Снадобье викингов

ЗЛОЙ РОК СЕМЬИ СЕЛЕЗНЕВЫХ

Если бы меня спросили, какими чертами характера должен обладать врач, я бы, наверное, ответил двумя словами: выдержкой и вниманием.

В древней Индии одним из основных требований к человеку, который хотел стать врачом, было умение с состраданием и участием слушать, не перебивая пациента. Как мудры были древние, приняв такие правила!

…Вот уже около часа мы внимательно слушаем посетителя и пытаемся понять, что заставило его в столь поздний час обратиться в областной отдел здравоохранения, в сильный мороз проехав на лошади около тридцати километров по заснеженным зауральским степям.

Трудно бывает иногда постичь ту силу, которая определяет поступки людей в аналогичных случаях. Ведь этот молодой человек приехал к нам не за медицинской помощью. Он не просил срочно приехать к нему домой или вылететь на самолете санитарной авиации. Его цель была другая: посоветоваться. Естественно, Петр Петрович жил не в медвежьем углу, посоветоваться он мог с местными врачами. В конце концов он имел возможность написать о случившемся или позвонить по телефону. Однако он избрал иной путь.

Зимой темнеет рано. Мы сидели в кабинете, освещенном настольной лампой. Помешивая сахар в стакане чая, я смотрю на сидящего напротив меня человека. Он молод — лет 22—25. Одет просто: полушубок и валенки. Высок, широкоплеч. Лицо некрасивое, обветренное, но мужественное и открытое. Говорит медленно, как бы нараспев, взвешивая каждое слово. Я же молчу. Мысленно перебираю и отбрасываю как неприемлемые одно предположение за другим. Как повести себя в такой ситуации, что ответить этому человеку, как помочь его горю, освободить от чувства какой-то обреченности, которое проявляется даже в разговоре? Ведь рассказал он такое, что если бы я предварительно не узнал, кто он и откуда, если бы не его покрытый инеем тулуп и мозолистые натруженные руки хлебороба, его усталый вид и чуть воспаленные глаза, можно было подумать, что нас разыгрывают.

— Повторите, пожалуйста, на основании чего вы пришли к выводу, что у вашей матери начало проявляться то же заболевание, от которого умерла ваша бабушка? — задает вопрос Антон Алексеевич.

— История эта длинная, — кашлянув в кулак, неторопливо заговорил Петр Петрович. — Через несколько лет после возвращения с фронта мой дед, Силантий Петрович Селезнев, купил усадьбу на окраине села. Дом был большой и раньше использовался баптистами села и ближайших деревень как молельный дом. Верующие сами хотели купить его у владельца, но почему-то сделка не состоялась, и хозяином стал дед. А когда его стали уговаривать продать дом или разрешить собираться по вечерам, старик категорически отказал им, заявив: «Не для того я от фашистов страну защищал, чтобы свой дом в гнездо мракобесия превращать!» С тех пор все и началось. Открыто баптисты не выступали против деда, даже вежливо здоровались с ним, но поползли слухи по селу, один нелепее другого. Пропадет у кого-либо курица, тут же хозяева бегут к нему: кто-то-де им сказал, что Силантий Петрович ей голову оторвал — и в чугун. Да что и говорить, в каких только грехах не обвиняли вчерашнего фронтовика!

— Это они умеют, — недовольно проворчал Антон Алексеевич, слушая парня. — «Будьте ласковы, как голуби, и ядовиты, как змеи», — так, что ли, на их знамени написано?

— Может, и так, я не читал. Однако дед мой вскоре занемог и умер. Немного погодя похоронили и бабушку. А теперь вот и мама больна. Вы знаете, хотя, может, это и покажется странным, но заболевание у мамы начиналось точно так же, как и у бабушки, с обычного насморка. Позднее изменился голос и появилось ощущение ползания мурашек по коже. В последнее время голос у мамы стал почти таким же, как у бабушки за несколько месяцев до смерти. Если бы я был суеверным, то подумал бы, что в нее вселился какой-то злой дух, голосом которого она говорит.

— А скажите, — вновь спросил я Петра Петровича, — не заметили ли вы еще сходных признаков в заболеваниях бабушки и мамы?

— Заметил. У мамы в носу такие же болячки, какие были у бабушки.

— Мы постараемся помочь вашей маме. Сейчас ночь, пора по домам. Вам тоже надо отдохнуть с дороги. Мы устроим вас в гостинице. Не возражаете?

— Что вы! Большое вам спасибо!

Однако дома я все время думаю: «Что же это за заболевание? Видимо, оно носит наследственный характер. А наследственный ли? Скорее всего да, ведь повторяется уже во втором поколении: у деда с бабушкой и матери. Если наследственное, то какой характер его передачи? Обычно такие заболевания передаются от родителей к детям и чаще всего проявляются в детском возрасте. Здесь же имеет место заболевание в пожилом возрасте, и проявления страдания раньше не было замечено».

Раздается телефонный звонок. Это Антон Алексеевич сообщает, что устроил Петра Петровича на ночлег, что завтра утром тот едет домой и что в ближайшие недели он сам постарается навестить их семью. Видимо, инспектор тоже заинтересовался рассказом нашего гостя. Спрашивает, к какому выводу я пришел. Я ответил, что, вероятно, на Петра Петровича воздействует религиозная секта, и обещал на днях посоветоваться с товарищами, которые занимаются культом, и узнать, кто в Приозерном распространяет «слово господне».

— Пожалуй, ваше предположение верно, — ответил мне Антон Алексеевич.

— Теперь нам осталось угадать немногое, — пошутил я, — что это за болезнь, которая сводит в могилу Селезневых, и можно спокойно ложиться спать. Да, Антон Алексеевич, у меня к вам просьба. Утром постарайтесь проводить Селезнева. Когда будете разговаривать, спросите у него, не сохранились ли волосы его родственников: деда или бабушки. Я слышал, что в некоторых деревенских семьях их оставляют на память. На всякий случай спросите. Не эксгумацию[1] же трупа нам делать!

— Я думал запросить медицинские документы, если только они сохранились. Но волосы?!

Прошло несколько дней, а случай, о котором рассказал нам Петр Петрович Селезнев, не выходил из памяти. Более того, напомнил нам о нем и сам Селезнев, прислав в почтовом конверте прядь седых волос своей бабушки. По внешнему виду волосы как волосы, с серебристым отливом. Но это, пожалуй, была та единственная нить, которая связывала нас с прошлым поколением Селезневых.

Посоветовавшись с главным судебно-медицинским экспертом области, я решил направить присланные волосы на всесторонний бактериологический и химический анализ: авось, прояснится эта загадочная история. А это было особенно важно, так как рок семьи Селезневых был поднят местными баптистами на щит. Братья и сестры во Христе, как мне рассказали, не раз в своих проповедях указывали на трагедию этой семьи, кричали: «Глядите, как бог их наказал! Он изведет и вырвет с корнем род, умертвит поганое семя! Не место нечестивцам на земле божьей!»

При первой же возможности мы отправились с Антоном Алексеевичем в Приозерное.

В тот год было очень много снегу. Вечерело рано, и не успели мы проехать и половины пути, как на землю опустилась ночь. Сильный порывистый ветер заметал следы, оставленные полозьями саней. Мы тащились уже часа четыре, но так и не увидели ни одного огня, вероятно, сбились с дороги. Лошади, медленно бредущие по снежной целине, наконец остановились. Несмотря на то, что на каждом из нас были полушубки и валенки, мороз проникал до самых костей. Забравшись под старое одеяло, которое было брошено в сани поверх сена, стали совещаться, как быть дальше.

— А что дальше? — пошутил кучер. — Запоем: «Там, в степи глухой, замерзал ямщик…»

— Только добавить надо, что с двумя докторами. Эх, время-то какое, — продолжил шутку Антон Алексеевич. — Областное медицинское начальство едет, а никто не встречает.

Вдруг лошади дернули сани и сами зашагали по снегу. То ли выглянувший из-за туч большой желтый диск луны осветил дорогу, то ли по запаху почувствовали они дым отдаленного жилья, но не прошло и часа, как мы, усталые и промерзшие до костей, въехали в Приозерный. Заночевали на квартире участкового врача. Проснулись довольно поздно. В комнате никого. Быстро позавтракав, зашли в больницу, которая располагалась в стандартном бревенчатом доме с большими окнами и находилась буквально через дорогу.

К сожалению, узнать какие-либо дополнительные сведения о Селезневой не удалось. Врач Тихон Степанович был в селе человеком новым, приехал в Приозерное месяца два тому назад. На наш вопрос он улыбнулся и с хитрецой ответил: «Слышал я, что в этой семье люди умирают от какого-то особого заболевания, но думал — все это бабушкины сказки. Вера Васильевна, мать Петра, обращалась дважды за помощью, но ничего серьезного у нее я не нашел, назначил симптоматическое лечение. Если нужно, санитарка может сбегать за ней».

— Да нет, мы сами к ним сходим, — ответил я участковому врачу. Сам же про себя подумал: «Бывают же такие равнодушные люди».

— Тихон Степанович, а все-таки что еще говорят о Селезневых? — спросил Антон Алексеевич. — Ведь у вас на селе все известно: кто что приобрел и кто к кому в гости захаживает, — стараясь придать шутливый тон своему вопросу, продолжал Константинов.

— Да что говорят? Всякое говорят.

— Ну, а точнее?

— Говорят, что дом дед Петра незаконно купил, что оскорбил когда-то чувства верующих… Да разве все упомнишь? — закончил Тихон Степанович, давая понять, что продолжать разговор на эту тему не намерен.

— А вот вы, как врач, не пытались выяснить, почему болезнь членов семьи Селезневых приобрела религиозную окраску, и не постарались разубедить жителей села в этом?

— Да нет, как-то не приходило в голову, да и дел разных много.

— Жаль! Кому же еще с суеверными представлениями в деревне бороться, как не сельской интеллигенции?

Продолжать дальше беседу не было смысла, так как Тихон Степанович или отмалчивался, или отвечал односложно. Создавалось мнение, что он не совсем понимает, чего мы от него хотим. В это время врача вызвали к роженице. Расспросив, где находится дом Селезневых, мы с Антоном Алексеевичем вышли из больницы.

Стоял солнечный морозный день. Снег хрустел под ногами и слепил глаза. Где-то, заливаясь, лаяла собака. Навстречу нам прошла молодая девушка в ярко-красном платке с полными ведрами воды на коромысле.

— К удаче, — рассмеялся Антон Алексеевич.

— Что к удаче? — переспросил я его.

— А то, что если бы нам попала та же девушка, но с пустыми ведрами, то это плохое предзнаменование.

— Антон Алексеевич, — пошутил я, — а вы, случайно, в старое время богословие не преподавали?

— Нет, изучать приходилось, а преподавать — нет.

— Тогда мне непонятно, зачем я вас взял с собой в эту командировку, когда вы сами в бога веруете.

— Это не совсем так, мой друг. — Было видно, что Константинов обиделся. Он всегда, когда обижался, переходил на фамильярные выражения. — Знать — это еще не значит верить. Ну, кажется, мы пришли.

Это был большой крестовый добротный дом на каменном фундаменте и с железной крышей, покрашенной в зеленый цвет. Поднявшись на высокое крыльцо, мы вошли в сени. Вероятно, услышав шаги, навстречу нам вышел Петр Петрович.

— Здравствуйте, здравствуйте, а мы уже вас заждались, — сказал он, пожимая нам руки.

— А откуда вы узнали, что мы приехали? — спросил я Селезнева.

— А как же, еще вчера соседка сказала, что к Степановичу, то есть врачу нашему, приехали доктора из центра, которые чуть было не замерзли, сбившись с дороги. Это правда?

— Пожалуй, правда, — с улыбкой ответил Антон Алексеевич.

— Проходите, проходите в дом, — пригласил нас Петр Петрович и открыл двери.

Комната, в которую мы вошли, была очень просторной. Посередине ее стоял большой круглый стол, покрытый чистой льняной скатертью. Комод, ножная швейная машина, два шифоньера и телевизор с большим экраном дополняли убранство комнаты. С потолка свисала четырехрожковая электрическая люстра. Окна завешены тюлевыми портьерами. Справа от двери возвышалась круглая печь, облицованная зеленой кафельной плитой. Хозяин начал накрывать на стол, но мы его остановили.

— Петр Петрович, мы обязательно воспользуемся вашим гостеприимством, но позднее. Сейчас мы хотим осмотреть вашу маму.

Мы вошли в небольшую комнату с двумя окнами. Слева у стены на деревянной кровати, высоко приподнятая на подушках, лежала женщина. Она улыбнулась нам, кивком головы ответила на наше приветствие.

— Петя, сколько гостей-то у нас сегодня, — сказала она спокойным, чуть приглушенным хрипловатым голосом. Она хотела подняться на постели, но Антон Алексеевич с удивительной для его лет легкостью и быстротой подошел к больной и сказал: «Не беспокойтесь, Вера Васильевна, мы ведь не в гости приехали, а посмотреть, что это за хвороба к вам привязалась».

— Да уж привязалась, родимый, хоть плачь. Какого мужчину в могилу свела, — и она показала на портрет, висевший над кроватью. На нас смотрел улыбающийся старшина с гвардейским значком и орденскими колодками на груди. Мужественное лицо его украшали пушистые усы.

— А сын-то ваш весь в деда, — сказал я, стараясь сделать приятное этой больной женщине, — такой же богатырь.

— Он у меня молодец… Вот жениться ему пора, а то какая я помощница в доме…

— Да брось ты, мама, — как бы отмахиваясь от чего-то, сказал Петр и отошел к двери. — Мне, может, лучше уйти? — спросил он у меня.

— Да, можно пойти, а мы тут с Верой Васильевной побеседуем.

Пока Антон Алексеевич расспрашивал и обследовал больную, я осматривал комнату. При этом я вспомнил, что, войдя в нее, Константинов обратил внимание на стены. Чем же они могли заинтересовать его? Вероятнее всего, старыми обоями. Они были неестественного ярко-зеленого цвета, имели очень красивый рисунок, хотя в отдельных местах краска, покрывавшая толстым слоем бумагу, осыпалась, образуя желтые пятна.

— Вера Васильевна, а почему вы обои не смените? Ведь они явно устарели, — услышал я вопрос Антона Алексеевича.

— Что вы, голубчик, ведь это память о свекре моем, Силантии Петровиче. Эти обои он еще сам купил, оклеил комнату и все время жил в ней.

— Видно, он очень любил зеленый цвет? — спросил я больную.

— Да, очень любил. «Он мне мою молодость напоминает», — частенько говорил он нам. И для печки зеленый кафель где-то достал.

— Что ни говорите, а цвет в жизни человека большое значение имеет, — сказал Константинов, желая поддержать разговор. — Красный и желтый согревают человека, а голубой и зеленый — успокаивают.

— Ваша правда. Силантий-то Петрович беспокойной судьбы человеком был. Да, и травили его здесь богомолки… Может, у этих зеленых стен и искал он покоя. Опять-таки зелень — это цвет природы: трава, кусты — они ведь зеленые. Не раз старик говорил: «Сроднился я с ними за годы войны».

— Ну, не будем вас больше утомлять, Вера Васильевна. Отдыхайте, а мы с сыном вашим пойдем побеседуем.

— Вы закусите хоть с дороги-то.

— Обязательно, Вера Васильевна, — сказал Антон Алексеевич, закрывая за нами дверь.

Петр Петрович торопливо подошел к нам и спросил:

— Ну, что с мамой?

— Пока ничего не можем сказать. Нам надо где-то обменяться мнениями.

— А вы пройдите в мою комнату, — предложил Селезнев.

Подождав, когда дверь закроется, Антон Алексеевич обратился ко мне:

— Как я понял, мы с вами обратили внимание на одно и то же — зеленые старые обои в этой комнате. Не так ли?

— Подождите, Антон Алексеевич, вы мне сначала расскажите, что удалось выявить при обследовании больной.

— Пока немного. У больной явные воспалительные изменения со стороны слизистых носа и верхних дыхательных путей, имеются даже струпья.

— Об этом я догадывался, наблюдая у нее насморк и хрипоту. Что еще?

— Объективно — небольшие явления, указывающие на полиневрит, повышенная потливость рук и ног, значительная слабость в конечностях и некоторая атрофия мышц.

— Вы правы. Ведь она еще не старая женщина, а с каким трудом села на постели!

— Такие изменения могут вызывать отравления. Но чем?

— А хотите, я отвечу на ваш вопрос?

— Сделайте милость.

— Посмотрите на данные этого анализа. — Я протянул Антону Алексеевичу листок из лаборатории, в котором было указано, что «в направленном на анализ материале обнаружен в мельчайшей дозе мышьяк».

— Что это такое? Откуда это у вас? — спросил Антон Алексеевич таким тоном, как будто я ему показал что-то необыкновенное.

— А вы помните, я по линии судебной медицины волосы на анализ направлял? Этот ответ я получил перед нашим отъездом сюда.

— И вы от меня это скрыли?

— Позвольте, Антон Алексеевич, в нашем деле нет ничего более скверного, как подходить к больному с предвзятым решением. Оно заслоняет объективные факты, и вольно или невольно начнешь все то, что увидишь и услышишь, подгонять под избранное предположение. Ну, а если оно неправильно? Ведь я не случайно устранился от обследования больной и предоставил это вам, так как моя мысль работала только в одну сторону: чем вызвано отравление.

— Вы правы. Теперь и для меня ясно, что те явления, которые я увидел при обследовании больной, жалобы последней обусловлены отравлением мышьяком. Однако это только начальные симптомы, и поэтому по ним трудно прийти к определенному выводу. И как вы догадались на анализ волосы направить? Молодец!

— Первый раз слышу, чтобы подчиненный от души хвалил руководителя, — пошутил я.

— Но все-таки откуда мышьяк? Обои?!

— Вот именно… обои! Мне кажется, что покрыты они парижской, или, как ее еще называют, мышьяковистой зеленью. И покрыты с избытком. Во многих местах она даже осыпалась. Что же — будем лечить!

С большим трудом нам удалось убедить Селезневых, что рок тяготел только над теми, кто жил в этой комнате, и убрать зеленые обои.

Успешное излечение Веры Васильевны показало, что нами была выявлена истинная причина недуга.

Вместе с тем надо отдать должное изобретательности руководителей местной секты, которые довольно тонко и умело использовали недуг, тяготевший над семьей Селезневых, в своих корыстных целях, распространяли религиозные верования среди населения. В дальнейшем мне не раз приходилось убеждаться, что там, где антирелигиозная пропаганда и, в частности, медицинское обслуживание не на должном уровне, для суеверий и предрассудков создается очень хорошая почва.