Сокровища медного свитка

III СОКРОВИЩА

Первые сообщения из Иерусалима, касающиеся общего содержания медного свитка, дошли до широкой публики лишь спустя примерно полгода после вскрытия и предварительной дешифровки документа, и первая реакция вполне соответствовала тону, заданному прессой: большинство не замедлило отвергнуть текст свитка как сплошной вымысел.

По правде сказать, фольклор любого народа никогда не испытывал недостатка в легендах о зарытых кладах, и еврейская литература, разумеется, не исключение. Множество легенд посвящено баснословным богатствам царя Соломона и возведенного им храма. В Библии с восторгом описано великолепие этого пышно разукрашенного сооружения, составлявшего некогда законную гордость его главного архитектора (I Цар VI): двойной портал, около 15 футов шириной, был выложен золотом, стены облицованы ливанским кедром, по которому вырезаны пальмы, распустившиеся цветы, и херувимы; вокруг главного зала были расставлены предметы жреческой утвари: золотые подсвечники, стол для хлебов предложения и небольшой крытый золотом жертвенник из кедрового дерева… В сокровеннейшей части здания, в святая святых, стоял огромный, высотой 15 футов, обшитый листовым золотом херувим из масличного дерева, охранявший самое священное достояние храма — ковчег завета — деревянный ящик, в котором якобы покоились две скрижали с выгравированными на них десятью заповедями. К храмовой утвари относились лопаты и крюки для подвески забитых туш, клещи, чаши, щипцы для снятия нагара, тазы, ложки, жаровни. Большая часть таких же предметов составляла инвентарь позднейшего храма, который существовал в эпоху написания нашего свитка (ср. пункт 12).

В VI в. до н. э. ассирийские войска царя Навуходоносора полностью разрушили храм Соломона, и отныне судьба его несметных богатств служит основной темой многочисленных легенд, передававшихся от поколения к поколению. Вторая Книга Маккавеев, например, считает главным хранителем сокровищ после падения Иерусалима Иеремию. Следуя божественному предначертанию, пророк «повелел скинии и ковчегу следовать за ним» и отправился к горе Небо на восточном побережье Мертвого моря. Там он нашел пещеру «и внес туда скинию и ковчег и жертвенник кадильный, и заградил вход…». Даже «сопутствующим» Иеремии не было известно местонахождение пещеры; и так будет, заявил им пророк, «доколе бог, умилостившись, не соберет сонма народа. И тогда господь покажет» (II Макк IV–VIII).

По иной версии, где та же тема разрабатывается детальнее и глубже, лишь Аарон извлечет из пещеры ковчег и лишь Моисею будет дозволено коснуться укрытых в нем скрижалей. В данном случае точно определяется и местоположение пещеры — «между двумя горами, на которых лежат погребенные Моисей и Аарон» (Torrey, JBL Monogr. I, 36).

Другие предания дают, видимо, более реалистическое объяснение событий, полагая, что сокровища были увезены в Месопотамию вместе с изгнанными туда иудеями или были захоронены на территории самого храма Соломона. Так, среди предметов, спрятанных в одной из башен Багдада, будто бы был семисвечный подсвечник и 77 золотых табличек. Некий писец якобы нашел там драгоценные камни, жемчуга, золото и серебро, и, как повествует предание, передал сокровища ангелу, а тот укрыл их в Борсиппе[49]. Священные музыкальные инструменты перешли на попечение Баруха и Седекии (LJ IV, 320 sq.). Некоторые священные сосуды спрятаны под камнем у могилы Даниила в Шушане (Сузах. — Г. Б.); прикоснувшийся к камню мгновенно падал замертво, и такая же участь якобы грозила любому археологу, рискнувшему вести раскопки в этом районе (LJ IV, 350).

В то же время Апокалипсис Баруха рассказывает нам об ангеле, спустившемся с неба в святая святых, который забрал покрывало алтаря, ковчег, обе скрижали, алтарь воскурений[50] и 48 драгоценных камней, некогда) украшавших особу верховного жреца, а также все священные сосуды скинии. Затем земля по повелению ангела разверзлась и поглотила все это (II Бар VI, 7—10); потом, как говорят, совершилось еще одно чудо, и под землю опустились врата храма. По другой легенде из цикла Иеремии, пророк укрыл принадлежавшее Аарону одеяние верховного жреца под угловым камнем святилища, т. е., возможно, под той скалой, на которой стоял сам жертвенник. Царю же Иосии приписывают, будто он спрятал некоторые священные предметы, в том числе ковчег, глиняный сосуд, наполненный манной[51], кувшин с маслом, служившим Моисею для помазания священной утвари, большие кувшины с водой из колодца Мириам, посох Аарона и сундук с приношениями филистимлян.

Большинство легенд уповают на те времена, когда мессия возродит славу храма Соломона и его богатств. Тогда, по одной из них, вытечет река из святая святых) и обнажит на всем пути к Евфрату клады сокровищ.

Собственный храм и собственные легенды об участи его сокровищ имели и самаритяне. Их святилище на горе Геризим было разрушено жрецом-правителем Иудеи Иоанном Гирканом (135–104 гг. до н. э.), и самаритяне верили, что сокровища укрыты неподалеку от того места, где стоял храм, — наступит день, придет мессия и возвратит их народу. Иосиф Флавий в связи с этим сообщает об инциденте, который произошел в беспокойное правление Понтия Пилата, когда некий претендент на роль мессии, пообещавший указать место, где укрыты сокровища, собрал большую толпу последователей) (ИД ХVIII, 4. 1; § 85 и сл.).

Другим животворным источником легенд о сокровищах являются, как полагают, богатые погребения древних израильских царей. Могила Давида, в частности, оказывается, служила неиссякаемой мошной для обнищавших правителей. Иоанн Гиркан прибрал к рукам три тысячи талантов из этой могилы (ИД ХIII, 8, 4; § 249), а от полного разграбления Иродом Великим ее спасло, как утверждают, лишь вмешательство неба, встретившего грабителя своеобразным небесным огнеметом (ИД XVI, 7, 1; § 179 и сл.).

Во всех этих историях немало чистейшего вымысла независимо от того, идет ли речь о способе и месте сокрытия сокровищ или о происхождении кладов, и мы приводим их здесь лишь постольку, поскольку и они, и другие подобные им волшебные сказки самым серьезным образом сравнивались с текстом медного свитка. Наш документ по вполне реальному характеру упомянутых в нем сокровищ (опущены, заметим, всякие упоминания ковчега, хлебов предложения и даже семисвечного подсвечника) должен быть четко обособлен от этого жанра легендарной литературы.

На первый взгляд, масштабы богатства, засвидетельствованного свитком, могут показаться фантастическими, но я полагаю, для этого обстоятельства есть вполне разумное объяснение. Насколько позволяет судить нынешнее состояние наших знаний о свитке, в документе говорится о следующем количестве драгоценных металлов.:

серебро (включая сплав золота с серебром и предметы, характер которых не установлен) 

*3282 (+?) таланта 20 мин и 4 статера 

золото

*1280 талантов

золотые слитки

*65 (+?) штук

кувшины, наполненные серебром 

*608 штук 

сосуды, сделанные из серебра и золота

*619 штук

Вопрос о действительных размерах этого, казалось бы, невероятного богатства, разумеется, целиком и полностью зависит от того, какой вес мы примем для таланта данной эпохи. Если, как считают авторы современной нашему свитку раввинистической литературы, он был равен приблизительно 45 фунтам, то мы имеем дело с колоссальным богатством — 65 m серебра и 26 m золота? Еще абсурднее была бы оценка, основанная на предположительном значении таланта во времена Ветхого завета, — получается что-то около 138 т драгоценного металла!

Дальнейшее, более глубокое изучение текста так или иначе покажет, что о таких величинах в нашем документе не может быть и речи; в противном случае два кувшина для воды (пункт 33) с содержащимися в них «восемьюдесятью талантами» золота способны были вместить полторы тонны! Резко противоречило бы столь огромным величинам и упоминание четырех монет достоинством в статер, спрятанных в штукатурке, покрывавшей стенки стока дождевых вод (пункт 39) — каждая из этих монет была эквивалентна дидрахме, т. е. «полсиклю» [Мт XVII, 24 (ср. прим. 198)].

Дело в том, что у нас нет определенных представлений относительно реальной стоимости, заключенной в таланте и его эквивалентах, находившихся в обращении у иудеев первого столетия. Вероятно, тем, кто читал Новый завет, не раз казалось, что комментарии приписывают талантам иисусовых притч неестественно большой вес. Так, «лукавый раб» (Мт XVIII, 23 и сл.) мог бы, к примеру, занимать вполне достойное место на Уолл-стрите (если бы, разумеется, это зависело только от его материальных ресурсов), а «доброму и верному рабу», который так успешно спекулировал своими пятью талантами, понадобилась бы внушительных размеров тачка, чтобы привезти хозяину четыре центнера серебра, соответствующие этим пяти талантам (Мт XXV, 14 и сл.). Думается, мы будем ближе всего к истине, если во всех приведенных случаях, а равно и в нашем свитке, понизим достоинство находящегося в обращении в то время таланта до mäneh (греч. мина), т. е. до 1/60 таланта, а mäneh до šekel, т. е. 1/60 mäneh. По некоторым данным, одни и те же монеты в рассматриваемую эпоху имели, помимо всего прочего, разное достоинство в различных областях страны. Так, галилейская sela составляла лишь половину стоимости этой монеты в Иудее (ср. прим. 8).

Наверняка можно сказать лишь одно — наше предположение допускает полную приемлемость масштабов укрытого, согласно медному свитку, сокровища, и я в примечаниях и в других местах истолковал его на основе к этого предположения. Довольно интересным свидетельством в пользу нашего предположения служит находка подлинного клада, захороненного в Кумранском монастыре. Здесь, под штукатуркой, покрывающей пол одной из комнат (PDSS, табл. 173, 174), обнаружены 558 тирских тетрадрахм, вес которых равен приблизительно 20 фунтам. Монеты были тщательно запрятаны в трех маленьких кувшинчиках, запечатанных пробками из коры дерева. Эти кувшинчики, вероятно, не упоминаются в описи медного свитка, однако не исключено, что их следует связать с подобными кладами. Во всяком случае размеры ценностей, укрытых в этом тайнике, приближаются к средней величине, определенной нами выше на основании описи свитка.

Считая, таким образом, «талант» нашего документа равным mäneh, т. е. 12 унциям, мы устанавливаем, что серебра было 21,5 ц, а золота — 8,5. В переводе на нынешний денежный курс стоимость сокровищ равна приблизительно 358 тысячам фунтов стерлингов, или одному миллиону долларов. К этому следовало бы еще добавить не установленный точно вес золотых слитков, монет, запрятанных в кувшинах, и золотые и серебряные сосуды.

Разумеется, богатство и само по себе было достаточно велико, но надо полагать, что не только денежная стоимость сокровищ явилась причиной их захоронения. В ряде пунктов описи свитка не указаны ни вес, ни стоимость отдельных предметов, — вероятно, они таковой и не имели. Сюда следовало бы отнести различного рода «десятины», «сосуды для десятины», иногда, по-видимому, совершенно пустые (ср. пункт 4). В тексте этих пунктов, Очевидно, и содержится разгадка тайны нашей описи, и чтобы представить себе истинное их значение, необходимо несколько углубиться в область иудейской налоговой системы и «десятины».

Основой процветания храмового хозяйства был ежегодный подушный налог в «половину сикля, сикля священного», взимавшийся не только в Палестине, но и с иудейских общин, рассеянных по всему цивилизованному миру (Исх XXX, 13; XXXVIII, 26; Мт XVII, 24), откуда сборы стекались в Иерусалимский храм. Помимо того, многие набожные иудеи делали храму добровольные частные пожертвования (ИД XIV, 7, 2; § 110 и сл.). Все эти деньги частью шли на содержание храма и его персонала, частью же хранились в сокровищницах храма, служивших своего рода сберегательными кассами для горожан как бедных, так и богатых (II Макк III, 6 и сл.; ИВ VI 5,2; § 282), до тех пор пока в этих деньгах не наступала нужда. Несмотря на бесчисленные случаи ограбления сокровищниц храма местными и чужеземными правителями, которым вечно нужны были деньги, богатство храма выросло до гигантских размеров и вошло в пословицу.

Кроме подушного налога, жрецы, освящавшие частные жертвоприношения, получали долю с пожертвований, а сотни лиц более низкого жреческого звания, исполнявшие во время храмовых ритуалов обязанности служек, содержались за счет целой системы ритуального обложения. Основу системы составляла десятина с продуктов земли, куда входило «все, что употребляется в пищу и охраняется и растёт из земли» (ММаас I, 1; Чис XVIII; Мт XXIII, 23; Лк XI, 42). Дополнительно к этой первой десятине взималась и «вторая десятина» (ср. пункт 4), состоявшая из тех же продуктов, которая вместе с десятиной «из крупного и мелкого скота» (Лев XXVII, 32 и сл.) обеспечивала хозяину и его гостям ритуальное пиршество в Иерусалиме (Втор XIV, 22–27). Затем каждый третий год в благотворительных целях взималась — «десятина для бедных» (Втор XIV, 28 и сл.; XXVI, 12). Считалось также, что жрецам принадлежат первинки урожая зерна и плодов. Как поясняет библейский текст, специально посвященный вопросам налогообложения (Чис XVIII, 12 и сл.), такие приношения по праву принадлежат богу и являются священными; бог лишь уступил право на них своим жрецам, и пока они не будут предложены богу, люди не могут ими пользоваться.

То же относилось и к любому продукту или его денежному эквиваленту, отчуждавшимся в форме десятины: он считался священным, и это присущее ему и всему, — что с ним связано, особое качество святости делало прикосновение к нему опасным для всех, кроме жрецов. Пользоваться таким продуктом не для религиозных целей считалось мерзостным грехом, ибо это был hërem «освященное приношение» (ср. пункты 42, 44, 53), или же qorbän (Мт XXVII, 6; Мк VII, II).

Истратив часть денег из храмовых подвалов на постройку или восстановление акведука, подводящего к Иерусалиму столь необходимую ему воду из района Етана (южнее Вифлеема) (рис. 6), Понтий Пилат навлек на себя гнев всего иудейского жречества. И хотя дело было несомненно стоящим, использование храмового налога для мирской цели в глазах жреческой иерархии выглядело в высшей степени незаконным, и незадачливый римский наместник вызвал к себе еще большую ненависть, чем обычно (ИД XVIII, 3, 2; § 60 и сл.). Более того, когда какому-либо городу грозило разрушение, все посвященные его храму предметы следовало сначала выкупить за деньги — так гласил закон. Что же касается десятины, то ее оставляли гнить, ибо это «добыча, принадлежащая небу». Вторая десятина (ср. пункт 4) и священные свитки (ср. пункты 26, 34) «должны были быть запрятаны» (МСанг X, 6), а ответственность за точное обозначение мест укрытия нес тот, кто выполнял эту задачу. Одно предание рассказывает о существовании особых письменных знаков, служивших для кодированного обозначения кладов десятины, причем содержание десятины бывало самым различным (ММш IV, 9 и сл.).

Это и было, как нам представляется, главной целью авторов медного свитка. Наш документ — просто опись захороненных предметов, десятины и сосудов для десятины, а также золота, серебра и драгоценных сосудов, священный характер которых обусловлен или посвящением их храму, или вполне реальным использованием в ритуале. И медный свиток и его копия (или копии) предназначались для того, чтобы поведать иудеям, которые уцелеют в бушевавшей войне, где покоятся священные предметы — пусть нашедший что-либо никогда не осквернит священное греховным употреблением! Кроме того, свиток мог бы служить и руководством для извлечения сокровищ, если бы они потребовались для продолжения войны.

Подробнее о назначении свитка и о его авторе мы будем говорить в главе V, здесь же уместно поставить один весьма важный вопрос: почему для нашей описи избран такой сравнительно дорогой и наверняка необычный писчий материал, как медь? Быть может, таким путем стремились обеспечить более длительную по сравнению с пергаментом или папирусом сохранность документа. А может быть, это имело ритуальный смысл, ибо изделия из листового металла считались невосприимчивыми к ритуальной нечистоте (МКел XI, 3) и, следовательно, если бы даже наш свиток и был бы осквернен во время захоронения, то после извлечения, чисто отмытый, он вновь годился бы для использования в жреческих действах. Интересно знать, как отразилась на ритуальной чистоте свитка неоднократная обработка его раствором целлулоида и авиационным клеем?