Смерть под колоколом

Глава 24 Коварный преступник попадает в ловко расставленную ловушку; четверо чиновников беседуют после ужина

В тот день после полудня в большом зале суда собралась делая толпа. Слухи о ночных событиях в храме Высшей мудрости и об аресте богатого кантонского торговца уже разнеслись по городу, и жителям Пуяна не терпелось разузнать обо всем подробнее.

Поднявшись на возвышение, судья сразу же объявил заседание открытым и взял красную кисточку, чтобы заполнить бланк для начальника тюрьмы. Вскоре стражники ввели Линь Фана с масляным пластырем на лбу. Он злобно посмотрел на судью и хотел было заговорить не становясь на колени, но начальник стражников ударил его дубинкой по голове, а двое стражников грубо заставили соблюсти этикет.

— Назовите суду ваше имя и вашу профессию, — велел судья Ди.

— Я требую, чтобы мне... — начал Линь Фан и был прерван ударом по лицу, который нанес ему начальник стражи рукоятью кнута.

— Говори почтительно и отвечай на вопросы его чести, собака! — произнес он сурово.

От удара пластырь оторвался, и рана на лбу Линь Фана начала кровоточить. Кипя от ярости, он сказал:

— Этого человека зовут Линь Фан, и он принадлежит сословию кантонских купцов. А теперь я требую, чтобы мне объяснили, почему я задержан!

Начальник стражи поднял свой кнут, но судья отрицательно покачал головой и холодно произнес:

— Скоро мы дойдем до этого. Пока же скажите мне, видели ли вы раньше этот предмет?

Судья подтолкнул золотой медальон, найденный под колоколом, на край стола. Он упал на пол перед Линь Фаном.

Сначала тот безразлично глянул на него, но внезапно схватил и начал разглядывать. Прижав медальон к груди, он воскликнул:

— Этот медальон принадлежит... — но потом справился с собой и закончил уже спокойнее: — Он принадлежит мне. Кто вам его дал?

— Задавать вопросы — привилегия суда, — отрезал судья и дал знак начальнику стражи.

Тот вырвал медальон у Линь Фана и положил на стол. Побледнев от ярости, задержанный вскочил на ноги.

— Верните его мне!

— На колени, Линь Фан! — прикрикнул на него судья.

Тот, нехотя, послушался.

— Теперь я отвечу на ваш вопрос. Я, судья, обвиняю вас в нарушении государственной монополии и в контрабандной торговле солью.

— Ложь, — презрительно бросил Линь Фан, к которому, похоже, вернулось самообладание.

— Негодяй виновен в оскорблении суда! — констатировал судья. — Дайте ему десять ударов плетью!

Двое стражников сорвали с Линь Фана одежду и бросили лицом на пол.

Свистнул кнут. Никогда еще Линь Фану не приходилось подвергаться телесным наказаниям, и, когда тяжелый кнут врезался в кожу, он испустил дикий вопль. Когда его поставили на ноги, его лицо было серым, и он с трудом дышал.

Судья дождался, пока Линь Фан перестанет стонать.

— У меня есть надежный свидетель, который подтвердит, что ты замешан в контрабанде. Может быть, нам будет нелегко добиться его показаний, но несколько ударов кнутом заставят его заговорить.

Линь Фан глядел на судью налитыми кровью глазами. Он еще не вполне пришел в себя. Старшина Хун вопросительно посмотрел на Ма Жуна и Цзяо Тая. Они покачали головами, не имея ни малейшего понятия, о ком говорил судья. Дао Гань тоже выглядел недоумевающим.

Судья подал знак начальнику стражи. Тот сразу же вышел вместе с двумя своими людьми.

В зале повисла тишина. Все взгляды были прикованы к боковой двери, за которой исчез начальник стражи.

Когда он вернулся, в его руках был большой рулон черной промасленной бумаги, а стражники сгибались под тяжестью груды тростниковых циновок. Удивленный шепот пронесся по залу.

Бумагу развернули на полу перед столом, а сверху сложили циновки. Как только судья кивнул, все трое взялись за кнуты и изо всех сил принялись хлестать циновки. Судья Ди хладнокровно наблюдал за происходящим, поглаживая бороду. Наконец он поднял руку, и все трое остановились и утерли пот.

— Эти циновки, — объявил судья, — принесли сюда из тайного склада, принадлежащего Линь Фану. Сейчас мы изучим то свидетельство, которое они предъявят суду.

Начальник стражи свернул циновки и, ухватившись за один край бумажного листа, дал знак своим людям взяться за другую его сторону. После того как они несколько раз встряхнули бумагу, в центре листа собралась горсть серого порошка. Острием меча начальник стражи подцепил некоторую его часть и протянул судье.

Судья смоченным слюной пальцем прикоснулся к порошку, попробовал его и с удовлетворенным видом кивнул.

— Вы думали, что ликвидировали все следы своих контрабандных операций, Линь Фан, — сказал он, — но не сообразили, что как ни подметай циновки, какое-то количество соли проникнет в ткань. Немного, но достаточно, чтобы доказать, что вы виновны!

В зале послышались восторженные возгласы.

— Тишина! — воскликнул судья. — Более того, есть и второе обвинение против вас. Вчера вечером вы предприняли попытку убить меня и моих помощников, в то время как мы занимались расследованием в храме Высшей мудрости. Сознайтесь в преступлении, Линь Фан!

— Вчера вечером я был у себя дома, — угрюмо возразил подсудимый, — и пытался залечить рану, которую получил, упав в темном дворе. Не понимаю, о чем говорит ваша честь!

— Приведите свидетеля Шень Па! — приказал судья.

У видев вошедшего в зал толстого мужчину в расшитом одеянии, Линь Фан быстро отвернулся.

— Ты знаешь этого человека? — спросил судья у Шень Па.

Толстяк оглядел Линь Фаня, поглаживая свою сальную бороду, и с важным видом ответил:

— Ваша честь, это та жалкая собака, которая напала на меня вчера вечером перед храмом.

— Вранье! — не выдержал взбешенный Линь Фан. — Это он напал на меня! Негодяй!

— Этот свидетель укрылся в первом дворе храма, — будто не слыша его, сказал судья Ди. — Он видел, как ты шпионил за мной и моими людьми. И как ты взял копье и сдвинул каменный цилиндр под колоколом, он тоже видел.

По знаку судьи стражники вывели Шень Па из зала. Откинувшись в кресле, судья продолжал:

— Пойми, Линь Фан, тебе нет смысла отрицать, что ты пытался убить меня. После того как я покараю тебя за это преступление, тебя отправят в суд провинции, и там ты ответишь за нарушение государственной монополии.

Когда Линь Фан услышал последнюю фразу, его глаза блеснули. Он помолчал, облизал кровоточащие губы и, тяжело вздохнув, заговорил глухим голосом:

— Ваша честь, теперь я понимаю, что мне придется признать свою вину. Я глупо и жестоко подшутил над вашим превосходительством и искренне прошу меня извинить. Дело в том, что притеснения, которым я подвергся со стороны суда в течение последних дней, вывели меня из себя.

Поэтому, услышав посреди ночи голоса во дворе храма и отправившись посмотреть, что же там происходит, я увидел вашу честь и ваших людей на четвереньках под колоколом. Я не смог удержаться от соблазна преподать вам небольшой урок и выбил каменный цилиндр. Но потом я побежал к себе, чтобы приказать моим слугам вас побыстрее освободить. Я хотел принести вам свои извинения, объяснив, что принял вас и ваших помощников за воров. Но когда я добежал до железной двери, то увидел, что она захлопнулась. Боясь, что ваша честь может задохнуться под колоколом, я бросился к воротам храма, чтобы войти к себе через улицу, но на ступеньках на меня напал тот жалкий негодяй. Придя в себя, я приказал управляющему освободить вас, а сам остался смазать бальзамом рану. Когда ваша честь появились в моей комнате в довольно странном виде, я принял вас за еще одного злодея. Вот вам вся правда. Я повторяю, что безмерно сожалею о своей ребяческой выходке, которая так легко могла превратиться в трагедию! Я готов с чистым сердцем понести любое полагающееся мне по закону наказание.

— Превосходно, — заметил судья Ди равнодушно, — я рад, что ты наконец признался. А теперь заслушай свои показания.

Пока писец громко зачитывал признание обвиняемого, судья притворился, будто происходящее его не интересует. Однако когда писец закончил, он задал положенный по протоколу вопрос:

— Ты подтверждаешь, что это твое правдивое признание?

— Подтверждаю, — твердо ответил Линь Фан и приложил большой палец к документу, поданному начальником стражи.

Судья Ди внезапно наклонился вперед.

— Линь Фан! Линь Фан! — вскричал он страшным голосом. — Долгие годы ты избегал наказания, но теперь заплатишь за все по закону! Ты только что подписал свой смертный приговор! Тебе хорошо известно, что подобное нападение карается восьмьюдесятью ударами бамбуковой палкой, и ты рассчитываешь умаслить моих стражников взяткой, чтобы удары были несильными. Ты знаешь, что в дальнейшем твои влиятельные друзья окажут давление на суд провинции и ты отделаешься большим штрафом. Но я, наместник округа, сообщаю тебе, что перед судом провинции ты никогда не предстанешь, потому что твоя голова упадет на землю за городскими воротами Пуяна!

Линь Фан поднял голову и неверящими глазами посмотрел на судью.

— Закон гласит, что государственная измена, отцеубийство и преступление против государства караются суровой казнью, — продолжал судья Ди, — обрати внимание на эти слова, Линь Фан: «преступления против государства». В другом разделе свода законов сказано, что нападение на чиновника при исполнении им своих обязанностей приравнивается к государственному преступлению. Не могу с точностью утверждать, что составитель связывал эти два раздела, но в твоем случае я, судья, предпочту следовать закону буквально. Обвинение в государственном преступлении — самое серьезное, и о нем будет извещен суд империи. Никто не сможет вмешаться и посодействовать тебе. Правосудие свершится и приведет тебя к позорной казни.

Судья ударил молотком по столу.

— Линь Фан, ты без принуждения признал, что совершил насильственные действия против наместника округа. Я объявляю тебя виновным в государственном преступлении и требую для тебя высшей меры наказания — казни!

Шатаясь, осужденный поднялся. Начальник стражи накинул на его кровоточащую спину одежду, потому что обычай требовал обходительно обращаться с приговоренными к смерти.

Вдруг тихий, но ясный голос прозвучал рядом с возвышением:

— Линь Фан, посмотри на меня!

Судья Ди наклонился и увидел госпожу Лян. Она стояла прямо и выглядела очень помолодевшей, словно тяжелая ноша горестных лет упала с ее плеч.

Линь Фан вздрогнул. Он отер кровь с лица, глаза его широко раскрылись, он хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле.

Госпожа Лян медленно подняла руку и указала на него пальцем.

— Ты убил... ты убил своего...

Ее голос внезапно дрогнул, и она опустила голову. Сжав руки, она начала снова, но говорить ей было трудно:

— Ты убил своего...

Она подняла залитое слезами лицо, посмотрела Линь Фану прямо в глаза и вдруг пошатнулась.

Линь Фан сделал к ней шаг, но начальник стражи схватил его и связал ему руки за спиной. Когда двое стражников уводили осужденного, госпожа Лян потеряла сознание.

Судья Ди объявил заседание закрытым.

Через десять дней после этих событий главный государственный секретарь развлекал своих троих гостей за дружеским ужином в парадном зале своего столичного дворца.

Близилась зима, которая должна была наконец сменить затянувшуюся осень. Трехстворчатая дверь большого зала была распахнута, чтобы гости могли любоваться великолепным садом и озером с лотосами, сверкающим в лунном свете.

Большие бронзовые жаровни, наполненные горящими углями, стояли возле обеденного стола из резного черного дерева. Блюда из дорогого фарфора были наполнены изысканными яствами. Вокруг четырех гостей суетилось около десятка слуг, и управитель лично следил за тем, чтобы массивные золотые чаши не пустовали. Всем четверым, собравшимся за столом, было за шестьдесят, их головы посеребрила седина.

Главный государственный секретарь оставил почетное место председателю суда империи, внушительному мужчине с длинными серебристыми бакенбардами. По другую руку от него сидел министр ритуалов и церемоний. Он был худ и сутул, потому что каждый день в течение многих лет склонялся перед императором. Напротив него сидел высокий человек с седой бородой и пронзительным взглядом — императорский цензор Гван, перед которым трепетали люди по всей империи из-за его бескомпромиссной честности и жажды справедливости. Он был одним из тех, кто контролировал всех чиновников государства, и его долгом было иной раз возражать самому императору, что требовало немалой твердости характера.

Когда ужин подходил к концу, с разговорами об официальных делах было покончено, и беседа приобрела более отвлеченный характер, пока друзья наслаждались последней чашей вина.

Главный секретарь потеребил седую бороду и сказал председателю суда империи:

— Новость о скандале в буддийском храме в Пуяне потрясла его императорское величество. В течение четырех дней его святейшество главный настоятель защищал храм перед троном, но тщетно. Могу сообщить вам по секрету: завтра будет объявлено о том, что главный настоятель освобожден от своих обязанностей члена Большого совета. Также объявят, что отныне буддийские учреждения будут, как и все прочие, облагаться налогом. А это, мои друзья, означает, что буддийская клика больше не сможет вмешиваться в дела страны.

Председатель кивнул.

— Иногда бывает, — сказал он, — что счастливый случай позволяет мелкому чиновнику невольно оказать крупную услугу государству. Наместник округа, некий судья Ди, очень быстро расправился с этим большим и богатым монастырем. Если бы дело затянулось, все буддисты Поднебесной ополчились бы на него и погубили прежде, чем он закрыл бы дело. Но так случилось, что в тот день в городе не было гарнизона и разгневанные горожане убили монахов. Судья Ди вряд ли отдает себе отчет в том, что это неожиданное совпадение спасло его карьеру... а может быть, и жизнь!

— Я рад, что вы заговорили о наместнике округа Ди, — заговорил императорский цензор, — это кое о чем мне напомнило. У меня и сейчас на столе доклады о двух других делах, которые он вел. Одно из них — изнасилование и убийство, совершенное бродягой. Другое касается богатого кантонского купца. И в этом случае я совершенно не согласен с приговором, который являет собой образец юридического крючкотворства. Но поскольку вы поставили свои подписи под этим приговором, я полагаю, что на это были причины. Все же я буду вам признателен за разъяснения.

Председатель суда поставил на стол пустую чашу и улыбнулся.

— Это, дорогой друг, очень давняя история. Она началась много лет назад, когда я был еще младшим судьей в провинции Гуандун и нашим председателем был презренный судья Фан, которого позднее обезглавили за казнокрадство. И я видел, как этот купец ускользнул от наказания за зверское преступление, заплатив судье Фану крупную взятку. Позднее он совершил еще немало преступлений, включая убийство девяти человек. Начальник уезда Пуяна наверняка понимал, что ему следует действовать быстро, учитывая влияние, которым богатые кантонские купцы пользуются при дворе. Поэтому он не стал предъявлять ему обвинение в контрабанде, а воспользовался тем, что преступник сам сознался в покушении на него, что может рассматриваться как государственное преступление. Мы сочли это как нельзя более удачным, ведь человек, более двадцати лет ловко обходивший закон, был наконец осужден благодаря формулировке в законе. Вот почему мы единодушно решили одобрить приговор судьи Ди.

— Все ясно! — сказал цензор. — Завтра первым делом подпишу этот приговор.

В беседу вступил министр церемоний.

— Я не знаток юридических тонкостей, но, как я понимаю, этот славный судья Ди раскрыл два преступления государственной важности. Одно дело проделало брешь во влиянии буддийской клики, а второе укрепило власть правительства над дерзкими купцами из Кантона. Не следует ли повысить этого наместника округа, чтобы у него было более широкое поле деятельности для применения своих талантов?

Главный секретарь медленно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Этому судье наверняка едва исполнилось сорок лет, его ждет долгая карьера, и у него будет достаточно возможностей продемонстрировать свои способности и свое усердие. Если повышение приходит слишком поздно, оно наполняет сердце горечью, а если слишком рано — порождает чрезмерное честолюбие. В наших интересах избегать обеих крайностей.

— Я совершенно с этим согласен, — заметил председатель суда, — но, с другой стороны, нужно как-то поощрить этого начальника уезда. Может быть, министр церемоний окажет нам услугу и посоветует, как это сделать надлежащим образом?

Министр задумчиво погладил бороду.

— Поскольку его императорское величество лично заинтересовался делом буддийского храма, я буду рад завтра же обратиться к нему с покорнейшей просьбой направить судье Ди послание. Нет, конечно, не начертанное его августейшей рукой! Но копию подходящего текста, выгравированного на панно.

— Это именно то, что надо! — воскликнул главный секретарь. — Вы прекрасно разбираетесь в таких деликатных вопросах.

Министр позволил себе улыбнуться, что случалось довольно редко.

— Ритуалы и церемонии, — заметил он, — позволяют сложному правительственному механизму сохранять равновесие. Вот уже многие годы я взвешиваю похвалу и порицание, осуждение и одобрение так же тщательно, как ювелир взвешивает золото. Малейшая разница в грузе дает перевес одной из чаш.

Все четверо встали и за главным секретарем спустились по широким каменным ступеням, чтобы прогуляться вокруг озера с лотосами.