Служение человечеству

Часть 3

Гарри смотрел на Люмос, освещавший уже забывшийся чулан. Обрадовавшись поначалу, мальчик только сейчас сообразил, что все начинается заново — школа, Волдеморт, бесконечные предательства. Ему предстоит заново выпить эту горькую чашу, начиная с Дурслей. Темпус, созданный все так же, без палочки, показал сегодняшнюю дату — ноябрь 1990 года. Почти год до школы, до первой подлости Рона, до первого брезгливого взгляда профессора Снейпа. Но и до первой улыбки Гермионы.

Грустно вздохнув, Гарри понял, что по-прежнему Гермиону… Что она по-прежнему для него остается той, ради которой стоит жить. Правда, была еще одна дама, бывшая и остававшаяся смыслом жизни Гарри Джеймса Поттера. Это строгая, суровая леди, не терпевшая ошибок, но требовавшая отдать всего себя, и звали эту даму — Педиатрия. Мальчик очень по-доброму улыбнулся, вспоминая своих пациентов, мальчиков и девочек. От этих воспоминаний стало тепло, когда в дверь чулана постучали. Казалось, давно забытый голос Петуньи потребовал выходить. Гарри посерьезнел. Он, сорокалетний мужчина, стал мальчиком, это было правдой. Но, во-первых, мальчика забили до смерти, а, во-вторых, так обращаться с собой Гарри уже не позволит, в конце концов, он себя не на помойке нашел.

Выйдя из чулана, мальчик осмотрелся, вспоминая дом, с которым у него были связаны самые страшные воспоминания. В университете еще, разговаривая с профессором кафедры психологии, Гарри узнал, что таким поведением Дурсли выражали страх. Что же, раз ему дали второй шанс прожить ту же жизнь, Гарри не позволит над собой так издеваться и так себя ломать.

— Чего встал, урод! — услышал мальчик сзади, оглянулся и почти рефлекторно отреагировал на уже замахнувшегося дядюшку…

— Инкарцеро, — дядя упал, обвитый веревками, вызывая тем самым небольшое полотрясение. Чары всплывали в памяти будто сами собой, безо всяких усилий. Гарри горько усмехнулся, отправившись на кухню, где сидели когда-то самые ненавидимые им люди. Прошли годы, и теперь мальчик их просто жалел, как жалеют психически нездоровых людей.

— Быстро делай завтрак, — завизжала тетя Петунья и внезапно замолчала, чувствуя, что не может больше произнести ни слова.

— Что-то мне захотелось вызвать полицию, — поделился с тетей Гарри. — Снять побои, обратиться в суд, отправиться, наконец, в приют. Скажете, один старик не даст этого сделать? Возможно… Возможно и нет… А вы знаете, тетя, что за убийство вас троих положен только штраф? — поинтересовался он. — Вы меня убили вчера, тетя, вы, дядя, Дадли, неважно, кто это был, важен только факт. А для той семьи, к которой я принадлежу, смерть — это только начало… Фините.

— И что теперь? — Петунья дурой не была. Мальчишка разговаривал, как взрослый, поживший человек. Он не срывался, не злился, не кричал, а просто спокойно объяснял свое видение. Этот мальчик абсолютно точно не был тем, кем он был еще вчера.

— Теперь игры закончились, — грустно произнес Гарри. — И начинается жизнь, а в жизни у меня было много всякого, так что добром и всепрощением я точно не страдаю.

— Кто ты? — прошептала тетя, понявшая, что выглядящий мальчишкой человек не шутит.

— Я… Хм… — мальчик на минутку задумался. — Я — Гарри Джеймс Поттер, только тридцать лет спустя. Врач-педиатр.

— Не маг? — удивилась женщина, услышав это. Мальчишка действительно совсем не походил на ребенка… На ребенка, которого вчера… В этот момент Петунья осознала сказанное. «Убили». Они убили ребенка, она убила племянника… Что-то вокруг нее со звоном разбилось, и женщина разрыдалась.

— Предали меня маги, — горько сказал Гарри, увидевший белесое сияние, с которым снялись какие-то чары. «Вот оно как», — устало подумал Гарри. — «Не мог старик бросить дело воспитания избранного на самотек». В этот момент ему многое стало ясно, хотелось просто отказаться от магии, но… «А как же Гермиона?»

— Предали… И ты стал врачом… — почти прошептала рыдающая женщина. — Почему?

— Дети же, — как-то очень по-доброму улыбнулся мальчик, сказав всего два, по его мнению, все объяснявших слова.

— Дети… — Петунья рванулась к нему, чтобы обнять. Ей почему-то захотелось защитить этого ребенка, дать ему хоть немного тепла, она не понимала, что с ней происходит.

Зато понимал Гарри — его опекуны были подчинены. Вряд ли это было Империо, но точно что-то похожее, и теперь оно рухнуло, в очередной раз погребя под собой все, во что он верил. И ранее подозревавший, что Дамблдор не был милым зайкой, сейчас Гарри полностью разочаровался в директоре. А Петунья, не справившись с собой, обняла мальчика, который сначала вздрогнул, а потом почувствовал что-то необычное, никогда не испытанное, неизвестное… А вот женщине стало страшно — она поняла. И странная ссора с Лили предстала перед Петуньей сейчас в совсем другом свете. Откуда-то из глубин души поднялся стыд. Петунии было стыдно, а вот Гарри не мог понять, что происходит. Зато через некоторое время выяснилось, что подчинение спало не только с Петуньи.

— Вернон, мы убили мальчика, — горько произнесла женщина, стоило мужчине появиться на кухне. Он замер, неверяще глядя на женщину, и перевел удивленный взгляд на Гарри. — Он стал другим… Взрослым…

— Туни, я не помню, что было вчера, — признался Вернон. — И вообще не понимаю, за что мы так с ним.

— В магическом мире я «избранный», — пояснил им мальчик. — А героя надо правильно воспитать, чтобы он мог, не оглядываясь, пойти на смерть, — улыбка его была такой грустной, что Вернон понял. Их просто использовали, как контрацептив, использовали, чтобы лишить ребенка всего, и главное — тепла.

— О, урод! — на кухню выскочил Дадли, уже примерившись пнуть Гарри, но отчего-то скривился. Мальчик понял, что раньше бы принял эту гримасу за брезгливость, хотя на самом деле она означала боль.

— Стоп, — властно произнес доктор Поттер. — Сядь сюда и рассказывай, где болит.

— Живот, — ошарашено произнес Дадли, почему-то сил сопротивляться такому Поттеру не было совершенно, а Гарри уже проверял свои мысли, поняв, что воспаление поймано в самом начале и симптомы могут быть смазаны.

— Дядя, — таким же властным голосом приказал Гарри. — Берете Дадли и везете в больницу, объясняете аппендицитом и… Хм… Я вам напишу, просто покажете коллеге бумажку, — он сел за стол, вырвал листок бумаги из лежавшего тут же блокнота и что-то написал не по-английски. — Вот это покажете.

— Хм… Хорошо, — кивнул Вернон, не понимающий, почему подчиняется пацану, но тем не менее он сделал все так, как сказал Гарри.

— Действительно, врач, — Петунья поджала губы. — И что теперь?

— Дадли прооперируют, через неделю будет, как новенький, — ответил не понявший вопроса мальчик, но именно этот ответ и показал женщине, какой была жизнь Гарри. Петунья вспоминала их с Лили родителей и понимала, что за такое они бы ее прокляли на веки вечные. — А я в школу пойду… хм… наверное.

***

Как коллегам удалось погасить острый коронарный синдром у дочери прямо в школе, доктор Грейнджер так и не понял, зато то, что он сейчас, будучи приглашенным к кардиологам, наблюдал на мониторе, заставляло волосы подниматься дыбом. Такоцубо в таком возрасте — это было что-то очень необычное, несмотря на благоприятный прогноз. Почему дочь повела себя так в школе, почему довела учителя — на эти вопросы ответов не было. Выглядело все это, как секундное помешательство, а вот картина крови чем-то смущала.

— После ЛСД такая картина бывает, — сообщил коллега. — Но так как ей взять наркотик было просто неоткуда, то школа будет закрыта и тщательно проверена.

— Хоть что-то хорошо, — вздохнул доктор Грейнджер. — Подождем, пока придет в сознание.

Гермиона очнулась внезапно — она находилась, навскидку, в больнице. Причем, судя по веселому пиликанью небольшого прибора, похожего на телевизор — в реанимации. Что с ней случилось, девочка не знала, как реагировать, тоже. Она была растеряна и очень зла на себя, так зла, что подняла с трудом двигавшуюся руку и ударила себя по щеке. Именно эту сцену застал зашедший проведать дочь Марк Грейнджер.

— Почему ты себя бьешь, доченька? — осторожно спросил врач, думая о том, что про наркотик коллега может и не ошибаться.

— Потому что дура, — зло ответила девочка, потом подняла глаза и замерла. — Ой, папа…

— Папа, — согласился доктор Грейнджер. — Твой визит к святому Петру откладывается. Насколько я вижу, спрашивать, что это было, бесполезно?

— Я ничего не помню, — хныкнула девочка. — Просто почти совсем ничего…

— Невесело, — кивнул доктор. — Ну что, будем лечить.

Позже Гермиона узнала, что она по какой-то причине довела учителя в школе до того, что тот объяснил ее попе всю неправоту верхнего отростка, но при этом скончалась. Девочка этого не помнила, совершенно, она вообще мало что помнила из этой жизни, но злилась на себя за то, что сказала Гарри там на вокзале. «Как я могла так поступить? Ну как?» — не понимала она.

— Папа, меня надо в другую школу перевести, — вздохнула Гермиона. — Подальше, например… — девочка сделала вид, что задумалась, а на деле, она вспоминала школу, в которой учился Гарри, даже не думая о расстоянии между ними. Гермионе хотелось просто увидеть… девочка совершенно не понимала, что с ней происходит.

— Ездить будет далековато, — задумчиво проговорил доктор, признавая правоту дочери. Там она сможет начать все сначала. Там ее точно никто не знает, так что… Посоветовавшись с психологом, а потом и с психиатром, Марк принял решение. Как только дочь восстановится, будет ей другая школа.

Гермиона была выписана домой спустя две недели, как только врачи убедились, что она стабильна и все закончилось. Конечно, ей предстояло пить таблетки, но это было меньшим из зол. В голове надо было восстановить школьную программу, вести себя очень тихо, не выставляясь. Прошедшие годы очень многому научили Гермиону. А вот то, что впереди был опять Хогвартс с зельями подчинения и Круциатусом… Это, конечно, угнетало. У девочки созрел план: поступить к воронам или к барсукам, тогда травить ее будет незачем, да и деканы там были адекватными.

Перебирая свои тетради, девочка отметила какую-то неправильность. Следующие часы она потратила на изучение своего собственного дневника, открывшего ей тайны собственного поведения. Последняя запись была: «Приходила какая-то старуха, ругалась, требовала странного, предупредила о наказании». Для девочки Гермионы это мало что значило, а вот для сорокалетней Гермионы Грейнджер эта запись значила очень многое. Теперь ей было понятно, отчего девочка устроила цирк в школе. Но ей же едва-едва одиннадцать, зачем она им?

Гермиона вспоминала, плакала и снова вспоминала всю свою жизнь, понимая, что была просто куклой. Причем куклой, думавшей только о себе. Откуда-то поднялось и затопило ее сильное чувство — это было чувство вины. Захотелось надавать себе пощечин, сделать больно, чтобы это чувство ушло, но Гермиона держалась, только вечером, перед сном позволяя себе себя же ударить, от этого становилось так легко и спокойно, что девочка сладко спала всю ночь. Ее внутреннее восприятие себя менялось — теперь Гермиона была уверена в том, что она дура, что приносило свои плоды, заставляя перепроверять по десять раз каждое свое решение. Забеспокоились и родители, но психиатр их успокоил:

— Девочке надо пережить произошедшее, — объяснил он. — Если бы вы ее регулярно наказывали дома, то прошло бы намного быстрее и проще, а так…

— Предлагаете ее наказывать? — заинтересовалась Эмма Грейнджер.

— Что вы, ни в коем случае, — открестился врач. — Просто надо дать время.

— Время, так время, — согласно кивнул мистер Грейнджер. — Ибо наказывать ее просто страшно.

— Наказание сейчас может очень сильно повредить, — предупредил родителей Гермионы психиатр. — Так что только теплом.