Сокровища медного свитка

IV МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: У МЕРТВОГО МОРЯ

Идентификация библейских названий местностей заведомо ненадежна. Хорошо известные в свое время города и поселения часто бесследно исчезали, а занимаемые ими территории впоследствии снова заселялись и назывались по-новому. Даже в тех случаях, когда древние наименования сохранились в более или менее поддающейся опознанию форме, они в наши дни нередко относятся не к древнему поселению, а к соседней деревне. При исследовании вопроса часто оказываются полезными описания христиан, совершавших паломничество к «святым местам», однако они также не всегда заслуживают доверия. В отдельных случаях на помощь приходят древние письменные источники из Месопотамии и Египта, труды греческих историков и географов. Их свидетельства, бесспорно, ценны, но выводы, сделанные на их основе, не могут считаться окончательными. Составленный с учетом последних данных науки Атлас Библии при локализации тех или иных пунктов по их названиям пользуется всеми указанными выше разнообразными источниками, соответственно оцененными и критически исследованными археологами и филологами, однако едва ли кто станет оспаривать, что и здесь мы с достаточной уверенностью можем говорить лишь о названиях мест, составляющих довольно скромную долю библейской топонимики.

Поскольку в нашем свитке при указании мест сокрытия сокровищ иногда применяются библейские названия, мы стоим перед подобными проблемами, только еще более усложненными следующим обстоятельством: древний писец, возможно для того чтобы запутать непосвященных, постоянно обозначает хорошо известные места сходными по значению или синонимичными названиями. Таким образом, если мы, к полному своему удовольствию, даже и разгадаем до конца таинственный текст нашего свитка, то это все же не поможет нам локализовать те или иные места, основываясь на названиях, сохраненных для нас традицией I века. Разгадать текст и установить, где данное место находилось на самом деле, — не одно и то же. У евреев I века, как и у ранних христианских паломников, была, по-видимому, вполне определенная традиция, касающаяся расположения какого-либо пункта, упомянутого в Ветхом завете. Однако созвучия в названиях, а то и путаница в самих библейских текстах вполне могли ввести в заблуждение и их. Представления древних о том, где было расположено то или иное место, и являются предметом настоящего исследования.

По нашему мнению, различного рода географические названия, упомянутые в описи сокровищ, распределяются по трем главным районам:

1. Местности у Мертвого моря (включая Кумран)

2. Окрестности Иерихона.

3. Иерусалим.

С первой же строкой нашего свитка мы попадаем в область почти у самого Кумрана:

Согласно Книге Иисуса Навина (Иис VII, 24–26), с этой местностью связана история об Ахане, который навлек на себя гнев божий, утаив часть добычи, захваченной при разграблении Иерихона (вместо того чтобы — полностью ее уничтожить в соответствии с религиозными обычаями). Долина упоминается также как один из пунктов на северо-восточной границе Иудеи (Иис XV, 7), на основании чего (а также и по контексту свитка) она достаточно надежно идентифицируется сегодня с Букей'а, или «Долинкой», плато в пять миль, простирающимся параллельно кумранским скалам и возвышающимся над ними (PDSS, табл. 90).

Долина Ахор имела и эсхатологическое[52] значение: Осия говорит о ней, как о «преддверье надежды» [II, 15 (евр. 17)][53], а Исайя пророчит наступление дня, когда эта часть дикой пустыни станет «местом отдыха для волов» (LXV, 10). Трудно представить, будто ессеи, для которых указанное место могло стать самыми близкими по местоположению и самыми истинными по их воззрениям вратами в Новый Иерусалим (и которым оно, вероятно, уже в это время, как ныне бедуинам, служило пахотной землей), забыли в Кумране о религиозном значении долины. Отрывок из книги Осии поможет нам понять, каким образом ессеи избрали путь добровольного изгнания и духовного возрождения: «Посему вот и я увлеку ее, приведу ее в пустыню и буду говорить к сердцу ее. И дам ей оттуда виноградники ее и долину Ахор, в преддверье надежды; и она будет петь там, как во дни юности своей и как в день выхода своего из» Египта» (Ос II, 16–17)[54].

В районе долины много древних укреплений, но «крепость», упомянутая в пункте 1 описи, едва ли что-либо иное, нежели древний Гирканион (современная Хирбет ал-Мирд) — крупное оборонительное сооружение, венчающее конической формы холм на западной кромке долины ал-Мирд. Эта большая крепость-замок построена иудейским жрецом-правителем Иоанном Гирканом и носила его имя. Длительное время она служила также прибежищем последних маккавейских царей (ИД XIII 16, 3; § 417), пока не была в 57 году до н. э. разрушена Габинием[55], после того как сын Аристобула Александр укрепил ее против воли своих римских сюзеренов (ИВ I, 8, 5; § 168; ИД XVI, 5, 4; § 89 sq.). Опекаемый парфянами Антигон (40–37 годы до н. э.), вероятно, несколько подновил крепость; затем в 31 году она была захвачена Иродом Великим (ИВ I, 19, 1; § 364), там он «велел похоронить как простолюдина» своего сына Антипатра, убитого по его приказу (ИВ I, 33, 7; § 664; ИД XVII, 7; § 187).

Ирод реконструировал дворец-крепость с присущей ему расточительностью — он с гордостью демонстрировал его Марку Агриппе, другу и зятю императора Августа, во время посещения последним Палестины в 15 году до н. э. (ИД XVI, 2, 1; § 13); впоследствии Ирод использовал Гирканион как тайную тюрьму, куда отправляли и где без всякого шума лишали жизни многих его врагов, подозреваемых в измене.

По некоторым предположениям, между Гирканионом и монастырем ессеев в Кумране (оба пункта разделяют всего шесть миль) существует какая-то связь. Монастырь, утверждают археологи, был необитаем в течение почти всего правления Ирода — и в этом нет ничего странного, ибо, как известно, декретом этого правителя запрещались все публичные и частные сборища (немалую роль играла, вероятно, и близость тайной тюрьмы). Такой прекрасный оборонительный пункт, как Гирканион, охранявший подход в Иерусалиму с востока, вряд ли остался вне поля зрения участников первого иудейского восстания, в самом начале войны захвативших иерихонские укрепления (ИВ II, 18, 5; § 484), и, возможно, именно из Гирканиона они совершили свой набег на монастырь ессеев весной 68 года н. э. (см. гл. VII). А примерно через три месяца, несомненно после прибытия в; район Мертвого моря войск Веспасиана, иудеи потеряли обе оборонительные позиции (ИВ IV, 9, 1; § 486; ср. V 2, 3; § 69).

Разумеется, вся эта история кровопролитий не прошла бесследно, и не удивительно, что святой Савва, прибывший четыре столетия спустя в Гирканион на пятьдесят четвертом году жизни, чтобы провести здесь великий пост, столкнулся с немалыми трудностями, правда «потустороннего» характера. Место буквально кишело; демонами, не обратившими никакого внимания на помазание горы священным елеем. Демоны невыносимо досаждали Савве, являясь ему в образах отвратительных змей, воронов и других диких тварей, поэтому после пасхи Савва вернулся в Гирканион, или, как он тогда назывался, Castellon[56], и вместе со своими коллегами тщательно очистил местность. Он воздвиг здесь монастырские кельи, благо под рукой оказался строительный материал — на кельи пошли найденные среди развалин остатки «дворца со сводом, выложенным прекрасными камнями» (Vit. Sab., 27, ср. Mader, JPOS, 9, 122 sq.).

Развалины монастыря, увенчивающие вершину конусообразного холма Хирбет Мирд, хорошо видны еще и сейчас.

Найденная в этом районе разрушенная часовня с мозаичным полом датируется периодом господства Византии и носит явные черты византийского влияния, однако в ее стиле чувствуется и влияние предшествующей эпохи-периода римской оккупации. Первые прибывшие в монастырь монахи уже нашли здесь мост, переброшенный через искусственные рвы, прорубленные в скале и защищавшие с западной стороны вершину, на которой стояла крепость. Нижние ряды кладки моста представляют собой образцы каменной кладки времен Ирода; рядом с дорогой проходил древний каменный акведук, подводивший воду к крепости сквозь два прорубленных в скалах тоннеля от высот, расположенных на западе.

Севернее акведука находятся два водоема, высеченных в скале; несколько северо-восточнее — глубокая круглая цистерна. Отсюда к самой вершине ведет извилистая тропинка. К северу и югу от западной стены видны остатки древнего вала, возведенного, вероятно, на гласисе[57] за пределами сохранившейся до наших дней стены, окружавшей макушку холма. Многие пещеры использовались монахами под часовни, причем в одной из них был мозаичный пол. На юго-западном склоне холма в скале найден склеп с четырьмя прямоугольными погребениями.

На холме Хирбет Мирд раскопки никогда ранее не проводились. Когда же в 1952 году какой-то бедуин нашел в его развалинах несколько древних христианских[58], греческих и арабских рукописей, холм вдруг вызвал большой интерес. Обследованием подземных помещений монастыря занялась бельгийская экспедиция из Лувена, однако ей не удалось провести сквозные раскопки, и никто доныне так и не может сказать, были ли в древнем дворце-крепости какие-либо «ступени, ведущие к востоку». Несомненно, что в опоясывающих холм укреплениях с восточной стороны нет никакого прохода; почти отвесный обрыв обеспечивал полную неприступность крепости. Под «ступенями» из первого пункта описи подразумеваются, вероятно, ступени, идущие в восточном направлении по западной стороне.

Пункт 2 описи упоминает «надгробие», которое, очевидно, находилось в «крепости»:

Не исключено, что «надгробие» имеет какое-то отношение к месту погребения злополучного Антипатра. Во всяком случае камни, из которых был сложен монумент, скорее всего, реквизировали монахи для своих строительных работ.

Второе упоминание долины Ахор мы находим в пункте 18:

О той же самой местности говорится, видимо, и в двух следующих пунктах (19 и 20):

Упоминание «прессов» и «ям» вызывает в памяти пророчество Осии о «виноградниках», которые будут разбиты в долине. Арабское слово karm «виноградник», обычно употребляющееся, как и его еврейский эквивалент, для обозначения всякого рода плодовых садов (см. ниже, стр. 104), и в самом деле довольно часто встречается в местных названиях в Букей'а. Здесь же еще и поныне находят многочисленные следы некогда процветавшего земледелия: древние и датируемые более поздними эпохами дамбы, водоемы и т. д. При тщательном обследовании местности, быть может, удалось бы найти и остатки двух давильных прессов, располагавшихся неподалеку друг от друга на склонах одного из холмов, окаймлявших долину.

«В пустыне: Бет-Араба, Миддин, Секака, Нибшан, Соляной Город и Ен-Геди: шестью городов с их селами» (Иис XV, 61–62).

Так перечисляет Книга Иисуса Навина поселения пустынной части Иудеи, начиная с Бет-Араба, современного ’Айн Гараба, расположенного юго-западнее Иерихона, и кончая источником Ен-Геди, нынешним ‘Айн Джиди, на полпути к западному побережью Мертвого моря (рис. 2). Между этими двумя крайними пунктами лежали четыре «города», местоположение которых так и не было ни разу установлено более или менее достоверно. Название одного из них, Секака, неоднократно упоминается в нашем свитке:

В Библии нет никаких сведений о том, где нужно искать в пустыне, простирающейся на 26 миль вдоль побережья Мертвого моря, загадочный Секака. Известно лишь, что он находился, видимо, на севере района, ибо между ним и Бет-Араба лежал только Миддин. Но поскольку наиболее обитаемой частью области между Бет-Араба и Ен-Геди является Букей'а, т. е. долина Ахор, мы вполне резонно можем считать пункты Миддин и Секака самыми северными из «городов пустыни» в указанном районе. Это предположение подтверждается и данными нашего свитка — его текст дает в наши руки нить, позволяющую достаточно надежно «привязать» Секака к местности.

Термин gê, который употребляется для обозначения «долины» Секака (21 пункт описи), характеризует узкое ущелье, глубокое горное ущелье, лощину в отличие от термина 'ëmeq, служащего для обозначения долины Ахор. В других же значениях эти термины совпадают. Пункт Секака, как мы вправе заключить, находился возле лощины и дал ей название; сама же лощина — как следует из содержания пункта 25 описи — была в свою очередь частью вади, носившего название Киппа’ и, по всей вероятности, пересекавшего долину Ахор. После подобных рассуждений возможности выбора значительно сужаются.

В начале главы мы обращали внимание читателя на то, что древний писец для обозначения мест захоронения сокровищ нередко употребляет, несомненно в целях сохранения тайны, сходные и синонимичные по смыслу названия. В связи с этим нам придется исходить из двух следующих посылок:

1) если в свитке встречается хорошо известное по другим источникам название какого-либо места, значит в I веке действительное его название почти вне всякого

сомнения было другим;

2) наоборот, если название какого-либо места, упомянутое в свитке, не приводится больше ни в литературе, ни в преданиях, мы, весьма вероятно, имеем дело с псевдонимом или синонимом хорошо известного названия.

К последней категории названий следует отнести Киппа’, или Kippah в древнееврейской форме. В качестве имени собственного слово нигде больше не встречается, однако известно существительное того же корня со значением «свод», «арка», «портал» или ему подобным, а глагол КРР переводится обычно «наклонять», «сгибать». Точным синонимом КРР является древнееврейский и арамейский корень QMR, от которого происходит имя существительное qimrôn «сводчатый потолок».

Теперь обратим внимание на более чем вероятную связь между именем qimrôn и не имеющим смыслового значения арабским названием местности Кумран, его фонетическим эквивалентом (ср. 'Ammôn Ветхого завета и современное 'Амман). Таким образом, в I в. вади, широко известный со времени открытия свитков Мертвого моря, в действительности назывался, очевидно, Кимрōн, и это название дожило до наших дней в его арабской форме. Остается решить, в каком месте вади располагался город Секака. Возможностей для выбора остается не так-то много: город должен был лежать в лощине или близ нее, и к нему с востока должна была вести «дорога» вдоль вади (пункт 25). Пожалуй, для локализации вполне годились бы развалины Хирбет аз-Зараник у западного конца вади, в том месте, где поток извергается с холмов Иудеи (рис. 3), однако недавно проведенные здесь раскопки не обнаружили никакого поселения ранее V века н. э. В то же время употребление нашим писцом ветхозаветного названия Секака означает, по-видимому, что место, которое он упоминает, считалось местом древнего поселения, а Хирбет аз-Зараник в те далекие времена вообще не было обитаемым..

Таким образом, единственной реальной возможностью является локализация нашего Секака в самом Хирбет Кумран, т. е. там, где был расположен монастырь ессеев. Дело не только в том, что отдельные ориентиры, упомянутые в тексте нашего свитка, удивительнейшим образом совпадают с данными раскопок, проведенных в селении, но, и, как теперь ясно, в том, что ессеи возвели свой храм на еще более ранних постройках, датируемых ветхозаветным временем.

Эта идентификация важна не только для обнаружения захороненных сокровищ. Не будет большим преувеличением сказать, что если бы даже наш свиток не сообщил ничего другого, кроме этого, то и тогда его двухтысячелетнее хранение, время и усилия, потраченные на раскрытие и дешифровку, были бы оправданы. Следуя нашему принципу подозревать существование семантического дублета любого названия, упоминаемого нашим писцом, мы обязаны поставить под сомнение, было ли название Секака общеупотребительным названием Кирбет Кумрйна в I веке н. э. Глагольный корень SKK довольно часто встречается в Ветхом завете со значением «затемнять», «покрывать»; его синоним — корень SLL «заслонять», и искомый дублет, быть может, как раз и скрывается за названием, производным от этого синонимичного корня, и без труда поддается идентификации. Такое название впервые встречается в апокалиптическом отрывке из Книги Захарии, который, должно быть, имеет отношение к ессеям в Кумране. «Видел я ночью, вот, муж на рыжем коне стоит между миртами, которые в Mesillah»[59]. Ранние греческие переводчики Библии прочитали древнееврейское mesillah как «затененное», «тенистое место», однако последующая традиция, основываясь на несколько иной огласовке, предпочитает читать «глубокое место», «углубление» (отсюда КВЗ: «узкая долина»). Но это почти безусловно то же самое место, которое в эллинизированной форме Bemeselis (т. е. bêth «дом», «место чего-л» + mesillah) упоминает Иосиф (ИВ I, 4, 6; § 96) с альтернативным названием Bethom (т. е. bêth + ’omi «тень», ИД XIII, 14, 2; § 380). Именно до этого места жрец-правитель Иудеи Александр Яннай (103—76 годы до н. э.) преследовал зачинщиков поднятого против него восстания после их поражения, отсюда же после успешной осады поселения влек он побежденных в Иерусалим, чтобы распять их там вместе с восемьюстами единомышленниками. И сам инцидент, и идентификация населенного пункта имеют огромное значение для исследования свитков Мертвого моря, поскольку возникают весьма солидные основания, чтобы связывать восстание против Янная с ессеями и их историей. Один из найденных в пещерах свитков в нарочито неясных, но все же поддающихся истолкованию выражениях повествует о восстании и с ужасом рассказывает о распятии. Глава ессейской общины, так называемый Учитель праведности, предательски пал от руки человека, названного в свитках «нечестивым жрецом», давно уже отождествляемого с Александром Яннаем. Мне довелось как-то высказать мнение, что Учитель, по всей вероятности, был замешан в восстании на его ранней стадии, но затем, не дожидаясь исхода борьбы, увел свою общину в изгнание в пустыню (DSS, 98). Не будет ли в связи с этим наиболее естественным предположить, что оставшиеся в живых зачинщики восстания после поражения воспользовались последним шансом на спасение и в поисках убежища бежали в эти пустынные места и Учителю теперь уже против воли пришлось принять их. Это означало конец, и другой свиток сообщает нам в зашифрованной искусной игрой слов форме, как в некий день искупления в «доме изгнания» Учителя появился «нечестивый жрец» и «заставил его испить чашу яда своего». Последняя фраза — хорошо доказанный эвфемизм выражения «умертвил его», и трудно было бы предположить иной способ умерщвления Учителя, нежели тот, которому подверглись восемьсот других повстанцев. Более того, нельзя не признать, что неоднократно упоминаемая фраза о «чаше» в устах Иисуса, предвидевшего свое распятие иудеями, подстрекаемыми верховным жрецом, является чем-то бóльшим, нежели простым совпадением (ср. Мт XX, 22–23; XXVI, 39; Ин XVIII, 11 и т. д.).

Приведенный нами выше отрывок о «муже на рыжем коне» в Мессила проливает свет и на нерешенный доныне вопрос о происхождении названия «ессеи». Для объяснения этого греческого слова предлагалось немало вариантов, однако из-за полного отсутствия каких-либо подтверждающих данное слово исходных древнееврейских или арамейских форм ни один из них не получил всеобщего признания. Между прочим, Иосиф Флавий говорит и об излюбленном занятии ессеев: собирании трав и минералов, использовавшихся в лечебных целях, и об их искусстве врачевания (ИВ II, 8, 6; § 136). Но «исцелитель», «врач» по-арамейски ’asyä’, а форма множественного числа, ’äsayyä’, чрезвычайно близкая по произношению греческому слову Essaiol, Essenoi, вызвала у многих ученых представление о греческом заимствовании из арамейского. Тем более, члены известной александрийской религиозной созерцательной секты, имевшей много общего с ессеями Палестины, называли себя Therapeutae. Если мы примем теперь, что «мирта» (название растения, известного в древности своими целебными свойствами) в точности соответствует арамейскому ’asa’, мн. ’asayya’, а «мирты», среди которых стоял в Мессила «муж на рыжем коне», толковались проповедниками как «праведники» — звание, на которое претендовали как раз ессеи, — мы, очевидно, должны рассматривать изложенную ваше гипотезу как подтвержденную.

Далее, омонимичность терминов «ессеи» и «мирты» в свое время ввели в заблуждение греческих редакторов Иосифа Флавия. Согласно дошедшему до нас тексту «Иудейской войны», одни из ворот в южной стене Иерусалима назывались «Вратами ессеев» (V, 4, 2; § 145), однако несомненно, они назывались «Вратами мирт», а простиравшаяся за ними долина, известная под названием «Долина Енном», на самом деле была «Долиной мирт» — под таким названием она фигурирует в несколько искаженном виде в отрывке из Книги Захарии (Зах XIV, 5) (КВЗ: «долина в горах», ср. прим. 97). В чудесном видении перед Захарией предстает Гора олив, раскалываемая надвое могучим подземным ударом, и Долина мирт (Енном), воды которой устремились через пустыню к Мертвому морю. В том же направлении проложила свой путь, как известно, и знаменитая, вытекающая из храма река Иезекииля, призванная не. только нести целительную прохладу, но и взрастить целебными соками деревья, чьи плоды «будут для еды, а их листья для врачевания» (XLVII, 1—12). Таким образом, район Мертвого моря прочно утвердился в древнееврейской традиции как «курортное» место, и это обстоятельство во многом объясняет нам, почему ессеи («врачи») избрали Кумран (Месилла) для своей пустынной обители.

Теперь мы вновь возвратимся к Секака и кладам нашего свитка. Легче всего поддается идентификации местность, упоминаемая в пункте 23 описи: «В трещине… в обмазке «Соломонова водоема»…». Слово со значением «трещина» обычно встречается в текстах, описывающих землетрясения, но как раз через одну из больших монастырских цистерн по всей ее длине и далее через всю восточную часть поселения проходит глубокая трещина (PDSS, табл. 158) — поразительное свидетельство тяжкого бедствия, постигшего район Иерихона в седьмом году правления Ирода Великого (ИВ I, 19,3; § 370; ИД XV, 5, 2; § 121 и сл.), т. е. в 31 году до н. э.

Неясно, почему цистерна носила имя Соломона. Возможно, что в I веке, когда составлялся наш свиток, цистерна считалась уже древней и, как это часто случается с древностями, стала произвольно связываться с именем какого-либо знаменитого героя прошлого. Я же считаю более вероятным следующее: все такие резервуары, как наша цистерна, назывались «Соломоновыми» в· соответствии с какой-то традицией, приписывавшей этому великому строителю и новатору создание и распространение в «золотом веке» прототипов нашей цистерны… Вероятно, тому же стремлению к унификации названий сооружений обязаны и знаменитые «Соломоновы пруды» южнее Вифлеема, строительство которых может быть отнесено самое раннее ко II веку до н. э. Нечто похожее мы встречаем в Ветхом завете по отношению к некоторым типам судов: например, морское судно определенной конструкции называлось «корабль Таршиша (Тартесса)», однако это отнюдь не характеризовало его происхождение и принадлежность. Просто подразумевался один из типов кораблей, которые пересекали Средиземное море до самой Испании (ср. Ис II, 16).

Упомянутая в качестве «точки отсчета» в пункте 24 описи «Соломонова канава» также, очевидно, воспроизводит широко известное название особого рода акведука. Сам акведук легко отождествляется с канавой, выложенной камнями и глиной и проводившей воду со скал вниз, к северо-западному углу монастыря. Двойной ряд камней в земле обозначает и по сей день трассу акведука (PDSS, табл. 148, 149), и археологи, расчистив последние несколько ярдов канавы, обнаружили сложенную из больших камней перемычку, где вода низвергалась в отстойный бассейн. Именно от этого места мы и должны, вероятно, отсчитывать 90 футов по направлению к сторожевой башне. Отметка, полученная в результате измерений, окажется примерно на полпути вдоль стены, граничащей с южной стороной большого открытого двора. Глубина, на которую было захоронено сокровище, — три локтя, или четыре с половиной фута, соответствует средней глубине могил на соседнем кладбище (PDSS, табл. 177). Из отстойного бассейна вода через акведук попадала в канал у юго-восточного угла, откуда она отводилась в южном направлении и наполняла восемь или девять больших монастырских цистерн. Место соединения канала с бассейном, очевидно, является его «началом», упомянутым в пункте 22, и, следователь но, здесь на той же глубине лежали «семь талантов серебра».

«Восточная дорога к Секака», упомянутая в 25 пункте текста, — вероятно, тропа, которая шла от берега, параллельно вади Кумран, там, где он кончает свой путь (рис. 2). Дорога вела к плато с находившимся на нем монастырем. Археологи уже установили древнее происхождение этой тропы и недавно нашли здесь разбросанные по соседству с ней могилы, ориентированные значительно менее тщательно, чем захоронения на главном кладбище на самом плато (PDSS, табл. 178). Во всяком случае, ни одна из них не может быть отождествлена с могилой, упомянутой в нашем свитке. Возможно, вода в результате изменения русла давным-давно размыла ее, не оставив и следа, но не исключено, что археологи найдут «могилу, которая в вади Киппа’». Ведь если исчезла или была уничтожена лишь надземная часть погребения, то это хотя и затрудняет раскопки, но надежно укрыло могилу в пыли веков. На повестке дня стоит, как мы полагаем, тщательное обследование почвы по южную сторону дороги.