Сочинения в трех томах. Том 2

Глава 13
В ГРОБУ

— В противном случае… — машинально повторил Бельваль.

Это означало, конечно, что если Коралия не послушается и не отдаст себя в руки врага, то для них останется одно — смерть.

Но в этот момент они мало думали о том, какого рода будет эта смерть, да и вообще не думали о ней… Обоих мучала одна только мысль: Коралия ради сохранения своей жизни должна пожертвовать Патрицием, они должны расстаться…

Влюбленные молчали, избегая смотреть друг на друга, подавленные необходимостью принять решение… От этого теперь зависела развязка драмы.

Тот же вопрос двадцать лет назад решала другая Коралия. Она предпочла любовь и умерла.

Капитан прочитал на стене слова, начертанные неверной рукой отца:

«Я умолял Коралию! Она бросилась передо мной на колени и сказала, что желает только одного: умереть со мной».

Патриций посмотрел на молодую женщину. Последние слова он прочитал тихо, и она их не слышала. В порыве страстной любви он привлек ее к себе.

— Коралия, ты пойдешь! — вскричал он. — Не думай, что я молчал оттого, что колебался! Нет, я только раздумывал: что может предложить тебе этот человек взамен? Я боюсь за тебя, Коралия! Это ужасно… Если он обещает тебе жизнь, значит, он любит тебя. И значит… Но все равно, нужно ему повиноваться, Коралия! Надо жить, иди же! Не стоит ждать десяти минут, иди сейчас же… Он может раздумать! Иди, Коралия, иди!

Она просто ответила:

— Я остаюсь.

— Нет, Коралия, нет! Это было бы безумием… К чему эта жертва? Или ты боишься того, что предстоит тебе?

— Нет!

— Тогда иди.

— Я остаюсь.

— К чему это упрямство? Ведь оно ровно ничему не послужит…

— Я люблю тебя, Патриций.

Бельваль молчал. Он знал, что она любит его. Но ее готовность умереть рядом с ним была для него открытием, радостным и светлым, как солнечный луч, внезапно сверкнувший во тьме.

— Ты любишь меня, Коралия, любишь… — только и смог произнести капитан.

— Да, мой любимый!

Коралия обвила руками его шею, и он понял, что теперь она принадлежит ему навеки. Но он все-таки остался непоколебим.

— Вот именно потому, что ты любишь меня, ты и должна жить… Пойми, для меня гораздо мучительней сознавать, что ты умрешь со мной, чем знать, что ты будешь жить памятью обо мне! Если я буду уверен, что ты жива и свободна, смерть мне покажется легкой…

Коралия не слушала его, обрадованная тем, что может наконец излить свое чувство.

— Я люблю тебя с первого дня, Патриций… Если я не говорила об этом раньше, то только потому, что ждала наступления достойного момента для этого… Когда наконец я смогла бы сказать тебе это и дать слово быть только твоей? А могла я это сделать, только сознавая, что смерть близка, что расставание для нас невозможно и что оно было бы хуже смерти…

— Нет, нет, — говорил Бельваль, пытаясь освободиться от объятий. — Ты должна уйти!

— Я останусь с тобой!

Капитан сделал усилие и сбросил ее руки.

— Ты должна уйти, — шепнул он. — И когда будешь свободна, попытаться спасти меня!

— Что ты говоришь, Патриций, я не понимаю!

— Спасти меня, — повторил он. — Разве ты не сможешь высвободиться из его когтей, выдать его, искать помощи, предупредить моих друзей? Ты будешь кричать, придумаешь какую-нибудь хитрость…

Коралия слушала его с такой грустной, полной недоверия улыбкой, что он принужден был остановиться.

— Ты сам не веришь тому, что говоришь, мой друг! Нет, тебе хорошо известно, что раз я буду в руках нашего врага, он сумеет заставить меня молчать и спрячет так, что я не смогу сделать ничего, пока не наступит твоя смерть… Если этот человек спасет меня, то уж никак не из великодушия… Если я буду в его власти, ты сам знаешь, что последует, и чем я на это отвечу… Стало быть, мой Патриций, если мне суждено умереть через несколько часов, то не лучше ли будет умереть возле тебя, в твоих объятиях, и чувствовать в последний миг на своих губах твои губы… И разве это можно назвать смертью? Нет, это просто забытье, блаженство и сладкий переход в вечность…

Она протянула к нему руки, но Бельваль противился, зная, что при первом же прикосновении ее губ потеряет твердость духа.

— Это ужасно! — шептал он. — Ты хочешь, чтобы я принял твою жертву… Нужно жить, Коралия, я умоляю тебя об этом.

— Без тебя я не могу жить, Патриций! Ты мое счастье, моя единственная радость, и жить — это значит быть с тобой… Ты меня научил любить, и я люблю.

Те же слова слышали эти стены и двадцать лет назад. Та же беззаветная страсть, то же самоотречение во имя любви.

Коралия не чувствовала теперь страха смерти, и только любовь заставляла дрожать ее голос и застилала слезами глаза.

Капитан не сводил с нее глаз. Однако он прилагал все усилия, чтобы не поддаться ее обаянию и остаться твердым до конца.

— А если я прикажу тебе уйти, Коралия?

— Другими словами, прикажешь уйти к этому человеку? Да? Ты этого желаешь, Патриций?

Бельваль задрожал, точно ему нанесли удар.

— О, ужас! Ужас… — простонал он. — Этот человек и ты, моя Коралия…

До сих пор им трудно было поверить, что их врагом был Симон, тем таинственным существом, хитрым, лицемерным, преследующим Коралию со злобной страстью. Им все еще казалось, что Симон был только послушным орудием в руках этого человека.

Капитан тихо спросил:

— Ты никогда не замечала ничего со стороны Симона?

— Никогда… Скорее, он избегал меня… Но сейчас я подумала… Только не смейся… А вдруг Симон только притворялся сумасшедшим?

— Но зачем?

— Чтобы мстить…

— Немыслимо! Вспомни, он был поверенным моего отца. Он всю жизнь старался соединить нас… и теперь убивает!

— Ах, Патриций, я ничего не понимаю!

Они долго молчали. Первой нарушила тишину Коралия.

— Патриций, я хочу, чтобы ты разрешил мне остаться… Я умоляю тебя… У нас должна быть одна доля… Ты согласишься, не правда ли?

— Да.

— Дай мне свои руки, посмотри мне в глаза и улыбнись, мой Патриций!

На миг они забыли обо всем. Потом она с тревогой спросила:

— Что с тобой, мой Патриций?

— Смотри, смотри! — воскликнул он. — Лестница поднимается! Десять минут истекли.

Бельваль бросился к лестнице и ухватился за последнюю ступеньку. Ее движение тотчас же прекратилось. Он сам не знал, зачем это сделал. Он видел только, что исчезает последний шанс спасти Коралию.

— Патриций! Патриций! На что ты надеешься?

Капитан оглядывался вокруг, словно искал, что могло бы помочь ему, и пытался догадаться, что делал его отец в подобных обстоятельствах. Наконец он придумал. Влезть по лестнице, достигнуть отверстия наверху, овладеть врагом и таким образом спастись и спасти Коралию… Бельваль попытался подтянуться на руках и поставить ногу на перекладину. Безрассудная затея для калеки!

Все длилось не долее трех секунд. Видимо, лестницу сняли с крючка, на котором она висела, и она упала вместе с Патрицием. Наверху раздался злорадный хохот, и отверстие закрыли.

Капитан с трудом встал на ноги, до крайности взбешенный. Схватив пистолет, он выстрелил вверх, потом бросился на дверь, колотя по ней изо всех сил в припадке отчаяния и гнева.

В ответ на это невидимый враг закрыл наглухо отверстие вверху, и пленников поглотила темнота.

— Патриций! Патриций! — закричала в ужасе Коралия. — Где ты, Патриций! Я боюсь, боюсь…

Они искали друг друга наощупь, точно слепые, и самым ужасным теперь им казалось быть разделенными друг от друга…

— Патриций! Патриций, где ты?

Их руки встретились, похолодевшие от волнения руки Коралии и пылающие от лихорадки руки Патриция…

— Не уходи от меня, Патриций!

— Я здесь, не бойся ничего, нас не смогут разлучить! — поспешил он уверить ее.

— Да, нас не разлучат… — шептала она, — ты прав, и эта комната будет нашей могилой…

Последнее слово Коралия произнесла с таким волнением, что Бельваль содрогнулся.

— Нет! Нет! — вскричал он. — Что ты говоришь? Не надо отчаиваться. Спасение может придти в последнюю минуту…

Он высвободил руку и трижды выстрелил в потолок, туда, где еще были просветы. Точно в ответ на это послышались глухие удары, от которых у них кровь застыла в жилах. Отверстие наверху забивали, и при каждом ударе молотка Бельвалю и Коралии казалось, что это вбивают гвозди в крышку их гроба.

Надежд на помощь извне больше не оставалось.

— Патриций, я боюсь. Мне кажется, что эти гвозди вбивают мне прямо в голову…

Заливаясь слезами, Коралия упала на грудь Бельваля.

А наверху продолжалась ужасная работа. Капитан подумал, что, наверное, подобные чувства переживают осужденные на казнь. Из камеры они слышат глухой стук и знают, что это для них строится эшафот на площади и что его им не избежать… Но если осужденным судьба иногда посылала помилование в самый последний момент, то тут она была против них, точно их враг и ее подчинил своей власти. Смерть была с ним заодно, он сам олицетворял собой смерть, грозную и неумолимую…

— Не покидай меня, — всхлипывала Коралия. — Не бросай меня, я боюсь…

У него была с собой коробка спичек. Освещая ими комнату, Патриций подвел Коралию к стене, исписанной рукой его отца.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Я не хочу, чтобы нашу смерть приписали самоубийству. Я сделаю то же, что сделал мой отец… Кто-нибудь прочтет то, что я напишу, и отомстит за нас.

Заканчивая писать, он увидел внизу за панелью еще несколько слов, набросанных отцом.

— Спичку, скорее! — крикнул он Коралии и прочитал:

— «Удушение… Ядовитые газы…»

Спичка в руках Коралии погасла. Так вот какая смерть их ожидает!

Но они еще не понимали, как именно все это произойдет. В такой большой комнате, как эта, воздуха достаточно, по крайней мере, на несколько дней.

— Если только качество воздуха не изменится, — прошептал Бельваль, — или же…

Он замолчал на мгновенье, потом продолжал:

— Да, да, теперь я припоминаю!

Патриций рассказал Коралии о своих подозрениях. Он вспомнил, что видел в шкафу Симона не только веревочную лестницу, но и какие-то странные трубки. Поведение Симона с тех пор, как их заперли здесь, подтверждало догадку Патриция, и больше всего, конечно, тщательность, с которой закупоривали комнату, даже с крыши! Очевидно, Симон просто-напросто подсоединит трубку к газовому счетчику на кухне, ведь дом освещается газом. Они погибнут, отравленные газом, как погибли их родители…

Капитан сознавал, что надо спасаться, но как? Стены не разрушить, до крыши не добраться. Но что это? Он насторожился. Откуда-то сверху послышался легкий свист.

— Начинается, — прошептал Бельваль. — У нас еще час, по крайней мере, полчаса…

Но Коралия взяла себя в руки.

— Будем же твердыми, Патриций, — сказала она.

— Если бы я был один. Но ты, моя бедняжка…

— Говорят, такая смерть легка… И потом я знаю, я чувствую, что мы с тобой страдать не будем.

В ее тоне было столько уверенности, что в душу капитана точно снизошел мир…

Они молча сидели на диване, взявшись за руки. Оба чувствовали, как ими мало-помалу овладевает сонное безразличие.

Коралия обвила рукой шею Бельваля и громко сказала:

— Перед Богом я называю тебя моим женихом, и пусть Он примет нас к себе, как принимает только соединенных навек…

Она приблизила губы к его лицу и поцелуями осушила слезы, катившиеся по его щекам. Потом их губы соединились.

— Да, ты права, — прошептал он. — Умереть так — значит жить!

В комнате уже ощущался слабый запах газа.

— Все должно произойти так, как и двадцать лет назад, — тихо сказал Патриций. — Твоя мать и мой отец тоже умерли в объятиях друг друга. Они любили, как и мы, и желали соединить нас и, как видишь, это им удалось.

Она ответила:

— И наши могилы будут рядом…

Их мысли начали путаться. Оба чувствовали головокружение, но состояние это не было ни болезненным, ни мучительным.

Первой ослабела Коралия, и ее слова удивили капитана, но потом он понял, что она бредит.

— Мой возлюбленный, — шептала Коралия, — смотри сколько цветов! Все розы, они падают, падают…

Он крепче сжал ее в объятиях и тоже погрузился в сладкую дрему. Ему казалось, что они вместе опускаются в какую-то пропасть, полную света, все ниже и ниже…

Внезапно Бельваль почувствовал себя усталым, и Коралия, с закрытыми глазами и счастливой улыбкой на губах, показалась тяжелее, ему было трудно поддерживать ее… Яркий свет начал меркнуть, лоб покрылся испариной, он задрожал, точно в лихорадке, и стал падать в какую-то бездонную черную яму.