Сломанный мир (СИ)

Глава 6. Симметрия

Маска оказалась хорошим способом выбраться из дворца и посмотреть город. Он знал, что его внешность неизбежно привлечет внимание: даже сменив чужеземную одежду на неброский наряд горожанина, он будет отличаться от черноволосых и раскосых жителей Синдзю, как утро от ночи.

Когда он жил в Юйгуе, ему однажды довелось участвовать в празднестве Дня Равных.

Считалось, что День Равных придумала легендарная правительница Ди Хуань, которую юйгуйцы считали воплощением Черепахи на земле. Идея была такая, чтобы хотя бы на один день в году стереть границы, накладываемые положением, количеством денег, возрастом, внешностью и даже полом. Все жители страны смешивались на празднике, говорили и танцевали друг с другом, неузнанные под масками и костюмами.

Маски в Юйгуе, к слову, получили большое распространение и вне праздника. Лица часто скрывали как женщины и юноши легкого поведения, так и те, кто приходил покупать их услуги. Возможно, Ди Хуань не обрадовалась бы такому применению своей идеи. Но День Равных был чрезвычайно популярен и уже много столетий подряд исправно выполнял роль, задуманную императрицей, если история о ней, конечно, была правдой. Юйгуйцы всегда приводили этот праздник в пример, когда желали похвастаться своим свободомыслием и широтой взглядов.

Давным-давно, когда Гэрэл был мальчишкой лет семнадцати, празднование Дня Равных в юйгуйской столице удачно совпало с одним из дней, когда ему было невыносимо тошно от чужого любопытства. Он еще не был тогда знаменитым военачальником, грозой кочевников и мифическим чудовищем. И все равно люди постоянно оборачивались на него — кто с удивлением, а кто и с испугом. Все это было не ново. Он привык к своей внешности. Привык быть прямым, как железный прут, непроницаемым, собранным, привык к тому, что его могут ударить, и что всегда нужно быть готовым ударить в ответ. Но в Юйгуе было слишком уж безопасно, сыто и спокойно, и он размяк. Интерес юйгуйцев к его внешности в основном был безобидным, а не шел в привычном ему наборе с ненавистью и презрением. И все же настал момент, когда ему мучительно захотелось — нет, не влезть в шкуру обычного человека, конечно, о таком он даже не мечтал, потому что это в любом случае было невозможно; но хотя бы узнать, как это — быть невидимкой. Просто-напросто человеком в толпе, человеком без лица, когда тебя не преследуют постоянно чужие взгляды. Ощущение, будто его не существует, оказалось до странности приятным…

Он уже давно не надевал маску и почти успел забыть это ощущение.

Быть невидимкой было прекрасно. Что тогда, что сейчас. Взгляды скользили по нему равнодушно, не задерживались: подумаешь, кошачья маска — актёр или просто участник праздника, бывает…

Он много гулял по городу. Любовался мрачноватой, страдаюшей от климата и бедности, но все же изящной архитектурой Синдзю, тонкими мостиками, перекинутыми через каналы. Он много времени провел на набережных и в порту. Гэрэлу казался удивительным не только вид парусов уходящих кораблей, но даже запах тины и рыбы и крики чаек. Один раз он увидел цаплю под мостками набережной.

Он не забывал составлять в голове план города, стратегически важные объекты отмечал мысленными крестиками.

Гэрэл заметил, что дела у города идут даже хуже, как показалось ему по приезду. Стоило чуть отойти от центральных каналов и улиц, как количество обшарпанных, в буквальном смысле обваливающихся домов возрастало в разы. На него производили странное впечатление узкие улочки столицы, похожие на коридоры сырого тюремного подземелья. Иногда они приводили прямо к воде, словно приглашая прыгнуть в темный канал и утопиться, — на самом деле предполагалось, что здесь можно было сесть в лодку (поскольку каналы здесь заменяли дороги, этот транспорт пользовался в Синдзю большей популярностью, чем повозки), но всё это производило довольно давящее впечатление.

Но люди в эти праздничные дни ходили по улицам радостные, нарядные, с приколотыми к одежде цветами, на многих были карнавальные костюмы или маски. Аристократов и чиновников перевозили в богато украшенных лодках, повозках с до нелепости громадными колесами или переносили в паланкинах или портшезах. Хотя чем дальше Гэрэл уходил от императорского дворца, тем меньше таких лодок, повозок и паланкинов ему попадалось. Жизнь аристократов разительно отличалась от жизни простых горожан, и знать старалась даже не появляться в бедных районах. После удручающего впечатления, которое произвели на Гэрэла обитатели дворца, простые люди на улицах города, мало отличавшиеся от жителей Юйгуя или Чхонджу, вызывали у него симпатию.

Шагая по торговому кварталу, Гэрэл вдруг услышал знакомый голос, доносящийся от одного из прилавков. Сначала подумал — показалось: что императору делать так далеко от дворца, в нижней части города?

А голос выкрикивал:

— Заходите! Самые лучшие заколки и гребни!

Он всё-таки повернулся в ту сторону, откуда доносился голос, и — обомлел.

Юноша за прилавком был не кем иным, как императором Юкинари. Он был не накрашен, одет в бедную, хоть и чистую, одежду простого горожанина, вместо сложной царственной прически — перекинутая на грудь коса. Но это определенно был он — как не узнать? Ведь сейчас его лицо ничто не прятало.

Снова мелькнула дурацкая мысль о двойниках. Но ведь он отмел эту мысль еще во время их первой встречи, да и не может быть двух людей с таким лицом, с этой особенной беспокойной улыбкой.

Как хорошо было снова видеть его без покрывала… При виде его лица, при звуках его голоса почему-то стало головокружительно радостно — как будто вот-вот вспомнишь что-то очень важное и хорошее, что-то, что когда-то давно знал, а потом забыл.

Гэрэл хотел понять, что тут происходит, и не придумал ничего лучше, кроме как приблизиться к прилавку. Юноша в этот момент расхваливал какую-то шпильку вероятной покупательнице, богатой горожанке средних лет.

— Сколько? — спросила женщина, было видно, что она готова купить украшение.

— Двадцать драконов, — сказал Юкинари и виновато улыбнулся. — Работа мастера, поэтому чуть дороговато. Но я знаю, что вы можете себе это позволить.

Гэрэл заинтересованно прислушивался к разговору. На двадцать драконов бедная семья могла жить целый месяц, а то и два. По лицу женщины пробежала тень сомнения. Видимо, эти деньги и для нее были немаленькой суммой. Было очевидно, что красная цена шпильки — четверть дракона. Она вернула шпильку на прилавок, но медлила убрать руку.

— Хотите примерить? — Юкинари наклонился к женщине, осторожно прикрепил украшение к её причёске и протянул ей зеркало. — Ох, я просто обязан сделать вам скидку! Семнадцать драконов — и шпилька ваша. Вам очень идёт! Да вы сами посмотрите…

Женщина польщенно улыбалась.

— Правда? У такого красавчика я готова покупать шпильки хоть каждый день…

Простые горожанки тут вели себя гораздо бойчее и раскрепощеннее, чем молчаливые придворные красавицы.

Гэрэл подумал, что эта прослойка горожан представляет наибольший интерес: купцы, успешные ремесленники и так далее — люди с большими деньгами, порой даже умудрившиеся получить кое-какое образование, но лишенные всех прав и привилегий, которыми обладала аристократия (но и их предрассудков, скорее всего, лишенные тоже) — наверняка они сильно недовольны принятыми в стране порядками… Правителю, который желает серьезно изменить уклад жизни Рюкоку, стоит искать поддержку именно у этой части населения; правда, ему показалось, что она пока что довольно невелика.

Юкинари повернулся и увидел Гэрэла, который наблюдал всю эту сцену. И хотя его лицо было закрыто маской кота, император узнал Гэрэла: по росту, должно быть, и по белокурым волосам, которые горожане принимали за карнавальный парик. Его глаза удивленно распахнулись, а затем он улыбнулся, словно они были заговорщиками. Повёл глазами в сторону женщины: подождите, мол, сначала закончу с покупательницей, а потом поговорим…

Он аккуратно упаковал шпильку, спрятал деньги под прилавок и с самой искренней и обворожительной улыбкой попрощался с женщиной:

— Буду очень рад снова вас видеть!

И только когда покупательница скрылась в толпе, он повернулся к Гэрэлу.

— Здравствуйте. Это ведь вы? Непривычно видеть вас не в военной форме.

— Вы что, с ума сошли? — сказал Гэрэл. — Если вас узнают, будет скандал. Хорошо еще, что я тут один и никто из моих людей не видел, как вы выставляете себя на посмешище, иначе об этом уже судачили бы во всех Срединных Государствах.

— Обо мне и так чего только не говорят, — сказал Юкинари, как показалось Гэрэлу — с легкой горечью. Он почувствовал укол стыда, вспомнив глупую ночную беседу солдат у костра («Они там все “отрезанные рукава”…») — не из-за содержания беседы, само собой, а потому, что именно тогда к нему пришла идея выдать за Юкинари одну из чхонджусских принцесс. В тот момент ему показалось, что это хорошая альтернатива войне. Других путей он не увидел. А ведь наверняка они были. Были, но…

Но отправившись с посольством в Рюкоку, он собственными руками эти пути отрезал.

Юкинари, вероятно, решил, что Гэрэл думает о сплетнях. Он спокойно, без улыбки и без тревоги, смотрел ему в лицо своими темными глазами, похожими на гальку на дне ручья.

— Я не против, чтобы обо мне судачили, если мои поступки хоть как-то помогут моей стране. Но ваши люди при нашей первой встрече не видели моего лица, и прочие, кому не стоит его видеть, тоже видят меня лишь под покрывалом, — справедливо заметил император. — А если вы захотите кому-то рассказать об увиденном, вам всё равно никто не поверит, потому что вы чужак в Синдзю.

— Я думал вовсе не об этом.

«А о том, что хорошо, что в Синдзю так много зданий из камня, потому что все, что из дерева, сгорит в пожарах, а по этим улицам будут тащить мешки с трупами».

Гэрэл отвел глаза и почти просительно сказал:

— Всё равно не понимаю, что вы здесь делаете.

— Хозяин этой лавки болен. А его дочери, Момоко, всего семь, и ей сейчас приходится очень нелегко — она и ухаживает за отцом, и пытается заработать денег в лавке. Она попросила меня присмотреть за лавкой, пока ходит за лекарствами — разве я мог отказаться? По-моему, у меня неплохо получается.

— Она знает, кто вы?

— Конечно, нет. Знаете, почему я не попытался упразднить этот дурацкий закон о том, что Сын Неба должен скрывать лицо? Никто в городе не знает, как я выгляжу, и даже во дворце знают немногие. Я могу бродить, где захочу, и видеть, что происходит в городе и как живут простые люди. Я своими глазами вижу, как кто работает, кто достоин награды, а кто — наказания. И несколько моих доверенных людей делают так же. И министры знают об этом, поэтому в их докладах и финансовых отчетах уже очень давно нет ни слова вранья…

Гэрэл обдумал услышанное. Надо признать, в этом был смысл.

— И как вы даете оценку работе врачей, землепашцев, ремесленников?

Это, вероятно, прозвучало более насмешливо, чем Гэрэлу хотелось. Но брать эти слова назад он не собирался. Много ли этот юноша, выросший во дворце, как в клетке, понимает в работе простых людей?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — спокойно сказал император. — Признаю, я не разбираюсь во многих вещах. Но я не стыжусь этого, не считаю зазорным спросить совета у того, кто разбирается. А иногда достаточно просто смотреть и слушать. Честного торговца похвалят, у хорошего врача умрет меньше больных, чем у плохого…

Гэрэл неопределенно пожал плечами. Он считал, что все далеко не так очевидно, но, так или иначе, все это говорило об искренней заинтересованности императора в том, чтобы жизнь в стране наладилась.

— И вам это не кажется унизительным?

— Что унизительного в честном труде? — искренне удивился император.

С этим утверждением многие люди, стоящие у власти, не согласились бы. Гэрэл попытался представить своего императора Токхына в одежде торговца, отвешивающего комплименты покупателям. Не получилось. А вот Джин-хо вполне смогла бы, хотя ей это занятие, вероятно, очень скоро наскучило бы.

— Я бы и рад похвастаться, что я сам это придумал, но нет: говорят, легендарная Ди Хуань поступала так — переодевалась простолюдинкой и смотрела, что делается в стране, слушала, что говорят люди… — продолжал император.

— Но разве это не опасно?

— Меня есть кому защитить. Если вы присмотритесь, то наверняка заметите…

И впрямь, телохранители Юкинари были неподалеку. Они почти не выделялись, но Гэрэл намётанным глазом выделил их в толпе: один делал вид, что выбирает сладости, другой — что рассматривает карнавальные маски, третий вёл беседу с продавцом мечей. У них получалось весьма естественно изображать зевак и одновременно следить, чтобы с императором ничего не приключилось.

— Хотите тоже попробовать себя в роли продавца? — весело предложил Юкинари.

— Я…

Хотел бы он стоять в этой лавке рядом с императором, зазывать покупателей, с глупой улыбкой втыкать шпильки в волосы богатых женщин? Может, ему еще хочется, чтобы на нем не было сейчас маски, чтобы он выглядел как обычный горожанин — с тёмными глазами, с черными волосами, с нормальной человеческой жизнью?

— Нет, какой из меня продавец, — сказал Гэрэл холодновато.

— Давайте уедем, — вдруг сказал Юкинари.

— Что?

— Уедем в Юйгуй. Я буду продавать украшения, а вы — не знаю — откроете школу и будете преподавать военное дело. Станем жить как обычные люди. Тогда эта война не коснется нас.

Опять будто мысли прочел…

— А, вы шутите, — сказал Гэрэл немного деревянным голосом.

Юкинари смотрел в пол.

— Конечно, шучу. Впрочем, вы действительно можете уехать. Это я — не могу…

В лавку вбежала замызганная девчонка с остреньким птичьим носом. Должно быть, та самая Момоко.

— Спасибо, господин Юки, что присмотрели за лавкой!

— Да не за что. Как папа?

— Вроде получше. Я дала ему лекарство. Хочу еще сварить ему имбирный суп, чтобы поправлялся быстрее — мама мне такой суп всегда делала, и я сразу выздоравливала…

— Если хочешь, иди и свари сейчас. Я могу еще какое-то время поторговать.

— Это было бы здорово! Я вам ужасно благодарна! Хорошо идут дела?

Юкинари молча вытащил из-под прилавка коробку с деньгами и продемонстрировал выручку.

— Ого! — Глаза девочки расширились скорее от испуга, чем от восхищения. — Да тут же… Вы что… ограбили кого-то?

— Я бы назвал это именно так, господин Юки, — не удержался от ядовитой шпильки Гэрэл.

— Чаще говори покупателям приятные вещи, Момоко — вот и весь секрет. И всегда предлагай скидку.

— Но если я буду всем делать скидку, я ничего не заработаю…

— Просто называй вначале более высокую цену, чем та, по которой ты хочешь продать украшение. Если знаешь, что гребень стоит двадцать монет, говори: «Он стоит тридцать монет, но вам, так и быть, могу уступить за двадцать пять…». И всегда первым делом смотри на одежду покупателя. Если видишь, что он одет богато, можешь назвать цену хоть вдесятеро выше изначальной.

— Ух ты! Я и не знала, что так можно! — лицо девочки просветлело.

— В любом ремесле есть свои маленькие хитрости. Главное, чтобы все в итоге остались довольны, верно? Покупатель лучше всех знает, сколько он готов отдать за товар без вреда для своего кошелька, — безмятежно откликнулся император.

— Спасибо, господин Юки. Попробую делать как вы сказали… Только… — девочка вздохнула, — только всё равно вряд ли у меня чего получится, потому что где вы, а где я… Я хочу сказать, вы такой красивый — неудивительно, что все хотят у вас что-то купить. А я…

— Глупая ты, Момоко, — улыбнулся Юкинари. — Ты очень симпатичная. Лет через пять тебе не станет проходу от мальчишек. Да, впрочем, уже и сейчас… Лицо только умой. Вот станешь важной птицей, будешь жить во дворце — ты и там будешь ходить чумазая?

Он ласково потрепал ребёнка по голове. Девочка засмеялась и, подставляясь под его руку, зажмурилась, точно котёнок.

Юкинари быстро глянул на Гэрэла, тут же отвернулся, но тот успел прочитать в его глазах смущение.

Гэрэлу тоже стало неловко. Он вспомнил, как скептически отнесся к словам Юкинари о том, что тот предпочел бы родиться простым горожанином, а не императором. Он вдруг ясно понял, что юному императору эти походы в город не то что не кажутся «выставлением себя на посмешище», всё как раз наоборот — это единственная его отдушина. Даже такое приземленное занятие, как работа в лавке, доставляло ему искреннюю радость. Во дворце, где каждое слово и каждый шаг регламентированы правилами, император не может позволить себе такую роскошь, как нормальные разговоры с людьми.

Он вдруг увидел некую симметрию в отсутствии покрывала на лице императора и кошачьей маске на собственном лице. Должно быть, Юкинари тоже хорошо знакомо желание стать кем-то другим, раствориться в толпе, исчезнуть.

Так странно: иногда казалось, что более разных людей, чем они с императором, не найти, а иногда — что похожи, как близнецы.

Еще Гэрэл подумал, что он чаще видит лицо императора, чем его собственные придворные. Да и узнать его за эти несколько встреч он, возможно, успел лучше, чем удалось им за многие годы.

«Или Юкинари очень старается меня в этом убедить», — подумал он, вспомнив свои недавние мысли об искусственности всего, что говорят и делают в Стране Дракона, и помрачнел.

Когда Момоко ушла, Гэрэл с недоброй иронией сказал:

— Не слишком ли она юна для вашего гарема?

— Что?

— «Жить во дворце».

— Я говорил не про гарем, — холодно сказал Юкинари.

— А про что тогда? Вы не хуже меня знаете, что в вашей стране быть девчонкой из бедного квартала — это до самой смерти…

Юкинари нахмурился. Коснулся рукой виска, словно собираясь с мыслями, но ничего не ответил и отвернулся.

— Вам, вижу, очень нравится быть хорошим? — Гэрэл понимал, что говорит чудовищные глупости, но не мог остановиться. Он умел превращать неловкость только в высокомерие, желчность и гнев — некому было научить его превращать ее во что-то другое.

— Мне нравится быть хорошим. Мне скорее непонятно, почему некоторым так нравится быть плохими… И нет, это не до смерти, — наконец ответил Юкинари. — Когда-нибудь я смогу сделать так, чтобы это стало правдой, чтобы такие, как Момоко, зажили достойно — я обещаю…