Слепая вера

12

— Не знаю, что со мной будет, если я потеряю Мармеладку Кейтлин, — сказала Чантория.

Их трапеза подошла к концу. Остаток ужина Чантория провела в оживленной виртуальной атмосфере домового чата, без умолку болтая и отчаянно эмотируя в робкой попытке продемонстрировать свой компанейский характер и подлизаться к Куколке после выходки Траффорда, едва не завершившейся для них катастрофой. С полчаса Траффорд слушал, как соседи соревнуются в пустопорожних излияниях и напыщенной религиозной риторике, но потом его терпение иссякло, и он нажал одну из кнопок на коммуникаторе.

Теперь их с Чанторией по-прежнему можно было видеть, можно было и обратиться к ним, но их собственный разговор стал неслышным для остальных. Храм считал такой уровень приватности социально и морально допустимым, даже весьма желательным в этот вечерний час. Когда день близился к концу, людям полагалось возобновлять более тесное общение с теми, на ком они были женаты в настоящий период, и условно уединяться друг с другом во имя Любви.

— Я бы скорей умерла сама, — продолжала Чантория.

— Да, — отозвался Траффорд, не сводя взгляда с застывших остатков своего ужина. — Когда мы с Небесной Клубникой потеряли Ласковую Голубку, у нас тоже было такое чувство. Оно и сейчас иногда ко мне возвращается, стоит только о ней подумать. Насколько лучше было бы умереть вместо нее! Хотя тогда я, конечно, не встретил бы тебя и у нас не появилась бы Кейтлин...

В этот момент Мармеладка Кейтлин хихикнула. Она вообще часто смеялась — намного чаще, чем плакала. Казалось, ее забавляет почти все, что она видит, а веревочка с разноцветными шариками и погремушками, натянутая над ее кроваткой, и вовсе служила ей неиссякаемым источником удовольствия. Она била по ним своими пухлыми ручками и ножками, так что они бешено крутились, и чем больше они крутилась, тем больше она смеялась, пока Траффорд с Чанторией тоже не выдерживали и не начинали хохотать — и, наверное, с минуту-другую они втроем заливались смехом, причиной которого были всего-навсего несколько вертящихся кусочков яркой пластмассы.

— Думаю, я пошел бы на все, чтобы защитить Кейтлин, — сказал Траффорд, глядя на свою крошечную дочку.

— Да, конечно. Мы оба пошли бы на все, — подтвердила Чантория.

Как раз на такое начало и рассчитывал Траффорд, чтобы заговорить о вакцинации, но сейчас он замешкался. Он не сомневался в безграничной любви Чантории к малышке, но знал, что жизнь в их многоквартирном доме сделала ее робкой и пугливой. Не так-то просто будет подбить ее на богопротивный поступок.

Он упустил свой шанс. Внимание Чантории вновь перекинулось на экран, где продолжала беззвучно эмотировать Незабудка. В этом и заключалось коварство вездесущих экранов: даже если убавить громкость до нуля, взгляд человека почти неизбежно возвращался к изображению.

— Обоих детей потеряла, — сказала Чантория. — Придется бедной Незабудке начать все сначала. Только не с этим подонком Кавалеристом — надеюсь, Любовь сосватает ей кого-нибудь получше.

Как и прочие обитатели дома, Траффорд с Чанторией были осведомлены обо всех подробностях бурной семейной жизни Незабудки и Кавалериста, поскольку и она сама, и ее агрессивный, неуравновешенный муж постоянно эмотировали в сети. Оба гордились своими бесчисленными комплексами. Их яростные ссоры и сексуально насыщенные примирения непрерывно транслировались в онлайне и, конечно, широко освещались на публичных исповедях. Вдобавок, тонкие межквартирные перегородки давали возможность отслеживать все перемены в их отношениях — удар за ударом и оргазм за оргазмом — и в реальном режиме.

Кавалерист изменял жене направо и налево.

Незабудка давно и прочно сидела на таблетках.

Кавалерист не пропускал мимо ни одной ее подружки.

С Незабудкой ему все равно ловить было нечего.

Разумеется, были и многократные публичные примирения, когда отец Бейли напоминал поссорившимся супругам, что только Бог-и-Любовь может показать им дорогу к знаниям и самосовершенствованию. После этого под восторженные крики паствы Незабудка позволяла Кавалеристу заключить себя в объятия и оприходовать прямо на полу исповедальни, и некоторое время все снова шло хорошо.

— Его все равно в тюрьму посадят, — сказал Траффорд, хотя у него и не было ни малейшего желания обсуждать судьбу Кавалериста.

— Думаешь?

Недавно Кавалериста арестовали и вскоре должны были судить за то, что он вломился в мусульманское гетто на машине с целой шайкой головорезов. Они похитили оттуда двоих парней и насмерть забили их бейсбольными битами.

— Год точно получит.

— После того как они подложили бомбу в наш торговый центр? Да нет, вряд ли.

— Бомбу подкладывали не те мальчишки, которых убил Кавалерист.

— Ты почем знаешь?

— Знаю. Те взорвались вместе с бомбой разлетелись на миллион клочков.

— В общем, я желаю Незабудке в следующий раз выйти за нормального парня, — сказала Чантория. — Теперь, когда она потеряла Сникерса, ей нужно на кого-то по-настоящему опереться.

И вновь Чантория предоставила Траффорду шанс, которого он ждал. На этот раз он осторожно завел беседу о том, что было у него на уме.

— Я сегодня познакомился с одним человеком, — сказал он. — Ну, не то чтобы познакомился: мы и раньше встречались, на работе, за чаем, ели вместе всякие там торты и пончики... А сегодня разговорились. Вернее, это он со мной заговорил. Пригласил на ланч. Мы ели фалафель.

— Просто в голове не укладывается, что это ты вдруг ляпнул Незабудке! — неожиданно воскликнула Чантория. — Какая муха тебя укусила? Будешь выдавать такие комменты — тебе в сети все косточки перемоют!

— Мне не понравилось, как она тебя отшила, когда ты выразила ей сочувствие.

— У нее же ребенок умер!

— Ладно, не хочу я говорить о Незабудке. Я рассказываю тебе про того человека.

— Про какого еще человека?

— Про того, который пригласил меня на ланч. Его зовут Кассий. Он уже довольно старый.

— Ну и что?

— Он как будто... как будто бы знал меня.

— О чем это ты?

— Ну, то есть он догадался, что... что иногда... я люблю оставлять свои мысли при себе.

Во второй раз за этот вечер краска отхлынула с лица Чантории.

— Я тебе говорила, что рано или поздно люди заметят! — прошипела она. — Всё твои дурацкие секреты! Тебе обязательно быть таким психом? Почему надо держать что-то при себе? Какой в этом смысл? Ох, доиграешься ты!

— Ни до чего я не доиграюсь, солнышко, — терпеливо сказал Траффорд. — Это просто помогает мне жить. Ты и сама иногда так делаешь.

Траффорд покосился в другой конец комнаты, где лежал на кухонной банкетке их старый карманный компьютер. Они составляли на нем списки продуктов и вели с его помощью домашний бюджет, но Траффорд знал, что Чантория иногда пользуется им как блокнотом, записывая случайные мысли и наблюдения, которые потом не переносит в ноутбук и не выкладывает на своем блоге, — мелочи, которые никто не узнает и не прочтет, кроме нее самой. Иногда она даже придавала своим тайным мыслям рифмованную форму. Было время, когда Чантория показывала эти наброски Траффорду. Когда они вместе смеялись и плакали над странными, бессвязными заметками, которые ей почему-то хотелось внести в компьютер и которые он считал прекрасными, а она — чепухой. Но эти дни давно прошли. Только могущество молодой любви на краткий период наделило Чанторию силами, необходимыми для того, чтобы делиться своими секретами с близким человеком.

— Я этого уже почти не делаю, — возразила она.

— Знаю, — грустно ответил Траффорд.

— А кроме того, в этом нет ни капельки неуважения к Создателю, — продолжала Чантория. — Какой может быть вред от стишков?

— Если от них нет вреда, зачем ты держишь их в тайне?

— Я ничего не держу в тайне! Я просто не... Просто я забываю их выложить, вот и все. Я не псих. Я не считаю себя какой-то особенной. А вот ты — тебя уже поймали, и теперь нам придется плохо. Они знают, что у тебя есть секреты.

— Кассий — не они,—уверил ее Траффорд. — Он — это он, и его нам бояться нечего.

— Откуда ты знаешь, что он не из полиции?

— Чтобы полицейский годами сидел в углу моего офиса, дожидаясь удобного случая подловить меня? — откликнулся Траффорд. — Выходит, я гораздо более важная персона, чем полагал.

Он слегка смутился, почти дословно повторив язвительные слова Кассия, которыми тот ответил на его собственные параноидальные опасения. Но это был хороший ответ, продиктованный логикой и фактами. Чантории казалось, что Траффорд может угодить в лапы инквизиторов; он же вывел путем умозаключений, что это крайне маловероятно.

— Вдобавок ко всему прочему, — продолжал Траффорд, — у Кассия и у самого есть секрет, да побольше, чем любой из наших. Если кому и стоит опасаться полиции, так это ему.

— Тогда все еще хуже. Зачем ты вообще с ним связался? Он что, мусульманский террорист? Или содомит? Какие у него проблемы?

И Траффорд рассказал Чантории, что ему предложили прибегнуть к услугам вакцинатора. Чантория слушала молча, но на ее лице был ясно написан страх. Когда Траффорд закончил, она сердито потребовала, чтобы он сейчас же донес на Кассия служителям Храма.

— Думаешь, стоит? — спросил Траффорд.

— Я думаю, — с нажимом прошептала Чантория, — что если он вак.. один из этих ужасных людей и его поймают — а его точно поймают, никуда не денется,—то первым делом проверят все видеозаписи, на которые он попал, и найдут ту, где вы с ним едите фалафель, и тогда тебе придется здорово постараться, чтобы объяснить, почему ты на него не донес.

— По-моему, надо рассуждать логически.

— Я и рассуждаю логически, и не говори со мной как с идиоткой. Это твоя вечная манера, а на самом деле идиот-то ты. Логически любому дураку очевидно, что когда они поймают этого малого, то захотят поговорить с теми, с кем говорил он. А он говорил с тобой, Траффорд, — и что, по-твоему, тогда будет? Если рассуждать логически?

— Я не о себе говорю, да и не о тебе, коли уж на то пошло. Я говорю о Кейтлин. А если этот человек и вправду может спасти ее от болезней?

— Ничего он не может.

— Ну хорошо, допустим, что шансы — один к ста. И ты даже не попробуешь?

— Я не понимаю, о чем ты. И обсуждать это не хочу.

— Да задумайся ты хоть на минутку, ради всего святого. Чантория! Допустим, есть один шанс из ста, что он поможет. Разве мы не должны попробовать? Разве имеем мы право упустить хоть маленькую, хоть самую крошечную возможность дать дочке вырасти здоровой? Даже один шанс из тысячи лучше, чем ничего! Когда умерла моя Ласковая Голубка, я прошел через такое, что второй раз мне этого не вынести. Честное слово, Чантория!

— Траффорд, вакцинаторов сжигают на костре.

— Только тех, кого им удается поймать. А он считает, что ему это не грозит, — ответил Траффорд. — По его мнению, они мало что замечают.

— Они замечают всё.

— Так мы думали раньше. Но, возможно, мы ошибались.

— Ты должен его сдать, Траффорд.

— Я его не сдам.

— Он враг веры. Оберегать его — значит подставлять нас всех.

— Я считаю, что мы должны поставить здоровье Кейтлин выше своих собственных интересов.

— Еще бы! Кто спорит!

— Тогда нам нужно сделать ей прививку.

— Это что, какая-то подлая изуверская шутка? — негодующе спросила Чантория.

— Нет, конечно.

— Тогда какого черта ты скалишься?! — завопила Чантория прямо ему в лицо.

Траффорд действительно улыбался, следуя совету Кассия не привлекать к себе внимания заговорщицким видом. Он расслабил лицевые мышцы, сообразив, что если сейчас по сети и рыщут какие-нибудь соглядатаи, то именно разъяренная Чантория и покажется им наименее подозрительной. Обитатели их огромного муравейника гораздо чаще орали друга на друга, чем улыбались.

— Я считаю, что нам нужно позволить Кассию сделать Кейтлин прививку, — повторил Траффорд.

— Ушам своим не верю. Пожалуйста, скажи, что ты пошутил.

— Я считаю... я считаю, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы обезопасить нашу дочь.

— Ты хочешь позволить абсолютно чужому человеку втыкать в нее грязные иглы? И это, по-твоему, называется обезопасить?

Чантория подошла к Мармеладке Кейтлин, взяла ее на руки и прижала к себе, точно боялась, что Траффорд, не откладывая дела в долгий ящик, вынет из-за пазухи здоровенную иглу и проткнет ею несчастного младенца прямо на столике для видеоигр. Наверное, страх матери как-то передался и Кейтлин, потому что теперь обе они, казалось, смотрели на Траффорда с укором. Внешне Кейтлин гораздо больше походила на Чанторию, чем на своего отца: у нее была такая же кожа чудесного оливкового оттенка и такие же огромные темные глаза. Сейчас обе эти пары глаз были устремлены на Траффорда, и на мгновение он почувствовал себя чужаком в собственной семье.

— Вряд ли они пользуются грязными иглами, — спокойно ответил он.

— Ты сам говорил, что их наполняют тем самым ядом, от которого якобы хотят защитить детей! Траффорд, у них в иглах смертельная болезнь!

— Послушай, ты же неглупая женщина и не хуже моего знаешь теорию, — ответил Траффорд, раздраженный тем, что его заставляют обороняться.

— Это не теория, а гнусное колдовство.

— Небольшая доза бактерий активизирует иммунную систему ребенка.

— Ты серьезно? — с недоверием спросила Чантория. — Да это же вуду, Траффорд. Черная магия. Это...

— Между прочим, я просмотрел цифры за целое десятилетие в конце Допотопной эры...

— Эпохи обезьян.

— Называй ее как угодно, но факт остается фактом: в то время дети практически не умирали.

— Я в это не верю. Этого просто не может быть. Любовь призывает малышей к себе, вот и все. Так уж устроена жизнь, и ее не изменишь.

— Но тогда ее изменили, Чантория! И не Бог, а люди. До Потопа почти никто из детей не погибал.

— Ах, так? Значит, до Потопа? А почему Любовь обрушила на обезьянолюдей этот самый Потоп? Из-за их тщеславия! Из-за их гордыни! Из-за того, что они сочиняли истории и думали, будто могут помешать исполнению Божьей воли, втыкая в своих детей наполненные ядом иглы, как поганые колдуны! Да они ими и были!

—Ты не знаешь наверное, что Потоп стал результатом Божьего гнева, вызванного человеком. Тебе только так сказали.

— Мы знаем, что Потоп был. Знаем, что полмира утонуло. Знаем, что мусульманам досталось больше, чем нам. Кто, по-твоему, послал его, если не Бог? И зачем, если не для того, чтобы наказать людей за их наглость и своеволие?

— В мире произошло потепление — вот все, что мы знаем. Оно продолжается и сейчас. Лед растаял, уровень моря поднялся. Это все, что мы знаем.

— Мы знаем, что заслужили наказание.

Траффорд не верил в ее искренность. Он знал, что она умна и пытлива. Он был убежден, что Чантория, как и он сам, не могла принять без доказательств ортодоксальное учение Храма. И однако же угроза обвинения в ереси сделала ее не менее благочестивой, чем Куколка или Принцесса Любомила.

В конце концов, именно так людям и прививали веру. С помощью страха.

— Подумай, пожалуйста, не о себе, а о Кейтлин, — сказал он. — Если мы хотим помочь ей, то нам нельзя пренебрегать ни единым шансом. Ни единым.

— Я не желаю это обсуждать. И не буду!

Чантория отказалась продолжать разговор.

Они закончили ужин в полном молчании, после чего Чантория сменила Мармеладке Кейтлин памперс, а Траффорд убрал со стола. Потом они легли в постель. Оба были измотаны. Мармеладка Кейтлин почти не давала им спать по ночам, и у них выработалась привычка ложиться пораньше, чтобы урвать для сна хотя бы один лишний часок.

Конечно, сразу заснуть им не удалось. Как и все остальные дети в их доме, Кейтлин плохо переносила жару и непрерывно хныкала. Кроме того, многие соседские дети были больны — они чихали и кашляли, и Траффорду чудилось, что все это происходит в их с Чанторией спальне.

Промаявшись с полчаса, Чантория включила звук на видеостене.

— Это обязательно? — сердито спросил Траффорд.

— Не могу больше слушать этих несчастных детишек. По крайней мере сегодня.

Вокруг кричали и плакали не только дети. Казалось, будто весь город не спит и эмотирует на пределе своих возможностей. Никто и не думал ложиться; люди орали и визжали, ссорясь друг с другом, орали и визжали во время секса. А те, кто не визжал и не орал, — такие, как Чантория, — увеличили громкость своих видеостен, чтобы заглушить шум. Но по всем каналам, на всех сайтах не было ничего, кроме ора и визга. Так и катилась ночь под оглушающий аккомпанемент секса, насилия, полицейских реалити-шоу, попсовых телеконкурсов и бесконечного, вездесущего караоке — под какофонию громадного, перегруженного людьми лондонского архипелага, протянувшегося от трущоб Рединга на западе до Кенсингтонского побережья на востоке.