Сокровища медного свитка

VII КТО УКРЫЛ СОКРОВИЩА?

Кем бы ни был человек, укрывший сокровища, перечисленные в нашем свитке, он имел доступ в Храм до его разрушения в конце лета 70 года н. э. Об этом свидетельствует и характер запрятанных предметов и места их сокрытия — большинство кладов находятся или в самом Храме или около него. Таким образом, нести ответственность за их сокрытие и составить по меньшей мере ту часть свитка, которая их касается, мог любой жрец, имевший дело с сокровищами. Но вот как быть с богатствами, спрятанными в Кумране и у Мертвого моря? И кто положил свиток в пещеру?

Не исключено, конечно, что ессеи Кумрана в предшествующий период поддерживали отношения с иерусалимскими жрецами и в годину опасности с готовностью· сообщили им о местах в Иудейской пустыне, пригодных. для укрытия священных предметов и свитка. Однако в свете наших знаний о ессеях и их аскетической жизни в добровольном изгнании такой контакт между Кумраном и Иерусалимом вряд ли был возможен. Более того, подобное доверие (простиравшееся вплоть до передачи секретов Храма) к фанатичной секте раскольников со стороны иерусалимского жречества выглядело бы крайне неправдоподобно. Гораздо проще предположить, что и в Иерусалиме, и в районе Мертвого моря, и в Иерихоне сокровища прятали представители одной и той же группы, и ессеи Кумрана не имели к этому никакого отношения.

Взглянув на карту, отмечающую упомянутые в свитке места (рис. 10), мы обнаружим четкую линию оборонительного рубежа, образуемого Кумраном, Хирбет ал-Мирд, Иерихоном и вади Фара и прикрывающего Иерусалим с восточного и северного флангов. Иудейская группировка зелотов, действовавшая в Иерусалиме во время войны с римлянами, — вот кто, по-видимому, контролировал эти стратегически важные позиции.

Своим названием (греч. Zēlōtai)[78] эта часть иудейских патриотов была обязана исключительно ревностному исполнению на земле воли своего небесного хозяина. Ради достижения этой цели они, как, впрочем, и все другие религиозные фанатики и до и после них, не останавливались и перед пролитием крови во имя бога. Зелоты играли весьма существенную роль в первом иудейском восстании (66–70 годы н. э.), поднимая массы на священную войну против властителей-язычников. Готовые умереть сами ради этого дела, они обрекали на смерть любого из соотечественников, выступившего против них. И если их имя стало лишь синонимом жестоких убийств и неутолимой жажды власти, если основные их религиозные воззрения зачастую упускались из виду, то этим мы обязаны в значительной степени Иосифу Флавию — летописцу зелотского движения первого века нашей эры.

Едва, ли кто станет отрицать, что мы в неоплатном долгу перед иудейским историком, без работ которого — наши сведения об истории Иудеи в период между двумя Заветами и особенно о первом иудейском восстании были бы крайне неполны. Великолепный наблюдатель, специалист по описаниям военных действий и знаток местной топографии, он, однако, заслуживает, как все яснее начинают осознавать многие ученые, гораздо меньшего· доверия при изложении взглядов различных группировок и отдельных лиц. Особенно когда эти убеждения не совпадают с его собственными — взглядами аристократа до мозга костей, мало считавшегося с мнением тех, кто стоял ниже его по уровню воспитания и образования. В отношении зелотов и дела, за которое они боролись, его недоверие и предубежденность проявляются особенно резко и по крайней мере отчасти объясняются, видимо, неоднократными посягательствами зелотов на его жизнь, когда ему едва удавалось спастись.

Вскоре после начала восстания Флавию и его классу стало ясно, что оно почти полностью обречено на провал. Угроза уничтожения нависла над всем, что было у них самого дорогого в патрицианском Иерусалиме. И вот военачальник иудейской армии в Галилее, уже в начале войны впервые открыто выразивший свою неприязнь к зелотам, он в конце войны оказывается на стороне римлян и призывает своих соотечественников капитулировать, пока не поздно. Без всякого сомнения, зелоты ненавидели его так же, как и он их.

Вопреки письменному свидетельству Флавия, зелоты вовсе не были просто бандитами, использовавшими войну υ с римлянами для достижения своих низменных целей. Конечно, в ходе двух первых лет, когда успех еще сопутствовал полным надежд участникам восстания — от стен Иерусалима с позором бежали даже войска римского наместника Сирии, — под знамена зелотов стекалось и множество людей сомнительной репутации, готовых поживиться чем угодно и где угодно. Но зелоты, сражавшиеся до последнего вздоха в осажденном городе, принадлежали к числу людей совершенно иного склада. Быть может, методы их отличались грубостью, а зачастую и крайней жестокостью, но их цели определялись религиозными убеждениями.

Истоки движения зелотов — в религиозном восстании двухсотлетнеи давности против греков, проходившем под знаменами Маккавеев. К нему же восходит и движение ессев. Прошли годы, и Рим положил конец кратковременной политической свободе иудейского государства. Отныне религиозные иудеи все сильнее и сильнее связывают свои надежды с открытым вмешательством бога в дела его народа: лишь катаклизм космического масштаба сможет покончить с засилием зла в этом мире. Ессеи и зелоты, однако, разошлись в выборе средств, при помощи которых можно было бы вызвать божественное вмешательство: одни проводили время в молитвах и бдениях; в священных писаниях и главных событиях своего времени выискивали особые знамения и пребывали в постоянной готовности последовать за мессией, когда наступит день. Другие зелоты, подобно Иуде Искариоту, все больше и больше уставали от тщетных ожиданий. Они вознамерились вызвать вмешательство бога вооруженным восстанием и кровью мучеников.

По-видимому, крупнейшей фигурой в зелотском движении следует считать Иоанна из города Гисхалы близ Тира в верхней Галилее. К концу 67 года н. э. весь этот район был уже захвачен римскими легионами и развернулись операции по охвату с флангов иерусалимского очага восстания. Иоанну с несколькими друзьями удалось бежать и пробиться в столицу, где они намеревались реорганизовать военное командование. Как Иоанн и ожидал, храмовые жрецы были совершенно не расположены к продолжению войны, поскольку при любом исходе, исключая тот, при котором осуществились бы эсхатологические чаяния фанатичной секты иудаизма, под угрозу ставилось не только благосостояние, но и само существование Храма и его жреческой верхушки. Для них оставалась единственная надежда — заключить в самом спешном порядке достойный договор с врагом.

Зелоты же полагали, что жреческая верхушка, заботясь больше о благополучии Храма и о своих собственных обширных доходах, предала бога и «закон его» — те принципы и ту веру, которые они обязаны были поддерживать. Начатая с эсхатологическими целями война должна продолжаться, пока бог не решит ее исход своим прямым вмешательством — пусть даже вначале будет в разрушен Иерусалим и самый Храм, ибо за городом пустыня — извечное прибежище беглецов и мятежников.

Иоанн и его сторонники оказались в Иерусалиме в конце ноября и сразу же начали готовить город к отпору римским легионам (ИВ IV, 2, 5; § 115). Практически это означало, что они стремились подавить всякую оппозицию в среде жречества и запугиванием привести в полное повиновение городских ремесленников и лавочников. Зелоты не знали милосердия: ни звание, ни положение не спасали от лишения имущества и заключения в тюрьму. Лишь всепожирающий пламень религиозного фанатизма имел над ними власть — ведь шла священная война, крестовый поход против сил зла в этом мире, и целью ее было установление царства бога на земле. Конечная цель оправдывала любые средства.

Основную поддержку Иоанну оказали уличные толпы полуголодной «черни», обычной для любого восточного города того времени, которая ничего не могла потерять в этой борьбе, кроме собственной жизни; в общем, для нее было не так уж важно, если ее религиозные устремления расходились со взглядами новых хозяев. Встречались и такие, кто последовал за зелотами, мечтая о восстановлении «царства давидова», и кто внес свою толику в общее дело, хотя методы зелотов зачастую вызывали у них, вероятно, отвращение. Вместе с тем Иоанн вскоре начал получать подкрепление и из-за стен города. По мере продвижения римлян в глубь страны множество людей, также потерявших все, обращались в бегство и искали лишь вождя, подобного Иоанну, и дело, за которое стоило бы умереть.

Разделавшись с враждебными им аристократами и жрецами, зелоты овладели Храмом. Затем произошло знаменательное событие, в связи с которым зелоты предстают перед нами в более выгодном свете, чему Иосифа Флавия. Низложив верховного жреца, они приступили к избранию нового при помощи древнего обычая — бросания жребия. Этот библейский обычай избрания лиц на высшие храмовые должности путем поисков случайного проявления воли всевышнего давно уже уступил место более прямым методам: сначала выгодные местечки раз-давались правящей верхушкой, а затем просто переходили по наследству. Оба метода считались незаконными. Ессеи внутри своей общины неизменно следовали традиционному обычаю, предписанному законом, как, впрочем, и иудейско-христианские общины в ранний период своего существования (Деяния I, 26; DSS, 145). И вот теперь Иоанн и зелоты сумели доказать, что они тоже почитают закон гораздо больше, нежели его официальные толкователи, занимавшиеся этим на протяжении двух предшествующих веков.

Жрецы предприняли последнюю отчаянную попытку захватить власть, и гражданская война разгорелась с новой силой. Иоанн обратился за помощью к идумеям, мужественному южному народу, из которого вышел род Ирода. Тотчас же из Хеврона бросились они на подмогу Иоанну; видимо, вождь зелотов пользовался уже популярностью в южной Палестине (Иоанн, как подозревают, притязал на роль мессии, и, уж конечно, он не первый «галилеянин» на этом пути). Так или иначе, он вскоре вновь прочно утвердился в Иерусалиме, и в его руках оказался Храм и его Сокровищница. Теперь наконец он мог подготовиться к неизбежной осаде; ожидали, что на горе Скопус, севернее города, со дня на день засверкают первые римские доспехи, и, вероятно, именно весной 68 года н. э. зелоты приняли решение о немедленном укрытии храмовых сокровищ, сосудов и десятин: ни один священный предмет не должен был попасть в руки неиудеев, и каждый из них, пока еще оставалось время, следовало уберечь от незаконного, в глазах религии, использования в будущем теми иудеями, которые уцелеют в надвигающейся катастрофе.

Ни Иоанн, ни его друзья не знали, что Веспасиан именно в это время вел споры со своими военачальниками, возражая против их намерения сразу же атаковать самый центр восстания. Более дальновидный, как выяснилось впоследствии, главнокомандующий полагал необходимым еще до нанесения решающего удара отрезать все пути отступления, любой ценой воспрепятствовать уходу Иоанна в пустыню, где, избегая открытого сражения, он мог годами вести партизанскую войну. Недооценка подобной стратегии шестьюдесятью годами позже, во время Второго иудейского восстания, обрекла римские армии в Палестине на трехлетние страдания.

Затем Иоанн приводит в состояние боевой готовности внешние оборонительные посты. Юго-восточнее города, на западном берегу Мертвого моря, возвышалась огромная сложенная из камней крепость Масада. Она находилась в руках зелотов с самого первого года восстания (ИВ II, 17, 2; § 408), и с того же времени гарнизон ее содержался за счет поборов с прилегающих селений. Отныне отсюда предпринимаются с каждым разом все более дерзкие набеги и на отдаленные города и селения. Флавий объясняет эту тактику зелотов отсрочкой наступления римлян на Иерусалим. Кое в чем он, по-видимому, прав, однако эти набеги надлежит, видимо, рассматривать не сами по себе, а как часть общего стратегического плана. После каждого набега мелкие группы объединялись со сравнительно крупными отрядами и сообща нападали на более важные и лучше укрепленные поселения. Всеми операциями руководил, очевидно, штаб восстания в Иерусалиме (предположение в высшей степени правдоподобное). Частью плана являлся, вероятно, и сбор провианта и средств для ведения войны — ведь петля окружения стягивалась вокруг центра восстания все туже. И Иоанн должен, был быть уверен: защитники внешних оборонительных постов имеют все необходимое, чтобы задержать врага. Описывая набеги зелотов, Флавий приводит одну подробность, весьма интересную и важную для обоснования нашей точки зрения. Среди поселений, ставших жертвой набегов, были, говорит он, и «святые места» (hiera). Толковать это выражение как «синагоги» едва ли представляется возможным, поскольку в последних обычно не хранились крупные денежные суммы. Более вероятно, что Флавий подразумевал под «святыми местами» поселения религиозных общин, подобные Кумрану ессеев; расположенный здесь монастырь как раз и мог попасть, в руки зелотов. Община ессеев, как нам известно, была довольно богатой. Во всяком случае на протяжении по крайней мере полутора веков каждый вновь принятый в общину вносил в ее фонд все свое достояние, так же как у ранних христиан (Деяния IV, 32 и сл.). Однако Кумран мог привлечь зелотов еще и потому, что в течение веков он служил оборонительным постом и в этой роли мог использоваться вновь. Еще в наши дни с башни свободно просматривается территория до самой реки Иордан на севере и мыса Рас Фешха — на юге (рис. 10; PDSS, табл. 120, 140).

Уже давно высказывались предположения, что последними защитниками монастыря были не мирно настроенные ессеи, а их более воинственные соотечественники — зелоты (DSS, 87). Теперь это фактически подтверждено нашим свитком. Монастырь был разрушен римлянами, как это подтверждается археологическими и историческими данными, в июне 68 года, когда легионы Веспасиана достигли Иерихона (ИВ IV, 8, 1; § 450). Таким образом, зелоты владели Кумраном, вероятно, около трех месяцев. Здесь за это время они на основе сообщений, полученных из Иерусалима и других крепостей, составляют опись, вырезают ее текст на меди, а затем укрывают свиток. Если оправдаются слухи, будто у бедуинов находится еще один медный свиток, найденный в последней из открытых пещер(№ 11; рис. 2), то придется признать, что зелоты изготовили и захоронили в других тайниках дубликаты того свитка, который был обнаружен в 1952 г. По содержанию они должны приближаться к полной описи, спрятанной, по всей видимости, в районе Храма (ср. пункт 61).

Но если заслуга в составлении и захоронении медного свитка принадлежит зелотам, то им же следует в таком случае приписать укрытие найденных в пещере рядом со свитком пергаментов. Это, безусловно, не означает, будто указанные документы относятся к литературному наследию зелотов — все они ничем не отличаются от образцов ессейской литературы, представленных другими кумранскими свитками. Но зато это означает, что фрагменты свитков, обнаруженных в пещере, а возможно и некоторые другие свитки, захоронены зелотами. Так приоткрылась завеса еще над одной загадочной проблемой.

Как показало обследование извлеченных из одной пещеры фрагментов, свитки разорвали и изрезали ножами прежде, чем их туда бросили (PDSS, табл. 47, 48). Конечно, повреждения ничего не стоило бы нанести и после захоронения свитков, но оборотная сторона одного из фрагментов была, как выяснилось, использована для составления копии какого-то списка, грубо нацарапанной греческим курсивом. Подобное светское греческое письмо не встречается ни в одном из свитков, за исключением нашего медного документа, где несколько таких букв стоят в качестве особого шифра на полях против некоторых пунктов описи (см. прим. 9 к тексту). Следовательно, греческим письмом в данном случае пользовалась, как подозревают, некая группа людей, которую ни при каких условиях нельзя отождествлять с истинными владельцами сектантского свитка, оскверненного подобным образом. Этому обстоятельству можно дать вполне удовлетворительное объяснение, допустив, что зелоты, захватившие монастырь весной 68 года н. э. и изгнавшие из него ессеев, нашли здесь в разорванном и изрезанном виде большую часть библиотеки ессеев и использовали отдельные обрывки под «черновики».

Фрагменты носят явные следы поспешного, но отнюдь не варварского уничтожения. Не было ли оно делом рук самих ессеев? Вспомним: община их являлась тайным сообществом посвященных — все члены общины приносили клятву верности и обязывались хранить в тайне ее секреты; текст некоторых из найденных свитков зашифрован (DSS, 47 sq.). Перед лицом внезапно возникшей опасности (например, при нападении на монастырь зелотов) ессеи, вероятно, постарались разорвать и изрезать свои свитки, дабы воспрепятствовать непосвященным проникнуть в их тайны. О том, сколь успешно справились они с этой задачей, способны судить лишь те из нас, кто долгие годы по кусочкам восстанавливал вновь ожившие пергаменты. К счастью, свитки, как и любой другой документ, упоминавший имя божества, не подлежали сожжению. И вот тут возникает вполне естественный вопрос: почему зелоты, сами поставленные перед необходимостью поспешного бегства от надвигающегося врага, тем не менее взяли на себя труд собрать и с особой тщательностью укрыть совершенно изуродованные (и чужие) документы. Ответ мы находим в цитированном уже нами выше (стр. 59) предписании раввинов, согласно которому свитки священных писаний следовало укрыть прежде, чем будет разрушен обреченный на гибель город. Добрая треть кумранских документов состоит, как нам теперь известно, из библейских книг, и зелоты это прекрасно поняли, несмотря на ужасное состояние свитков. Ну а мы в свою очередь теперь уже достаточно хорошо знакомы с зелотами, их религиозным фанатизмом и не находим ничего удивительного в том, что они ни при каких условиях не допустили бы, чтобы книги с изложением божественных законов достались на поругание римским варварам.

Но если признать, что поспешное захоронение свитков в ряде пещер — дело рук зелотов, то легко объяснить и совершенно иное обращение с документами, запрятанными в первой из обнаруженных пещер. Найденные пастухом-арабом свитки были обернуты в полотняную ткань и аккуратно вложены в сосуды. Здесь, очень похоже, поработали исконные их владельцы — ессеи, а сама первая пещера служила, вероятно, скорее хранилищем, нежели тайником, сделанным на скорую руку и в критических обстоятельствах.

Флавий говорит о набегах зелотов на «святые места», т. е. употребляет это выражение во множественном числе, и нет особых причин считать кумранскую организацию ессеев единственной в своем роде (хотя она и являлась, вероятно, самой большой в данном районе). Надо полагать, есть немало еще мест, ожидающих своей очереди, и уж во всяком случае давно пришло время подвергнуть весь район Мертвого моря обследованию при помощи всех новейших достижений археологии и аэрофотосъемки. В то же время по крайней мере некоторые из «святых мест», быть может, уже давно хорошо известны. Так, существует предположение, будто византийские христианские монастыри, разбросанные Иудейской пустыне, возводились на месте древних иудейских сооружений кумранского типа. В этой преемственности, думается, не исключено нашли свое выражение и более тесные узы — что византийские монахи строили свои кельи на фундаментах ранних иудео-христианских поселений. Просто ли совпали по времени приказ Иоанна о налетах на «святые места» и бегство иудео-христиан из Иерусалима за Иордан в Пеллу? И не имели ли христиане, так же как и ессеи, свой религиозный центр в пустыне, падение которого немедленно повлекло и развал их городской общины? Кто знает, быть может, в один прекрасный день археологи или бедуины принесут из дикой пустыни остатки христианской библиотеки, более ранней, чем любое из евангелий, и гораздо более близкой к их источникам и по языку, и по духу. Перед такой находкой поблекли бы даже и кумранские свитки ессеев.

Захват денег и провианта — единственная, по мнению Флавия, цель набегов зелотов — не был проявлением их якобы обычной склонности к буйству и бандитизму. Деньги требовались для ведения войны против римлян-войны священной в глазах зелотов и их сторонников. В дело пошли, как явствует из описаний нашего летописца, даже ценности, посвященные Храму:

«Между тем Иоанн, когда у народа уже нечего было брать, обратился к святотатственному грабежу: массу принадлежавших Храму священных даров, богослужебной утвари, кувшинов, чаш и столов он приказал расплавить; даже посланные Августом и его супругой в дар кружки для вина не были пощажены. В то время, когда римские императоры во все времена окружали Храм почетом и умножали его сокровища, иудей сам расхитил дары иноземцев. Своим окружающим он говорил: «Предметы, посвященные богу, можно без всякого стеснения употребить на служение богу, а те, которые бьются за Храм, имеют право брать из него средства к существованию» (ИВ V, 13, 6; § 562 и сл.).

Сообщение о переплавке священных сосудов вызывает особый интерес в связи с упоминанием в пункте 7 описи громадного клада золотых слитков (65!), укрытого «в углублении старого Дома дани на Плите цепи» (см. стр. 118). Вера Иоанна в законность использования во имя священной войны храмовых реликвий хорошо иллюстрируется еще одним случаем, описанным Флавием; вождь повстанцев приказал разрубить бревна, присланные из Ливана специально для употребления внутри святилища, и использовал их при постройке башен для защиты территории Храма (ИВ V, 1, 5, s 36 и сл.), а ведь они являлись дарами Храма, запретными для мирских дел.

Стоит ли говорить, что ради священных для себя в целей зелоты тем более не остановились бы перед использованием средств, изъятых в «святых местах», подобных Кумрану. Именно эти ценности и составили несомненно Я основную массу сокровищ, укрытых в стратегически важных пунктах вокруг Иерихона и у Мертвого моря., Ну а сокровища, спрятанные, как свидетельствует наш свиток, под стенами и полом Кумранского монастыря, почти наверняка изъяты из казны ессеев.

Римляне захватили Иерихон в июне 68 года н. э, и тогда же пали Кумран и другие расположенные здесь зелотские крепости. Спустя два года сын Веспасиана, Тит, захватил и разрушил Иерусалим. Зелотские вожди были казнены или уведены в плен. Но еще три года в крепости Масада мужественно держались их сподвижники, и лишь после того как последнее прибежище повстанцев было окружено, а все его защитники покончили с собой, римляне могли считать восстание в Палестине окончательно подавленным.

Пепел войны медленно оседал на землю несчастной страны; умерли или были изгнаны зелоты; лишь свиток их с описью священных сокровищ, не тревожимый никем, спокойно лежал в пещере на берегу Мертвого моря.