Следствие по магии

Глава 22

Волгоград, Царицын, Сталинград, город зажатый между реками Сухая и Мокрая Мечетка, город на берегу Волги. Второго Ставший символом Победы духа и воли второго февраля — день воинской славы России. В этот день победой Красной армии завершилась Сталинградская битва — главное сражение Войны. Двести дней. От понимания этой цифры становилось страшно холодно и горько.

— Я помню то время. Я был здесь. Витя Некрасов все повторял как в бреду: «Эх, Сталинград, Сталинград… Как часто о нем вспоминаешь! Об этом городе, стертом на твоих глазах с лица земли и все-таки оставшемся живым…». А я никогда не забываю. Виктор тогда был заместителем командира, он не совсем знал, что происходит. Колдуны и смертные, мы так перемешались, что сами с трудом разбирали, кто кого бьет. На берегу Волги с середины сорок второго, противостояние двух титанов, Вермахта и Союза. Немцы разглаживали землю авиацией, эвакуировать удалось только треть жителей. Десятки тысяч сталинградцев погибли под бомбами. Трагедией общей и моей лично стала гибель пароходов «Бородино» и «Иосиф Сталин», перевозивших по Волге женщин, детей и раненых… Веришь, я не смог удержать их на воде. Нечего было удерживать, там остались обломки и тела. К тому моменту я был вымотан, казалось не я бессмертный, а они. Помню их глаза и крики детей. Они понимали, понимали, что не смогут выжить.

— Может не стоит вспоминать?

— Я и забыть то не могу. Люди держались на какой-то иррациональной воле. К середине сентября на окраинах показалась армия генерала Паулюса. Город защищала 62-я армия генерала Василия Чуйкова. Оборонительная война, во многих битвах обороняющийся имеет меньше потерь, чем нападающий. Но не там. За каждый камешек, за те руины, что остались после очередного авиаудара.

Я взяла Кощея за руку, она была просто ледяная.

— Гитлеровцы заняли почти весь центр Сталинграда. Самым трудным временем стал для нас октябрь. «За Волгой для нас земли нет», смертные или бессмертные, люди и колдуны держали несколько километров Волги и пару тройку руин заводов. Отступать? Мы стояли насмерть. Штаб этой, с позволения сказать армии сидел в окопах, а до линии соприкосновения было метров двадцать, может тридцать. Никто не стремился выйти и проверить. Нам никак нельзя было отдать Курган.

— Чем так важен Мамаев Курган? Что скрыто там?

— У немцев было около сотни колдунов и чернокнижников, они бы стали богами, получив из кургана ту силу, что могла стереть все на земле. Мы тогда объединились с солдатами, что там уже скрывать? Лечили, поднимали, делились амулетами. Нас принимали, подкармливали. Одни бы не выстояли. Я помню сержанта, Яшу Павлова вместе с тремя бойцами, он выбил противника из четырехэтажного дома в центре города. Не просто людей, там нежити было тьма. Одни лезли днем, иные ночью, а он продержался два месяца. Обычный, казалось смертный, от той нежити, что на него перла, кровь стынет. У Яши был амулет, слабенький, на большее сил не хватало. Он позволял убивать существ из-за Грани с помощью обычной пули. Многие существа вселяют страх в обычных людей, лишают надежды — у него не было от этого защиты. Яша держался на собственных силах.

— Дом Павлова? — Кощей кивнул, смотря куда-то в иллюминатор.

— Один из символов сталинградской победы. Яша умер у меня на руках, до конца сжимая винтовку. Я помню Смерть, что пришла за ним и его отчаянную улыбку ей. Той, от которой даже у богов подкашиваются ноги, а он ей улыбался. Она тогда опустилась перед ним на колено и склонила голову, признавая своё поражение.

— Ты видел ее?

— Она тогда стояла за каждым из нас. Она очень красивой была, для него. Ведь каждому она приходит разной. Февраль следующего года стал мертвым. Мы оглохли от этой тишины, снег в крови, земля пропиталась ей на многие метры. Запах гари я ощущаю даже через восемьдесят лет. Стоны боли, запах гари и крови, а еще тишина — жуткие синонимы той победы. Зимнее солнце видно не было, оно тонуло в этом аромате. Люди и Стражи сидели в укрытиях у костров, боясь нарушить эту страшную тишину и неверие. Я сам тогда не верил, не верил даже в робкую надежду, что справились, сломали, размололи… выдержали удар.

— Я не была еще в Волгограде, но те, кто был, — я задумалась, хотелось объяснить, то чувство, о котором говорили побывавшие. Они и сами не могли правильно его передать, не расплескав, ту гордость и ужас.

— Как будто это заставляет всех нас стискивать кулаки и идти, как бы не было трудно. Вася, тот самый командир, что помог мне на Мамаевом кургане, тоже лёг в эту землю. Туда, где был организован им 12 сентября 1942 года его командный пункт. Рядом с ним легли мои и его товарищи, там лежит единственный сын Горыныча. Я иногда слышу тот рев, отца, потерявшего сына, сильней чем залпы сотен орудий. Родина-мать — это богиня Макош, что была с нами. Она не воин, но лечила, зашивала бойцов, а потом встала на передовой с мечом в руках. Встала когда умер ее правнук, ибо он был смертен, а она нет. Теперь она возвышается над городом в качестве Родины-матери. А охраняет ее каменный солдат, которому скульптор Евгений Вучетич придал черты Чуйкова и немного Павлова.

Не было и нет мужества крепче и участи выше, чем подвиг мальчишек Сталинграда. И тех, кто навсегда остался там, в сталинградской земле. И тех, кто вышел живым из этого ада.

— А как так? Не все из Нави принимали участие?

— В людских сражениях почти нет, там были отдельные добровольцы. Но была и наша битва. Колдунов было очень много: колдуны, нечисть, нежить. Гитлер договорился с кем-то и из подвалов концлагерей — на нас шли орды нежити. Людей там превращали в обитателей ада, демонов, вечно-голодных и жадных до человечины. Горыныч жёг их. Боги, нежить, нечисть Руси старались остановить все это. Когда Гитлер застрелился, то мы не нашли колдуна. Никто из допрашиваемых так и не смог сказать, кто же это был. А сами колдуны были одурманены. Их постоянно пичкали зельями, якобы для улучшения потенциала и увеличения силы. На деле это был эликсир подчинения. И именно эти колдуны внушали людям творить зверства. Но не думай, что люди не виноваты. Ведь в ком не сидит зверь, в том его не разбудить. Пошли, нас уже ждут. А этот город я зову городом своих кошмаров.

После всего рассказанного мне показалось, что здесь дует арктический ветер, но нет. Нас встретило ласковое по вечернему солнце и приветливые люди. Это была настолько разительная мирная жизнь, что она казалась картинкой. Среди встречающих выделялся один, человек, скорее кощеич. При приближении к нему я увидела кивок и прикосновение руки к сердцу.

— Святогор, здравствуй! — он обнял его и хлопнул по спине.

— И тебе здравия, Кощей.

— Почему такой срочный вызов? — колдун сразу перешёл на деловой лад.

— Сам, — кивнул на меня Святогор, получив от Кощея одобряющий кивок, и поправился. — Сами увидите. Странно это все.

Нахмурившись, Бессмертный проследовал за провожатым и потянул меня. Оказалось, что моя и его сумки уже лежали в машине. Классический джип — явный спецзаказ и самая неприметная машина на парковке, которая возвышалась как небоскреб рядом с пятиэтажками. Святогор упал на водительское кресло, а вот меня запихнули на заднее, где я, не смотря на свои сто семьдесят, могла лечь хоть поперёк, хоть вдоль.

— Так что случилось, кто восстал? Почему?

— Причина неизвестна, встали все кладбища. С остальными мы уже справились, но…

— Но? В голосе слышно, да и не стал бы ты меня вызывать.

— Курган, — он замолчал, больше заглядывая в лицо Кощея, чем следя за дорогой.

— Не хотят уходить?

— Спать не хотят. Мы уже почётный караул разогнали. До двенадцати стоят только наши.

— Объяснили?

— Даже говорить отказались. Бродят по ночам, ищут кого-то.

Колдун кивнул и больше не сказал ни слова, а на мои пантомимы и взгляды не реагировал. Я девочка взрослая. Раз думает, то нечего мешать. Мы долго колесили по городу, наконец остановившись у какого-то ресторанчика.

— До ночи еще пару часов, потому предлагаю поесть и поговорить.

— Принимается.

Ресторанчик смотрел своими окнами на статую. Возможно из любого окна Волгограда видна Родина-Мать, а может это было просто самовнушение.

— Души бойцов волнуются, рвутся в бой. Упокоевать их рука не поднимается, а уговорить не получилось.

Что я пропустила за мыслями?

— Ты от меня, что хочешь?

— Поговори с ними, попроси уснуть.

— Поговорю.

Темнело типичным поздним летним вечером, разговор за столом не клеился. Кощей со Святогором перекидывались не очень внятными и информативными фразами на подобие «а он?» или «ага». На телепатов вроде не похожи.

Как чуть стемнело, мы начали выбираться ближе к месту действия.

— Птичка!

— А?

— Чтобы ты не увидела, не кричи. Они очень холодные, часто проходят сквозь людей и навевают страхи. Не пугайся. Если они узнают полное имя человека, то могут занять его место. Тебе это конечно не грозит, но имей в виду.

— Кость, ты себе ученицу завел?

— Что-то в этом духе. Зоя, ты меня поняла? Будешь со Святогором в круге стоять. И не чихать.

Сумерки навалились на холм внезапно, поднимаясь от подножия Мамаева кургана к вершине. Мы преодолели фигуру «Память поколений». Ее символизм — поток людей, которые помнят о героях. Преодолев ступеньки десятиметровой лестницы, мы попадали на Аллею тополей. Становилось все холодней и холодней, людей нигде не было видно.

Вдоль искусственной насыпи ветер играет с листвой деревьев. Сквозь аллею деревьев идем дальше. Площадь «Стоявших насмерть» — прочитала я, а до ушей доносился шепот: «Ложись, беги, воздух!». У округлого бассейна шепот стал еще громче. Посредине стоял массивный монумент смелого бойца, как сказал Кощей его лицо — это изображение Чуйкова. Две стены были расположены под углом, на них изображены барельефные композиции и документальные надписи, песни военного времени и фразы Левитана. Кто-то из темноты зачитывал их, уже громким шепотом.

Скульптуры на следующей площади в подсветке, вот-вот сойдут с постамента. Вот юная санитарка, спасающая раненого. Неподалеку солдат поддерживает умирающего командира, который продолжает из последних сил руководить боем.

Из темноты, почти во весь голос зачитывали выгравированные слова: «Железный ветер бил им в лицо, а они все шли вперед, и снова чувство суеверного страха охватывало противника: люди ли шли в атаку, смертны ли они?».

Из Зала воинской славы Мамаева кургана, который я постаралась преодолеть максимально быстро, мы вышли к площади Скорби. Стоял постамент матери, рыдающей над погибшим воином — можно было услышать ее плач.

— Не беги так, они тебе ничего не сделают. Просто жалуются.

Мы начали подниматься к скульптуре «Родина-мать». Освященный со всех сторон и оттого кажущийся еще более монументальным. За спиной монумента я ахнула…

— Как же так?

На сколько хватало взгляда стояли солдаты — те о ком говорят с комом в горле: «Они не вернулись из боя».

Я стояла на вершине Кургана и не могла вымолвить ни слова. Такие молодые, они задорно улыбались и приветствовали Кощея как старого знакомого, пытаясь хлопнуть того по плечу. А он шел вперед, жестом велев остаться на вершине. Кощей шел, а я стояла. Слезы душили меня. Они такие молодые, такие смелые. Кто это сделал? Кто сотворил эту трагедию и почему они встали?

Тем временем, колдун остановился и поклонился в пояс. К нему вышел тот, чье лицо украшало памятник, Василий Чуйков. Его суровое лицо вдруг улыбнулось. Он протянул руку, отчего-то ставшую осязаемой и пожал руку Кощея. Говорили они тихо В течение времени Кощей все больше и больше распалялся, убеждая в чем-то Василия. Командир призрачной армии стоял и слушал, а губы все плотнее и упорнее сжимались.

Мальчишки устали стоять, пока их командиры договорятся. Они увивили любопытство и попробовали пройти к нам в круг, который очертили лампы освещения кургана. Призрачно-радужная стена вспыхнула под рукой одного из солдат, он хмыкнул и отошел. А я подошла к этой стене.

— Привет! А почему я не сплю?

Среди бойцов затесалась девочка, ей было не больше шести — семи лет, но ее глаза светились мудрее, чем у некоторых стариков. Мудрость смерти.

— Я не знаю, малышка. Вон командир разговаривает. Может скажет, что.

— А ты с ними?

— Да.

Ее худое тело вздрогнуло, к груди она прижала маленькую звездочку.

— Что это у тебя?

— Мне дядя Егор дал, вон он!

Она махнула в сторону толпы, где около мужчины столпились несколько призраков, нет, людей! Они умерли, но язык не хотел произносить это холодное и мертвое слово, «смерть». Они люди, до или после смерти — не так важно. Мужчина почувствовал взгляд девочки, поднял лицо и улыбнулся.

— А потом мы умерли.

Я вздрогнула, с таким спокойствием это было сказано.

— А сейчас курган заплакал, и мы встали.

— Курган заплакал?

— Да, ему больно стало, и он попросил помочь.

— А сейчас?

— Сейчас все прошло, но уснуть мы не можем, — она повернулась и хотела уже уйти.

— Подожди, как тебя зовут?

— Маша.

— Машенька, а давай я вам спою? Может вы уснете?

Набравшись смелости, я увидела стоявшего у памятника Святогора. Не успеет помешать. Я шагнула за пределы светового круга. И холод пробрал до костей.