Сломанный мир (СИ)

Глава 3. Синдзю

Как только Гэрэл вернулся в столицу из своей поездки в крепость Намдо, посольство, отправленное Токхыном к императору Юкинари, отправилось в путь.

Для начала они доплыли на корабле до Нисиямы — самого западного города Рюкоку. На них смотрели с подозрением, но все же разрешили высадиться: должно быть, их предупредили о прибытии чхонджусского посольства.

Дальше надо было ехать по земле.

— Почему мы не приплыли сразу в их столицу? Она ж вроде у моря? — спросил один очень юный паренек-охранник.

— Синдзю находится у другого моря, — пояснил Гэрэл.

— Естьеще одно море? — поразился парень.

Гэрэл почувствовал раздражение. Как можно ехать в чужую страну и настолько мало знать о ней, да и вообще — настолько не интересоваться миром, в котором живешь?

— Ты слыхал когда-нибудь о такой вещи, как карта? — бросил он.

Рюкоку драконьим хвостом лежала между двумя морями — с запада ее омывало Внутреннее море, а с востока — Большое. Жизнь страны была тесно связана с морем, потому что ни плодородными полями, ни полными дичи лесами Рюкоку похвастаться не могла — не считая многочисленных островов, большую часть ее территории, и без того узкой, занимали горы.

В некоторых случаях это может создать проблему — замки в горах неудобно осаждать, рассеянно думал Гэрэл, заранее прикидывая варианты ведения войны, если их посольство вернется ни с чем; другое дело — если удастся выманить войско на открытое сражение…

Гэрэлу хотелось понять как можно больше об этой странной, чужой стране. Перед тем, как поехать в Синдзю, он начал учить язык Рюкоку; с ним ехали несколько переводчиков, они с императором в любом случае поняли бы друг друга, так что никакого практического смысла в изучении этого языка не было, но ему всё было интересно. В дороге он заставлял переводчика разговаривать с собой на языке Рюкоку, внимательно вслушивался в эту щебечущую речь, радовался, когда мог что-то понять и ответить. Он часто улавливал знакомые основы, заимствованные из юйгуйского, но многие слова произносились непривычно.

Поначалу казалось, что горы повсюду: они поднимались по обеим сторонам от императорского тракта. Но по мере того как они продвигались на восток, местность вокруг менялась, становясь более благоприятной для жизни. Сначала вдоль дороги появились поля риса, пшеницы, гречихи, бобов, сменявшиеся небольшими деревнями, затем путешественники увидели и поселения — чем ближе они подъезжали к столице, тем больше и оживленнее они становились. По дороге потекла в обе стороны бесконечная вереница купеческих повозок, создавая заторы.

И вот наконец они добрались до Большого моря, где в устье впадающей в него реки лежала Синдзю — Жемчужина, столица Рюкоку. Когда посольская процессия приблизилась к главным городским воротам столицы Рюкоку, ее окружила толпа зевак. Впрочем, посмотреть было на что: Гэрэла сопровождало не меньше сотни солдат и придворных, и все они были одеты в диковинную для рюкокусцев строгую полувоенную одежду и размахивали древками, на которых были укреплены полотнища с белым тигром на чёрном поле — флаги Чхонджу.

Гэрэл ожидал, что Синдзю будет похожа на юйгуйскую столицу, так как знал, что она была построена по ее образцу. Но совпадали только основные черты: согласно мудреной даосской науке о планировании пространства главные городские ворота находились на юге, императорский дворец — на севере. Столица Юйгуя, Байцзин, была спроектирована в виде прямоугольника, кварталы и улицы шли парралельно. Синдзю так аккуратно расчертить улицами не получилось: город лежал на островах и весь был изрезан речками и каналами, которые придавали облику города изящную неправильность.

Впрочем, слово «изящная» совсем не отражало суть города. Гэрэлу приходили на ум скорее другие слова: мрачность, бедность, серость… Почти везде были заметны следы упадка, постигшего страну в годы правления императора Ёсихито, деда Юкинари: скульптуры с облезшей краской, обшарпанные стены… Среди домов было много красивых и — когда-то — богатых, но стены и крыши в основном были окрашены в оттенки серого и коричневого (скорее всего, цвета изначально были другие, но краска выцвела или потемнела из-за ветра и сырости), а штукатурка местами обвалилась. Многое из этого восстанавливалось, красилось, подновлялось. Должно быть, император тратил на восстановление города огромные деньги. Имели ли смысл эти траты? Возможно, разумнее было бы использовать средства на иные нужды: укрепить армию, построить побольше крепостей. Море и ветер разрушали город почти с той же скоростью, с которой шло его восстановление. Кому вообще пришло в голову построить город прямо в море? Дома стояли на сваях, вода вплотную подходила к стенам, постепенно подтачивая фундаменты и оставляя налет плесени и плотный слой ракушек и водорослей.

Эти края отличал мягкий климат с теплой зимой и прохладным дождливым летом. В городе почти не было зелени, так что, вероятно, он выглядел почти одинаково в любое время года. Не бывало тут ни цветов, ни снега, ни желтой осенней листвы — только каналы и камень, сырость, низкое серое небо, вползающий прямо в кости холод. Город будто застыл в безвременье.

Словом, Синдзю, несомненно, была красивым городом (спутники Гэрэла смотрели по сторонам раскрыв рот), но это была какая-то неживая, чужая красота; казалось, город существует в какой-то собственной реальности, и эта реальность не подразумевает существование людей.

Он уже успел увидеть три столицы разных государств, так что мог сравнить их между собой. Пхёнвон, столицу его собственной страны, ему вспоминать не хотелось. Она была грубой и никогда не вызывала у него любви. Спроектированная изначально под военные нужды, позднее она обросла роскошью и позолотой, словно внезапно разбогатевший безродный провинциал, но красивее ее это не сделало. Императорский дворец в Чхонджу был хорошо укрепленным военным замком и даже не пытался притворяться чем-то другим. Император Токхын вырыл там два рва и окружил жилые помещения высоченными стенами — и никто не назвал бы его параноиком. (Разве что половицы, специально положенные так, чтобы скрипеть под ногами любого, кто входит в помещение, казались Гэрэлу легким перебором.)

Затем, когда ему было шестнадцать, он увидел Байцзин, столицу Юйгуя, и она, без преувеличения, потрясла Гэрэла. Где дома в Чхонджу он видел тяжёлые стены и однообразные серые постройки, в юйгуйской столице были цветущие сады, пруды с золотыми карпами, расписные ворота, десятки храмов, киноварные и лазурные крыши, блестевшие под солнцем, затейливое переплетение мостов… Всё это было до ужаса красивым и таким же непрактичным. И императорский дворец в Байцзине был ничем не похож на замок Токхына в Чхонджу. Там не было ни рва, ни высоких стен. И скрипучих половиц, вероятно, не было… Город показался ему похожим на обиталище райских птиц. Фарфоровая мечта. Заденешь неосторожно — звон и цветные осколки. Гэрэл помнил свою первую мысль при виде юйгуйской столицы: «Что станет с этим городом, когда сюда придёт война?». И помнил первое впечатление от юйгуйских придворных и знати, которых видел на улицах в паланкинах или портшезах. Люди, вершившие судьбу самого сильного государства в мире, оказались больше похожи на тех самых райских птиц, чем на людей, способных удержать в руке меч. Даже за стрельбой из лука их трудно было представить: не дай боги, вспотеют же…

Впрочем, пожив в Байцзине какое-то время, Гэрэл быстро понял, что это впечатление обманчиво и политику можно вершить не только с помощью меча. Люди, что стояли у власти в Юйгуе, уж точно не были райскими птицами. Эти богато одетые красавцы и красавицы, знавшие толк в стихах и философии, как-то сумели вознести страну, которой правили, на вершину мира и удержать там. Если не мечом, так дипломатией, а скорее всего — и тем, и другим. Насколько ему было известно, несмотря на декларируемые ценности мира и ненасилия, наёмных убийц в Юйгуе использовали не реже, чем в других странах.

И все же он выбрал бы родиться в Юйгуе, если бы кто спросил его мнение. Но никто не спросил.

И вот теперь — третья увиденная им столица, Синдзю, холодный, бедный, неуютный, недобрый город.

В такой город надо приезжать, когда собрался покончить с жизнью или сойти с ума.

Встречу им устроили пышную, праздничную, но странный то был праздник: все держались с безукоризненной вежливостью, но смотрели на гостей без теплоты. Впрочем, откуда было взяться теплоте, если все догадывались, что Гэрэл и его спутники приехали с наглыми, унизительными для Рюкоку требованиями, а неудачный ход переговоров грозил объявлением войны?

Их сопроводили в павильон для гостей — Покои Солнечного света; он входил в дворцовый комплекс, но стоял немного отдельно от других зданий. Роскошно отделанный, он был каким-то пустоватым и абсолютно неинтересным — должно быть, здесь останавливались такие, как он, гости: не самые желанные.

Впрочем, он вполне подходил, чтобы отдохнуть после долгой дороги, помыться и переодеться.

Пока что было непонятно, надолго ли они задержатся здесь. Император согласился принять Гэрэла в этот же день. Пока что речь, конечно, шла всего лишь о взаимном приветствии и обмене любезностями, Гэрэл не надеялся, что все интересующие его вопросы будут решены тотчас. Аудиенции у императора можно было дожидаться неделями, если не месяцами.

Но то, что он согласился увидеться с ним сразу, в день прибытия, было очень хорошим знаком.

Придворные вежливо улыбались, но смотрели на спутников Гэрэла оценивающе и подозрительно. А когда видели его самого — бесстрастные маски на миг спадали с их лиц, уступали место изумлению и любопытству. Их взгляды обегали его простую тёмную полувоенную одежду — сапоги, штаны, плащ, воротник плаща из чернобурки, — задерживались на ножнах; потом устремлялись вверх, к лицу и волосам — и прикипали, и с этого момента следовали за ним неотрывно.

К слову, ножны вовсе не были пусты. Гэрэл и его спутники, вероятно, были первыми гостями, кто удостоился чести войти в императорский дворец Рюкоку с оружием. Прийти невооруженными туда, где их могли и хотели убить, было бы безумием. Сопровождавших его людей было попросту слишком много, чтобы запретить им носить мечи, поэтому была достигнута негласная договоренность их не замечать.

Гэрэл искренне надеялся, что воспользоваться оружием не придется.

— Его Величество Юкинари, Сын Неба, да проживёт он тысячу лет! — звонко выкрикнули слуги, стоявшие на входе в присутственную залу. И тут же ответили сами себе: — Гэрэл, верховный стратег царства Чхонджу, с дипломатическим визитом!

Всё это было произнесено на Высокой Речи, языке Страны Черепахи, который в других государствах тоже неплохо знали, так как именно юйгуйский издавна использовали для написания книг и для проведения самых важных церемоний.

После громких голосов слуг тишина в самой зале показалась Гэрэлу оглушительной.

Едва переступив порог, он согласно этикету сразу согнулся в поклоне:

— О достопочтенный Сын Неба… Я, благодарно приняв приглашение, прибыл в Синдзю, чтобы встретиться с вами, предложить вам руку старшей дочери императора Токхына и побеседовать о судьбе наших царств. От всего сердца благодарю вас за эту встречу.

Он тоже сказал это на юйгуйском. Всю дорогу он ломал голову, на каком языке лучше будет вести переговоры с императором, и слуги дали ему подсказку. Если бы Гэрэл заговорил на чхонджусском, это было бы очень грубо по отношению к императору и его двору. Если бы он выбрал язык Рюкоку, это, наоборот, сразу низвело бы его статус до уровня просителя; к тому же он пока говорил на этом языке очень плохо, пришлось бы прибегнуть к услугам переводчика — дополнительная помеха.

Лишь после своих слов он осмелился поднять глаза на того, ради кого он проделал такой долгий путь.

Сын Неба сидел на троне на возвышении в окружении шести колонн, которые обвивали посеребренные драконы. Драконами же был украшен и сам трон — немного однообразно, подумалось Гэрэлу, но вполне ожидаемо, все-таки символ страны. Позади трона стояли несколько мужчин весьма почтенного возраста — какие-то высокопоставленные чиновники, вероятно, советники. Их одежда сильно напоминала юйгуйскую, но цвета и фасоны одежды и головных уборов, использовавшиеся для различения чиновников разных рангов, были совсем другими. Гэрэл, впрочем, уже не помнил всех деталей юйгуйского костюма. Он больше двух лет не видел юйгуйцев, только своих соотечественников и дикарей-южан, и после них ему непривычно было видеть бледные, тщательно оберегаемые от солнца лица, ухоженные руки. И пухлые животы: жители Рюкоку — по крайней мере, те, которых он успел увидеть, — были тонкокостными и хрупкими; в молодости обладатели такой фигуры обычно бывают изящными, как птички, но от сытой ленивой жизни легко полнеют. По встреченным ими чиновникам и придворным — тем, что постарше — сразу было понятно, что состязания наездников и лучников, популярные среди приближенных Токхына, здесь не в чести.

«Стоит ли кланяться еще раз?» — думал Гэрэл. Он, конечно, был осведомлен о том, что придворный этикет в Рюкоку так же сложен, как в Стране Черепахи, и что присутствие императора требует гораздо больше одного поклона. Не то чтобы гордость много значила для него, но он все-таки приехал диктовать условия, а не просить о милости, и надо было вести себя соответственно роли. Нужно было отыскать тонкую грань между уважением и высокомерием, которая обозначила бы его позицию как позицию сильнейшего, и при этом нигде не поскользнуться, не показаться чересчур грубым. Тот факт, что Сыну Неба он не ровня и даже не аристократ, еще больше осложнял дело. Возможно, по представлениям жителей Рюкоку разница между положением, которое занимал Гэрэл, и императором — что между землёй и небом. Тут многое зависело от того, как поведёт себя сам император.

Император на троне, будто услышав его мысли, сделал неторопливый жест, который при желании можно было расценить как разрешение покончить с поклонами и приблизиться. Гэрэл тут же с облегчением распрямился.

Подойдя к трону, Гэрэл с неподобающей, возможно, прямотой уставился на сидящего напротив него императора. Лицо Юкинари было закрыто покрывалом. «Говорят, молодому императору приходится прятать лицо — он так прекрасен, что те, кто его увидел, навсегда теряют рассудок», — вспомнил Гэрэл. Интересно, сколько правды в этих слухах. Даже за многослойными шелками лазурных с серебром императорских одежд можно было заметить, что фигура юноши тонка и изящна. Волосы были заплетены в косы и уложены в сложный узел — если расплести, наверное, достанут до пояса… Плавно покачивались драгоценные подвески на украшающей причёску тиаре.

— Смиренно прошу Сына Неба простить меня, но я не имею права вести переговоры с тем, чьего лица не вижу, — сказал Гэрэл. Это, конечно, прозвучало совсем уж грубо, но отчасти это была правда: ведь у него даже не было уверенности, что перед ним сам император, а не один из его двойников. Обсуждать хоть сколько-то важные вопросы, не имея возможности видеть глаза и мимику собеседника — верный способ потерпеть неудачу. Ну и, чего уж греха таить, ему было ужасно любопытно, как выглядит этот полулегендарный Дракон Востока.

— Наши обычаи запрещают видеть лицо Сына Неба всем, кроме самых приближенных к императору особ, — принялся возражать старик-чиновник, стоявший справа от трона.

Однако Юкинари поднял узкую руку, жестом приказывая ему замолчать, и без колебаний убрал с лица покрывало.

И улыбнулся, быстро и смущенно, и благодаря улыбке жест этот не выглядел ни как признание слабости, ни как унизительное одолжение.

Гэрэлу с трудом удалось сохранить беспристрастное выражение лица. Юноша, сидевший напротив него, был, без сомнения, красив, но мало, что ли, миловидных юношей в Срединных государствах? Но эта быстрая неуверенная улыбка, так странно смотревшаяся на лице владыки страны, озарила его лицо каким-то особенным обаянием — словно январское солнце в холодный пасмурный день, мелькнувшее и тут же скрывшееся, — и на секунду Гэрэлу даже показалось, что перед ним один из тех, кого называлияогуай, нелюдями, Чужими.

Он помнил: их лица, прекрасные, удивительно чётко прорисованные — ни одной грубой линии — в то же время были какими-то зыбкими. Невозможно было точно описать это ощущение. Лица Чужих всегда быстро стирались из его памяти. Иногда от них становилось жутко — слишком странными они были; они не принадлежали этому миру. Даже лицо матери он мог вспомнить лишь приблизительно. Но помнил, как мог замереть от восхищения при виде нее, хотя, казалось, видел ведь по десять раз на дню — а в другие моменты смотреть на то же самое лицо было неловко и тяжело, словно на калеку или урода. Лица Чужих были как душа без кожи.

Но нет — пары мгновений хватило, чтобы он убедился, что император всё же человек. Просто красивое лицо, спокойное, благородно-бледное, совсем юное, но дышавшее подлинно царским величием.

— Теперь я вижу, что никто, кроме вас, не может быть императором, — сказал Гэрэл, кланяясь. — Я — Гэрэл, верховный стратег царства Чхонджу. Я буду говорить от имени императора Токхына.

Он протянул юноше свиток, подтверждающий его полномочия и скрепленный императорской печатью Токхына; тот взял его, даже развернул, но вместо того, чтобы изучать содержимое послания, внимательно и без малейшего стеснения разглядывал Гэрэла. Тот, в общем-то, привык, что на него смотрят с любопытством; когда-то это любопытство было презрительным, сейчас — чаще всего боязливым; и тогда, и сейчас люди в большинстве своем избегали встречаться с ним взглядом. Юкинари смотрел на него прямо, с таким странным выражением, что Гэрэл почувствовал себя не в своей тарелке. Он не мог понять, какие эмоции скрывают удлинённые, приподнятые к вискам глаза императора, подведённые чёрной и серебряной краской; он не видел ничего из того, что ожидал там найти — ни страха, ни ненависти, ни презрения.

«Интересно, какое место я займу в каталоге уродов?» — мысленно усмехнулся он, глядя на императора с вызовом.

Поединок взглядов продолжался недолго. Наконец Гэрэл сдался, опустив глаза первым.

Юкинари тоже вежливо склонил голову — в знак приветствия; ответил:

— Прости, если что-то в моем дворце пришлось тебе не по душе. Наши обычаи сильно отличаются от ваших. Благодарю за то, что ты преодолел столь долгий путь, чтобы явиться в мою столицу.

Восточная напевная мягкость сочеталась в его голосе с редкой чистотой произношения. Он говорил на Высокой Речи без всякого намека на птичий акцент, который отличал жителей Рюкоку и имел свойство делать произносимые ими знакомые слова неузнаваемыми для слуха Гэрэла. Впрочем, оно и понятно: император наверняка получил соответствующее статусу образование.

Сам Гэрэл, как бы ему ни было неприятно признавать это, говорил не совсем чисто, да и нужное слово иногда удавалось подобрать не сразу — уже больше двух лет он ни слова не произнес на этом языке; но сам факт того, что он знал юйгуйский, сильно удивил придворных — он видел это по их лицам.

Что-то в облике Сына Неба заставило Гэрэла снова говорить и вести себя учтиво. Строить из себя победителя как-то расхотелось.

— Ваша столица прекрасна, государь. Даже если наши переговоры закончатся ничем, я ни минуты не буду жалеть, что приехал сюда, потому что благодаря этому я смог увидеть самый странный и невозможный город на свете.

— Я думаю, не стоит начинать беседу о государственных делах прямо сейчас, когда ты и твои люди устали с дороги, — сказал Юкинари. — Вам нужно отдохнуть. Я буду рад оказать тебе и твоим людям гостеприимство, приняв вас в своём дворце на месяц. После этого можно будет поговорить о цели твоего визита.

— Благодарю вас, достопочтенный. Я ценю ваше приглашение и с радостью воспользуюсь им… — откликнулся Гэрэл.

Он наконец понял, каким взглядом смотрел на него Юкинари. Это был взгляд странника, ступившего на новую землю: любопытство, да, но не неприятное — радостное — и почему-то надежда…

На что?