Снова умереть

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В последние пять дней каждое утро карминная щурка[98] садится на каллистемон.[99] Даже когда я выхожу в сад с чашкой кофе, птица неподвижно сидит, ярко-красное украшение, устроившееся среди веселой путаницы кустарников и цветов. Я усердно работаю в этом саду, копаю и удобряю, пропалываю и поливаю, превращая то, что некогда было небольшим клочком земли, заросшим бурьяном, в свое собственное личное пристанище. Но в этот теплый ноябрьский день я едва замечаю летние цветы или щурку. Телефонный звонок, раздавшийся прошлым вечером, слишком потряс меня, чтобы я могла думать о чем-либо другом.

Кристофер выходит наружу, чтобы присоединиться ко мне, и кованое железо царапает камни патио, когда он усаживается с кофе за столик в саду.

— Что собираешься делать? — спрашивает он.

Я вдыхаю запах цветов и разглядываю трельяжную сетку,[100] красиво увитую лозой.

— Я не хочу ехать.

— Значит, ты решила.

— Да. — Я вздыхаю. — Нет.

— Я могу разобраться с этим вместо тебя. Скажу им, чтобы оставили тебя в покое. Ты ответила на все интересующие их вопросы, так чего они еще от тебя ожидают?

— Немного смелости, быть может, — шепчу я.

— Боже мой, Милли. Ты самая храбрая женщина, которую я знаю.

Это заставляет меня рассмеяться, потому что я совсем не чувствую себя храброй. Я чувствую себя дрожащей мышкой, которая боится покинуть этот дом, в котором я чувствовала себя так безопасно. Я не хочу уезжать, потому что знаю, что происходит в мире. Я знаю, кто там, и мои руки дрожат при одной мысли о том, что я увижу его снова. Но именно это она и просит меня сделать, та женщина-полицейский, которая звонила из Бостона. «Вы знаете его лицо. Вы знаете, как он думает и как охотится. Нам нужно, чтобы Вы помогли нам поймать его. Прежде чем он убьет снова».

Кристофер тянется через стол, чтобы взять мои руки в свои. Только тогда я замечаю, какая я холодная. И какой теплый он.

— Прошлой ночью тебе снился кошмар?

— Ты заметил.

— Это не трудно, когда спишь рядом с тобой.

— Мне уже несколько месяцев не снился этот сон. Я думала, что с ним покончено.

— Этот проклятый телефонный звонок, — бормочет он. — Ты же знаешь, что у них нет никаких твердых доказательств. Это всего лишь теория. Они могут разыскивать совсем другого человека.

— Они нашли зажигалку Ричарда.

— Ты не можешь быть уверена, что это та самая зажигалка.

— Еще одного Р. Ренвика?

— Это довольно распространенное имя. В любом случае, если эта та самая зажигалка, значит, убийца далеко. Он переехал на другой континент.

Вот почему я хочу остаться здесь, где Джонни не сможет найти меня. Я буду ненормальной, если поеду разыскивать монстра. Я допиваю свою чашку кофе и встаю, скрежеща стулом по камням. Не знаю, о чем я думала, покупая садовую мебель из кованого железа. Возможно, это было желанием постоянства, ощущения того, что я всегда могла рассчитывать на ее долговечность, но стулья тяжелые и их трудно передвигать. Когда я иду обратно в дом, то чувствую, словно волочу за собой еще один груз, тяжелый, будто кованое железо, страх привязывает и запирает меня в этом месте. Я иду к раковине, чтобы вымыть чашки и блюдца, и протереть почти безупречно чистую столешницу.

Вы знаете, как он думает. И как он охотится.

Лицо Джонни Постхумуса внезапно всплывает в моем сознании как живое, словно он стоит прямо на моей кухне, уставившись в окно. Я вздрагиваю и с грохотом роняю ложку на пол. «Он всегда здесь, охотится за мной», — проносится у меня бессвязная мысль. После того, как я покинула Ботсвану, то была уверена, что в один прекрасный день он выследит меня. Я единственная, кто пережила это, единственный свидетель, которого он не смог убить. Разумеется, он не сможет проигнорировать этот вызов. Но месяцы сменялись годами, а я ничего не слышала ни от ботсванской, ни от южно-африканской полиции, и начала уже надеяться на то, что Джонни мертв. На то, что его кости разбросаны где-то в безлюдном месте, как и кости Ричарда. Как и кости остальных. Представлять его мертвым — был единственный способ, при помощи которого я снова могла чувствовать себя в безопасности. За прошедшие шесть лет его никто не видел и не слышал, поэтому разумно было полагать, что он встретил свой конец и не сможет навредить мне.

Звонок из Бостона все изменил.

Легкие шаги стучат вниз по лестнице, и наша дочь Вайолет, пританцовывая, входит в кухню. В четыре года она все еще бесстрашна, потому что мы лжем ей. Мы говорим, что мир — это место добра и света, и она не знает, что чудовища на самом деле существуют. Кристофер сгребает ее в свои объятья, кружит по кухне и несет ее, смеющуюся, в гостиную для их субботнего ритуала с просмотром мультфильмов. Посуда помыта, кофейник чист, и все идет так, как и должно идти, но я расхаживаю по кухне в поисках новых задач, чего-то, что сможет меня отвлечь.

Я сажусь за компьютер и вижу несколько писем, пришедших на мой почтовый ящик с прошлого вечера: от моей сестры в Лондоне, от других матерей из дошкольной группы Вайолет, от какого-то нигерийца, который хочет перечислить на мой банковский счет целое состояние, если только я дам ему номер своего телефона.

И еще одно от детектива Джейн Риццоли из Бостона. Оно было отправлено вчера вечером, через час после нашего разговора.

Я не решаюсь открыть его, уже понимая, что это точка, из которой нет возврата. После того, как я пересеку эту черту, то не смогу отступить назад за свою прочную стену отрицания. В соседней комнате Кристофер и Вайолет смеются над мультяшной катавасией, пока я сижу здесь со стучащим сердцем и ледяными руками.

Я щелкаю мышкой. С таким же успехом я могла поджечь фитиль на динамитной шашке, потому что появившееся на экране встряхивает меня, точно взрыв. Это фотография зажигалки из стерлингового серебра, которую полиция нашла в сумке с крадеными вещами в штате Мэн. Я вижу имя Р. РЕНВИК, выгравированное шрифтом «Engraver’s Bold», который так любил Ричард. Но мой взгляд приковывает царапина. Несмотря на то, что она слабая, она явственно видна, словно отметина от когтя, оцарапавшего гладкую поверхность и перечеркнувшего верхнюю часть буквы Р. Я думаю о дне, когда это произошло, о дне, в который она выпала из кармана Ричарда в Лондоне и ударилась о тротуар. Я думаю о том, как часто видела его пользующимся этой зажигалкой, и как он был рад, когда я подарила ее на его День Рождения. Столь тщеславный и претенциозный подарок, на котором он поставил свое имя, но это был Ричард, всегда стремившийся пометить свою территорию, даже если эта территория была блестящим кусочком стерлингового серебра. Я вспоминаю, как он пользовался ею, прикуривая свой «Голуаз»[101] у костра, и тот щеголеватый щелчок, с которым она захлопывалась.

У меня нет сомнений в том, что это действительно его зажигалка. Каким-то образом она проделала путь в кармане убийцы из дельты Окаванго через океан в Америку. Теперь они просят меня пройти по его следам.

Я читаю сообщение, которое детектив Риццоли отправила вместе с фотографией. «Это та самая зажигалка? Если да, то нам срочно необходимо обсудить этот вопрос. Вы приедете в Бостон?»

За окном кухни ярко светит солнце, и мой сад находится в самом расцвете лета. В Бостоне приближается зима, и я предполагаю, что там холодно и серо, даже более серо, чем в Лондоне. Она понятия не имеет, о чем меня просит. Она сказала, что ознакомилась с фактами по делу, но факты — штука холодная и бесстрастная, они как куски металла, переплавленные в статую, у которой нет души. Она не способна понять, через что я прошла в Дельте.

Я делаю глубокий вдох и набираю свой ответ. «Простите. Я не смогу приехать в Бостон».