Скверное место. Время московское

Глава пятая

Он пришел уже на следующий день. Один. Встал напротив входа в школу, у огромного вазона, в котором все лето и осень что-то цвело и благоухало, а зимой лежала шапка снега, прикасаться к которому почему-то из поколения в поколение учеников считалось плохой приметой. Хром щелкал семечки и шелуху плевал прямо на предрассудки школьной мелюзги. Он ждал звонка с пятого урока. Он уже знал, что вся компания в сборе и все равно выйдет прямо на него.

Лева заметил его первым, потому что сидел у окна в кабинете биологии, а оно выходило прямо на школьный двор. Не дождавшись конца урока, он отпросился в туалет, но не в отхожее место ему было надо. Пробежав по коридорам первого и второго этажей, он, ни слова не говоря, заглянул по очереди в четыре кабинета. Его морда ничего не выражала, но все, кому было положено, поняли мгновенно: «Шухер!» И уже через три минуты друзья-товарищи оказались в раздевалке. За рядами одежды их совсем не было видно. Они ждали объяснений от Милицина.

– Хром стоит у входа. По всему с ним никого нет, – негромко доложил Лева.

– Этого нам только не хватало, по-моему, проблема была исчерпана вчера, – сморщился Степанов.

– А ты забыл, что он нам денег должен? – усмехнулся Воронов. – По червонцу обещал, если мы останемся живы.

– Не слишком дорого он оценил наши жизни, – рассудил Большаков. – Мне его бабло задаром не надо.

– А чего не надо-то?! Усилок купим и новые колонки, – вдруг встал на дыбы Мишаня.

– Чего ты там за полтинник купишь? Ты цены в «Голубом экране» видел? – мрачно спросил Андрей. – Или ты на барахолку собрался?

– Видел. Ну тогда гитару купим.

– И кто будет на ней играть? – Лева поежился: он вспомнил, как мать однажды пыталась приобщить его к музыке, отдав в музыкальный кружок при заводском клубе. Одного занятия хватило, чтобы старый балалаечник поставил на Леве крест. Тому, по мнению преподавателя, не медведь, тому кто-то покрупнее уши отдавил. Балалайка с тех пор висела в кладовке, чтобы не портить настроение ни ему, ни матери.

– Ну хотя бы я, – как-то задумчиво и многозначительно произнес Мишаня.

– Да ты же никогда на ней не играл, – удивились почти все. – И даже не пытался.

– А на чем мне пытаться играть? У мамки вечно рубля не допросишься. А тут целый полтинник. Да честное слово даю, научусь, – аж вдруг перекрестился будущий гитарист.

– То есть получается, что рисковали все, а полтинник достанется только тебе, – задумался Стас.

– Так я для вас буду играть. Чего вы жмотничаете? В каждой приличной компании должен быть свой гитарист, и мы все должны научиться петь песни под гитару.

– А ты считаешь, что мы приличная компания, если у бандюка деньги возьмем за то, что из-за него мы вчера чуть не отправились на тот свет? По-твоему, это нормально для приличных людей? – спросил Большаков.

– Не, ну можно и не брать, можно даже уйти через черный ход и не заговаривать с ним, но тогда мы точно трусами окажемся. Он же там один. Если чего, отоварим на раз.

– А я не хочу никого «товарить». Я не хочу быть такой же сволочью, отправляющей на верную смерть людей, как он. У меня другой подход к жизни. А впрочем, делайте что хотите. Я лично на встречу к нему не пойду. Много чести. А ты, Миха, иди, и ты, Стас, для подстраховки тоже иди. Мы тут втроем с ребятами постоим, посмотрим, как события будут развиваться. Если произойдет драка, то мы через пару секунд будем вместе с вами.

– А что с деньгами, если, конечно, даст?! – все никак не мог понять Мишаня.

– Я брать не буду, – твердо сказал Большаков. – Пошел он к черту!

– Я тоже, – присоединился Лева.

– Деньги вещь не лишняя, но я – как большинство, – подумав, решил Степанов.

– А я бы взял. На гитару. – У Воронова аж губы задрожали, как хотелось ему подержать в руках инструмент.

– И я за то, чтобы взять деньги. Не себе, конечно. Михе на гитару.

– Тогда, Стас, тебе и решать, – подытожил Андрей, – будет у нас свой музыкант или нет.

Тропарев долго не думал. Мысль сложную на лице не изображал. Он хлопнул Мишаню по плечу и весело сказал:

– Только чтобы пел хорошо, а не как наши тошнотики во дворах. И чтобы никакого нытья про любовь. Свое сочиняй, если, конечно, сможешь.

– Да-да, что-нибудь патриотичное, – усмехаясь, с подковыркой согласился Большаков. – Про комсомол там, про войну или про героев. Про любовь не надо. От нее уже тошнит.

– Нет, я про ментов буду сочинять. Они классные. Кто-то же должен написать хорошие песни про людей, которые защищают людей от бандитов. Вот я и напишу. Да еще и спою.

– Не смеши наши животы, – возразил Стас. – Про ментов песни писать… Чего там про них писать? «Если кто-то кое-где у нас порой.» Мало, что ли, что из каждого утюга ее поют, а ты тут со своими новыми страданиями заявишься.

– Не скажи.

– Хорош трепаться, – осадил Большаков спорящих. – Если хотите гитару, сами идите к этому упырю и не тяните резину, урок скоро закончится, нам всем попадет по ушам за обман.

– Чего стоите, идите, – поторопил Лева Милицин, и Воронов с Тропаревым пошли на выход.

Они служили, а время шло. Уверенно так, бодренько. А куда путь держало, непонятно. Топало и топало день за днем, не глядя по сторонам. Молча. Не привыкло оно, видишь ли, давать отчета каким-то человечишкам. Подлюка высокомерная… А как жить-то, ничего не понимая, как?! Как просыпаться каждое утро и думать, что всё против тебя: погода за окном, самочувствие, пустой кошелек, прошлое, настоящее и будущее – всё!

– У меня плохие предчувствия, – ни с того ни с сего вдруг подал голос со своего стерильного стула Серега Рязанский. – Не светят нам, Андрюха, квартиры в Москве. И чтобы не заморачиваться, нас просто разведут, как самых последних лохов.

Андрей, и без того понимавший, что все эти проволочки с предоставлением жилплощади в Москве неспроста и затянувшееся ожидание стало просто неприличным, вяло парировал:

– Не нагнетай, у меня самого тухлое настроение. Не знаю, как ты, но я пришел сюда под приказ министра.

– А я пришел просто так? Приказ. Тоже мне, индульгенция какая.

– При чем тут индульгенция? У этого слова другой смысл.

– Хрен там. Смысл один и тот же. Плохой для нас с тобой.

– Мы не в шарашкиной конторе работаем, – поставил точку Андрей. – МВД все-таки.

Позвонил телефон, и, слава богу, никчемный разговор пришлось прервать. Полковник Серов посопел в трубку, видимо, перебирая перед собой какие-то бумаги, потом спросил:

– Андрей, что у тебя по этому хрену из правительства?

– Какому хрену из правительства? Ах ты, черт, я совсем забыл. Извините, товарищ полковник, виноват. Сейчас же займусь.

– Нет, ну что это за отношение? Я вас не понимаю. Давайте наверстывайте упущенное время!

– Исправлюсь, простите. К концу дня доложу.

Этот незапланированный выговор от начальства и собственное, какое-то просто детское «простите» окончательно испортили настроение Андрею, и он, на чем свет ругая себя за разгильдяйство, тут же набрал нужный номер.

– Алло, барышня, здравствуйте. Капитан Большаков, Главное управление по борьбе с организованной преступностью, справочку о месте проживания дайте, пожалуйста. Мой номер 935–25–78… Так… Фамилия человечка Турнепс Игорь Анатольевич.

Жизнь, реально, не складывалась. На службе мотали нервы упыри в майорских погонах. Гоняли его по всем совещаниям в УВД, заставляли каждое утро ходить в дежурную часть за сводкой происшествий и к обеду делать отчет о криминогенной обстановке для десятка газет, больших и маленьких, районных и областных. Ровно в тринадцать десять он с городского телефона выходил в прямой эфир на областное радио и минут пятнадцать заливал в уши гражданам про всякое уголовное дерьмо. А статьи, а еженедельные программы для двух телеканалов, одного государственного, другого частного, а съемки по вечерам… практически все это лежало на нем. Еще от него требовалось написать большую часть статей для газеты, которая издавалась на деньги УВД и которая с успехом продавалась в ларьках «Союзпечати». По средам он садился в автобус и ехал за семьдесят километров в районную типографию, где и происходила верстка газеты.

– А что, в областной типографии этого сделать нельзя? – спросил Степанов как-то своего непосредственного начальника, начальника пресс-службы УВД Протушнова, но тот лишь отмахнулся. Мол, не твое дело, экономия средств, то и се, и не тебе решать, где печатать газету. Скажут в Тюмени, поедешь в Тюмень. – Да как тут можно говорить об экономии.

Но его прервали, четко обозначив рубежи служебных полномочий:

– Пошел на хрен!

Да как скажете!

Домой он тоже не торопился. Там его никто не ждал. Жена, после того как увидела на экранчике Витькиного служебного пейджера короткое сообщение «Котику от кошечки! У нас скоро будут котятки!», молча выбросила все его вещи прямо из окна. Виктор возвращался с работы и, проходя под окнами их квартиры, долго не мог понять, зачем кто-то развесил по деревьям его милицейские куртки, брюки и рубашки. Что-то екнуло в сердце, почувствовавшем беду, и он прибавил шаг. Потом побежал. Зря ускорялся! Пейджер вылетел в приоткрытую дверь и угодил Степанову прямо в лоб. Лиловая шишка, словно аликорн единорога, теперь украшала его несчастную голову. Зато пластмассовое орудие наказания оказалось на редкость прочным. Ни царапины, ни трещины!

Бабы – дуры. Он знал это точно. У него не было постоянной любовницы, к которой бы он кинулся выяснять, что за подставу та сотворила. Нет, святым он не был. Случайные связи, как у всякого мужика, случались и с ним. Но! Время от времени и не в ущерб семейной жизни. И потому, вызвав такси, он перевез свои хорошо проветренные вещи на работу – в конце концов, там можно было переночевать, – а потом отправился на другой конец города в офис пейджинговой компании.

Время было потрачено зря. Какая тварь прислала ему это сообщение, он так и не выяснил. Степанов ругался, требовал дать справку, что сообщение прислано по ошибке, потому что на кону стоит его брак, но тетка, принимавшая звонки и набравшая на компьютере злосчастное сообщение, уперлась. Про каких таких котиков шла речь, она была не в курсе, уточнять не входило в ее обязанности, но она клялась и божилась, что звонившая четко назвала номер абонента. 28–71 ваш номер? Ну, и? Есть в тексте что-то неприличное? Нет! Ну, и??? Какие к ней претензии? Ну, и в чем двусмысленность? Ах так… Вот вы работаете в милиции, вот вы и выясняйте, кто вам прислал это сообщение.

– Степанов, пойдем пивка врежем!

Степанов обернулся. Перед ним во всей плешивой красе стоял Размольщиков с таким видом, словно только что его назначили начальником Управления внутренних дел.

В кафешке они пили не пиво. Водку. Потому что разговор вышел слишком серьезным. Заливший в этот вечер в свою луженую глотку не меньше литра беленькой, Витек правил бал и моноложил. Его голос и манера речи время от времени очень напоминали голос и манеры канувшего в лету прокурора СССР Вышинского.

– Всё, Степанов! Всё! Маски сорваны! – шипел он в ухо Степанова, что заставляло собеседника все дальше и дальше отодвигаться от Размольщикова. – Эта гадина, годами строившая из себя советского, а потом русского офицера, сотрудника МВД, наконец-то показала свое истинное лицо. И это вовсе не лицо. Это настоящая харя. Ты, Степанов, думаешь, что ты сегодня разговаривал с майором Протушновым?!

– Думаю, да, – отвечал вполне себе уверенно, но тоже поднабравшийся Степанов. – Ведь это же он послал меня на хрен, а не ты.

– А вот и не так. Не так! Это была лишь одна видимость, мираж! – И Размольщиков зачем-то несколько раз быстро-быстро помотал указательным пальцем перед лицом Степанова. – Это был не майор Протушнов.

– А кто? Конь в пальто?

– Оборотень в погонах!

– Да ну нах…

– Молчи! Ты ничего не знаешь! Вот скажи, только честно ответь! Ты с ним в доле? Ты зенки-то не выпучивай. Это сейчас я тебя по-дружески спрашиваю, а когда тебя будет человечек из прокуратуры спрашивать, на него это твое удивление не подействует. Отвечай на вопрос! Я жду!

– Ты о чем, Витек?

– Я о том. Я все о том же… Делится с тобой наш начальник деньгами за реализацию тиража или нет?

– Какого тиража? Тиража чего?

– Тиража нашей газеты. «Фактические аргументы» я имею в виду.

– А почему он должен делиться со мной? И как он может делиться ими, если деньги уходят в УВД?

– А вот шиш тебе! Не уходят. УВД оплачивает бумагу, верстку, печать, а денюшка за реализацию тиража прямиком уходит на сберкнижку нашему начальнику.

– Как?!

– Каком кверху!

– И как долго?

– Всегда. С момента появления газеты. Все пять лет.

– А как же так можно? А куда смотрело финансовое управление?

– Ты видел этих баб? Ты видел их жопы? Они шире письменных столов, за которыми сидят! Думать – не их призвание.

– Дела.

– Да, дела. Так что Протушнов протух. Вот такой вот каламбур. Скоро его поставят раком, и пятнадцать лет службы в МВД пойдут прахом. Посадить не посадят. Снимут с должности, уволят по отрицательным мотивам, заставят выплатить ущерб. И все, и пойдет он в народное хозяйство, начинать жизнь с нуля. Но я вижу, что ты хочешь задать главный вопрос. Задавай!

– Кто будет следующим начальником пресс-службы?

– Это не главный вопрос, но я на него отвечу. Я.

– Начальник УВД уже знает об этом?

– Нет, не знает. Но у нас из майоров один я остался. Кому, как не мне, занять эту должность? Не тебе же!

– Не, ну со мной все понятно. Старлеев начальниками пресс-службы не назначают. А Шуриков?

– Не смеши меня!

– А если на это место варяга пришлют?

– Нет. Штабные крысы не пойдут, а с «земли» никого не поставят. Так что есть только единственная кандидатура – ваш покорный слуга!

– Слуга из тебя, Витек, хреновый! Или мне уже с тобой на «вы»?

– Успеется. Пока делаешь вид, что ты ничего не знаешь.

– А какой же главный вопрос я не задал тебе?

– А вопрос вот какой. Что теперь тебе делать.

– И что мне теперь делать?

– Вешаться. Я тебя, конечно, не уволю, но будешь ты тянуть на себе всю работу пресс-службы. И мою тоже. Как тебе такой план?

– Выбирать не из чего.

– Тогда выпьем!

– Выпьем, но перед этим ответь мне на последний вопрос. Кто его слил?

– Я!

– А это не ты мне сообщение про котиков послал?

– Я!

– На фига?!

– Скучно мне.

– Ну ты и сволочь!

– Что есть, то есть…

Трындец подкрался незаметно. С той стороны, с которой и не ждали. Большаков даже не подозревал, что таковая существует. А ведь ничто не предвещало беды. Он в этот момент что-то сосредоточенно писал в отчете, Рязанский привычными движениями наводил лоск на рабочем столе, как зазвонил телефон и незнакомый, но очень властный голос вежливо сказал:

– Здравствуйте1 Андрей Казимирович? Скажите, а почему вы интересуетесь местом проживания члена Правительства России Турнепса?

Большаков перевел телефон на громкую связь и знаками приказал Рязанскому слушать, сам прокашлялся и вопросом ответил на вопрос:

– А вы кто?

На другом конце телефонного провода почувствовалось некоторое замешательство от ментовской наглости, но разговор продолжился так же вежливо и корректно, как и начался:

– Я из Администрации Президента, подразделение, которое занимается безопасностью высших должностных лиц. Называйте меня, к примеру, Валентином Петровичем.

Большакову надо было что-то отвечать, и он ответил. Совсем не теми словами и не с той интонацией, к которой привык неведомый вроде как Валентин Петрович из Администрации Президента.

– Я не знаю, кто вы, может быть, даже Господь Бог. У меня нет видеотелефона, я человек не местный, если вас что-то интересует, приезжайте, пожалуйста, к нам сюда, в Главное управление по борьбе с организованной преступностью, с удостоверением личности, а если вы тем более из такой серьезной организации, то и запросик подготовьте. А я вас отведу к руководству.

– Значит, вы так?

– Ну а как по-другому, только так.

– Ну, хорошо.

И комната заполнилась короткими гудками, которые сигнализировали во все стороны только об одном: «Тебе, Большаков, крышка!» Причем матерно так сигнализировали.

Глаза Рязанского широко раскрылись, словно коллега по работе стал привидением. Он долго сидел молча, но вывод сделал верный:

– Ну все, Андрюха, приключение тебе на пятую точку опоры гарантировано.

– Ну и ладно. Надоело все это.

И когда в кабинет через десять минут вбежал как ошпаренный полковник Серов, это никого не удивило.

– Все материалы, какие есть, ко мне на стол, – задыхаясь от напряжения, выдавил он.

– А какие материалы? – включил дурака Большаков. – Я этим заданием по большому счету всего полчаса занимаюсь. У меня, кроме копии письма, которое вы мне дали, ничего нет.

Серов плюхнулся на стул и, глядя прямо в глаза своему подчиненному, спросил, заикаясь:

– Т… т… Ты зачем так с серьезным человеком разговаривал? Он же тебе сказал, кто он такой!

– Сказал. И что? А как мне его проверить? Извините, товарищ полковник, есть определенный порядок, и вы знаете какой. Я позвонил в адресное бюро, и тут сразу же пошли какие-то странные звонки.

– Ну да. А меня заместитель министра спрашивает, что за камикадзе такой у нас объявился. Я ему называю твою фамилию, так его там чуть кондратий не хватил. Это что, говорит, тот самый, который фондом имущества занимался? Да уж, чего я только не наслушался. Большаков, у тебя что, напрочь отсутствует инстинкт самосохранения? Не дашь ты мне до пенсии доработать!

– Ну так что, мне заниматься этим делом?

– Нет, давай все мне!

В этот момент в дверь просунулась голова Зверева, которая радостно сообщила Серову, что начальник главка срочно требует того к телефону.

Серов махнул рукой, мол, бегу, но перед дверью сбавил ход и, обернувшись, погрозил пальцем:

– Ждите меня здесь. Вернусь и расстреляю вас обоих.

Всполошившийся не на шутку Рязанский поинтересовался:

– А меня-то за что?

– За компанию.

Хуже не придумаешь, чем ждать и догонять. Они убивали время до экзекуции крепким чаем и пирожками с капустой, которые купили утром по дороге на работу.

– Андрюха, а что там за дело с фондом имущества? – громко отхлебывая чай из именной кружки с надписью «Сережа», поинтересовался Рязанский. – Что-то я не помню такого дела.

– Это до тебя было. В Екатеринбурге создали страховую фирму, учредитель которой оказался родственником руководителя Российского фонда имущества. А тот разослал всем своим региональным подразделениям письмо за своей подписью, в котором рекомендовал заключить с этой фирмой страховые договоры. Чистой воды афера. Было дано указание делать так, чтобы страховой случай не наступал. Пострадавшему с грехом пополам выплачивали малую часть, максимум пятнадцать процентов. Человек денежки получал, договорные отношения прекращались, а остальные восемьдесят пять процентов, которые автоматически поступали из федерального бюджета, так и оставались на счетах фирмы. Их тут же обналичивали.

– Какая незамысловатая схема. Что я до нее не додумался? И каков размах? Один Екатеринбург? Это же мелко.

– Когда мы стали проверять, то оказалось, что таких регионов было тридцать. Там скапливались большие деньги. Начальница компании периодически приезжала в Москву, мы ее отследили. Она всегда заходила в Фонд федерального имущества с чемоданом. А в чемодане – бабло немереное. Я тогда обратился в российское Контрольно-ревизионное управление, и мы договорились, чтобы во всех этих местных фондах были проведены ревизии.

– А там сплошное жулье.

– Кстати, не все шли на преступную схему, где-то все же не соглашались. Мы направили на места указание возбудить уголовные дела по результатам ревизии КРУ. Но там что ни фигурант, то шишка, сплошная номенклатура. Дел было много, наш министр письмо направил в Генпрокуратуру с просьбой объединить все эти дела в одно, а в результате реакция была такая. Генпрокурор на этой бумаге поставил визу: «Ответ министру внутренних дел не давать, дело в архив».

– А как же вы про эту визу узнали? Это же совершенно секретная информация.

– Ну, где работаем? Были у нас определенные подходы в Генпрокуратуру. Мы вошли туда, и за шоколадку нам эту бумагу показали, копию снять не разрешили, а почитать дали. Мы тут же доложили нашему министру, но он почесал репу и сказал: «Ну что, я буду из-за этого дела ссориться с генеральным прокурором?»

– Одним словом, зассал.

– Ну, типа того. Мы, дураки, ждем, что этого руководителя Фонда имущества снимут с работы, а по телевизору видим, как председатель правительства ему вручает орден Дружбы народов.

– А дальше тишина?

– Естественно, со временем все открытые уголовные дела потихоньку свели на нет.

– А наш замминистра там с какого боку? Он-то чего это дело вспомнил? Ты где ему дорогу перешел?

– Понятия не имею. Но если тебе интересно, можешь ему позвонить.

И вдруг, и вдруг… Это проклятое «вдруг». Убери первую «в», и станет слово «друг», но нет, всего одна буква, прилепившаяся с краю, и смысл становится бессмыслицей, а жизнь летит вверх тормашками. По крайней мере, его, Станислава Тропарева, жизнь. Ведь все было хорошо, как вдруг.

Ну да, он чувствовал себя последнее время неважно, он похудел, время от времени температурил, есть не хотелось совсем, он кашлял и задыхался даже от небольшой пробежки, и было понятно, что он не в лучшей форме, но чтобы все, что с ним происходило, оказалось не чем иным, как банальными симптомами туберкулеза, он даже в страшном сне представить себе не мог. Двадцатый век заканчивается, а тут туберкулез… Но это был не розыгрыш, и врач, заведующий торакальным отделением городской больницы, его старый знакомый Олег, не шутил. При этом Олег Олегович отхлебывал из огромной кружки французский коньяк, маскируя его под остывший чай. Время от времени он макал в тарелку с сахарным песком идеально порезанные ломтики лимона, аппетитно отправляя их вслед за коньяком.

– Это все, мне крышка?

Олег Олегович хохотнул и оценивающе оглядел потенциального пациента.

– Глупости. До ста лет будешь жить! Если не сдохнешь в тридцать пять. Ты что так побледнел? Я пошутил! Стас, я это лишь предполагаю. А чтобы убедиться, что я неправ, необходимо тщательное обследование. Это займет определенное время. Для начала полежишь у нас недельку, сдашь все анализы. Если ты болен туберкулезом, то болезнь твоя только начинается. Ты вовремя обратился. Мы тебя вылечим. В любом случае твое нынешнее состояние требует лечения, есть там туберкулез или его нет.

– Да если на работе узнают, что у меня тубик, мне крышка, уволят к чертовой матери.

– А зачем им знать? Вести тебя буду я, и только я буду знать, с чем ты ко мне лег. Палата будет отдельная, видеть тебя никто не будет. Кого надо, я предупрежу, кому надо – объясню, что требуется. Сестры тоже будут молчать, да, собственно, это не их дело.

– А как ты положишь меня к себе, если я должен лежать в своей, ментовской, больнице?

– Ерунда. Я договорюсь, у меня там есть знакомые. А когда придет время тебя выписывать, мы в истории болезни напишем, что ты здоров. А потом… Потом будет потом. Будем решать в частном порядке.

– А если всплывет?

– Если сам не проболтаешься, не всплывет. В любом случае решать тебе.

– Скажи, а где я мог подхватить эту заразу?

– Так ты не в школе работаешь с детьми, дружище! Вспомни, с каким контингентом тебе приходится каждый день встречаться. Бывшие зэки, бомжи и другая нечисть. А она как ты сказал, эта зараза – передается воздушно-капельным путем. В основном. Но даже тараканы и мухи могут быть разносчиками болезни, а я как понимаю, в твоей общаге этого добра хоть пруд пруди. Но это опять же мои предположения. А пока… давай по коньячковскому!

Утренние минуты имели парадоксальное свойство. Они то растягивались до бесконечности, то спрессовывались в невидимую точку. И Большаков, и Рязанский не были знатоками законов физики, но это загадочное явление природы времени их затрагивало напрямую. Пять раз в неделю они обязательно опаздывали на работу и всегда приходили вовремя. Удивительно!

Вот проснувшийся будильник будит их треском своих запчастей. Вот они медленно, словно соревнуясь в неторопливости, встают со своих узких кроватей и не спеша, по очереди, идут умываться. Вот они молча завтракают, еле двигая ложками. Вот они словно нехотя пьют чай. Вот они одеваются, как никуда не спешащие джентльмены из далекого Альбиона. Кажется, что в запасе у этих двух господ еще целый вагон времени, к которому прицеплена для красоты маленькая тележка с разнокалиберными часиками, но, как только они подходят к двери и бросают взгляд на будильник, выясняется, что если они не начнут забег, то на службе они, скорее всего, появятся уже в начале десятого.

И начиналась гонка, которая длилась ровно сорок минут. Они бежали до автобусной остановки, потом до метро, потом ускорялись до стремительного шага на финишной прямой, когда оставалось дойти до Садово-Спасской всего несколько сот метров. Без пяти минут девять майор Рязанский и капитан Большаков заходили в свой кабинет, и рабочий день начинался. Так повторялось изо дня в день, и они не хотели ничего менять в своем расписании. В однообразии и монотонности их пребывания в столице утреннее ускорение было вместо зарядки, вместо пробежек и гимнастики, это была какая-то детская игра с элементами ритуала для взрослых переростков.

Но сегодня все было по-другому. Они и в самом деле опаздывали, но при этом просто стояли на одном месте, перед общежитием, хотя на улице не на шутку подмораживало и наручные часы показывали, что, если не произойдет чуда, они окажутся на работе не раньше половины десятого, а этот факт не останется незамеченным для вышестоящего руководства, которое не любило опаздывающих сотрудников.

Нет, экзекуций не было, Главное управление по борьбе с организованной преступностью все же не какой-нибудь заштатный райотдел и не областное УВД, где все по струнке ходят, нет, тут просто долго и монотонно выговаривали все, что о тебе думали, а потом отправляли во внеочередную командировку на Северный Кавказ. А когда человек возвращался, его снова отправляли. Опять на Северный Кавказ. Снова и снова чувствовать себя Лермонтовым никто по доброй воле не хотел, потому все старались приходить вовремя. Но все люди-человеки, и с кем не бывает… Тогда в ход шло лишь одно противоядие. Склонить повинную голову, принять на себя весь мрачный гнев начальства, повиниться жалобным голосом и выставить на стол литр коньяка. И тут главное – не перепутать последовательность. Коньяк не работал без сурового монолога начальства и покаянных речей. Таким бесчувственным подношением можно было только усугубить свою вину.

– Ну, и где твой земляк? Опоздаем ведь.

Большаков нервничал. Ему сразу не понравилась идея ехать на работу на машине земляка Рязанского, который работал в охране Президента. Тот обещал их забрать и без проблем довезти до работы, но время шло, а они все еще стояли на краю тротуара.

– Если обещал, значит, приедет. Еще тридцать секунд ждем. Он никогда не опаздывает. Ему тоже на работу. Там, как и у нас, за опоздание по головке не гладят… и коньяком там не отделаться.

И тут из-за поворота на высокой скорости выехала иномарка с красными белорусскими номерами и резко остановилась перед оперативниками. Окошко опустилось, и требовательный голос скомандовал:

– Быстрее, мужики, опаздываю!

Подгонять мужиков второй раз не потребовалось. Они почти мгновенно оказались в авто. Большаков сразу расположился на заднем сиденье, а Рязанский уселся поближе к водителю, чтобы поболтать со старым другом, которого не видел несколько месяцев.

– Привет, братуха!

– Здорово, Славик! Как дела? Есть успехи? Охрана не дремлет?

Славик был вылитый бандит с большой дороги, имел богатырское телосложение и тяжелый взгляд, а его руки-лапищи так сдавливали руль, что он казался частью детского автомобильчика из городского аттракциона. Славик отвечал голосом хриплым, прокуренным:

– Не дремлет. Да какие успехи? Рутина, как и везде. На работе живу. А разве на работе жизнь? На работе это работа. А где жизнь? Жить когда? Выходных не дают. Выходные, зараза, стали праздниками. Да что я тебе рассказываю, будто ты сам не знаешь всю эту кухню. Забыл, когда последний раз на море был.

Рязанский вздохнул, словно его задели за живое.

– Море – это хорошо. Говорят, в Турции можно прилично отдохнуть.

– Что ж не съездишь?

– Денег не хватает.

– А ты взятку возьми.

– Ага.

– Напомни мне, как называется твой отдел?

– Отдел коррупции и собственной безопасности.

– Ну вот. Ты чем занимаешься?

– Ментами.

– А друг твой?

– Органами власти и управления.

– У тебя какая машина?

– Никакой.

– А у друга?

– Тоже. Мы взятки не берем, нам за державу обидно.

– О, господи… Детский сад, трусы на лямке… Там кино, а здесь суровая реальность. Надо как-то быть проворнее.

– А ты стал проворнее?

– Нет. Готовлюсь. Несколько раз стоял на грани. Но проклятое советское прошлое не отпускает. Понимаешь, совесть то и дело мучает. Так что я скорее теоретик.

– Провокатор ты, батенька, а не теоретик.

– Есть маленько. Ну а что? Работа такая. Нервная.

Сказал это Славик и громко расхохотался. Так и проболтали бы они весело, но в разговор вмешались силы неведомые, силы ментовского беспредела. На пересечении Садового кольца и Петровки ленивым взмахом жезла их машину остановил гаишник.

Славик сразу помрачнел:

– Вот что такое не везет и как с ним бороться. Это плохо. Гаишник – это плохо.

– Мы что-то нарушили? – поинтересовался Андрей, убаюканный теплом, негромкими голосами и тихой работой двигателя.

– Вы – ничего, – ответил Славик, выискивая у себя за пазухой бумажник с документами. – А меня он, скорее всего, собирается драть за белорусские номера. У меня машина не растаможена. Тут или штрафстоянка, или попадалово на деньги.

Сказал и вышел из машины. Сергей тоже приоткрыл дверь:

– Пошли, Андрей, покурим. Тут намечается зрелище.

Они подошли вовремя. Гаишник, старший лейтенант, уже правил бал, плавно переходящий в экзекуцию. Сначала он неразборчиво представился, потом, не останавливаясь, начал грузить «клиента» грядущими и неотвратимыми проблемами:

– Нарушаете? Почему у вас номера красного цвета? Ваша машина подлежит эвакуации на платную стоянку.

– Извини, друг, времени нет на растаможку.

– Это ваши личные проблемы. Предъявите документы. Славик молча передал ему водительские права, на которые тот даже не взглянул.

– Понятно. Значит, так. Смотри. Два варианта. Или мы сейчас твою машину отправляем на платную стоянку, а потом тебе через таможню нужно будет ее оформить и оплатить штрафы. Или находим консенсус.

– И во что мне этот консенсус обойдется?

– Такса стандартная. Две штуки зеленых карбованцев.

– Да ты что, командир? С дуба рухнул? Откуда у вас такие тарифы?

– Не мы цену назначаем.

– А кто?

– Жизнь.

– А… ну да. Это конечно.

– Ну, так что? По какому варианту будем разворачивать наше дальнейшее общение? По первому или второму?

– По третьему.

– А это как?

– А вот как, – сказал Славик и предъявил ему удостоверение.

– Петровка, тридцать восемь? – немедленно заулыбался гаишник, возвращая красные корочки. – Майор милиции? Очень приятно познакомиться. Но ты же, брат, лучше меня знаешь, такие машины надо ставить на «платку». Не боись. С коммерсов я беру от двух до трех штук, но тебе тогда уж сделаю скидку. Гони штуку долларов. И мы разойдемся.

– Да ты что, очумел, что ли?

Славик даже замер на мгновение от такой наглости. Но гаишник и не думал краснеть.

– Нет, – ответил он. – И только потому, что мы с тобой из одного министерства.

И тут же получил в руки новое удостоверение, которое Славик извлек из кармана брюк.

– Ну, вообще-то я из Федеральной службы безопасности. И курирую правоохранительные органы.

Пришла пора задуматься гаишнику. Он внимательно изучил новое удостоверение и, подняв глаза на Славика, спросил:

– А было что?

– Были документы прикрытия.

– Понятно. Что ж мне с тобой делать? Друг, сам понимаешь – закон. Отпустив тебя, я должен нарушить закон. Ладно, я тебе как брату сделаю скидку. Только потому, что ты из ФСБ, с тебя пятьсот баксов.

– Так, значит? – И Славик раскрыл перед носом гаишника третье удостоверение. – Это были мои вторые документы прикрытия. На самом деле я Президента охраняю.

– Ничего себе, Главное управление охраны… Ну, если ты Бориса Николаевича нашего охраняешь, а мы Президента уважаем, двести баксов. Больше скинуть не могу.

– Да пошел ты.

Стас развернулся и, матерясь на чем свет стоит, пошел к своей машине. Сел, завел двигатель и выкрутил руль, чтобы встроиться в поток движущихся автомобилей. Гаишник, все это время шедший за ним, попытался преградить ему дорогу, чем еще больше разозлил Славика. Тот открыл дверь и заорал на всю улицу:

– Иди на хрен! Буду я еще каждому пидарасу деньги давать! Сгинь с моих глаз, а то задавлю!

Гаишник испарился.

Некоторое время ехали молча. Славик закурил, и было видно, что руки его дрожат. После нескольких глубоких затяжек он произнес:

– Вот скотина. Да у него там все карманы деньгами забиты. У него куртка, а у куртки полностью оттопырены карманы. Он руку в карман сует, а оттуда деньги валятся. Ну у вас и кадры, пацаны!

Неделя лазарета плавно превратилась в месяц больничного, но тридцать дней пролетели как один. Он ел и спал, практически не слезая с кровати. Он отдыхал. Подозрения на туберкулез не подтвердились. У Стаса оказалась сильно запущенная простуда с осложнениями на легкие, причиной которой вполне могло быть многочасовое лежание в сугробе. Страхи за свое будущее, кашель и все остальные недомогания остались позади. Стас вышел из больницы, радуясь свежему воздуху и ничем не ограниченному пространству. Уже на следующий день он сидел перед Фридманом и слушал задание, которое ему в ближайшие дни предстояло выполнить вместе со своими бойцами:

– Смотри, Стас, вот какое дело. Ты в курсе, что у нас скоро выборы губернатора? Молодец! Так вот. Некоторое время назад появился тут у нас один москвич. Может, слышал такую фамилию – Бородатов? Нет? Ты совсем одичал. Ну слушай, короче, личность эта довольно мутная. Мы считаем его представителем московской мафии. Слишком независимо держится. Сорит деньгами. История его капитала проста. В Москве был банк, в котором эта личность занимала пост председателя совета директоров. И он все активы, что были в этом банке, вывел.

– И как это ему удалось?

– Не он первый, не он последний. Если хочешь знать, слушай. Есть два надежных способа. Первый. Банк дает кредиты за откат. Грубо говоря, банк дает кредит на миллион баксов, клиент заносит обратно половину. Кредит этот, естественно, не возвращается. Другой способ более прибыльный. Берут какой-нибудь левый паспорт, создают на него фирму и этой фирме выделяют хороший кредит. Кредит самому себе, получается. Деньги тоже не возвращаются. Такая вот обналичка. На эти деньги Бородатов стал приобретать имущество в нашем городе. Гостиницу купил, ресторан, телевидение сделал. Хотя, честно говоря, его сделал не он, а команда толковых ребят на деньги городской и областной администраций. Но не важно, собственник-то он, контрольный пакет акций у него. Так вот, этот Бородатов трется уже несколько месяцев возле одного из кандидатов. Шитова хоть знаешь? Правильно, глава района. Так он ролики активно на своем ТВ крутит, мол, голосуйте за Шитова, хотя кандидатура, сам понимаешь, нулевая. Куда ему тягаться с нынешним.

Главное не это. Тут недавно, пока ты пузо грел в больничке, у этого самого Бородатова сожгли на стройке технику – экскаваторы там, грузовичок. Сначала была какая-то разборка, потом пожар. Заявлений в милицию никто не подавал. А рядом наш городской банк. Чуть не сгорел. Центр города. Важные люди стали жаловаться. Короче! Надо его дернуть! Я думаю так, что пора нам с ним познакомиться. Твоя задача – его доставить сюда, ко мне. Хочется мне посмотреть, что это за чел, и заодно поставить его на место. Действуй!

Лукавил начальник областного УБОПа. Плевать ему хотелось на то, что Бородатов где-то в Москве превратил преуспевающий банк в банкрота. На каждом шагу это случалось. Ему какое дело? Он что, председатель Центробанка? Нет, ему нравились все, кто был при деньгах. По его глубокому убеждению, это был цвет нации. Он уважал их за сообразительность и смекалку, потому сам считал себя их ровней. Ну мало ли что он стал не бизнесменом, хотя мог, а ментом. Зато каким ментом! С нынешними его возможностями он давно переплюнул этих самых бизнесменов. Они, словно свиньи, рылись в своих корытах, тратили время и нервы, унижались перед власть имущими, давали взятки, чтобы уйти от ответственности и снова украсть, а он, ничем не рискуя, собирал подать, ну если не со всех, то со многих. Он предлагал крышу, а дом без крыши – не дом. Вот и думай, товарищ!

Если попадался чересчур упрямый, он не расстраивался. У несговорчивых – с его, конечно, помощью – возникали такие проблемы, что они сами просили стать его их личных опекуном и ангелом-хранителем. Не бесплатно, конечно, за мзду. Но уже большую, чем предлагалось вначале. Деньги каплями и ручейками стекались со всех сторон. Вначале он даже не знал, куда девать этот просто из ниоткуда берущийся капитал. Ну, жену одел, сам приоделся. Машинкой обзавелся, типа в кредит. Жрать стали лучше, а вот квартиру уже не купить. На какие деньги? – спросят.

Временами ему становилось очень страшно, пока он не понял простую истину. Надо делиться. Чтобы жить вольготнее, и ему самому нужна крыша того, кто был наверху. Москву и главк он видел в гробу и белых тапочках. Они там, а он здесь. Потому стал искать, как он мысленно выразился, куратора. Начальник УВД был уже человек старый, но тот, кто метил на его место, был очень сообразительным полковником.

Иван Сергеевич Тешин и он быстро нашли общий язык, и деньги, которые Фридман стал регулярно заносить в нужный кабинет, сделали его жизнь спокойнее и бизнес более разнообразным. Первый заместитель начальника УВД сам теперь указывал на того или иного страха не ведающего бизнесмена, чтобы Фридман и его бойцы «поприжали» слишком разбогатевшее и слишком независимое мурло.

Пополнение капиталов из одного источника сделало их хорошими друзьями. Они часто проводили свободное время вместе и после нескольких посиделок с коньячком и девочками начали строить планов громадье, уже не стесняясь друг друга. Тешин собирался стать начальником УВД, потому как нынешний начальник слишком старый для такой работы, об этом даже в министерстве говорят, и кому, как не ему, молодому и энергичному, заменить выжившего из ума старичка. Там, наверху, его кандидатура приветствуется, что придавало уверенности в дне завтрашнем. Фридмана, как своего доверенного человека, Тешин видел своим первым замом, и это совместное строительство перспектив грело их куда лучше, чем какой-то коньяк и какие-то бабы.

– Вам китель пора генеральский сшить.

– Ты думаешь?

– Конечно. Представляете, как будет эффектно, когда в тот же день, когда вам будет присвоено очередное звание, вы придете в управление в новой форме!

– Так как это сделать? Я пока не генерал. На это тоже разрешение надо.

– Я договорюсь с кем надо в Москве. Там есть свои выходы. Дайте мне ваш нынешний полковничий китель, а через месяц-другой в вашем шкафу будет висеть генеральский.

– Согласен. Эх, Борис, скорей бы это произошло! Вот тогда мы с тобой таких дел понаделаем, что нынешний уровень покажется детской игрой. А потом – в Первопрестольную! Нечего в этом болоте тухнуть!

– Мне это по душе!

– Еще бы! А пока ждем и зарабатываем. Деньги при любых обстоятельствах нужны как воздух. Там, наверху, тоже хотят красиво жить. А мы им поможем, не бесплатно, конечно.

– Хорошо бы ваше назначение провернуть побыстрее.

– Аргументируй.

– Выборы губернатора на носу.

– Ты думаешь, власть поменяется? На Шитова? Это вряд ли. Москва не позволит.

– А если форс-мажор? Тогда Хром войдет здесь в такую силу, что нашим друзьям в бизнесе придется несладко. Его люди и так на каждом шагу делают им подножки.

– Это чеченам, что ли? Брось. Не дети. Пусть сами пожестче будут. А пока пусть денег больше нам приносят. Им зачтется. В свое время. Аллах – свидетель!

И друзья-товарищи смеялись. Жизнь – штука прекрасная!

– Кстати, – продолжил Фридман. – Там от них для вас подарок.

– Какой?

– Путевка. Очень дорогая. В Эмираты. Для всей семьи. Две недели поживете, как шейх.

– Зачем это все? Чего хотят взамен?

– Ничего. У них так принято – делать хозяевам дорогие подарки.

– Это, что ли, я для них хозяин?

– И вы, и я.

– А тебе они что подарили?

– Котлы.

– Эти? Красивые. Швейцария? Сколько?

– Полтинник.

– Ого. Я тоже такие хочу.

– Будут. Попозже будут. После того, как из поездки вернетесь.

– Эх, осторожнее с ними надо. И помнить о своих интересах, чтобы мы, а не они становились богаче. Нет уж, пусть наличку принесут. Денег всегда не хватает в жизни. Часы в кошелек не положишь.

Так что и Бородатов им тоже потребовался как источник пополнения бюджета.

Ничего этого не ведающий Стас и дежурившее отделение его бойцов в этот же вечер скрутили ласты москвичу. Брали предельно жестко. Подрезали его «вольво» прямо перед светофором. Выскочившие из автобуса спецназовцы молча разбили все стекла иномарки, распахнули двери и выволокли трех человек наружу. Охранник вздумал было оказать сопротивление, но получил такой удар прикладом автомата в челюсть, что потерял сознание. Шофер, тот просто заголосил по-бабьи, подумав, что настал его смертный час. После того как задержанные минут двадцать полежали на заснеженном асфальте, их подняли на ноги. Охранник лишь мотал головой, а водитель негромко молился, благодаря господа Бога, что напавшие на них сегодня люди были не бандитами, а своими родными ментами.

Закованный в наручники Бородатов лишь спросил:

– А кто у вас старший?

– Я, – мрачно ответил Стас. – Начальник СОБРа капитан милиции Тропарев.

– Будем знакомы.

В кабинет начальника отдела они постучали тихо и зашли осторожно. Присутствующие на совещании, за исключением полковника Серова, смотрели на них весело, как на залетчиков и будущих путешественников по гостеприимной Чечне.

– Разрешите войти, товарищ полковник? – проговорил Большаков и замер у дверей вместе с Рязанским.

Серов был не в духе.

– А вы-то чего стали опаздывать? Вечно мне приходится нагоняи выслушивать от начальства. У вас совесть есть? Вы же лицо министерства, наш пятый отдел, отдел коррупции и собственной безопасности, должен показывать пример всему главку, а вы опаздываете. Вы и так уже в черном списке. Списке раздолбаев. Офицеры, один капитан, другой майор. Вам не стыдно? Одному скоро получать майора, другому – подполковника. А если у начальника главка кончится терпение и он вынесет вам взыскание?

– Да мы первый раз, – стал оправдываться Рязанский, но этот аргумент никак не подействовал на Серова. – Мы застряли с гаишником…

– Да какой гаишник? Тут новая вводная поступила. Садитесь давайте. Значит, так. Сегодня начальник главка вызывал меня к себе и озадачил. Министр перед ним поставил задачу, которую нужно выполнить и не ударить лицом в грязь. Много писем приходит в Администрацию Президента, граждане пишут, что кругом сплошная коррупция в органах внутренних дел. Вчера Борис Николаевич вызывал нашего министра, начальника Федеральной службы безопасности, генерального прокурора – короче, всех силовиков – и поставил им задачу. Надо наглядно показать обществу, что Министерство внутренних дел не сидит сложа руки на одном месте, а борется с захлестнувшей его коррупцией. Надо показать, как мы боремся со всякого рода взяточниками. Так что поднимайте все свои наработки и разработки, в кратчайшее время проводите реализацию. Такую, чтоб нормальную реализацию. Резонансную. Какие будут предложения?

У Рязанского уже созрел план, и он поднял руку. Угрюмый Серов милостиво кивнул головой.

– Товарищ полковник, разрешите? Павел Дмитриевич, мы ведь все хорошо понимаем, что такое разработка, это минимум полгода. Пока туда, пока сюда, надо еще доказать. Это надо человека найти, задокументировать. Есть один вариант побыстрее. Если захотите. Мы чего опоздали, о чем хотели доложить… Мы тут ехали на машине до работы. Стоит гаишник на пересечении Садового кольца и Петровки. Рожа, как у свиньи. Так он пытался с нашего коллеги из охраны Президента взятку получить. И сумму космическую озвучивает. Две тысячи долларов. За нерастаможенную машину. Так у него в карманах денег больше, чем наше управление за месяц получает, у него они от бабла лопаются.

Было видно, что Серову идея нравится.

– Даже так? Все свободны. А вы вдвоем останьтесь. Ну, и как мы можем реализоваться? Может, надо провести технические мероприятия, попасти его?

– Да зачем? – вступил в разговор Большаков, когда в кабинете остались только он, Рязанский и начальник отдела. – Зачем мудрить? Подъедем к нему, карманы выпотрошим. Все сделаем красиво.

– Что вам потребуется?

– Дайте нам спецназ. Пару человек. Ну и видеокамеру, чтобы все записать. И мы можем прямо сегодня вечером реализоваться. А лучше завтра с утра. Время операции назначить часов на семь или восемь. Он со смены не успеет уйти. Он уже почти сутки будет работать. Денег скопит максимальное количество.

Серов задумался, потом спросил:

– А если он куда-то деньги скидывает?

– Судя по тому, что мы сегодня видели, вряд ли. Гаишники – народ жадный, никому не доверяют. Всё держат при себе.

– Ладно. Давайте. На ваш страх и риск. Идите к себе. Жду вас через полчаса. Пишите в спецблокнот план мероприятия, а я иду к начальнику главка. Рязанский, ты по направлению ментов работаешь, вот тебе завтра и ехать.

– Ни фига себе, а я? – возмутился Андрей.

– А ты занимайся своими делами. У тебя их до фига, как ты выражаешься. Что там вам вдвоем делать?

Все позже происходящее снял на видеокамеру Рязанский. Сначала на видео было стандартное, ничем не примечательное задержание, повторяющееся из раза в раз по всей необъятной России. Автобус, открытая дверь, бегущие собровцы. На этом сходство заканчивалось. Здесь, в центре Москвы, на асфальте лежал не браток в малиновом пиджаке, а презираемый всеми гаишник. Собровцы зачем-то расстелили брезент, потом произошло и вовсе из ряда вон выходящее. Один боец взял гаишника за одну ногу, другой собровец за другую, подняли и начали трясти. На одеяло из карманов мента посыпались деньги. Доллары, фунты стерлингов, рубли. Сыпались долго.

В медленно проезжающих мимо автомобилях виднелись изумленные лица москвичей и гостей столицы.

– Надеюсь, понятые были? – спросил полковник Серов майора Рязанского, неотрывно наблюдая запечатленные им события на экране маленького монитора.

– Обижаете.

– Вытрясли, как из Буратино. И сколько там?

– Пять тысяч долларов, три тысячи фунтов стерлингов и рубли. Эквивалент семнадцати тысячам долларов. За одну смену.

– Сколько? Шутишь? Ничего себе! – Серов аж подпрыгнул.

– Мы тоже не ожидали, – улыбнулся Сергей. – У него денег, прямо как у Влада Листьева в день его смерти. Ну, так тот был кто, а этот кто? Простой гаишник – за рабочий день!

Серов закурил.

– Зрелище не для слабонервных, – пробормотал он.

– Народ мимо проезжал с открытыми ртами. Никто не понимает ничего. И так сплошные пробки, а тут еще люди в масках держат гаишника вверх ногами, а из того, как из банкомата, деньги летят.

– Дай мне кассету, я к начальнику главка.

Вернувшийся из приемной начальника главка Серов был не то что доволен, он был просто счастлив.

Он потер руки и приказал:

– Все, парни, давайте быстро пишите рапорт на имя министра за подписью начальника главка.

– Да мы косноязычные, – вдруг неожиданно признался Рязанский, и Большаков его поддержал.

Серов на эти слова даже не рассердился. Он просто улыбнулся, что случалось с ним очень редко, и махнул рукой:

– Доставайте спецблокнот, я вам сейчас надиктую.

Когда документ был подготовлен и передан в руки начальника отдела, Большаков отправился в туалет, в котором неожиданно наткнулся на начальника главка генерал-полковника милиции Георгиева, беззаботно справляющего свою нужду. И черт же его дернул заорать тогда во всю глотку:

– Здравия желаю, товарищ первый заместитель министра внутренних дел!

– Твою ж мать! Брюки вот из-за тебя… Капитан, что ж ты делаешь, а? Вот зараза! Опять ты, Большаков. Тебя не учили, что в туалете все равны, и генерал, и рядовой. Что стоишь на пороге? Заходи.

Они стояли возле писсуаров. Большаков и начальник главка. И никто не мог настроиться на нужный лад.

– Я только сейчас от министра. Он сказал, чтобы вы подготовили информацию на имя Президента теперь уже за его подписью. Что ты вылупился? Не смотри на меня, я пописать не могу. Иди пиши.

– А что писать?

– Явку с повинной. Не тупи и запоминай. В соответствии с вашим указанием проведен комплекс оперативно-разыскных мероприятий, что и как. Ну и как пример предлагается записанное видео. Подпись, министр такой-то.

Путешествие стандартной кассеты VHS по Москве в тот день было стремительным. Почта России о таких скоростях могла только мечтать, да и то лет через сто. От майора Рязанского она уже через десять минут оказалась в руках начальника отдела главка, еще через полчаса начальник главка лично доставил ее министру внутренних дел, и уже через пару часов ее смотрел Президент России.

К исходу дня Серов опять зашел к ним в кабинет:

– Президент посмотрел эту запись, ему очень понравилось. Он опять пригласил всех силовиков. Похвалил. Говорит, только позавчера попросил, а уже сегодня есть результаты. Сразу видно, боевое министерство: и воюет, и ситуацией владеет.

– А что с гаишником?

– Пока министр ехал на доклад к Президенту, гаишника уволили. Карать показательно не будут. Все в пределах Уголовного кодекса. Видео предложено показать всему личному составу в виде наглядного пособия.

– А нам?

– Вам же Президент объявил устную благодарность!

– Это другое дело. Служим России!

Два месяца подряд областной центр и четыре десятка районов по всем правилам должны были быть поражены вирусом демократических перемен. Но народ, которому предстояло сделать свой выбор, не лихорадило, и он не рвался на площади с транспарантами и требованием отставки действующей власти. Все было как всегда, спокойно и обыденно. Жизнь большинства лениво и вразвалочку шла сама по себе, не обращая внимания на предвыборную кампанию за право быть первым лицом в области. Никто и виду не подавал, что тут замысливаются перемены. Никогда социологические опросы населения не были такими обнадеживающими для действующего губернатора Савина, как накануне выборов. Его команда была так уверена в общей победе, что заранее оплатила банкет в ресторане на двести человек.

Но…

Народонаселение выбрало себе нового губернатора. Почему нового? Да старый разонравился. Уж больно был тихий, в скандалах не замеченный. Гладко выбритый и чисто одетый Савин в последнее время стал этим очень раздражать. Слишком правильный, думалось одним. Нет, мне его рожа определенно надоела, думалось другим. А он еще и с багажом советского прошлого! Должность первого секретаря обкома КПСС занимал десять лет подряд! А это уже никуда не годится! Задолбали, коммуняки!

– А почему ж вы четыре года назад за него голосовали?

– Да хрен его знает, – чесали репу избиратели, искренне удивляясь своей природной простодушности и прошлой влюбчивости. Врали, сукины дети! Все они прекрасно знали, «кого», «зачем» и «почему».

Тот, кому предстояло покинуть здание областной администрации, растерянно смотрел на итоговые цифры голосования и не видел их, слезы горошинами катились из его глаз. А бывшие подчиненные, что еще вчера клялись ему в верности, уже потихоньку, на цыпочках, покидали его, нет, уже не его кабинет. Настало время присягать новому боссу, и все они бежали в избирком, надеясь поздравить победителя и пожать ему руку. Авось запомнит всю искренность поздравлявшего и оставит на прежней должности служить Отчизне и.... и… Ну, там разберемся, кому еще!

– Твари продажные, – шептал Савин им вслед.

Когда он остался один, холодный страх вдруг сковал его тело. И заскакала одна мысль страшней другой. Как жить дальше и стоит ли жить дальше?! Такого позора он не переживет! А может, ну его, сигануть в раскрытое окошко – и делу конец?!

И не знал почти уже бывший губернатор, что тот, кому предстояло занять его столь дорогое место, мужик по фамилии Шитов, тоже сидел в одиночестве неподалеку, в ста метрах от него, через дорогу, через трамвайные пути, на самой верхней лестнице областного избиркома, куда не ступала нога обычного человека, курил одну сигарету за другой, и ему тоже было страшно, потому что понимал, что зашел слишком далеко и скоро ему придется хорошо заплатить за это путешествие на верх своей карьеры.

То, что он пропал, это было ему понятно, самое отвратительное, что пропал он не случайно, а по собственной дури. Хром, именно он, паскуда, подтолкнул его к этому, будь оно неладно, решению баллотироваться на пост губернатора. За полгода до выборов они сидели в жарко натопленной бане, выпивали и неспешно говорили за жизнь. Хром никогда не приезжал в гости с пустыми руками, и потому стол ломился от всякой вкусной жрачки, а за стеной, в бассейне, плескались голые девки одна краше другой.

Снаружи, на свежем воздухе, для антуража стояли четыре черных внедорожника с крутыми парнями, охранявшими покой своего босса, пожалуй, самого авторитетного человека в области. В области криминала. Конечно, авторитет этот распространялся прежде всего на специфическую сторону человеческой жизни, теневую, про которую знать не всем положено, но уважать его, считал Шитов, следовало уже за то, что тот сплотил возле себя целую кучу народа. И среди этого народа были не только резкие, хорошо накачанные парни, будущие зэки и зэки со стажем. Люди разнообразных профессий с удовлетворением на лице хвастались личным знакомством с Хромом. Среди его лучших знакомых были политики, и не только местные, работники правоохранительных органов, и не только областного УВД и прокуратуры. Многие солидные товарищи из самой Москвы приезжали засвидетельствовать свое почтение. Многие, ох, многие жали ему руку и считали за счастье, что этот факт состоялся в их жизни. Может, потому Шитов раз за разом встречал его на своей заимке всегда с почтением. Кто знает, что там дальше. И вот это «дальше» наступило.

– Я думаю, Егорыч, тебе надо быть губернатором! – сказал Хром и внимательно посмотрел на Шитова, ожидая правильной реакции на свои слова.

Но Шитов даже поперхнулся пивом. Идея стать губернатором ему никогда не приходила в голову. Где он, глава заштатного района, и где должность губернатора! Стало очень страшно, но потом вдруг он почувствовал такой прилив сил, которых не испытывал, наверное, последние лет двадцать. А вдруг все получится? Он не был наивным мальчиком, слава богу, шестой десяток разменял, чтобы не понимать, что за все удовольствия в жизни надо платить, и потому, когда услышал, чего от него хотят, сразу спросил:

– А деньги на выборы ты дашь?

– Дам. И помогу тебе побольше голосов набрать. Проведу такую агитацию, что тебе и другим кандидатам не снилась.

– Это хорошо, но там, наверное, как минимум нужен миллион баксов. А чем я буду отдавать?

– Ну, не миллион, это ты загнул, но с деньгами у тебя проблем не будет, а чем отдавать, мы решим.

– А если я продую?

– Тогда никакого с тебя спроса. Значит, это мои личные потери. Значит, я не на того поставил.

– Вроде как скачки, да?

– Типа того.

– А я вроде как лошадь?

– Лошадь не лошадь… Хотя можешь называть это как хочешь. Что скажешь?

– Я пойду, а чего. При одном условии. Все, что будем потом зарабатывать, будем делить пополам. А не так, как сейчас, тебе семьдесят, мне шиш.

– Интересная у тебя арифметика. С каких это пор тридцать процентов стали шишем?

– Не цепляйся к словам, половина на половину – и точка.

– А не многовато ли тебе будет? Ты один, а мне столько народу надо кормить!

– Мне тоже семью надо кормить.

– Сравнил. У тебя в семье кроме тебя двое человек, а у меня целая бригада таких вон, как эти, что на улице меня ждут. Их не покорми пару дней, так они тебя живьем сожрут. Что напрягся? Шучу! По рукам! Эх, Егорыч, нам еще с тобой впереди столько добра надо к рукам прибрать, что эти руки станут золотыми.

Хром слов на ветер не бросал. Уже на следующий день через заранее подкупленных охранников во все три следственных изолятора области особо доверенным и на деле проверенным людям полетели срочные малявы. Мол, будут скоро выборы, и на губера пойдет наш человек по фамилии Шитов, с которым мы давно работаем. Просил Хром об одном – об агитации за кандидата. Чтобы все сидящие в СИЗО, годами ждущие своей участи, но еще не осужденные и потому не лишенные права голосовать на выборах, не только сами против фамилии Шитова поставили галочку, но и их знакомые и родственники не оставались в стороне, сделали бы то же самое. А пока в тех населенных пунктах, где живут и работают всякие мамы и папы, братья и сестры, товарищи и товарки, их родственники непременно агитировали за Шитова, и только за него.

«Выберем, – писал Хром, – значит, будут и вам, и нам послабления, значит, будет чем согреть братву на зоне».

И еще задолго до выборов народ тихо знал, за кого голосовать и почему. Сарафанное радио всегда работает качественнее, чем реклама из телевизора. Там – бывший партаппаратчик, зажравшаяся сволочь, а здесь – обычный мужик с добрым и умным взглядом. И в конце концов народ, сам того не ожидая, взял и полюбил этого чудаковатого, просто одетого, просто объясняющего свою жизненную позицию простого мужика.

– Ну и что, что Шитов глава района? Он из простых, из деревенских!

– Так и Савин не из господ, тоже из крестьянской семьи!

– Нет, наш проще!

– Ну, вам виднее!

И вот прошли полгода, и теперь Шитов был в шаге от мечты. Там, внизу, на первом этаже, шумели голоса журналистской шатии-братии, наперебой обсуждающей неожиданную смену власти. Он не знал, кто они, но он ненавидел их всем своим существом. За что? Неважно. Просто так! Продажные по сути своей, они гоготали и матерились, и ему, Шитову, такому же продажному, три дня небритому, пропахшему вонючим потом, одетому зачем-то в немыслимый зимний овчинный тулуп и мохнатую шапку-ушанку, вдруг захотелось незамедлительно раздеться до трусов и нырнуть к ним рыбкой вниз, ровно так, как он делал это в далеком детстве летом на реке…