След

Глава 3

Доктор Маркус сдержанно улыбается, и Скарпетта пожимает его сухонькую, тонкую руку. Она чувствует, что могла бы невзлюбить его и даже проникнуться к нему презрением, будь на то причина, но, кроме этого неясного ощущения, которое лучше задвинуть поглубже, в темный уголок сердца, не чувствует ничего.

Кей узнала о Маркусе около четырех месяцев назад, узнала так же, как узнавала почти обо всем, что имело отношение к ее прошлой жизни в Виргинии. Помог случай, совпадение. Она летела в самолете и, читая «Ю-эс-эй тудей», наткнулась на короткую заметку, начинавшуюся такими словами: «После долгих поисков губернатор штата Виргиния назначает нового главного судмедэксперта…» Наконец-то. На протяжении всех последних лет ее мнением никто не поинтересовался, ее совета никто не спросил. И когда доктор Маркус стал кандидатом на ту должность, что Кей занимала когда-то, ее одобрение не потребовалось.

Впрочем, если бы и спросили, она бы призналась, что никогда о нем не слышала. За признанием последовало бы дипломатическое предположение, что они, наверное, встречались на каких-то конференциях, но его имя просто не осталось в памяти. Разумеется, мистер Маркус известный специалист, опытный патолог, добавила бы Скарпетта, поскольку в противном случае ему просто не предложили бы возглавить самое продвинутое подразделение судебно-медицинской системы в Соединенных Штатах.

Однако, пожимая руку доктору Маркусу и глядя в холодные глазки, Скарпетта понимает, что перед ней совершенно незнакомый человек. Ей сразу становится ясно, что ни в каких сколь-либо значительных комитетах он не работал, никаких лекций по патологии, судебной медицине или другим предметам на тех конференциях, где ей довелось бывать, не читал, а иначе бы она его запомнила. Имена – да, забываются; лица – очень редко.

– Кей, наконец-то мы встретились, – говорит доктор Маркус, снова оскорбляя ее, но только теперь сильнее, потому что он оскорбляет ее лично, в глаза, а не по телефону.

То, что с неохотой подмечала интуиция, когда они разговаривали по телефону, теперь, когда они стоят в фойе здания под названием «Биотек-2», предстаете полной, неизбежной очевидностью. Доктор Маркус – невзрачный, невысокого роста человечек с тонким сморщенным лицом и грязной полоской седоватых волос на затылке. Природа словно нарочно создала его таким мелким, не желая понапрасну тратить время и силы. На нем вышедший из моды узкий галстук, бесформенные серые брюки и кожаные туфли типа мокасин. Под дешевой белой рубашкой – футболка с растянутым, обтрепанным воротом, открывающим худую шею.

– Пройдемте. Боюсь, у нас сегодня полный сбор.

Кей собирается сообщить, что пришла не одна, когда из мужского туалета появляется, подтягивая черные рабочие штаны, Марино в надвинутой на глаза бейсболке. Скарпетта вежливо, но твердо и деловито представляет спутника, насколько это возможно объясняя его присутствие.

– Работал в департаменте полиции Ричмонда. Очень опытный следователь.

Лицо доктора Маркуса каменеет.

– Вы не предупреждали, что привезете с собой кого-то, – сдержанно говорит он, и слова эти звучат странно в просторном фойе из гранита и стекла, где Кей пришлось отметиться у дежурного, а потом простоять минут двадцать как статуя в ожидании, пока доктор Маркус – или кто-то еще – придет и заберет ее. – По-моему, я выразился достаточно ясно относительно того, что ситуация весьма деликатная.

– Не беспокойтесь, – сообщает во всеуслышание Марино, – я и сам парень деликатный.

Доктор Маркус делает вид, что не слышит, но хмурится. Скарпетта почти слышит, как шипит, разгоняя воздух, его злость.

– Эй, Брюс! – Марино поворачивается к охраннику в штатском, который только что вышел в фойе из комнаты вещественных доказательств. Расстояние между ними никак не меньше тридцати футов, но Марино это не смущает. – Как дела, приятель? По-прежнему катаешь шары за тех жалких неудачников? Команду не сменил?

– Разве я не упомянула? – говорит Скарпетта. – Извините. – Разумеется, она не упомянула и нисколько в этом не раскаивается. Когда она берется за дело, то занимается им, с кем ей угодно и как ей угодно. К тому же она еще не простила доктора за то, что он называет ее Кей.

Охранник Брюс выглядит сначала растерянным, но потом улыбается:

– Марино! Святые угодники, ты ли это? Просто призрак из прошлого.

– Нет, не упоминали, – повторяет доктор Маркус, явно не зная, как себя вести. Смятение его заметно невооруженным глазом и почти ощутимо на ощупь, как шум от стаи спугнутых птиц.

– Точно, он самый. И я не призрак, – с вызовом бросает Марино.

– Не уверен, что нам это позволят. Об этом речи не было, – говорит доктор Маркус, нервничая и по неосторожности выдавая тот неприятный факт, что некто, перед кем он ответствен, не только знает о приезде доктора Скарпетты, но и, возможно, является причиной ее появления здесь.

– Ты к нам надолго? – продолжают общаться на расстоянии старые знакомые.

Внутренний голос предупреждал, но она его не послушала. Теперь Скарпетта знает, что ее пригласили не просто так.

– Будет видно.

«Ошибка, – думает Кей. – Я допустила ошибку. Нужно было ехать в Аспен».

– Будет минутка, заглядывай.

– Обязательно, старина.

– Прекратите, пожалуйста! – бросает раздраженно доктор Маркус. – Здесь не пивная.

Ключ от королевства он носит на шнурке, и, чтобы поднести магнитную карточку к инфракрасному сканеру рядом с матовой стеклянной дверью, ему приходится немного наклониться. За дверью крыло главного судебно-медицинского эксперта. Во рту становится сухо. Подмышками проступает пот. В животе сосущая пустота. Кей входит в ту часть этого симпатичного здания, которую сама помогала проектировать, на оборудование которой изыскивала средства и в которую даже успела переехать, прежде чем ее уволили. Темно-синий диван, в пару к нему кресло, деревянный кофейный столик, сельский пейзаж на стене – все прежнее. Приемная не изменилась, если не считать исчезновения нескольких гибискусов. Кей сама ухаживала за ними, сама поливала, обрезала мертвые листья, переставляла на другое место в зависимости от сезонного освещения.

– Боюсь, присутствие гостя у нас не предусмотрено, – принимает решение доктор Маркус, когда они останавливаются на секунду у еще одной закрытой на замок двери, той, что ведет в административный отдел и морг, святая святых, некогда полностью и по праву принадлежавший ей.

Магнитная карточка совершает еще одно чудо – замок щелкает и открывается. Доктор Маркус входит первым, быстро, и его маленькие очки в металлической оправе на мгновение ловят флуоресцентный свет.

– Попал утром в пробку, потому и опаздываю. У нас сегодня полный сбор. Восемь случаев, – продолжает он, обращая комментарии к Скарпетте и как будто не замечая присутствия Марино. – Придется начать с общего разбора, так что вам, Кей, пожалуй, лучше выпить кофе. Я, возможно, задержусь. Джулия? – Доктор Маркус поворачивает голову к кому-то невидимому за перегородкой, откуда доносится частый, как треск кастаньет, стук клавиш. – Будьте добры, покажите гостям, где у нас кофе. Вам будет удобнее расположиться в библиотеке. Я приду, как только освобожусь. – Это уже для Кей.

С точки зрения профессиональной этики было бы вежливо пригласить ее на рабочее совещание и в морг, тем более что Кей позвали сюда не просто так, а для проведения экспертизы, как говорится, pro bono. К тому же она не посторонний человек, а на протяжении многих лет возглавляла эту самую службу. Нанести более сильное оскорбление доктор Маркус мог бы, разве что предложив ей подождать на парковке или закинуть в прачечную его белье.

– Боюсь, вашему гостю и впрямь нельзя здесь находиться, – напоминает он, нетерпеливо оглядываясь. – Джулия, вы не могли бы проводить джентльмена в фойе?

– Он не мой гость, и он не будет ждать в фойе, – спокойно говорит Скарпетта.

– Извините? – Доктор Маркус поворачивает к ней сморщенное личико.

– Мы вместе.

– Возможно, вы не понимаете ситуацию…

– Возможно, не понимаю. Давайте поговорим. – Это не просьба.

Докто Маркус почти вздрагивает, но выхода у него нет.

– Очень хорошо, – неохотно соглашается он. – Заглянем на минутку в библиотеку.

– Ты нас извинишь? – Кей улыбается Марино.

– Без проблем. – Он входит в закуток к Джулии, берет со стола стопку фотографий и начинает просматривать их, будто игральные карты. Потом выщелкивает одну большим пальцем, как делает крупье в блэкджеке. – Знаете, почему наркодилеры не такие жирные, как, скажем, вы или я? – Он роняет фотографию на клавиатуру.

Джулия, довольно привлекательная, хотя и немного полноватая девушка лет двадцати пяти, никак не больше, смотрит на фотографию мускулистого черного парня, голого, как в первый день жизни. Парень лежит на прозекторском столе со вскрытой грудью. Органы уже удалены, за исключением одного, весьма заметного и, вероятно, самого жизненно важного, по крайней мере в ту пору, когда жизнь еще представляла для него какой-то интерес.

– Что? – спрашивает она. – Вы меня подкалываете, да?

– Серьезен, как сердечный приступ. – Марино подвигает стул и садится рядом, очень близко. – Видишь ли, дорогуша, количество жира соотносится с весом мозга. Посмотри на нас с тобой. Вечно в борьбе, а?

– Нет, кроме шуток. Вы взаправду думаете, что те, кто умнее, всегда полнеют?

– Святая истина. Вот почему нам с тобой приходится больше работать.

– Только не говорите, что вы соблюдаете одну из тех диет… Ну, когда можно есть все, что хочется, кроме белого.

– Точно, малышка. Ничего белого, кроме женщин. Возьмем, к примеру, меня, а? Был бы наркодилером, разве бы о чем-то думал? Жрал бы все подряд. «Туинкиз», «Мун пайз», белый хлеб, желе. Но тогда бы у меня и мозгов не было, верно? Подумай сама, всех этих наркобаронов убивают только потому, что они тупы, а тупы они потому, что у них нет жирка, потому что лопают белую дрянь.

Их голоса и смех стихают, когда Скарпетта поворачивает в знакомый до мелочей коридор, застланный серой дорожкой с жестким ворсом, дорожкой, которую выбирала она сама, когда устраивалась на новом месте.

– Его присутствие абсолютно неуместно, – говорит доктор Маркус. – Одно из моих неукоснительных требований – это соблюдение приличий.

Стены обтерлись, репродукции Нормана Рокуэлла – Кей сама покупала их и вставляла в рамки – покосились, а две вообще отсутствуют. Проходя по коридору, Скарпетта заглядывает в открытые двери кабинетов, замечает неряшливые горки бумаг, разбросанные папки, сложные микроскопы, похожие на больших утомленных серых птиц, взгромоздившихся на заваленные хламом столы. Все эти картины и звуки тянутся к ней, как руки нуждающихся и забытых, и в глубине ее рождается ощущение утраты, и от этого ей так больно, как не было уже давно.

– Теперь припоминаю. К сожалению, ничего хорошего. Печально известный Питер Марано. Да уж, репутацию он себе заработал…

– Марино, – поправляет она.

Поворот направо, и доктор Маркус открывает тяжелую деревянную дверь в библиотеку. Кей встречают медицинские книги и справочники, забытые на столах и вкривь и вкось, как пьяные, притулившиеся на полках. Огромный, в форме подковы, стол завален журналами, клочками бумаги, грязными чашками и даже коробками из-под пончиков. Она оглядывается, и сердце тяжело бухает в груди. Скарпетта сама спроектировала это прекрасное помещение и гордилась тем, что нашла для него фонды, потому что учебники и сама библиотека обходятся безумно дорого, а власти скупятся на выделение средств для учреждения, чьи пациенты уже мертвы. Взгляд ее задерживается на собрании «Невропатологии» Гринфилда и подборке обзоров судебной практики, попавших сюда из ее личной коллекции. Тома стоят не по порядку. Один – вверх ногами. Злость выпускает шипы.

Кей переводит взгляд на доктора Маркуса.

– Думаю, нам стоит договориться об общих правилах.

– Боже, Кей, что вы такое говорите? Какие еще общие правила? – спрашивает тот, пытаясь изобразить недоумение и досаду.

Невероятно. Откуда такой покровительственный тон? Откуда эта снисходительность? Он напоминает адвоката, не очень хорошего, старающегося слукавить, обмануть, ввести в заблуждение суд, сделать вид, что за ее спиной нет семнадцати лет работы, и обращающегося к ней, стоящей на месте свидетеля, намеренно оскорбительно – «мэм», «миссис» или «мисс» или, что хуже всего, «Кей».

– Я чувствую, что мое присутствие здесь нежелательно… – начинает она.

– Нежелательно? Боюсь, не понимаю, что…

– Думаю, понимаете.

– Давайте не будем исходить из предположений.

– Пожалуйста, доктор Маркус, не перебивайте меня. Я вовсе не обязана здесь находиться. – Кей смотрит на захламленные столы и неполюбившиеся книги и думает, так ли он относится к собственным вещам. – Что, скажите мне, случилось с библиотекой?

Ему требуется некоторое время, чтобы понять, о чем речь, а когда озарение приходит, доктор Маркус сухо отвечает:

– Студенты. Были здесь сегодня. По-видимому, их не научили убирать за собой.

– Сильно же они изменились за пять лет, – сдержанно замечает Кей.

– Возможно, вы неверно интерпретировали мое сегодняшнее настроение, – отвечает доктор Маркус тем же льстивым тоном, каким разговаривал накануне по телефону. – Допускаю, у меня много забот, но я рад, что вы отозвались на приглашение и приехали.

– Радости я не заметила. – Скарпетта смотрит доктору в глаза, он же старательно избегает встречаться с ней взглядом. – Давайте с этого и начнем. Не я вам звонила. Вы позвонили мне. Почему? – Спросить надо было вчера, думает она. Еще вчера.

– Мне казалось, Кей, я объяснил это достаточно ясно. Вы опытный и весьма уважаемый специалист, известный консультант. – Прозвучало фальшиво и неискренне. Так говорят о том, кого втайне терпеть не могут.

– Мы незнакомы. Мы ни разу не встречались. Трудно поверить, что вы позвонили мне только потому, что я уважаемый специалист или известный консультант. – Скарпетта складывает руки на груди и думает, что поступила правильно, надев деловой темный костюм. – Я не играю в игры, доктор Маркус.

– У меня определенно нет времени на игры. – Маскировка под сердечность отброшена, мелочность проступает в чертах лица как лезвие бритвы.

– Вам кто-то меня предложил? Вам приказали позвонить мне? – Она уже не сомневается, что здесь попахивает политикой.

Он бросает взгляд на дверь, не очень вежливо напоминая, что перед ней деловой человек, что у него восемь «случаев» и рабочее совещание. Или беспокоится, что их могут подслушивать?

– Все это контрпродуктивно. Думаю, нам лучше отложить разговор.

– Хорошо. – Скарпетта поднимает кейс. – Меньше всего я хотела бы быть пешкой в чьих-то сомнительных забавах. Или сидеть полдня в библиотеке за чашкой кофе. Мое первое правило, доктор Маркус, таково: учреждение, которому требуется моя помощь, должно быть полностью для меня открыто.

– Хорошо. Хотите начистоту – будь по-вашему. – За его наигранной уверенностью проглядывает страх. Он не хочет, чтобы она ушла. Действительно не хочет. – Откровенно говоря, идея пригласить вас сюда принадлежит не мне. Откровенно говоря, это глава департамента здравоохранения пожелал пригласить консультанта со стороны, и в разговоре как-то всплыло ваше имя, – объясняет доктор Маркус, словно бумажку с ее именем вытащили из шляпы.

– Ему следовало самому позвонить мне. Так было бы честнее.

– Я сказал, что сделаю это сам. Откровенно говоря, не хотел, чтобы вы приезжали. – Чем чаще звучит «откровенно говоря», тем меньше Кей верит доктору Маркусу. – Случилось следующее. Когда доктор Филдинг не смог установить причину, отец девочки, Джилли Полссон, позвонил в департамент здравоохранения.

Доктор Филдинг. Скарпетта не знала, здесь ли он еще, а спросить не успела.

– Как я уже сказал, глава департамента позвонил мне. Упомянул, что на него оказывают сильное давление. «Жесткий прессинг» – вот его точные слова.

Должно быть, отец девочки имеет немалое влияние, думает Кей. Телефонные звонки родственников умерших – дело обычное, но такого рода обращения редко заканчиваются тем, что высокий чиновник требует приглашения эксперта со стороны.

– Я понимаю, как вам это неприятно. Не хотел бы оказаться в вашем положении.

– И каково же мое положение, с вашей точки зрения, доктор Маркус?

– Кажется, у Диккенса есть «Рождественские повести». Думаю, вы помните «призрака прошлого». – Он противно улыбается, не замечая, что позаимствовал выражение у охранника Брюса, назвавшего Марино призраком из прошлого. – Возвращаться всегда нелегко. Должен признать, нервы у вас крепкие. Я бы такого благородства не проявил, если бы на прежнем месте со мной поступили так, как с вами здесь. Так что понимаю, каково вам.

– Дело не во мне, – отвечает Кей. – Дело в мертвой четырнадцатилетней девочке. Дело в этом учреждении… учреждении, да, с которым я хорошо знакома, но…

Он обрывает ее:

– Это все очень философично…

– Позвольте мне констатировать очевидное, – в свою очередь, обрывает его Кей. – В случае смерти ребенка, согласно федеральному закону, следствие обязано не только установить причину смерти, но и выяснить сопутствующие обстоятельства. Если окажется, что Джилли Полссон была убита, действия вашего учреждения будут изучены самым скрупулезным образом и получат квалифицированную оценку. И еще я буду признательна, если вы перестанете называть меня Кей перед вашими коллегами и подчиненными. А еще лучше, если вообще перестанете обращаться ко мне по имени.

– Полагаю, одним из мотивов решения департамента является стремление предотвратить возможные негативные последствия, – говорит доктор Маркус.

– Участвовать в каких-либо схемах с привлечением средств массовой информации я не соглашалась. Все, на что я согласилась вчера, – это помочь вам выяснить, от чего умерла Джилли Полссон. Я не смогу этого сделать, если вы не будете откровенны со мной и с теми, кого я попрошу помогать мне. В данном случае с Питом Марино.

– Откровенно говоря, мне и в голову не приходило, что вам захочется присутствовать на рабочем совещании. – Доктор Маркус снова смотрит на часы, старые, на узком кожаном ремешке. – Как пожелаете. У нас здесь секретов нет. С делом Полссон я познакомлю вас позже. Если захотите, можете провести повторную аутопсию.

Он открывает дверь. Скарпетта недоуменно смотрит на него.

– Девочка умерла две недели назад, а вы еще не отдали тело родителям?

– Они настолько убиты горем, что не сделали по этому поводу никаких распоряжений. Вероятно, рассчитывают, что мы оплатим похороны.