Солнечный змей

Глава 38. Сингоралайт

Древний канал не был широким — деревья Джити, пустившие корни меж гранитных плит на набережной, закрывали его ветвями, но в них ещё оставались просветы, и солнечные блики, отражаясь от маленьких волн, дрожали на тёмных стволах и слежавшихся листьях. Мелкие пёстрые птицы сновали под ногами, подбирая крошки. Набережную затянуло мхом, засыпало листвой, корни деревьев разворотили кладку мостовой, взломали плиты на отвесных склонах и завалили канал лиственным сором. В чёрной воде лениво колыхались узкие тёмные листья — хищные цветы Х" тарр Кси копили заряд, поджидая добычу.

Двухвостка неторопливо брела по недавно прорезанной в зарослях тропе, обходя торчащие корни и переваливаясь через упавшие ветки, мимоходом обкусывала сочные листья и еле слышно фыркала, словно оценивая их вкус. Речник Фрисс смотрел на мутную воду канала, едва заметную рябь на ней, и прислушивался к медленным течениям в глубине. Ключи, питаемые местными болотами, пробились сквозь гранит и текли теперь по древнему каналу, превратившемуся в речушку, неторопливую и с каждым годом мелеющую. Фрисс видел бледные рыбьи спины среди колышущихся водорослей, — тут было что ловить, в этой «реке», но он мог побиться об заклад, что никто уже две тысячи лет ничего тут не ловит.

Нецис тоже смотрел на воду — и шумно втягивал воздух, как будто принюхивался, а иногда рассматривал кусты сквозь растопыренные пальцы.

— Думаешь, тут есть мертвяки? — настороженно покосился на него Речник.

— Та-а, си-меннэль… тут много Квайи, Фрисс, — покачал головой Некромант. — Вокруг Сингоралайта её всегда было много. Будь осторожен, когда отходишь от лагеря.

— Это из-за войны? — нахмурился Речник, протирая рукавом серебряное кольцо. — Закидали всё заклятиями и заполонили нежитью?

Что-то грузное зашевелилось под корнями высоченного дерева. Фрисс схватился за меч. Из просвета между корнями высунулся изогнутый чёрный коготь, заскрежетал по камню, едва не застрял в щели и неохотно втянулся обратно. В темноте сверкнули зелёные огоньки. Пленник дерева заворочался, пытаясь разорвать клетку корней, сверху посыпался лиственный сор, но дерево не поддалось. Речник стоял на панцире Двухвостки, выставив перед собой руку с кольцом, и провожал взглядом живую темницу, пока скрип и костяной скрежет не затихли вдали.

— Та-а… не бойся, Фрисс, ему и без дерева было бы не встать, — покачал головой Нецис. — Эти деревья медленно растут. То, что может двигаться, успело бы уйти.

Вдалеке приглушённо взвизгнул Квэнгин, зашуршали листья, чёрная тень мелькнула в ветвях, скосила на путников пылающий глаз и умчалась прочь. Алсаг, свернувшийся клубком на спине Двухвостки, поднял голову и вздыбил шерсть на загривке. Фрисс успокаивающе похлопал его по боку.

Не так просто было выбрать место для похлопывания — от шеи до хвоста по спине и бокам огромного кота протянулись свежие шрамы. Сильное зелье заживило раны, зарастило прорехи в шкуре, но их следы ещё багровели сквозь поредевший мех.

— Пока что сверху нас не видно, — Нецис сделал странный жест, очерчивая над Двухвосткой неровное кольцо. — Твоё дело, Алсаг, в случае чего — быстро скатиться под панцирь и там сидеть.

— Мрряф, — поморщился кот. — Я не боюсь Квэнгинов. Это тррусливые тварри, норровят ударрить в спину. Когда я знал только Инмеса, думал о его рродичах лучше. Если будет дррака — я буду срражаться.

— Илкор ан Сарк… — покачал головой Некромант, но больше ничего не сказал.

Сумерки застали их на берегу канала, в пещерке под вывороченными корнями огромной, но ещё крепкой Гхольмы, среди полуистлевших чёрных лепестков. Флона залезла внутрь и легла там, пристроив морду на груду свежих листьев и тростника, путники, покинув её спину, устроились у входа в нору. Костёр разводить не стали — гнёзда Квэнгинов были хоть и не на берегу канала, но и не так далеко, как хотелось бы, а огонь эти демоны разглядели бы сквозь любой морок.

Нецис костяным лезвием выводил на земле и отмирающей коре странные знаки. Алсаг забрался в нору и задремал, выпив свою миску разбавленной сурвы и несколько глотков «Кийольти» (Фрисс подозревал, что скоро придётся держать его и разжимать пасть силой — с каждым разом напоить кота зельем становилось труднее). Речник копался в тюках с припасами, тоскливо глядя на канал и круги на воде. Ничего, кроме вяленой рыбы и сушёных плодов Мфенеси — и то, и другое было ненамного мягче древесной коры — в тюках не водилось… если не считать фляги, в которой Нецис мариновал ползучие грибы, многоножек и больших муравьёв, но в эту флягу Речник не полез бы за все сокровища Тлаканты.

— Вот эти посвежее, — бормотал Фрисс, тыкая пальцем в лепёшки. — А рыба хорошая, жирная… Вот так будет в самый раз.

Он отложил в сторону долю Нециса и впился зубами в блестящий от жира кусок рыбы, уже очищенный от чешуи и отделённый от хребта, попутно выцарапывая рыбьи рёбра и собирая их в кулак. Отщипнув кусок лепёшки, он положил её в рот и прислонился спиной к дереву, блаженно жмурясь, — еда была немудрящая, но после дневного перехода — то, что надо.

— Хм, — глаза Речника открылись, он снова выпрямился и удивлённо поморщился. — Что-то горькое попалось. Нецис, посвети сюда, — похоже, тебе тухляк подсунули…

Он обнюхал рыбу, откусил ещё кусок. Дело, кажется, было не в лепёшках, — слабая, едва уловимая горечь снова коснулась языка. Речник сплюнул и потянулся за светильником. «Вот и рыбу в чём-то вывалял — а вроде не ронял… Тьфу ты, гадость какая!»

— Та? — Некромант опустился рядом, заглядывая в мешок. — Погоди жевать, Фрисс. Дай-ка сюда…

Он повертел в руках надкушенную рыбину, поднёс к лицу и принюхался, осторожно лизнул — и без малейшего промедления сплюнул под ноги и отшвырнул еду, вытирая руки о ближайшую прядь мха.

— Фрисс, сколько съел?!

Речник вздрогнул — ледяная рука до боли сжала его плечо, перед носом оказались кусты, а перед глазами — жирная многоножка, только что выловленная из маринада. Липкая горечь, обволакивающая рот, стала неимоверно противной, Речник поперхнулся и согнулся пополам. Его ноги подкашивались, перед глазами медленно смыкалась белесая пелена. Он выплёвывал горькую слюну, но вкус во рту становился всё гадостнее. Нецис ловко влил в него чашку воды — жидкость, едва попав в рот, полетела в кусты следом за остатками пищи. Речник, пошатнувшись, опустился на землю. Его трясло.

— Илкор ан Ургул! — выдохнул Нецис, оттаскивая обессилевшего Речника к дереву. — Скажи что-нибудь, Фрисс. Ещё осталась горечь?

— Н-нет вроде бы, — пробормотал тот, утирая лицо, и посмотрел на руку. Пальцы мелко тряслись. Фрисс попытался встать, но земля ушла из-под ног.

— Сиди, Фрисс, — Нецис сунул ему в руки открытую фляжку. — Вот вода.

Он подобрал мешок с едой и вытряхнул всё из него, долго копался в припасах, тщательно обнюхивая каждый кусок, морщился и раскладывал рыбу и лепёшки по разным горкам. Речник отпил из фляжки. В глазах немного прояснилось, но зато на коже выступила холодная испарина, а руки задрожали пуще прежнего.

— Мрря-а? — из-под корней высунулся заспанный Алсаг. — Уже дррака?

— Всё спокойно. Спи, — пробормотал Речник. Ему казалось, что глаза расползаются в разные стороны, и он никак не мог заставить их смотреть в одну точку.

— Мрря? — услышав слабеющий голос Речника, хеск окончательно проснулся и подошёл к нему, заметно припадая на переднюю лапу. — Фррисс, ты стрранно говорришь.

— Та! Отойди, Алсаг, — подошёл к ним угрюмый Некромант. Еда, выброшенная в кусты, дымилась и превращалась в зеленоватый прах. Нецис заглянул Речнику в глаза, ощупал запястья, молча заставил выпить глоток маслянистой, скверно пахнущей жижи и сел рядом.

— Всё ещё трясёт? К утру должно стать полегче. Постарайся заснуть, — отрывисто сказал он. Глаза Некроманта горели холодной зеленью — два огонька в полумраке, лишённые зрачков.

— У-ух, — Фрисс мотнул головой и прикрыл глаза — с открытыми его укачивало. — Нецис, что за дрянь я съел? Ты, кажется, узнал её. Что-то заползло в тюки? Ты проверь, может, мы этим Алсага успели накормить…

— Илкор ан Сарк… — Нецис встряхнул его за плечо. — Хвала богам, до этого не дошло. Сурву для него я пробовал двадцать раз, и я сам варил её. Нам испортили припасы, Фрисс. Кто-то подмешал в них куфишу.

— Что?! — вскинулся Речник — от растерянности он даже открыл глаза, но тут же снова зажмурился. — Куфишу? В рыбный рассол попала синяя соль? Река моя Праматерь… Нецис, надо предупредить жителей. Вайнег знает, сколько людей успеют отравиться…

— Та-а… Не в рассоле дело, Фрисс, — поморщился Некромант. — Все припасы отравлены. Кто-то полил их кипячёной куфишей. Боюсь, что те, кого ты хочешь предупредить, об этом прекрасно знали. Как это не нравится мне, Фрисс…

Речник растерянно мигнул. Голова кружилась, и он не понимал, слышит всё это наяву или снова видит дурной сон, навеянный отравленным светом лун.

— Дела… — пробормотал он. — Слышал я о таких вещах, куванцы подобным баловались, но чтобы в мирном городе, на ровном месте… Чем мы так им насолили?

Нецис пожал плечами и провёл по лицу Речника холодной ладонью, утирая испарину. Фрисс зевнул. Сон обволакивал его исподволь, и он тонул в дремоте, как в тёплой воде. Кажется, Нецис поднял его и отнёс в пещеру, — Речник уже ни в чём не был уверен.

Рассвет застал его на берегу канала с самодельным удилищем, раскрошенной лепёшкой и недавно выловленной белобрюхой рыбиной с пол-локтя длиной. Когда просветы меж ветвей порозовели, а дремлющие на воде хищные цветы зашевелились, широко разевая «пасти» и распуская чёрные листья по течению, Фрисс услышал за спиной тихие шаги и растерянный вздох Нециса, но не обернулся — осторожно, боясь спугнуть, он тащил из канала ещё одну рыбу, втрое больше первой, и надеялся, что она не почует Некроманта из-под воды.

— Что-то надо есть, Нецис, — вздохнул Речник, возвращаясь к лагерю. — Что у тебя осталось из приправ? Тзики, или сурва, или сок матлы?..

Они и так ехали небыстро — то Флона жевала придорожный куст, то Алсаг жаловался на тряску — а теперь и вовсе плелись, путаясь в собственных лапах. У Фрисса всё ещё кружилась голова, и он никак не мог напиться и смыть с языка въедливую горечь куфиши, но к каналу он спускался на каждом привале — и не бросил рыбалку, даже найдя на пологом берегу вросшие в ил останки боевого голема. Рыба в канале была непуганая, но ленивая… или, может, лепёшки были невкусные.

Только что отсверкала полуденная вспышка, когда Нецис натянул поводья, приказывая Двухвостке остановиться, спрыгнул с панциря, на лету превращаясь в нетопыря, и скрылся в зарослях. Речник остался на месте, разглядывая кусты. Здесь по весне — а может, раньше — упало большое дерево, и на его остатках уже вырос лес лиан, папоротников и колючей травы, под которой свили гнездо перистые змеи. За поваленным деревом снова начиналась путаница лоз и свисающих отовсюду воздушных корней, а за ней смутно проступало что-то тёмное, не слишком высокое, но широкое даже для местных деревьев.

— Та, синхи, — прошелестел Некромант, принимая обычный облик. — Мы у стены Сингоралайта, Фрисс. То, что от неё осталось, в полусотне шагов от нас, за вон тем гнилым деревом. Стена сильно разрушена, мест, где можно перелезть, там более чем достаточно. Флона же… кажется, она немного умеет плавать?

Двухвостка скосила на него глаз и вопросительно фыркнула.

— Умеет, — кивнул Речник. — Если кто-нибудь почистит канал от Х" тарр Кси, мы на ней вплывём в город, как на лучшем плоту. Течение тут слабое — можно сказать, его вовсе нет. Что там с набережными? Втащим мы её на берег?

— Илкор ан Ургул! — покачал головой Нецис. — Вплыть в Сингоралайт на живой Двухвостке… Такого эти камни ещё не видели. Что же, Фрисс, растения нам мешать не будут. Не очень мне хочется тащить Флону в развалины…

— Она очень осторожная, — нахмурился Речник. — Это я могу полезть в курган умертвия, она — никогда… Бездна! Нецис, что ты говорил об мертвяках Сингоралайта?

— Та-а, си-меннэль… Лучше не вдаваться в подробности, Фрисс, — задумчиво протянул Нецис, щурясь на смутные очертания развалин. — Они там есть. Там погибло очень много существ, Фрисс, и большинство — прескверным образом. У местных много причин не плавать по каналам Миакондо и не подходить к развалинам близко. Нас же, смею надеяться, эти давние события не касаются. И всё же, Фрисс, я не рискну начать поиски, пока ты нетвёрдо держишься на ногах. Остановимся тут. Можешь спуститься к воде — я найду нам укрытие, а с рыбой у тебя получается лучше.

— Река моя Праматерь, — пробормотал Фрисс. — Нецис! Долго ты намерен тут сидеть? Сегодня второй день осени, а солнце палит, как в середине лета, и всё небо в крови. У нас нет времени на…

— На глупое геройство — точно нет, — лицо Некроманта окаменело. — День или два погоды не сделают. Ради всех богов, Фрисс, не лезь никуда, пока у тебя дрожат руки. Сейчас из тебя не выйдет ни воина, ни изыскателя, но может выйти еда. Я пойду искать место для стоянки. Сиди у воды, я за тобой вернусь.

Остаток дня показался Речнику бесконечным — он сидел у воды, изредка отвлекаясь на поручения Нециса или поиск сочных листьев для Двухвостки, помог Алсагу спуститься к каналу — кот был ещё очень слаб, едва переставлял лапы и сильно хромал, втащил Алсага обратно по склону, наловил рыбы на ужин и выкопал несколько съедобных корешков скверного, но терпимого вкуса. Пока солнце не зашло, путники осмелились развести костёр — и на запах дыма немедленно прилетели со стороны развалин большие огненные бабочки. Фрисс настороженно косился на них и держал наготове водяной шар.

— Та-а… в Сингоралайте, Фрисс, тебе будет непросто, — скрывая усмешку, заметил Нецис. — Там этим созданиям привольно живётся.

— Река моя Праматерь, — пробормотал Речник, смерив Некроманта сердитым взглядом. — Ты бывал тут раньше, Нецис. Скажи, как тебя тут знают? Кто из твоих знакомых будет отрывать нам головы?

— Та-а, — растерянно мигнул Некромант. — Не бойся, Фрисс. Я всегда был почтителен к местным обитателям, им не за что на меня обижаться.

Ночь, лишённая снов, промелькнула быстро, утро снова длилось и длилось, будто растягиваемая шкурка летучей медузы. Алсаг лежал на спине Флоны и сердито фыркал на Некроманта. Нецис, ничего не замечая, пытался разобрать причудливые значки на страницах своего дневника — обитатели Туманов ответили на его послание, оставалось прочитать ответ… Фрисс, выкопав из углей обмазанную глиной рыбу, вывалил чёрный горячий комок на листья поодаль от кострища и, дуя на пальцы, спустился к воде. Близился полдень, лучи солнца золотыми копьями пронзали тёмную листву и вспыхивали на речной глади. Ветер улёгся, даже деревья не шумели уже, и птицы попрятались от испепеляющей жары, и Фрисс пытался охладиться, наливая воду под доспехи, но снять их не спешил.

Запах палёной шерсти потревожил его — он отвернулся от реки, с досадой посмотрел на кострище — ну вот зачем Алсаг сунулся в огонь?! Но кота и близко не было — он, утомлённый жарой, дремал на панцире Двухвостки. Дымок клубился над поваленным деревом, в кустах.

«Бездна!» — только и подумал Речник, швыряя в заросли водяной шар. Что-то истошно заверещало, и из кустов, оставляя на колючках клочья потемневшей шерсти, выкатилась обгоревшая крыса-Призыватель. На мгновение замерев на задних лапах, она уставилась на Речника безумными глазами, заверещала ещё громче и хлопнулась наземь. Шерсти на её спине не было — один большой ожог, пятно золы и белые пузыри на красной шкуре. Хвост обгорел до костей.

— Нецис! — крикнул Фрисс, накрывая дымящуюся крысу водяным шаром — так, что осталась торчать только морда с зажмуренными глазами. Алсаг недовольно зашипел, когда водяной кокон положили перед ним. Нецис, захлопнув дневник, небрежно забросил его в пустоту и придвинулся к раненому Призывателю.

— Та-а… Хвост можно сразу отрезать, — заключил Некромант, осторожно проводя пальцами по морде крысы. Существо, пискнув ещё пару раз, замолчало и приоткрыло один глаз, ошеломлённо глядя на Речника.

— Коатек! — прошептало оно, резко развернулось, едва не скатившись с панциря вместе с водяным коконом, бросило испуганный взгляд на заросли и снова воззрилось на Фрисса. — Мёртвый город, кости, огонь… тебя разбудило пламя? Ты ведь уничтожишь их, нечестивцев, убьёшь этих мерзких тварей, прикинувшихся знорками?

Нецис достал из сумки склянку зелёного масла, посмотрел на неё, на крысу, на раскалённое небо — и убрал зелье подальше, а сам улёгся на тюк с сеном, досадливо щурясь на солнце. Полдень неумолимо приближался, а с ним и терзающая вспышка…

— Ты о чём? — растерянно мигнул Речник. — Где ты так обгорел? Там пожар?

Он прикидывал, глядя на съёжившегося Некроманта, сможет ли поднять большую волну из канала, — сильный огонь водяными шариками не закидаешь. Крыса замотала головой, глядя на Речника с отчаянием.

— Красные демоны! Они там, огонь с ними… всё горит, даже камни горят! Они подожгли камни! — она торопилась договорить, глотая слова и обрывки фраз и то и дело вздрагивая всем телом. — Там везде огонь! Огромная туча, живая туча в огне… она прольёт огненный дождь, и всё тут сгорит! Они схватили нас, держали внутри камня! Я вязал им узлы, сучил верёвки, мы все… там четверо, наших — четверо, там шестеро знорков, ещё двое из наших — и демоны! Я сбежал, но огонь меня ударил… там живой огонь, огненная змея на камнях! Больно, очень больно… а-ай, квамзога! Это очень страшные демоны, очень!

Обугленный хвост крысы, казавшийся окостеневшим, отмок, остыл и зашевелился. Призыватель вскрикнул от боли, но быстро опомнился и спрятал хвост под лапами, подальше от Нециса. Речник покачал головой — в ушах зазвенело от верещания, мысли разлетелись, как потревоженные чайки.

— Огонь? Демоны? — Фрисс озадаченно смотрел на крысу. — Говоришь, там ещё есть люди… и Призыватели?

— Шестеро и шестеро, — закивала крыса. — Шестеро и шестеро! Нас заперли в камне, в огне, но я сбежал! Ты — коатек, ты — хранитель камней, мы не хотели тебя будить — это демоны! Они подожгли твой город! Там везде огонь, там горят все камни!

— Прокляни меня Река, — пробормотал Фрисс — в памяти всплыли очень похожие речи. — Нецис! В Сингоралайте водятся шахтные черви?

— Их полно там, Фрисс, — вяло отозвался Некромант, и его тело скрутила судорога. Полуденное солнце, огромное и неимоверно горячее, полыхало над лесом, обжигая до костей.

«Ясно. Ещё искатели приключений,» — покачал головой Речник, с досадой глядя на оживившуюся крысу. «Надышались дряни, вляпались в стаю бабочек… Река моя Праматерь! Живы ли они там?!»

— Скажи, где это? Где их держат? — быстро спросил он, наклоняясь к Призывателю. — Ты помнишь дорогу?

— Чёрная стена, ступенчатые башни! — подпрыгнула на месте крыса. — Стена огня за уступами и ступенями! Я слышал название — Тамналоа, такое вот место — место камней и огня! Там пахнет кровью, пахнет гнилью, и всё горит! Они держат там живую тучу, они сами там, нас заперли внизу! Я бежал скрытным путём, но я помню! Ты поможешь, воин-коатек? Поможешь?

— Помогу, — нахмурился Речник и повернулся к стонущему Нецису. — Где листья, которые прочищают ум?

Некромант тихо застонал, царапая панцирь Двухвостки слабеющими пальцами.

— В су-умке, — пробормотал он и снова стиснул зубы. — Тла-ма-на-лойа, илкор ан Сарк… северный полигон…

Нужный свёрток сам лёг Фриссу в руку, по запаху Речник распознал листья, от резкого запаха которых отступали любые видения. Вытряхнув из сумки чистую тряпку, он макнул её в водяной шар, — на его собственной сумке пристроил раненую лапу Алсаг, и Фрисс, посмотрев на него, решил, что прорвётся и без скафандра. Главное — не застрять там, среди зловонных червяков и их едкой пены, не надышаться паров, туманящих рассудок, и не увидеть огонь на камнях…

— Как тебя зовут? — запоздало спросил он, поворачиваясь к крысе, но Призывателя уже не было в водяном коконе. Он сидел у ног Речника, и его полусгоревшие усы дрожали от нетерпения. Заметив, что Фрисс на него смотрит, Призыватель подпрыгнул на месте.

— Чикича! Я — Чикича Токазинги. Я покажу дорогу! Помоги! Они там, их убьют, демоны очень злые, очень!

— Куда?! — крикнул Речник, глядя на обожжённую спину крысы, но Призыватель, похоже, не чувствовал боли, — он уже приплясывал на краю колючих зарослей, с нетерпением оглядываясь на Фрисса. Речник махнул рукой, завязал лицо тряпицей и кинулся следом. «Упадёт — понесу,» — подумал он, ныряя в кусты. «Там его родичи. Тут любой побежит.»

— Фри-и-исс! — слабеющим голосом окликнул его Нецис, но Речник уже скрылся за поваленным деревом. Он остановился на миг, прислушался, но больше Некромант ничего не сказал — полуденная вспышка терзала его, и кричать ему сейчас было не по силам.

— Я ско-о-оро! — заорал Речник в ответ и побежал за шустрой крысой. Чикича, невзирая на ожоги, летел по лесу стрелой, Фрисс едва за ним поспевал.

В лицо ему дохнуло холодом из расщелины в базальтовой стене — древние камни раскололись когда-то сверху донизу от страшного удара, теперь в трещину запустили корни деревья, и в неё Фрисс мог пройти, не оцарапав доспехов. Груды чёрных и серых камней громоздились со всех сторон, узкие тропки переулков петляли между ними, растения, проросшие на развалинах, склонялись к дороге, широко раскинув ветви, а над ними мелькали, распустив хвосты, потревоженные Клоа. Речник шарахнулся от слишком близко пролетевшего пожирателя, но безглазое существо не заметило ни его, ни взволнованно пищащую крысу.

— Идём, идём! — прошептал Чикича, в нетерпении сдирая со стен бурый мох. — Через камни, через корни! Там кости, они не шевелятся!

Груда разрозненных обломков перегородила дорогу. В паре шагов от неё лежал красноватый череп — слишком большой для человеческого, с вытянутыми челюстями. Фрисс перешагнул кости, но неудачно — по щиколотку провалился в сухую чёрную труху. Крыса перемахнула через обломки и взлетела по гребню стены, оглядывая окрестности.

— Мы близко! — выдохнул Чикича, свалившись едва не под ноги Речнику. Фрисс отряхнулся от трухи и костяного крошева, молча кивнул и, пригнувшись, прошмыгнул под корнями молодой Гхольмы. Почерневшие лепестки, кружась, посыпались на него с переплетённых ветвей. Фрисс невольно чихнул, помотал головой и вылез из сумрачной норы, в которую превратился чей-то полуразрушенный дом… и замер, растерянно глядя на ступенчатую черную ограду. Над ней, цепляясь за гранёные острые шпили приземистых башен, струилось пламя.

— Тамналоа! — прошептал Призыватель, прижимаясь к ноге Речника. — Будь очень тихим! Демоны… они очень злые!

Фрисс кивнул, ошарашенно глядя на развалины. Не костры протянулись вдоль стены, как он сначала подумал, — камень, и вправду, горел ровным багрово-золотистым пламенем, взбегал по шпилям башен и спускался на извилистую стену. За шпилями, за огнём, в красноватом мареве колыхалось что-то огромное, похожее на тучу, и туман клубился над ним.

«Уачедзи,» — обречённо подумал Фрисс, тихо вынимая мечи из ножен. «Лучше бы были видения…»

Глубоко прорезанный в тёмном базальте орнамент порос рыжим мхом, ветер подточил ступени, но взобраться вверх по наклонной стене было нетрудно. Фрисс вскарабкался на ступень чуть пониже гребня и смерил недовольным взглядом огненную завесу. Она колыхалась над ним, источая жар.

— Укк… — напомнила о себе крыса, тронув Речника за локоть. Фрисс посмотрел на неё, но спросить ни о чём не успел — за стеной раздался треск, короткий вопль, рёв огня, и снова кто-то закричал, а потом завыл. Речник стиснул зубы.

— Мзога! — сказал, как сплюнул, Чикича, одним прыжком слетел на мостовую и вжался в стену.

— Ступай в лагерь, — тихо, но чётко проговорил Фрисс, не сводя с него глаз. — Зови Нециса. Скажи ему слово «уачедзи». Бегом!

Он улёгся на тёплый камень и выставил перед собой сомкнутые ладони. Холод пробежал по пальцам, руки окутал прохладный туман. Речник подул на него и быстро развёл руки — теперь он держал на ладонях два клубящихся белых облачка. Стена огня поглотила их с тихим шипением, но никто не услышал его за утробным гулом и раздражёнными криками по ту сторону стены. Фрисс, задержав дыхание, нырнул в остывший просвет, и огонь сомкнулся за его спиной.

Скорчившись за сломанным гранёным шпилем, прижимаясь щекой к горячему камню, Речник с досадой смотрел вниз, за гребень. Отсюда всё прекрасно было видно — и огромное и неимоверно странное существо, окутанное облаками, и паутину канатов на его блестящих шипастых боках, и кольчатые щупальца, перепутавшиеся с канатами, и местами обгоревший корабль без мачт и парусов. Люди и крысы, окружив судно, ловили оборвавшиеся верёвки и привязывали их к косо пробитым в бортах отверстиям. Существо дёргало щупальцами, пощёлкивало прозрачными пластинами на боках и время от времени испускало низкий вой, от которого болели уши даже у Фрисса, устроившегося поодаль. Извилистая стена широким полукольцом охватывала ровную площадку, заваленную всяким сором, среди которого взгляд Речника нашёл почерневшие кости… много костей, и не все из них принадлежали людям. Крысы и южане, обступившие корабль, ходили прямо по костям, но ни один из них не сказал и слова — куда больше их пугали живые, те, кто хмуро взирал на них со стены. Фрисс видел и их — красные дрожащие ореолы, заменившие им тень, чёрную кожу, прорезанную багровыми трещинами, пятна гари и сажи на чёрных пластинах брони. Один из них крепко держал второго за плечо, и тот сдавленно подвывал — ладонь первого была раскалена докрасна.

— А-ай, квамзога! С ума слетел?! — высвободив руку, уачедзи шарахнулся в сторону. — Чуть до костей не прожёг!

— Сиди тихо, личиночья пожива, — оскалился второй. — Держи огонь при себе!

— Эти люди — вот кто личиночья пожива, — скривился первый. — Дай убить хотя бы одного!

— Тихо! — Фриссу не померещилось — клыки поджигателя и впрямь были вдвое длиннее, чем у любого из людей, даже у зубастых южан. — Пока что они нужны нам. Подожди, скоро мы вчетвером будем убивать их. Это будет… приятно.

— Фаррх, — выдохнул первый и нехорошо ухмыльнулся. — Очень приятно. Что скажешь, Мфана? Четыре полных ведра есть у нас, но нет веществ для пятого. Что слышно от Товеши? Долго нам ещё тут сидеть?!

— Набери масла, разведи жижу вдвое, — тихо зарычал в ответ Мфана. — Нет времени на готовку! Товеша скоро будет. Кому, как не вам, безголовым, я читал его письмо?!

— А-ай, квамзога! — уачедзи плюнул на камень, и слюна задымилась. — Письмо?! Твой Товеша совсем спятил — и ты с ним! Какие коатеки?! Все коатеки давно мертвы, никого из них тут нет! Мы плясали на их костях, ни один не поднялся! Что пишет твой Товеша?!

— Молчи, падаль! — над макушкой Мфаны поднялся язык красного пламени. — Товеша умнее вас двоих, вместе взятых, — он сквозь землю видит! Он знает, что пишет. Солнечный змей дал ему острый разум. Он будет жить, будет сильным, будет убивать с нами!

— А-ай! — уачедзи отступил ещё на шаг и низко наклонил голову, глядя исподлобья. — Не давай ему зелье! Нас избрал солнечный змей, мы, трое, сильные, — зачем нужен Товеша?!

— Тебя змей не спросил! — скривился Мфана. — Он будет с нами. Увижу, что ты тронул зелье, — убью на месте! Что ты маячишь тут, Нкечи?! Ты поймал крысу? Где она?

Нкечи отступил ещё на шаг, уклоняясь от разбившегося о камень огненного шара.

— Крыса сдохла! — буркнул он.

— Где дохлая крыса? — недобро сощурился Мфана. — Где её кости? Их нет? Ты упустил её, кусок тухлятины?!

Фрисс осторожно сдвинулся чуть левее, обходя шпиль. «Водяную стрелу в него… шея и лицо… эти чешуи — прочные?.. шея открыта… ударить как можно сильнее — поддадутся… не сейчас, ещё се…»

Боль, как волна кипятка, накрыла его с головой, и он до крови прикусил губу. В глазах потемнело, и всё же он развернулся и ударил — но меч бесполезно рассёк воздух в трёх шагах от третьего поджигателя. Красные иглы топорщились на его макушке, огонь стекал по пальцам.

— Йи-и-и… ич-вакати! — корчась от боли, Фрисс ткнул мечом в сторону уачедзи. Три вопля слились в один. Речник успел ударить ещё раз, из-под чёрных пластин на руке Мфаны брызнула кровь, но меч, накалившийся докрасна, выпал из ослабевшей руки, а следом полетел второй.

— Нкечи! — взревел раненый поджигатель. — Вот твоя крыса — большая крыса!

— Икш… — прохрипел Речник сквозь боль, выворачивающую наизнанку, но договорить не успел — чёрные когти впились в его горло, раздирая жилы, и Фрисс, захлёбываясь кровью, полетел вниз и растянулся на ворохе старых костей, среди мха и ползучих лоз. Он схватился за горло и нащупал рваную рану. Кровь стекала по пальцам, капая на мох.

Мфана кричал что-то, указывая на Речника. Сквозь багровый туман перед глазами и нарастающий гул в ушах Фрисс едва различал пятна и звуки. Кто-то испуганно вскрикнул, взревело пламя, снова закричал уачедзи. Речник привстал, зажимая рану, вытянул вперёд дрожащую руку, но вместо заклинания издал лишь булькающий хрип. Резкая боль пронзила плечо, из глаз посыпались искры, — огненная плеть ударила Речника, и он, покачнувшись, осел обратно на мох. Кровь потекла сильнее.

«Река-Праматерь! Вот так… и всё?» — растерянно думал он, чувствуя, как руки слабеют. Он лежал на старых костях и слышал издалека рокот прибоя, шелест тростников и пронзительные крики чаек. Вот только солнце… жаркий денёк, не поджариться бы…

Звенящая тишина опустилась на него, и больше он ничего не слышал — зато в глазах внезапно прояснилось. Он лежал на боку, и ледяная тонкопалая ладонь обжигала холодом его плечо. Речник мигнул.

— Ты — воин, — белесые огоньки дрожали на дне глазниц, чёрно-жёлтый череп наклонился к живому лицу, стремительно покрываясь плотью. Ледяные когти накрыли рану, и Фриссу показалось, что ему снова разрывают горло. Он стиснул зубы и зажмурился.

Ледяная хватка разжалась. Что-то прошелестело мимо, тихо позвякивая.

— А-ай, мзога! — взвыли наверху.

— Коатек! — заверещал кто-то, и хруст костей смешался с топотом десятков ног. А потом взревело пламя и завыл ветер.

«Встать…» — Фрисс попытался опереться на руку, но тело не слушалось — оно размякло и отяжелело, как промокшая одежда. Он снова уткнулся носом в мох и закрыл глаза.

Сознание возвращалось медленно. Речник приоткрыл глаза, снова зажмурился и резко поднялся. Холодные когти заскрежетали по оплечью, мёртвая рука подхватила Фрисса, и он растерянно замигал, глядя в белесые глаза, просвечивающие сквозь подвижный теневой кокон. Чёрный и зеленоватый туман расплетались на пряди и снова перемешивались, и из-под них едва можно было различить очертания неживого тела — чешуи на истлевшей броне, кости, торчащие из-под разломанных пластин доспехов, выцветшие и истрёпанные перья в седых волосах, тёмно-серую кожу, плотно обтянувшую руки и скуластое лицо, белые полосы наискосок по щекам.

— Кто… — прохрипел Речник, ощупывая горло. Раны не было — пальцы наткнулись лишь на грубый шрам. Фрисс покрутил шеей — казалось, рана затянулась месяц назад, а не только что…

— Не знаешь меня? — умертвие удивлённо покачало головой. — Я помню, как умирал. Значит, это было давно. Я тоже не помню твоего лица, воин. Я запомнил бы такого храбреца. Дикари боялись бы твоего имени… Я Тецалан — Тецалан Нор" хешима. Слышал ты обо мне?

— Нет, — смутился Речник. — Это ты спас меня? Уачедзи… поджигатели, огненные маги… они тебя не…

— Дикари, — покачало головой умертвие. — Свирепые, но глупые. Жалкие бунтовщики, по случайности овладевшие магией. Посмотри на них, воин. Больше они не взбунтуются.

Фрисс неосторожно втянул воздух и едва не задохнулся от густого трупного смрада. Два мертвяка стояли за спиной умертвия, согнувшись в поклоне. Их тела, покрытые тонкими порезами, распухли и уже отчасти разложились, обломки бесполезной брони болтались на них, уже ни от чего не защищая.

— Дела… — пробормотал Речник, сдерживаясь, чтобы не шарахнуться от мертвяков. — Ты, должно быть, великий Некромант. А… как ты проник сюда? Я не видел тебя, они тоже…

— Я был тут, воин, — покачал головой Тецалан, разглядывая покинутую всеми площадку, пологие стены и потрескавшиеся шпили. — Наверное, кровь пролилась на мои кости. Я помню, как умирал тут… Илкор ан Ши-Илан! Как тебя зовут, воин?

— Водяной Стрелок, — Фрисс, забывшись, протянул мертвецу руку, но тот лишь провёл ладонью по воздуху — и у Речника онемели пальцы. — Это моя кровь была, должно быть. Тебя убили, когда норси восстали? Ты воином был?

— Та-а, илкор ан Ши-Илан, — пробормотало умертвие, и в его голосе слышалась растерянность. — Я всегда воин. Всё забылось, всё ушло… Мы не устояли тогда, Водяной Стрелок? Что ты знаешь о битве? Меня схватили, но Умма Накама уже шли к городу. Они не могли не прийти… Они тоже пали? Я ничего не слышу вокруг. Что сейчас в городе? Кто тут правитель?

— Никто, — пробормотал Фрисс — выдержать взгляд мертвеца было нелегко. — Тут больше нет жителей… и правителей нет. Я не местный, и я не знаю, что тебе ответить.

— Мох… — Тецалан содрал с камня моховую подушку и сжал в кулаке. — Мох растёт на камнях Тламаналойа… Значит, города больше нет. Но ты пришёл сюда, и бунтовщики сюда пришли… Ты из Моагаля? Что сейчас в столице?

«Река моя Праматерь…» — Фрисс озадаченно мигнул.

— Моагаль? Говорят, там очень страшно сейчас, — тихо ответил он. — Прости, Тецалан, но… Нерси больше не живут в Великом Лесу. Я мало знаю о вашей стране, но я видел уже много развалин. Уачедзи — не бунтовщики, они…

— Дикари есть дикари, воин, — оборвал его Тецалан. — Та-а, илкор ан Ши-Илан… Они победили. Плохо… я не вовремя умер. Илкор ан Сарк, ин ат малгэхи гиса… Что ты ещё знаешь, воин? Нгварра Нор" хецаран, Нгварра-Слепец… Где он? Тухлая Заводь стала теперь столицей?

Ледяные пальцы сомкнулись на плече Речника, и кованая пластина заскрипела, вдавливаясь в кожу доспеха. Фрисс почувствовал холод, пробежавший от плеча к пальцам, и его рука онемела.

— Там тоже растёт мох, — ответил он, стараясь не показывать испуга. — Заводь затопила город, сейчас там гнилая вода и ползучие грибы. А Нгварра мёртв.

Пальцы медленно разжались. Тецалан отстранился и медленно, неуверенно поднялся на ноги, плотнее кутаясь в серый туман. Его глаза сверкнули.

— Илкор ан Ши-Илан! Я радуюсь, услышав это. Надеюсь, его смерть была не легче моей. Та-а, синхи… Водяной Стрелок! Я ви… Хсссс!

Холодный ветер, пахнущий тленом, ударил Речнику в лицо, и он невольно отшатнулся. Тонкие волоски зелёного свечения обвились вокруг груди Тецалана, прорастая сквозь туман, как корни трав, и пронизывая серый кокон насквозь. Умертвие развернулось, вскинуло руку, но нити уже добежали до кончиков пальцев — и иссохшая плоть рассыпалась пылью. С тихим шипением на камни осела груда праха, стремительно впитываясь в лиственный и костяной сор. Горстка обломков осталась лежать сверху, — осколок черепа, фаланги пальцев и позвонок, чёрные, изъеденные корнями мха…

— Фррисс! — Алсаг с разбегу ткнулся головой Речнику в грудь и едва не повалил его. Фрисс молча обнял кота и посмотрел наверх. Со ступенчатой стены быстро спускался Нецис, и его глаза светились холодным зелёным огнём.

— А-ай, квамзога! — восторженно заорал со стены обгоревший крыс, размахивая подобранным в развалинах листом Гхольмы и подпрыгивая на месте от волнения. — Видите?! Я говорил, что коатеки помогут нам! А-а-айи-и-и!!!

— Чикича! — рявкнул Некромант, затыкая уши. Люди и крысы, сбившиеся в плотную кучку за кораблём, осторожно выглянули наружу. «Живая туча» зашевелилась и испустила басовитый рёв — неясно, были ли у неё уши, но визг ей явно не понравился.

— Фрисс, ты чудовищно неосторожен, — выдохнул Нецис, опускаясь на камни рядом с Речником. — Эти уачедзи — не те полоумные вместилища для силы Тзангола, к которым ты привык. Воля богов, что они тебя не сожгли на месте. Аойген всё-таки бережёт тебя, Фрисс…

— Похоже на то, — Речник смущённо смотрел в землю. — Нецис! Ты убил Тецалана? Зачем?! Он же…

— Один из сильнейших боевых магов Моагаля, — кивнул Некромант. — Предводитель и наставник Умма Накама. Давно умерший, но не нашедший покоя. Ты разбудил его, Фрисс, — и милость богов в том, что я смог ещё его усыпить. Убить его второй раз не сможет никто, но пока он спит, вокруг будет спокойнее. Гораздо спокойнее. Это не Кэйшес — он не будет мирно сидеть в кургане и собирать дань с торговцев. Храни нас Владыка Мёртвых от такого умертвия в свободном блуждании…

Нециса передёрнуло. Фрисс изумлённо мигнул. «Если уж он боится…»

Косые тени упали на него. Норси и крысы собрались вокруг, настороженно глядя на пришельцев. Речник поднялся на ноги, опираясь на Некроманта, и посмотрел мимо них — на привязанного к кораблю огромного хасена и облако тумана вокруг него.

— Надо освободить его, — сказал Фрисс, разглядывая паутину канатов и запутавшиеся в ней щупальца. — Чей это корабль? Он кому-нибудь нужен?

…Флона сердито фыркнула и снова привалилась боком к корме корабля, наваливаясь на неё всем весом. Непрочный, наспех сооружённый настил затрещал, разваливаясь на части, но вода уже была близко — и потрёпанный корабль соскользнул с мостовой в тёмный канал и закачался на недвижной водной глади. Фрисс, поглаживая Двухвостку по макушке, внимательно смотрел на пробоины в верхней части бортов — нет, кажется, они высоко над водой, и если не переборщить с грузом, так глубоко судно не просядет.

— Думаешь, он поплывёт? — покосился Речник на южанина, не так давно бывшего рабом уачедзи, но уже понемногу принимающего прежний горделивый вид — всё-таки он был капитаном этого корабля. — В Миакондо вода тихая, но на большой реке… Его ещё чинить и чинить!

— Спасибо за помощь, Водяной Стрелок, но мы тут ни одной ночи больше не проведём, — южанин поёжился и едва удержался от плевка на мостовую. — Этот каменный город пропах мертвечиной, останься тут на ночь — и сам станешь жуткой тенью. Укухласи и Великий Змей не оставят нас — река живыми вернёт нас в Киньямкелу. А там я поправлю и борта, и снасти.

— Как знаешь, — покачал головой Фрисс. Крысы уже нетерпеливо подпрыгивали на носу и бортах, из уключин высунулись вёсла, наспех поставленная мачта потрескивала, но маленький тростниковый парус бодро поднимался по ней. Бабочки-огнёвки, привлечённые дымом недавно потушенного костерка, кружили над волнистой стеной и чёрной водой канала.

— Возьми, — Речник протянул южанину два обломка стальной брони. — Я загляну в Киньямкелу дней через пять. Найди мне прочный плот.

…Костяные осколки, разворошенные и всё ещё прикрытые мхом, валялись под ногами — чёрные, полуистлевшие, поеденные корнями растений и насекомыми. Речник не был даже уверен, что именно здесь он видел Тецалана, и тем более не различил бы его кости в тёмном гниющем ковре под ногами.

— Спасибо тебе, Тецалан Нор" хешима, — прошептал Фрисс, гладя обломки. — Спи спокойно, больше тебя не потревожат.

Клык Гиайна, отломанный от гарды меча, лёг рядом с костями. Речник выпрямился и нашёл взглядом Нециса. Некромант так и стоял в проёме древних ворот, достаточно широких, чтобы Двухвостка прошла под ними, не оцарапав стену ни одним шипом. Он ждал Речника и сквозь растопыренные пальцы выглядывал что-то на площадке.

— Та-а, си-меннэль… Слишком много огня, — вздохнул он, когда Фрисс поравнялся с ним. — И было, и осталось. Тут, на Тламаналойа, есть одно место… туда попал огненный шар, и сейчас там только пепел, но некоторые из обгоревших корешков могли бы принадлежать чёрной траве. В других местностях слишком много огня.

— Ты видел корни чёрной травы?! — Речник охнул от неожиданности. — Река моя Праматерь! Я думал уже, что её вовсе не существует!

— Существует, — нахмурился Некромант. — И мы найдём её очень скоро, Фрисс. Но не в Сингоралайте… Та-а, илкор ан Сарк… всё же путь ведёт нас в Моагаль. Ну что же, посмотрим, сильно ли он изменился с тех пор, как мы с Зелганом там были…

Из ворот донёсся гулкий рёв — Двухвостка, невидимая за поворотами древнего коридора, сунула морду в туннель и шумно выдохнула, напоминая путникам, что на улицах Сингоралайта листва сухая и невкусная, костяные големы ворочаются под камнями, и кто знает, не проснётся ли снова Тецалан… Речник кивнул и шагнул в тёмный проём, на мгновение оглянувшись на замурованный наглухо проход чуть в стороне. Там, под грудами камня и обманчиво безобидных костей, лежали разбитые кувшины, и огненная жижа, вытекая из них, капала на пол, но ни один луч света не в силах был просочиться туда и поджечь её.

— А я подождал бы Товешу, — хмуро сказал Речник, оглядываясь на краснеющее небо. — Он, живой, натворит ещё дел…

— Та-а, синхи, — кивнул Нецис, наматывая на руку поводья — больше для спокойствия Двухвостки, чем для управления. — Но Тзангол натворит их куда больше. Каждый день на счету сейчас, Фрисс. Ха" иферу!

Тихий вой демона-падальщика прилетел из степи — ветер принёс его вместе с шелестом иссохшей, пожелтевшей от вечного зноя травы, дымом далёких пожаров и запахом горелой плоти. Кесса вздрогнула всем телом и повернулась к обрыву. Серая тень мелькнула наверху, среди высоких стеблей. Войкс посмотрел вниз и попятился с недовольным шипением. Речница покачала головой. Эти существа никогда не нападают, но как же от них тоскливо и тяжело…

Жёлтая кошка, отряхивая перепачканные тиной лапы, выбралась с мелководья. В пасти она держала дохлую рыбёшку — в эти дни много рыбьей мелочи задыхалось в водорослях, и как жители ни вытягивали опасную тину на берег, все камни очистить они не могли. Тёплая вода сонно колыхалась, обрывистые скалы под солнцем казались ослепительно-белыми, и ни одной живой души не было на берегу — только струился дымок очагов над обрывом. Даже Речник Айому, едва миновала утренняя прохлада, смотал удочку и ушёл в пещеру.

Войкс снова выбрался из зарослей и замер на краю обрыва, настороженно принюхиваясь. Река давно смыла кровь, тело убитого Скарса сожгли, снятая шкура лежала глубоко в пещере, засыпанная солью и золой, но падальщики не спешили уйти — чутьё тянуло их вниз, к воде. Кесса вспомнила, как Сигюн с усмешкой рассказывала о Войксах, круживших у костра и длинными соломинами вытаскивающих куски полусожжённого мяса. Земля вокруг горы пепла до сих пор пахла кипящим ядом. А от песка и прибрежных камней, видно, до сих пор тянуло кровью… Речница поёжилась, бросила косой взгляд на узкий закрытый пролом чуть в стороне от пещеры Скенесов, — туда стаскивали сырые шкуры. Уже много времени прошло со дня битвы, и вскоре шкуру Скарса должны были извлечь, отмыть и снова спрятать в холод, в чан с едким соком Кууси… Кесса думала, что уйдёт в степь, пока страшный трофей не уберут с глаз. Она знать не хотела, что будут делать с этой шкурой, и кто по осени нарядится в новенькую чешуйчатую броню. Сигюн, наверное, — она и заслужила, и не откажется…

За спиной Речницы тихо зашуршал песок, и она обернулась с удивлённым возгласом — и уткнулась взглядом в иссиня-чёрную броню с узкими яркими полосками и зелёное свечение, с тихим бульканьем уползающее в известняковую стену. Древний Сармат стоял у обрыва, растерянно глядя на обожжённые камни.

— Гедимин! — Кесса запрокинула голову, чтобы увидеть его глаза. — Вот это да… Ты пришёл сюда, к нам? Наверное, что-то случилось…

Огромный сармат качнул головой и очень осторожно опустил руку на плечо Речницы. Её уши побагровели от смущения — нечасто ей доводилось говорить с командиром «Идис».

— Всё по-прежнему, знорка, — сказал сармат. — Я ничему не помешал? Всегда путался в обычаях знорков… Я пришёл за тобой. Есть что-то, что… чему нужно тебя видеть. Это ненадолго. Через пол-Акена я верну тебя сюда же.

— Ох ты! — глаза Речницы сверкнули, и жёлтая кошка, хлопнув крыльями, взлетела к ней на плечо, вопросительно мяукая. — Я пойду с тобой? На станцию?!

— Эти отсеки практически безопасны, — отозвался Гедимин, разглядывая кошку. — Защита не понадобится. Ты уже проходила газовую дезинфекцию. Пройдёшь ещё раз, этого достаточно.

— У-ух, — Кесса растерянно мигнула. — А Койя? Ей можно со мной?

— Можно, — сармат ещё раз окинул взглядом берег и качнул головой, покосившись на дозиметр. — Эта местность… Тут недавно была авария? Какой природы твои ожоги?

— Гедимин, это… в общем, мы сами справились, — вздохнула Речница. — Не надо тратить на это время. Тебя станция ждёт.

Тонкое щупальце зеленоватого света проползло по плечу Гедимина и соскользнуло на грудь, за ним потянулись другие мерцающие нити. Древний Сармат недовольно сощурился, прикрыл дозиметр пластиной и потянулся к плечу.

— Тише, хранитель. Опасности нет, — прошептал он. Свечение, помедлив, втянулось обратно. Кесса тихо охнула.

— Хранитель «Скорпиона»? Он меня видел?!

Сармат молча кивнул, сдвигая пластины брони и высвобождая странные рейки и захваты. Поверх них растянулось почти прозрачное защитное поле, от прикосновения Кессы замерцавшее алым.

— Держись крепче, знорка, — Гедимин пристроил её руку на рейку и осторожно сомкнул пластины захвата. — Закрой глаза. Пойдём сквозь землю.

Когда бульканье и клёкот камня, вскипающего под ЭМИА-лучами, смолкли, а холодные «клешни» захватов отпустили Речницу, она открыла глаза и тихонько присвистнула. Светло-лиловые, отливающие серебром стены в причудливых рыжеватых узорах едва видны были за странными механизмами и утопленными в пёстрый фрил экранами — и между ними и Кессой колыхалась невесомая, но прочная преграда. Такая же была и с другой стороны, а слева от себя Речница увидела высокую — до потолка — бочку с прозрачными боками. Её клубящееся содержимое было слегка подсвечено багрянцем. Ещё две такие же бочки были тут, но в них ничего не светилось. Гедимин стоял рядом, сдвигая маленькие рычажки на боку «погасшей» бочки, и она медленно наполнялась свечением. Второй сармат — младший, в лёгком тёмно-синем скафандре — стоял рядом и разглядывал Кессу. Взгляд его был холоден и недоверчив.

— Она? — отрывисто спросил он. — Командир, ты уверен?

Гедимин молча кивнул. С лёгким шипением часть прозрачной стенки отъехала в сторону, незнакомый резкий запах заставил Койю громко чихнуть. Глаза незнакомого сармата сузились, он как бы невзначай опустил руку на рукоять странной штуковины из серого металла, — Кесса видела уже такие бластеры, и всё равно ей стало не по себе.

— Ой! — Речница снова побагровела. — Огден! Огден, сармат-целитель! Я помню тебя! Город Риогон на юге, в степи… помнишь — вы там спасли пленников, очистили город от лучистой отравы…

— Контейнер готов, — буркнул Гедимин. — Заходи, знорка. Сегона держи на руках. И тебе, и ему нужно задержать дыхание. Не дыши и считай до десяти. Можешь прикрыть глаза. Жжения и запаха не пугайся.

Хмурый взгляд Огдена проводил Кессу до контейнера. Речница чувствовала его даже сквозь толстое стекло, когда стояла неподвижно, прижимая к себе Койю. Кошка взволнованно водила ушами и щекотала Кессе щёки — Речница едва удерживалась, чтобы не захихикать.

— Хватит, — свечение погасло, стеклянная стена отъехала в сторону, выпуская Кессу на свободу. Гедимин, выбравшийся из соседней бочки, придержал её за плечо и кивнул направо — одна из прозрачных преград, отделивших странную комнату от соседних, не менее странных, растаяла, и за ней обнаружилась толстая дверь. Её створки бесшумно разошлись, и тут же что-то лязгнуло у дальней стены — за второй прозрачной преградой сомкнулась точно такая же дверь. Огден поднял руку и кивнул Гедимину. Тот кивнул в ответ и легко подтолкнул Речницу к открытой двери. Она прошла ещё десять шагов и замерла с приоткрытым от удивления ртом. Из огромной бочки — вчетверо большей, чем та, из которой Кесса выбралась — из прозрачной вязкой жижи, подсвеченной изнутри, кто-то изумлённо на неё смотрел.

Это был сармат — почти такой же большой, как Гедимин… а может, в точности такой же — Кесса не видела командира «Идис» без брони, а у этого сармата не было даже лёгкого скафандра — только светло-серая плёнка скирлина обтягивала его тело, и странный узкий обруч, набранный из пластин, охватывал грудь. Узкая металлическая маска закрывала нос и смыкалась на затылке. Белокожий сармат мигнул и оттолкнулся от дна, по плечи выплывая из жижи. Четырёхпалые ладони прижались к стеклу.

— Амагалан! — Гедимин, небрежным движением разделив шлем и перчатки на пластины и втянув их в броню, прикрыл его ладонь своей. — Как ты?

Белокожий шевельнул губами и усмехнулся. Его жёлтые глаза неярко искрились. Кесса заглянула в них, мигнула и перевела взгляд на Гедимина. Лица сарматов были необычайно схожи, вот только кожа у Амагалана была гладкая, не исполосованная мелкими и крупными шрамами и следами ожогов…

— Скажи ему что-нибудь, — Древний тронул Кессу за плечо и кивнул на бочку. Белокожий сармат снова нырнул в жижу и соскользнул вниз по стенке, упираясь в неё ладонями и прижимаясь носом к стеклу. Его глаза горели любопытством.

— Э… Уран и торий! — с трудом вспомнила приветствие Речница и осторожно дотронулась до стекла. Сармат мигнул. Его ладонь была напротив Кессиной, и он двигал пальцами и смотрел на них, шевеля губами.

Койя насторожила уши и хлопнула лапкой по стеклу — движение привлекло её. Амагалан снова мигнул, смерил кошку удивлённым взглядом и постучал по стенке пальцем. Кошка шевельнула ушами и упёрлась двумя лапами в стекло, повторяя недавний жест сармата.

— Койя, не надо, — Кесса взяла сегона в охапку и отстранилась от стекла. Кошка недовольно хлопнула ушами. Амагалан продолжал разглядывать пришельцев, потом снова шевельнул губами и всплыл. Гедимин усмехнулся.

— Он сказал «знорк», — прошептал он, повернувшись к Кессе. — Сейчас у них хорошая память. Это потом…

Он досадливо сощурился и махнул рукой. Амагалан снова прижался носом в стеклу, растерянно глядя на Древнего Сармата.

— Он всё слышит, — прошептала Речница, глядя то на Гедимина, то на Амагалана. — У него глаза… Гедимин! Я знаю, что это! Вы так размножаетесь — прямо на станции, вырастаете вот так — из разных веществ! Ух ты… Амагалан — он ведь твой… твой сын? Сын тебя и станции «Идис»!

Она тихо хихикнула.

— Верно, знорка, — слегка нахмурился Древний. — Амагалан — первый клон, выращенный на «Идис». Если всё пойдёт хорошо, то…

Он кивнул на огромные бочки, закрытые пластинами рилкара.

— Вас будет много-много, — прошептала Речница, завороженно глядя на белого сармата. — И все — такие же могучие и такие же мудрые, как ты. Много-много Древних Сарматов…

— Будет другое название, — покачал головой Гедимин и провёл ладонью по стеклу, беззвучно шевеля губами.

— Он очень хороший, — убеждённо сказала Кесса. — Он сейчас… он будет ещё расти?

— Хватит с него, — усмехнулся Древний. — Через месяц выйдет. Выглядит удачным. Немного обучить его…

Он посмотрел на свою ладонь, серую, в мелких рубцах от ожогов, и перевёл взгляд на белые пальцы Амагалана. Почти-сармат не спускал глаз с «отца», и будь у него подвижные уши, как у сегона, они стояли бы торчком.

— У него гладкая кожа. Не то, что у меня, — что-то странное мелькнуло во взгляде Гедимина. Кесса прикрыла его ладонь своей.

— Ты держал звёздный огонь в руках! Тут мудрено не обжечься. Ты научишь Амагалана — и он будет повелителем энергии атома, и звёздный огонь оставит на нём след. Это великая честь!

Сармат молча посмотрел на Речницу и очень осторожно убрал руку из-под её ладони. Что-то тихо зашелестело на другом краю отсека — там сворачивалось защитное поле, открывались тяжёлые двери. Огден стоял на пороге, и его взгляд уже не был таким холодным.

— Хорошо, — кивнул Гедимин на беззвучные слова Амагалана. — Вечером. Придут, не бойся. Все. Может быть.

Кесса пыталась по губам прочесть, что говорит сын Гедимина, но получалось неважно. Сама же Речница никак не могла сдержать улыбку — она так и растягивала губы до ушей. Боги великие! Да никто и никогда не видел детей сарматов — сам Халан о них только легенды слышал, а ведь он столько бывал на разных станциях!

— Бывай, — кивнул Древний Амагалану и повернулся к Кессе. У него тоже было странное лицо, и глаза искрились золотом.

— Я отведу тебя обратно, знорка. Ты первая из своей расы, кого видел Амагалан. Ему полезно видеть разных существ. Спасибо, что пришла. Жаль, Фриссгейн всё пропустит.

— Жаль, — вздохнула Речница, ускоряя шаг, чтобы поспеть за сарматом. — Это очень большая честь для меня, Гедимин. Очень! Я… это ведь не опасно для него было, да?

— Разумеется, — отозвался Древний, останавливаясь у второй двери. Шлем снова скрывал его лицо, и тёмный щиток опустился на глаза, но в голосе сармата ещё чувствовалось что-то странное. Он как будто был растроган — и Кесса снова побагровела от смущения. «Никто не поверит,» — промелькнуло в голове. «Детёныш Гедимина! Вот Фрисс обрадуется…»

— Держись, знорка, — Древний осторожно постучал по стене, и она налилась изнутри зеленоватым светом и тихо забулькала. — Верну тебя на вашу территорию.