стащили с себя милицейскую форму, которую тут же закинули внутрь заглохшего навсегда «мерседеса», туда же побросали свои бронежилеты и автоматы. Две канистры бензина внутрь салона и одна на крышу сделали жар просто невыносимым, но «уазики» не торопились сорваться со своих мест. Только когда люди, покончившие с одним из самых известных бандитов области, закурили и пожали друг другу руки, прощаясь, были заведены моторы, и милицейские машины разъехались в разные стороны, одна рванула в Москву, другая – в Питер.

Через несколько минут мимо пролетели две местные машины ГАИ, которые даже не притормозили у полыхающего мерса. И долго еще над ночным лесом вздымалось высокое яркое пламя, в тишине что-то взрывалось и громко трещало, но дорога была пуста и тиха. Ночь…