Служение человечеству

Часть 4

Собираясь в школу, Гарри думал о том, что отсутствие памяти умершего себя — не такая большая проблема. Усядется на свободную парту, и все. Другое дело, что он не помнит, что они изучают в школе, и это было бы проблемой, если бы… магия-то теперь была с ним, давалась она почему-то очень легко, учитывая отсутствие палочки, поэтому можно было изучить материал и достаточно быстро.

Вспомнилась палатка, Гермиона, рассказывавшая о чарах скорочтения и анализа, почему-то кольнуло сердце. Сделав пару дыхательных упражнений, мальчик прогнал боль, посчитав ее несерьезной. Припоминая слова девушки, Гарри потратил два часа на запоминание всех учебников, улегшись спать с головной болью. Наутро предстояло идти в школу, поэтому мальчик очень не хотел выглядеть тупым. За прошедшие годы у него значительно изменился взгляд на учебу, книги и подход к оным, а учебники начальной школы были тонкими, поэтому запомнить их ничего не стоило. Не История Магии, чай.

С утра мальчику было не по себе, но он привычно прогнал это состояние, отправившись готовить адекватный завтрак, а не то, что ели старавшиеся не смотреть на него Дурсли. Гарри понимающе кивнул, их сейчас гложет чувство вины, вот только жалко ему этих людей не было. Привыкнув быть один, он не мог принять сейчас никого, не пацан же. Разве что, Гермиона…. Сердце опять предупреждающе кольнуло.

Дорога в школу занимала минут десять-пятнадцать, поэтому Гарри никуда не спешил, спокойно идя в место, с которым также никаких хороших воспоминаний связано не было. Еще подходя к школе, мальчик почувствовал себя невидимкой — его старались не замечать. То же было и внутри школы, да и в классе. Он будто бы не существовал в этом мире ни для детей, ни для учителей. Мальчик усмехнулся, создал Фините Инкантатем и с интересом смотрел на то, как возникают, разрушаясь, белесые коконы вокруг людей. «Вот оно что», — подумал доктор Поттер, усаживаясь за свободную первую парту. — «И здесь подсуетились».

Уроки проходили довольно спокойно, на его взгляд. Несколько раз мальчика поднимали тем или иным вопросом, но убедившись, что он отлично ориентируется в теме, оставляли в покое. Учиться было скучно, но отсиживать уроки в классе — это необходимость, которую Гарри очень хорошо понимал. Наконец в класс вошел мужчина, выглядевший странно. Он посмотрел на Гарри, и в глазах этого незнакомца зажглась ярость, но мальчик сотворил чары отмены и… Внешность мужчины потекла, изменяясь, девочки от такого зрелища устроили визг, а Гарри с удивлением смотрел на доказательство злой воли Дамблдора: перед ним стоял и злобно щерился Наземникус Флетчер.

Член Ордена Феникса ничего сделать не успел — вбежавшие на визг детей учителя увидели незнакомца, который почему-то не мог достать палочку, а потом просто упал, сраженный Петрификусом Поттера. Гарри покачал головой, думая о использованных контрацептивах в применении к Дамблдору и иже с ним. Вспоминая, как верил старику, как ради этой веры прощал предательство, как шел на смерть, Гарри понимал, что не того человека в Британии назвали Темным Лордом. Просто не того.

Пока взрослые разбирались с чужаком, Гарри вспомнилась Гермиона с ее священной верой в Дамблдора, а уж потом — и ее рассказ: о зельях, Круциатусе, подчинении, спавшем в момент рождения сына. И о смерти оного… На этот раз в груди не просто кольнуло, в груди разлился настоящий пожар вполне так полноценного коронарного синдрома.

Больница опять принимала ребенка, привезенного из школы, ребенка с острым коронарным синдромом, обследовав которого, врачи пришли в ужас, немедленно известив полицию: худой, почти дистрофичный мальчик, авитаминоз всего, чего можно и нельзя, анемия, демонстрировавшая недавнюю потерю крови, и повреждения, при которых ребенок должен был просто умереть. А Гарри лежал, глядя в потолок… В его памяти вставал Стив, советовавший в минуту, когда совсем плохо, шепотом проговаривать какую-нибудь песенку. Гарри слабо улыбнулся, вспоминая, как человек, столько для него сделавший, удивился, когда этой мантрой успокоения стала клятва Гиппократа. И вот сейчас, когда было очень холодно и страшно, да так, что, казалось, пришел его последний час, мальчик проговаривал клятву, которую уже никто и никогда не давал.

***

— Мия! Мия! — маленькая девочка тащила наставницу к проекции мира. — Смотри, он дает клятву! Ведь такая клятва подойдет же?

— Подойдет, малышка, — улыбнулась девушка, радуясь за свою малышку. Улыбался и Творец мира, приветствуя приход в этот мир настоящего целителя.

— Теперь он будет исцелять, да? — наивно похлопав глазками, спросила Тринадцатая.

— Теперь ему нужно вырасти, — ответил Творец. — Но всех, кого сможет, он исцелит. Пока же не вырос, мы его не будем слишком сильно наказывать за ошибки

.— Чтобы он не боялся, да? — поинтересовалась малышка. — Если слишком часто по попе, то страшно, — со знанием дела объяснила она.

— Да, маленькая, чтобы он не боялся, — погладил ее по голове Творец. — И чтобы не ушел раньше времени, видишь, у него сердечко шалит?

— А он сможет себя исцелить? — заинтересовалась маленькая егоза. — Или… Давай его вылечим? — на что Творец только улыбнулся.

Пусть у этого мира будет свой целитель, пусть он пока и единственный, но его жизнь обещала быть интересной.Мия просмотрела историю и увидела, что мальчик не думал именно клясться, он просто пытался себя успокоить, однако Тринадцатая была права — слово сказано, но вот облегчать жизнь ставшему мальчиком доктору человеческого мира девушка не спешила. Все, что произойдет — испытание и для него, для его качеств, для всего того, что Гарри Джеймс Поттер носит в душе. Казалось, защита, которую ему дала маленькая девочка, абсолютна, но кто может защитить от себя? От своей совести?— Удачи тебе, юный целитель, — пожелала ему Наставница маленьких демиуржек. А мальчик где-то там, в самом мире, почувствовал тепло и уверенность, что все будет хорошо.

***

День проходил за днем, Гермиона восстанавливала свои знания, пытаясь вспомнить и магию, что ей также удавалось. Родители начали обращаться с девочкой очень ласково, что поначалу насторожило, а потом заставило расслабиться. Ей вдруг очень понравилось быть обнимаемой, от этого уходила тревога и желание себя побить. Почему-то Гермиона считала желание причинить себе боль именно таким способом абсолютно нормальным. Она пыталась применить и ремень, но саму себя было неудобно и ничего не получилось, а родители вряд ли согласились бы.

Проверяя и перепроверяя свои мысли, девочка понимала, что не может быть дурой, но стоило ей об этом задуматься, как начинала сильно болеть голова, поэтому Гермиона решила, что она неправильная дура, и первое место на конкурсе дур ей не светит. Все чаще девочка шла за лаской к родителям, будто растворяясь в их тепле. Постепенно ей стало понятно, что происходит.

— С конца пятого курса просветления у меня наступали ненадолго, — задумчиво проговорила Гермиона. — В палатке, например… В палатке…

Перед глазами встал их с Гарри танец в палатке и его глаза. Девочка поразилась, как она могла, посмела как не увидеть этих глаз, этой нежности, этого тепла? Гермиона опять рассердилась на себя, с размаху влепив себе по щеке ладонью. Продолжив анализировать свою память, девочка все чаще злилась на себя, пока наконец в голову не пришла мысль: а что, если эта вся глупость спровоцирована зельями, которыми ее поили? Что если это не она дура, а дело совсем в другом?

Вот теперь Гермионе стало страшно. Ведь если во всем виноваты зелья, тогда надо от них защититься, как-то определить их наличие в пище, в питье, а как это сделать? Ей вспомнилась книга по окклюменции, которую девочка прочитала, чтобы помочь Гарри защититься. Гермиона решила начать с этого, чтобы потом разобраться, как противостоять зельям. Совершенно неожиданно для нее занятия окклюменцией начали вытаскивать из памяти совершенно забытые сведения, а однажды, забывшись, девочка создала огонек Люмоса на ладони. Попробовав еще несколько заклинаний, девочка поняла, что без палочки у нее получается довольно легко колдовать, что несколько смутило Гермиону, сразу же нацелившую себе жалящее в… именно туда, на чем сидела. Боль была настолько сильной, что сердце повело себя как-то неправильно и потемнело перед глазами.

— Значит, от боли я могу и того… — задумчиво заключила Гермиона, продышавшись. Ее состояние напугало девочку, понявшую, что с ней что-то не так, особенно с сердцем, поэтому она пошла к папе.

— Папа, а можно меня еще раз к кардиологу, — поинтересовалась Гермиона, подойдя к отцу. — А то что-то у меня сегодня в глазах потемнело.

— Синкопе, — задумчиво произнес Марк Грейнджер и решительно продолжил: — Одевайся.

Гермиона очень удивилась, но оделась, и через десять минут папина машина отправилась в больницу. Доехали они очень быстро, но обследование ничего не обнаружило, поэтому папа остался поговорить с коллегой, а Гермиона уселась в кресло возле кабинета. Дверь палаты напротив была приоткрыта, в ней лежал какой-то мальчик. Встав и подойдя поближе, девочка внезапно узнала этого мальчика, и перед глазами все поплыло. Очнулась она уже в палате, почему-то в той же, что и… Гарри.

— Другой палаты пока нет, — сообщил мужской голос. — У пацана коронарка непонятно почему, у твоей, похоже, тоже. И тоже непонятно, почему. Пусть полежат в одном месте, понаблюдаем, может быть, в голову что-то умное придет, а нет — так выпишем.

— Хорошо, тогда я тебе оставляю дочь, — папин голос был каким-то очень невеселым, Гермионе даже захотелось его успокоить.

— Папа, я в порядке, — произнесла девочка, попытавшись пошевелиться, но слабость, овладевшая ею, почти не позволила это сделать.

— Миона, я завтра приду, ты пока отдыхай, — папа поцеловал ее в лоб, погладил по голове и ушел, а девочка неотрывно смотрела на спящего мальчика, который, казалось, что-то шепчет во сне. Скоро сон сморил и ее.