Сломанный мир (СИ)

Глава 26. Кочевники

Первые дни пути на Юг выдались спокойными. Поначалу солдаты шарахались от Юкинари, потом вроде бы привыкли. В контрасте с живым мертвецом Гэрэл и вовсе перестал их пугать, они даже решались заговаривать ним.

— Куда мы едем-то, господин генерал? — спросил кто-то.

Об этом Гэрэл спросил себя сразу, как только получил от Токхына согласие на поход. Пустоши были его последней, но не единственной надежой найти волшебство. Он не собирался сразу опустить руки и отправиться прямиком в неизвестность: он же не самоубийца. Надо было ехать к кочевникам, искать, но куда именно ехать, искать — что?

И тут ему вспомнился тот случай на излете лета — полтора года прошло с тех пор, — когда солдаты из крепости Намдо нашли в степи израненную девочку-лисицу…

Три Брата, сказала она.

Он знал это место. Три горы, торчащие посреди плоской, как доска, степи будто какие-то уродливые игральные фигуры, и между гор — долина, где благодря бегущим с гор речкам всегда была вода и хорошая трава. Улусы кочевников постоянно меняли место пребывания в зависимости от времени года, корма, обилия или недостатка воды в том или другом месте, но к Трем Братьям племя Баатара возвращалось регулярно.

«А вдруг там есть другие такие же, как она?» — спросил тогда возле мертвой Чужой девочки молодой солдат, а Гэрэл отмахнулся от этого вопроса — не потому что он показался ему глупым, просто он подсознательно боялся, что с яогуай вернутся все ужасы тех лет, что он провел в племени Баатар-хана. Поехать туда значило повернуться лицом к себе, к своему детству, которое он много лет с переменным успехом старался выбросить из памяти. Но рано или поздно придется это сделать, ведь так?

Он спросил, кому сейчас принадлежат эти земли.

— Улусу Оэлун-хатун, — последовал ответ.

Оэлун, Оэлун… Что-то мелькало у него в памяти при этом имени, но ускользало. Впрочем, это было довольно распространенное имя среди кочевников. Он никогда не встречался с этой женщиной, Оэлун-хатун, — территория, в пределах которой кочевал управляемый ею союз племен, находилась близко от границ Чхонджу, но они никогда не совершали набегов на приграничные поселения, не несли угрозы.

Он напомнил себе, что большие объединения племен всегда несли угрозу. Это был прекрасный повод направиться туда.

Кто бы ни жил сейчас в долине у Трех Братьев, нападать без причины Гэрэл не хотел, для начала просто хотел выяснить, что и как.

— Мы поедем вдвоем с мертвецом, — сказал он солдатам, когда три горы появились в поле их зрения. — Если в долине увидят приближающийся отряд — да еще такой большой — сразу нападут. А я сначала хочу поговорить… Будьте неподалеку. Если кочевники не захотят меня слушать и мне будет грозить опасность, я позову на помощь, — он коснулся сигнального рога, висевшего на его груди. — Если рог не протрубит, подождите… скажем, пять часов, а затем — нападайте.

На лицах солдат отражалось сомнение, но спорить никто не осмелился: если генерал хочет убить себя таким вот замысловатым способом, на то его воля.

На подъезде к долине им с Юкинари навстречу поскакал десяток всадников. Несколько стрел свистнули в воздухе, но пролетели над их головами — пока кочевники только пугали их, они не видели настоящей опасности в двух незнакомцах. Гэрэл снял с головы капюшон, служивший для защиты от холода, зноя и дождя, и, держа за длинные концы-лопасти, обычно обматываемые вокруг шеи, помахал им в воздухе — понятный любому народу знак мира.

Всадники окружили их широким полукольцом, держа наготове луки и стрелы.

— Клянусь Фениксом!.. — вырвалось у одного. — Если это не генерал Гэрэл, то я император.

— Ты уж точно не император… — согласился другой.

— А второй, спутник его — кто? Вроде он не из этих…

— Точно не из этих. Но странный…

Кочевники нерешительно кружили на лошадях вокруг Гэрэла, словно были скорее напуганы, чем обрадованы возможностью взять его в плен.

Он обратил внимание, с какой уверенностью они говорят об "этих" (о Чужих, о ком же еще?) — значит, видели их, и сравнительно недавно, если учесть, что те двое южан, что переговаривались насчет "этих", были совсем мальчишками.

— Отведите меня к вашей хатун. Я пришел с миром, — сказал он. Удивился, как легко пришли слова языка кочевников, на котором он не говорил уже много лет. Его слова прозвучали почти как приказ, и они подчинились — что еще, действительно, делать с таким пленником?

Когда они въехали в долину, он, к своему удивлению, увидел не только юрты, но и нормальные дома из дерева и камня. С первого взгляда было понятно, что они построены руками рабов, потому что все здания были разными — в чхонджусском, юйгуйском, рюкокусском стиле… Видимо, Оэлун-хатун хотела привести свой народ к оседлости — похвальное, но бессмысленное желание.

— Да у вас тут целый город, — заметил он. Ни один чхонджусский солдат не позволил бы пленнику втянуть себя в разговор, но захватившие его в плен люди не были солдатами — просто дикарями с луками, не знавшими никакой дисциплины, и один из них живо откликнулся:

— Наш город будет столицей.

— Столицей чего? — удивился Гэрэл.

— Столицей великой империи Юга. Так говорит царица Оэлун. Другие племена объединятся вокруг нашего, и мы завоюем весь мир.

Империи, ну-ну… Додуматься построить город несложно — наоборот, это очень очевидная идея: постоянное поселение с крепкими жилищами позволяет людям перестать зависеть от смены сезонов и капризов погоды, начать делать запасы еды, а при наличии хоть каких-то оборонительных сооружений — и меньше страдать от набегов соседей. Почему тогда все кочевники не построили себе города? Да потому что город — это не кучка зданий, построенных руками рабов, что бы ни навоображали эти дикари. Город — это законы, сбор налогов, письменность, организованное войско, разные профессии, добыча ископаемых, выплавка металлов, деньги… Но кочевники не хотели углубляться в премудрости разделения труда. Они рождались на коне и умирали на коне, с луком в руках и с колчаном за спиной, любая другая жизнь казалась им унизительной. Их вполне устраивало существовать за счет войн и набегов, они вовсе не мечтали о цивилизации. Их оружие, за исключением луков, было отобрано у врагов, в качестве законов они признавали лишь первичные правила выживания, вместо письма использовали шнурочки разной формы и цвета — узелковый шифр, с помощью которого можно было передать только очень примитивные сообщения…

— Завоевать, может, вы что-то и сможете, — признал он. Он вполне мог представить многотысячную орду южан, вырвавшуюся из своих степей и заполнившую полмира — неукротимую, уничтожающую все на своем пути. — Но вряд ли надолго. Вы не создадите империю. Вы вообще никогда не создадите ничего своего, вы умеете только воровать и разрушать…

Гэрэл тут же мысленно обругал себя: он ведь приехал не с войной, незачем злить этих людей — но он ничего не мог с собой поделать: ненависть к кочевникам пропитывала его насквозь.

Всадник, рассказавший про будущую империю, ничего на это оскорбление не ответил — только посмотрел нехорошо.

На входе в большое здание, которое, видимо, играло здесь роль дворца, у них отобрали оружие и связали руки за спиной. Последнее не понравилось мертвецу, он вопросительно посмотрел на Гэрэла, но тот качнул головой: нет, подождем, что будет дальше.

Кто-то толкнул его в спину, заставляя упасть на колени.

— Склонитесь перед царицей Оэлун!

Оэлун можно было не представлять: богатая одежда с вышивкой, инкрустированный драгоценными камнями меч — юйгуйской работы, пояс из крупных золотых медальонов, какие обычно носили южные ханы… Только слепой бы не увидел, что эта женщина здесь главная.

— Надо же… Какой гость ко мне пожаловал, — медленно, нараспев протянула Оэлун-хатун, а ее глаза холодно изучали Гэрэла. — О большем я и не мечтала: ты — у моих ног, на коленях…

И тут он вдруг вспомнил ее.

Сейчас этой женщине было около сорока, и годы ее, в отличие от ухоженных северных красавиц, не пощадили — солнце и ветер иссушили темно-коричневую кожу, изрезали лицо морщинами, в косах, украшенных бусинами, серебрилась седина. А он знал ее когда-то юной девушкой. Не то чтобы знал, но видел довольно часто: она была женой хана Баатара…

— Оэлун-уджин, — вырвалось у него.

Ханша держала в руках кнут с длинной рукоятью. Таким кнутом кочевники обычно щелкали рядом с лошадьми — не били, лишь пугали и направляли.

— Узнал?.. Я тоже помню тебя. И тебя, и твою мать…

Она коснулась концом рукояти кнута его лица — почти погладила, — потом приподняла ему подбородок.

— …Ты похож на нее, хоть и человек…

В этот момент он понял, что совершил невероятно глупую ошибку, явившись сюда. Оэлун не нападала на Чхонджу не потому, что не хотела войны, а потому, что все эти годы готовила месть, копила силы. Но он все же сказал:

— Я просто хочу поговорить. Я приехал с миром.

— С миром… Неужели ты всерьез считаешь, что после всего зла, что ты причинил племенам Юга, кто-то из нас поверит в мир?

— Я могу дать слово…

— Ты думаешь, я поверю твоему слову — слову выродка, прислужника тирана?

В ее голосе не было гнева, он звучал почти ласково. Она вела кнут ниже вдоль его шеи. Оплетка рукояти гладила его кожу нежно, точно пальцы.

— Если бы тогда, — задумчиво сказала Оэлун, — кто-нибудь понял, как опасен может стать один-единственный мальчишка, которому не размозжили вовремя голову и не отдали на корм псам…

Гэрэл уже ни на что не надеялся, но попробовал воззвать к логике:

— Даже если ты объединишь под своей властью несколько племен, Чхонджу, могущественная империя, тебе не противник. Разве худой мир не лучше войны? Или ты готова отправить на смерть весь свой народ из одной ненависти ко мне?

— Да, — просто сказала она. — Ты уничтожил мой дом — а я уничтожу твой.

Он невольно усмехнулся — так нелепо было слышать слово «дом» применительно к Чхонджу; это лишь усилило ярость Оэлун — в ее голосе наконец отчетливо послышалась ненависть:

— Смеешься… ты убил моего мужа, выродок…

— Если бы я мог, я бы убил его еще раз, — честно сказал Гэрэл. Рука ханши дрогнула, кнут замер.

— А я убила бы твою мать, если бы эту тварь не продали в Чхонджу, — ответила она, будто плюнула.

— Ты ненавидела ее? Но почему? — Конец рукояти опасно упирался ему в шею, но он не мог заставить себя молчать. — Что ты чувствовала, когда твой муж трахал мою мать: ревность? Сочувствие? Отвращение?

И тут она наконец ударила его.

Кнут рассек ему щеку и вырвал стон. Побежала кровь, закапала на пол. Хорошо хоть Оэлун не задела глаз.

— Мало я перерезал таких, как ты, — сказал он с ненавистью.

— Мало. И всегда будет мало. Всех не перерезать… — усмехнулась Оэлун-хатун. — Отведите их… к тем.

Гэрэл увидел, как Тень напрягся, собираясь защищаться, и сказал ему:

— Нет, не сопротивляйся. Подождем.

Со связанными руками даже у живого мертвеца было маловато шансов против множества вооруженных южан, наполнявших дом. К тому же Оэлун сказала — к тем; к каким еще тем? Он хотел это выяснить.

— Сигнальте тревогу, — приказала Оэлун своим людям. — Эти двое, разумеется, приехали не одни. Пусть все, кто способен держать в руках лук, будут наготове.