Глава 42

Тонкие длинные лучи фонариков в темном дворе похожи на желтые карандаши. Скарпетта стоит у окна, надеясь, что полицейским повезет, но ее одолевают сомнения. Собственное предположение кажется ей невероятным, если не безумным. Может быть, потому, что она очень устала.

– Значит, вы не помните, жил он с миссис Арнетт или нет? – спрашивает детектив Браунинг, постукивая ручкой по блокноту. Он сидит на стуле в спальне и без конца жует жевательную резинку.

– Я его не знала, – отвечает Кей. Лучи прыгают в темноте, через окно в комнату просачивается холод. Скорее всего они ничего не найдут, но ее беспокоит другой вариант. Кей думает о костной пыли во рту Джилли и на ране тракториста и боится, что полицейские найдут что-то. – Да и откуда мне было знать, живет он с кем-то или нет. Я, наверное, даже не разговаривала с ним толком ни разу. Во всяком случае, не помню.

– Трудно представить, о чем можно говорить с таким психом.

– Тех, кто работал в анатомическом отделении, считали немного странными. Их приглашали на все вечеринки, пикники, но никто не мог сказать наверняка, придут они или нет.

– Он всегда приходил? – Браунинг продолжает жевать резинку, и Скарпетта слышит, как движутся его челюсти. Она отворачивается к окну.

– Честно говоря, не помню. Может быть, Эдгар Аллан появлялся и уходил, но никто не обращал на него внимания. Нехорошо так говорить, но он был самым неприметным человеком из всех, кто со мной работал. Я даже плохо помню, как он выглядел.

– Жаль, у нас ничего на него нет. – Браунинг перелистывает страницу блокнота. – Вы сказали, что он невысокого роста, рыжеволосый. Рост… Сколько, док? Пять и восемь? Пять и девять?

– Примерно пять футов и шесть дюймов. Вес… около ста тридцати фунтов. Цвет глаз вспомнить не могу.

– Судя по данным Управления автомобильным транспортом, карие. Но может быть, и нет. Насчет веса и роста он соврал. Добавил.

– Если знаете, зачем спрашиваете у меня?

– Чтобы вы вспомнили сами, а не ориентировались на сомнительную информацию. – Детектив подмигивает ей, не прекращая двигать челюстями. – И еще парень приписал себе каштановые волосы. – Он постукивает ручкой по блокноту. – И сколько получали тогда в анатомическом отделении? Они ведь там покойников бальзамировали?

– Когда это было? Лет восемь-десять назад? – Скарпетта снова смотрит в окно, в ночь, на огни в окнах дома за деревянным забором. Во дворе Полссонов тоже полицейские. И в спальне Джилли. Она видит тени за шторами окна, того самого окна, в которое, возможно, смотрел и Эдгар Аллан Поуг. Смотрел, фантазировал и, может быть, наблюдал за тем, что там делалось. Только наблюдал, оставляя пятна на простынях. – Думаю, в то время он получал не больше двадцати двух тысяч в год.

– А потом уволился. Ни с того ни с сего. Придумал какую-то причину, сослался на болезнь. Обычная история.

– Он не притворялся. Отравился формальдегидом. Наверное, я читала медицинское заключение и, возможно, разговаривала с ним. Фиброз легких виден на рентгеновских снимках и диагностируется с помощью биопсии. Насколько я помню, тесты показали снижение концентрации кислорода в крови, а спирометрия подтвердила нарушение дыхательной функции.

– Спи… Что?

– Спирометрия. Измерение жизненной емкости легких.

– Понял, у меня, наверно, было то же самое, когда я курил.

– Курите и в конце концов получите.

– Ладно. Итак, проблема у него была настоящая. Следует ли из этого, что он и сейчас не совсем здоров?

– Ну, если держится подальше от формальдегида и других раздражителей, болезнь не прогрессирует. Но это не значит, что он вылечился. Рубцы остаются навсегда. Так что проблема осталась. Насколько серьезная, я не знаю.

– У него должен быть врач. Как думаете, в архивных карточках его имя может быть?

– Они передаются в архив штата, но как долго там хранятся, не знаю. Вам лучше обратиться к доктору Маркусу. Я в этом деле помочь не могу.

– 0-хо-хо. Мне бы хотелось знать ваше профессиональное мнение, доктор Скарпетта. Насколько серьезно он болен? Я к тому, что, может быть, этот парень все еще ходит к врачу или в поликлинику. Может быть, ему прописывают какие-то лекарства.

– Курс лечения, конечно, назначен, да вот только выполняет ли он все предписания? При таких заболеваниях важно заботиться о своем здоровье, а самое главное – избегать контакта с больными, держаться подальше от тех, у кого простуда или грипп. При легочных заболеваниях опасно даже воспаление верхних дыхательных путей. Оно может легко перейти в пневмонию. Если он предрасположен к астме, то должен избегать всего, что ее вызывает. Какие-то лекарства ему, несомненно, прописаны. Например, стероиды. Может быть, ему делают противоаллергические инъекции. Может быть, он покупает лекарства без рецепта. Вариантов много. Может быть, он вообще ничего не делает.

– Так-так-так, – говорит Браунинг, постукивая ручкой и продолжая жевать. – Я правильно понимаю, что если ему придется бороться с кем-то, то он быстро выдохнется?

– Скорее всего так. – Все это продолжается уже больше часа, и Скарпетта очень устала. За весь день она почти ничего не съела. – Он может быть и силен, но его физическая активность ограниченна. Он не может бегать или играть в теннис. Если он долго принимает стероиды, то, возможно, располнел. Большой выносливостью определенно не отличается. – Полицейские переместились к деревянному сарайчику во дворе, и фонарики освещают двери, возле которых стоит мужчина с огромными кусачками.

– Мы знаем, что Джилли Полссон была больна. Разве это не должно было его остановить? Он же понимал, что может заразиться, не так ли? – спрашивает Браунинг.

– Нет. – Двери сарайчика распахиваются, и лучи фонариков бьют в темноту за ними.

– Почему? – Сотовый начинает вибрировать.

– Дело в том, что наркоманы в период абстиненции не думают ни о СПИДе, ни о гепатите, ни вообще о какой-либо опасности. Серийных насильников и убийц, когда ими овладевает желание насиловать и убивать, не волнует, что их жертва может быть больна и что они могут заразиться. – Скарпетта достает из кармана телефон. – Так что когда Эдгар Аллан шел убивать девочку, ему было не до гриппа. Извините, мне нужно ответить.

– Это я, – говорит Руди. – Кое-что случилось, и я подумал, что вам нужно знать. То дело, которым вы занимаетесь в Ричмонде… Отпечатки совпали с теми, что мы нашли здесь, во Флориде. Личность не установлена.

– Кто «мы»?

– Мы с Люси. У нас тут одно дельце. Вы не в курсе. Рассказывать не буду. Люси не хотела, чтобы вы знали.

Слушая Руди, Скарпетта смотрит в окно и видит, как из сарая выходит кто-то высокий в черном. Марино. Светя фонариком под ноги, он направляется к дому.

– Что за дело? – спрашивает Кей.

– Я не могу об этом говорить. – Руди молчит, потом вздыхает. – Не могу дозвониться до Люси. Чертов телефон… Не знаю, чем она так занята, но последние два часа не отвечает. – Он еще раз вздыхает. – Покушение на убийство. Одной нашей новенькой, молодой женщины. Когда это случилось, она была в доме у Люси.

– Господи… – Скарпетта на мгновение закрывает глаза.

– Ситуация не совсем понятная. Я сначала думал, она это инсценировала. Притворилась, чтобы обратить на себя внимание. Но отпечатки на химической бомбе совпали с теми, что мы нашли в спальне. Прогнали через систему и нашли еще одно совпадение. Дело в Ричмонде, убийство девочки. То самое, из-за которого вас вызвали.

– Та молодая женщина. Что именно с ней случилось? – спрашивает Скарпетта.

Из коридора уже доносятся тяжелые шаги Марино. Браунинг поднимается и идет к двери.

– Лежала в постели с гриппом. Дальше не вполне понятно. Ясно только, что он вошел через оставленную незапертой дверь. А потом его спугнула Люси. Случайно вернулась домой. Жертва была без сознания, в шоке… в общем, я толком не знаю. Что случилось, не помнит. Лежала на кровати голая, лицом вниз.

– Она сильно пострадала? – Скарпетта слышит приглушенные голоса Браунинга и Марино. Улавливает слово «кости».

– Ничего серьезного, только синяки. Бентон говорит, что синяки у нее на спине, на груди и на руках.

– Значит, Бентон знает. Все знают, кроме меня. – Она начинает злиться. – И Люси ничего мне не сказала. Почему?

Руди колеблется, потом снова вздыхает:

– Думаю, тут личные причины.

– Понятно.

– Извините. Мне не нужно было ничего вам рассказывать, но, похоже, теперь наши дела как-то связаны, и я посчитал, что вам следует знать. Как именно они связаны, понятия не имею, так что не спрашивайте. Скажу только, что ничего более жуткого я еще не встречал. Вы хотя бы представляете, с кем мы имеем дело? Кто он? Какой-то псих? Маньяк?

Марино входит в спальню и молча кивает.

– Да, псих, – говорит она Руди и кивает в ответ Марино. – Скорее всего белый мужчина по имени Эдгар Аллан Поуг. Тридцать с небольшим. Искать нужно через аптеки. Проверить базы данных. Возможно, ему выписывают стероиды от легочного заболевания. Это пока все, что у меня есть.

– Нам больше и не надо, – радостно отвечает Руди.

Скарпетта закрывает телефон и смотрит на Марино, думая о том, что ее взгляды на правила меняются почти так же, как меняется освещение в зависимости от сезона или погоды, и то, что представлялось одним в прошлом, в будущем будет представляться совсем другим. Спецы, работающие в «Последней инстанции», могут проникнуть едва ли не в любую базу данных. И делают они это для того, чтобы выслеживать и находить чудовищ, что хуже любого зверя. К черту правила! К черту сомнения и чувство вины, что гложет ее сейчас! Кей засовывает телефон в карман.

– Он мог заглядывать во все окно прямо отсюда, из спальни. Мог наблюдать за тем, что происходит в ее доме. Возможно, он видел, как развлекались миссис Полссон и ее муж, в какие игры они играли. И если они – не дай Бог – забавлялись в комнате Джилли, он тоже мог это видеть.

– Док? – Марино хмуро смотрит на нее. – Док…

– Я к тому, что человеческая натура, испорченная, больная человеческая натура, – странная штука. У того, кто видит, как над кем-то издеваются, может возникнуть желание сделать то же самое. Наблюдение за сексуальным насилием способно спровоцировать психически неустойчивую личность…

– О каких играх вы говорите? – вмешивается Браунинг.

– Док! – Глаза у Марино горят, как у вышедшего на след зверя охотника. – Там, в сарае, полным-полно мертвецов. Ты бы взглянула…

– Вы говорили что-то о другом деле? – спрашивает Браунинг, когда они выходят в узкий холодный коридор. Запах пыли и плесени становится вдруг невыносимым, душащим, и Скарпетта пытается не думать о Люси и ее «личных причинах». Она пересказывает Браунингу и Марино то, что узнала от Руди, но реагируют они по-разному.

– Если так, то Поуг, наверное, во Флориде, – говорит детектив, заметно волнуясь. – Уж теперь я его не упущу. – Он останавливается в кухне, словно не зная, что делать, потом снимаете пояса телефон. – Идите, я сейчас буду.

Мужчина в синем тренировочном костюме и бейсбольной кепочке проверяет отпечатки на выключателе в кухне; в гостиной слышны голоса других полицейских. У задней двери свалены большие мешки для мусора. Их завязывают и помечают бирками как вещественное доказательство. Скарпетте вспоминается Джуниус Айзе – это ему придется возиться с жутким мусором безумной жизни.

– Он что, работает на похоронное бюро? – спрашивает Марино. Задний двор погребен под густым слоем мокрых листьев. – Сарай пo завязку забит коробками и мешками. Знаешь, что в них? Человеческий пепел. Они, конечно, уже простояли здесь какое-то время, но не очень долго. Такое впечатление, что он перетащил все это из какого-то другого места.

Скарпетта ничего не говорит, пока они не подходят к сараю. Она берет у одного из полицейских фонарик и направляет луч внутрь убогого склада. В круге света – уже развязанные мешки, из которых высыпается белая зола, кусочки костей и дешевые металлические коробки, покрытые белой пылью.

– Думаете, он сам сжег всех этих людей? – спрашивает полицейский, тыча в мешки раздвижным жезлом. Луч ползет через темноту и останавливается на длинных костях и черепе цвета древнего пергамента.

– Нет. Разве что у него был где-то собственный крематорий. – Кей переводит луч на заполненную пеплом жестянку из-под сигар. – Обычно прах кремированных возвращают родственникам примерно в таких же дешевых коробках. Хотите что-то более изысканное – покупайте. – Скарпетта снова освещает длинные кости и череп, и череп. Смотрит на них пустыми черными глазницами и усмехается беззубым ртом. – Чтобы полностью сжечь человеческое тело, требуется температура около двух тысяч градусов.

– А как насчет тех костей, что не сгорели? – Полицейский указывает жезлом на череп, и хотя жезл в руке не дрожит, Скарпетта видит, что парню не по себе.

– Нужно проверить, были ли в последнее время случаи разграбления могил. На мой взгляд, эти кости довольно старые. Уж определенно не свежие. Запаха, который был бы, если бы здесь что-то разлагалось, я тоже не чувствую. – Кей смотрит на череп, и череп смотрит на нее.

– Некрофилия, – говорит Марино, ведя лучом по мешкам и коробкам с белой пылью, останками десятков и десятков людей, тем, что накапливалось где-то долгими годами, а потом, относительно недавно, было перевезено и свалено здесь.

– Не знаю. – Скарпетта выключает фонарик и выходит из сарая. – Весьма вероятно, что здесь какая-то афера. Может быть, Поуг брался исполнить последнюю волю покойного: рассеять его прах над морем в саду или каком-то другом месте. Получал деньги, а пепел куда-то отвозил. Потом перетащил все сюда. Трудно сказать. Нечто похожее и раньше случалось. Может быть, он занялся этим еще в ту пору, когда работал у меня. Надо бы проверить ближайшие крематории, узнать, не обращался ли Поуг туда с предложениями. Хотя, конечно, никто не признается. – Она поворачивается и идет к дому по мокрым листьям.

– Так это все ради денег? – с некоторым сомнением в голосе спрашивает полицейский с жезлом.

– Может быть, он так привязался к смерти, что начал убивать сам, – бросает Скарпетта через плечо. Дождь перестал. Ветер стих. Луна вынырнула из-за Туч и бледным осколком стекла висит над покрытой мхом черепичной крышей дома, где жил Эдгар Аллан Поуг.

Загрузка...