Соперники орлов

Рукопожатие эпох

Конечно, это просто совпадение, но в нем невольно видишь своеобразную символику. Первый отечественный авиатор Михаил Ефимов родился в том самом году, когда Александр Можайский получил «привилегию» на свой «воздухоплавательный снаряд», а в мрачной камере внутренней тюрьмы жандармского управления незадолго перед казнью революционер Николай Кибальчич составил проект реактивного летательного аппарата. Тогда же народоволец, ученый Николай Морозов был заключен на долгие годы в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, затем в Шлиссельбург, где он впоследствии написал свои «Звездные песни». В том же 1881 году в Петербурге усилиями передовых ученых Д. И. Менделеева, М. А. Рыкачева, Е. С. Федорова, С. К. Джевецкого, П. Д. Кузьминского, Д. К. Чернова, М. М. Поморцева была создана первая в России общественная организация, занимающаяся проблемами покорения воздушного океана, — Воздухоплавательный отдел[2]. Мысль о создании отдела воздухоплавания[3] обосновал Дмитрий Иванович Менделеев. «У других много берегов водяного океана, — писал ученый. — У России их мало сравнительно с ее пространством, но зато она владеет обширнейшим, против всех других образованных стран, берегом еще свободного воздушного океана. Русским поэтому и сподручнее овладевать сим последним… (Это и другие приводимые в книге высказывания Д. И. Менделеева цитируются по собранию его сочинений в 25-ти томах, (М.-Л. Т. VII, 1946, с. 292, 294–295)

Менделеев Дмитрий Иванович (1834–1907) — великий русский ученый, создатель получившей всемирное признание «Периодической системы элементов». Горячо боролся за развитие производительных сил России, за ее экономическую независимость. Интересовался воздухоплаванием. 7 августа 1887 года совершил полет на аэростате с целью наблюдения солнечного затмения.

Менделеев говорил о том, что близки успехи в попытках «произвольного перемещения в воздухе в желаемом направлении, то есть управления полетом». И он начал прокладывать путь к решению этой задачи. «Главную подготовку для овладения воздушным океаном, — писал ученый, — первое орудие борьбы составляет знание сопротивления среды, или изучение той силы, против которой придется бороться, побеждая ее соответствующими средствами… Вот почему, вникнув в существо задач воздухоплавания, я обратился прежде всего к вопросам сопротивления среды». Так появилась книга «О сопротивлении жидкостей и воздухоплавании». Заложенные в ней идеи стали основой развития аэродинамики.

Рыкачев Михаил Александрович (1840–1919) — морской офицер, крупный ученый в области метеорологии. Совершал с научной целью полеты на аэростатах. Построил в 1870 году прибор для определения силы, развиваемой воздушным винтом. Впервые подал идею создания двигателей внутреннего сгорания. 47 лет проработал помощником директора, а затем директором Главной физической обсерватории в Петербурге. Написал труды по метеорологии, физической географии, земному магнетизму, а также воздухоплаванию.

Федоров Евгений Степанович (1850–1908) — военный инженер, профессор. Один из первых исследователей в области экспериментальной аэродинамики. Автор многих работ по вопросам авиации. В конце 1880 года проектировал самолет оригинальной схемы. Поборник развития отечественного самолетостроения.

Джевецкий Стефан Карлович (1843–1938) — инженер, исследователь и изобретатель в области подводного плавания и авиации. Автор ряда исследований о полетах птиц. Положил начало расчету лопастей воздушного винта. С 1882 года жил в Париже, где и умер. Свои основные работы издавал в Петербурге.

Кузьминский Павел Дмитриевич (1840–1900) — выдающийся изобретатель. Создал в 1892 году авиационный двигатель нового типа — газовую турбину.

Чернов Дмитрий Константинович (1839–1921) — выдающийся металлург, заложивший основы литейного дела. Проявлял серьезный интерес к геологии и ботанике, фотографии и музыке, математике и авиации. Занимался теорией полета. Отдавал должное эксперименту: считал необходимым опытным путем выработать детали летательной машины. Впервые выдвинул идею разрезного крыла, которое нашло широкое применение в современном самолетостроении.

Поморцев Михаил Михайлович (1851–1916) — метеоролог и воздухоплаватель. Разработал многие теоретические вопросы воздухоплавания, конструирования ракетных двигателей, а также самолета с автоматической стабилизацией. Первым в России организовал систематические полеты на аэростатах с целью научных исследований. В 1889 году опубликовал первый в России учебник синоптической метеорологии.

С устройством доступного для всех и уютного двигательного снаряда… начнется новейшая эра в истории образованности» (то есть «технического прогресса», сказали бы мы сейчас).

Пока исследователями закладывались первые камни в основание авиационной науки, а мысль изобретателей металась в поисках конструкций летательных машин, в разных уголках страны появились на свет и будущие пилоты: на Тамбовщине — Александр Васильев, на Украине — Александр Кузминский, в лесной глухомани Смоленщины — первый русский летчик Михаил Ефимов…

Смоленская земля взрастила не одного покорителя неба. Краевед С. М. Яковлев в книге «Наши крылатые земляки» воздал им должное. Почетное место отвел смелым героям-завоевателям высоты исторический музей Смоленска. Здесь в зале знатных земляков посетителей встречают расположенные рядом экспозиции, посвященные Михаилу Ефимову и Юрию Гагарину. Так уж случилось, что Смоленщина подарила Родине первого пилота, а человечеству — первооткрывателя космоса.

Книга С. М. Яковлева «Наши крылатые земляки» вышла в Смоленском областном издательстве в 1962 году. В ней помещены очерки о смолянах — первом космонавте Ю. Гагарине, летчиках братьях Ефимовых, Г. Алехновиче, первом стратонавте Г. Прокофьеве, прославившихся в сражениях Великой Отечественной войны дважды Героях Советского Союза В. Лавриненкове и А. Колдунове, об авиаконструкторах и ученых.

По документам Ефимовы — крестьяне деревни Дубровы Владимирской волости Смоленского уезда Смоленской губернии. Как утверждают старые справочники (См. «Списки населенных мест Российской империи». (СПб., 1868, с. 11–12); «Список населенных мест Смоленской губернии». (Смоленск, 1904, с. 386. Смоленский областной государственный архив — далее СОГА — ф. 172, оп. 11, д. 86), Дуброва находилась «в 18 верстах от Смоленска и семи от постоялого двора, что на Старопетербургском тракте у речки Стаблинки». Долго надо было добираться из города до такого глухого уголка.

Ныне от Смоленска можно за сорок минут доехать по асфальтированному шоссе до поселка, от которого к Дуброве идет проселочная дорога, возвышаясь над болотистой местностью, кое-где всхолмленной, покрытой перелесками и кустарником.

В Дуброве всего два десятка изб, раскинувшихся по косогору. В одной из них живет старый колхозник Устим Северьянович Степаненков, внук родного брата отца Ефимовых — Степана. Он рассказывает, что в детстве встречался с Михаилом и его старшим братом Владимиром, когда они приезжали с отцом из Одессы навестить бабушку (она — маленькая, сухонькая старушка — прожила до 120 лет). Степаненков хранит в памяти и историю поселения своих предков в Дуброве (Воспоминания У. С. Степаненкова хранятся в архиве военно-научного общества при Минском окружном Доме офицеров и у Е. В. Королевой).

Проигранные в карты

Издавна мужчины из рода Ефимовых занимались лесным промыслом, потому и звались полесовщиками. Умели мастерить: плотничали, столярничали. Вышел из этого трудолюбивого и дружного рода и дед братьев Ефимовых — богатырь Ефим.

Работал он в лесных угодьях богатого помещика. Вся округа дивилась необычайной силе крепостного, восхищалась его ловкостью. Имел свою гордость крестьянин, напрасных обид не сносил и за других заступался. Возненавидел за это Ефима староста, придумывал ему одну барщину тяжелее другой. Терпел полесовщик, хмурился, но однажды не выдержал: во время очередной стычки крестьян со старостой опустил тяжелый кулак барскому прислужнику на голову, а из того и дух вон.

— Беги, спасайся! — посоветовали мужики.

Раздумывать Ефиму было нечего: если плетьми не засекут, то на каторгу отправят за такое дело. Сбежал куда-то к морю, в южные степи, оставив на произвол судьбы жену да семеро ребятишек…

Но на этом беды для семьи беглеца не кончились. К барину в имение прикатил в гости смоленский уездный предводитель дворянства Аничков, и проиграл хозяин ему в карты всех «Волоцугиных» — таким обидным прозвищем наградил детей полесовщика новый староста, дескать, батька их где-то волочится. Две тряские телеги повезли выигрыш Аничкова в далекую незнакомою деревню Иловку…

Выгодно продавая хлеб, помещик Аничков держал впроголодь своих крепостных. Мужики, летом гнувшие спины на пашне, ходили зимой по Смоленску и просили подаяние[4]. Мыкалась в поисках куска хлеба и жена Ефима с детьми. Не принесла семье счастья и отмена крепостного права. Земли нет. Сыновья Никифор и Степан ходят с пилой и топором на заработки. Старшая из дочерей вышла замуж в соседнюю деревню Дуброву, за ней переехала вся семья. Женился и Никифор, но недолго прожил с молодой женой — забрили в солдаты, в гренадерский полк. Единственное добро от рекрутчины — хоть фамилию дали писаря, нарекли Ефимовым по имени отца, а то до сих пор у Никифора было только прозвище.

…С небольшой котомкой за плечами возвращался служивый домой. По дороге встретил земляка, обрадовался. Но тот, едва поздоровавшись, поспешил прочь. С чего бы это?

Шире зашагал гренадер к своему дому. Рванул дверь. Взглянула на него жена, закричала, повалилась в ноги. Заплакал и годовалый мальчонка рядом с ней…

Вся деревня, затаив дыхание, ждала суровой расправы. Но, к чрезвычайному удивлению односельчан, солдат и пальцем не тронул жену. Даже заступился перед въедливой родней. Только сама она, очевидно, мучилась своим грехом, ходила — глаз не подымала. И года не прошло, как простудилась и умерла. Остался гренадер с малышом на руках, которому поп дал имя такое, что и не выговорить, — Полиевкт. Никифор называл его Павликом, относился к нему тепло и заботливо, как к родному сыну.

Положила конец холостяцкой жизни Никифора веселая дородная вдова Наталья. Все бы ладно, появилась в доме хозяйка, Никифор работу себе подыскал в барском лесу, но вскоре началась война с Турцией, и ушел полесовщик со своим полком. Их первенец Владимир родился в мае 1877 года, когда отец уже воевал в Болгарии, под Плевной…[5]

Возвратился Никифор на Смоленщину заслуженным ветераном, унтер-офицером в отставке, что и помогло ему устроиться лесным сторожем к помещику в деревню Самолюбово. Но продержался здесь гренадер недолго — позволял беднякам потихоньку брать сено из барских стогов да вязанку-другую хвороста из лесу. Пришлось искать новую работу, кочевать, словно цыгану, из деревни в деревню.

1 ноября 1881 года в глухой деревушке Аполье, в ветхой избе родила Никифору жена среднего сына. Назвали Михаилом. Опять на новом месте, в селе Сырокоренские Липки, появился на свет младший, Тимофей.[6]

Ласковы смоленские леса, богаты. А никак не могут помочь Ефимовым выбиться из нужды. Оставляет Никифор деревню и переезжает с семьей в Смоленск. Старшего, Володю, удалось определить в церковно-приходскую школу, чему Никифор был несказанно рад. Приемный сын Полиевкт стал уже взрослым, помогает отцу в работе.

И здесь, в Смоленске, Никифору Ефимову не удается обеспечить семью. Постоянной работы нет. На двадцать шесть тысяч городских жителей приходится всего сорок мелких кустарных мастерских. Куда пойти? Где нужны работящие руки?..

В это время Полиевкта призвали в солдаты. По слабости здоровья служить не взяли, а возвращаться домой ему не захотелось. Подружился с новобранцами из Одессы. Они так расхваливали ему свой город, что решил Полиевкт съездить туда, попытать счастья, а если повезет, то и всю семью вызвать.

Первые письма Полиевкта из Одессы малоутешительны: перебивается случайными заработками портового грузчика. Но вот он сообщает, что устроился кучером к фабриканту — итальянцу Вернета. Во дворе большого каменного дома на Соборной площади изготовляют вазы и статуэтки из белого мрамора. Хозяин заметил особый интерес Полиевкта к камнерезному ремеслу и определил его учеником каменотеса. Приглянулась парню хозяйская служанка черноглазая Харитина. Сыграли свадьбу.

В Смоленск отправлено письмо. Полиевкт приглашает названного отца с семьей к Черному морю. Первое время они остановятся у него, а там, бог даст, устроятся как-нибудь.

К морю!

Никифор с Натальей долго над письмом с юга не раздумывали. Чего им бояться дальних дорог? Не привыкать.

Трое мальчуганов жадно схватывают калейдоскоп впечатлений: покачивающийся железнодорожный вагон, перекличку паровозов, мелькание речушек, лесов, степей, станций, полустанков за окном и, наконец, — суетливый многолюдный одесский вокзал, крики торговцев, расхваливающих товар…

Здесь многое северянам в диковинку: веранды домов увиты настоящим виноградом с уже наливающимися гроздьями, улицы обсажены удивительными деревьями с белой корой. А сколько солнца!

Под вечер Полиевкт с женой ведут приехавших к морю…

Психологи утверждают, что все люди планеты одинаково воспринимают такие грандиозные явления природы, как небо, звезды, солнце, луна, море. Чувства австралийца, впервые увидевшего море, очень схожи с чувствами европейца или жителя Африки. А все же что ни человек, то свое, особое восприятие! Даже сыновья Никифора, чьи интересы и увлечения во многом очень близки, восприняли море по-разному. Володя и Тимофей воскликнули: «Ух! Красиво!» — и через минуту уже весело плескались в пенном прибое. А Михаил… Замер, не шелохнется.

— Мишка, что с тобой? — весело трясет его за плечо Полиевкт, — Чего купаться не идешь?

А Мишка, веселый и общительный мальчуган, никогда доселе не отличавшийся никакими странностями, все еще не может прийти в себя. Он глядит, глядит… Перед ним невиданный прежде простор, две сливающиеся голубые стихии — небо и море, море и небо… На Смоленщине, среди лесов, где он рос, никогда полет птиц так не привлекал его внимания. А здесь, на раздолье, между волнами и облаками парят они — огромные, белокрылые. Каждое их движение, каждый взмах крыла — чудо!

Одесса пришлась мальчуганам по душе. Целыми днями пропадают они в порту. Их пытливые взоры привлекают огромные пароходы из дальних стран и легкие рыбачьи шаланды, крикливые чайки и пестрая разноязычная толпа на Николаевском бульваре.

Несколько по-иному глядит на море отец, каждое утро бродя по причалам и выспрашивая, не найдется ли где работы. Немало занятий сменил, пока не взяли его, наконец, в мастерские Российского общества пароходства и торговли — слесарем. Перебрались с Натальей и сыновьями в небольшую квартирку на Княжескойулице…[7]

Здесь, в Одессе, Миша и Тимофей идут в школу, а старшему, Владимиру, смышленому пареньку, повезло: поступил в железнодорожное техническое училище — удача довольно редкая, если учесть, что туда принимали только детей железнодорожников.

Впрочем, здесь помогло не столько «везение», сколько настойчивость Володи. Железная дорога манила его с малолетства. Рассказы отца о железных машинах, тянущих вереницы вагонов, волновали воображение. Еще ни разу не видев их, он часами составлял «поезда» из спичечных коробков. Во время путешествия семьи из Смоленска в Одессу Володя на всех остановках бегал к паровозу — не мог наглядеться. С почтением смотрел на машиниста. А тут во дворе, где поселились Ефимовы, Володя вдруг увидел паренька своих лет в железнодорожной форме! Это был сын хозяина дома Петя Гусев, ставший потом закадычным другом братьев. Он и показал ему дорогу в свое железнодорожно-техническое училище, разместившееся на станции Одесса-Товарная. Преодолев робость, Владимир пошел туда хлопотать сам за себя. И добился.

Учеба дается Владимиру легко. Книги он полюбил еще в смоленской начальной школе, а теперь стал активным читателем библиотеки училища. Приобщил к чтению и братьев. Задумал он в это время построить действующую модель паровоза, начал изготовление первых деталей. Братья охотно помогают ему. Их комнатка сплошь заставлена инструментами, деталями и походит на мастерскую. Несмотря на постоянную заботу о куске хлеба, интересы братьев разнообразны. Все трое увлекаются техникой, играют на струнных музыкальных инструментах, фотографируют.

Старший — Владимир — для младших — авторитет и пример. Он серьезнее братьев. До сути вещей пытается докопаться сам. Верит в свои силы. Любит говорить: «Если это сделано человеком, то, значит, и я смогу сделать». Детали для начатой модели паровоза Владимир решил изготовить своими руками, даже кованые и литые. Провозился с этой хлопотной затеей несколько лет, но не бросил. После окончания железнодоржного училища его несколько раз переводили по службе с места на место, и всюду он возил с собою детали модели. Наконец в далеком Владивостоке закончил свою работу и передал техническому училищу.

Сразу после училища Владимир некоторое время работал телеграфистом на одной из станций под Одессой. На первые же самостоятельно заработанные деньги купил давно обещанный подарок брату Мише — велосипед. На новый, конечно, силенок не хватило, приобрели подержанный. Все втроем бродили по шумной одесской толкучке, выискивая нужные детали, часами мастерили. И вышел велосипед получше нового!

Циклодром

Быстрая езда увлекает Михаила. Его кумир — Сергей Уточкин, который выступает во многих видах спорта, и во всем ему улыбается успех — на катке, в яхт-клубе, на ринге. Но особенно много лавров приносит ему циклодром (так назывался в то время велотрек).

Популярность велосипедного спорта в России особенно велика. Во многих городах построены циклодромы. На одесском в воскресные дни собираются многотысячные толпы зрителей. Городу у моря в велоспорте принадлежит особое место. Здесь мягкий климат, позволяющий тренироваться и ездить длительный период в году, пылкая, жадная к зрелищам южная публика.

Местное общество велосипедистов-любителей не жалеет средств для приема не только гонщиков из других городов, но и из-за границы. Победителям выдаются ценные призы. Сергей Уточкин с триумфом выступает и в других городах. В Москве он завоевал звание чемпиона России. В Лиссабоне опередил знаменитых велогонщиков мира и получил большой интернациональный приз. Одесские мальчишки души в нем не чают и стремятся во всем подражать. Даже заикаться пытаются, как Уточкин.

Сюда, на циклодром, Мишу Ефимова тянет словно магнитом. Ни иронические взгляды администратора, которыми окидывает он всякий раз неказистый с виду Мишин велосипед, ни едкие реплики здешних завсегдатаев, элегантных гимназистов, которые «форсят» перед чопорными девицами своего круга, не останавливают сына слесаря в старой кепке и потертых брюках. И очень скоро гимназисты вынуждены оставить насмешки. Ефимов на своем самодельном велосипеде опережает их! На смену иронии приходит злоба. После одной из тренировок на циклодроме Михаил возвратился домой взъерошенный, весь в ссадинах, с фиолетовым синяком под глазом.

Старший брат воскликнул:

— Ну и фонарь! Неделю будем экономить на керосине!

Отец осведомился:

— Кто же это тебя так отделал?

Парень хмуро ответил:

— Те получили не меньше.

Не одобряет Никифор Ефимович увлечения среднего сына. Спортивная карьера не дает уверенности в завтрашнем дне. Всю жизнь не имевший постоянного заработка, странствовавший из деревни в деревню, из города в город, отец не желает этой судьбы детям. Володя — выпускник железнодорожного училища, нашедший себе пусть скромное, но вполне определенное место, — вселил в отца добрую надежду. Никифор Ефимович полагал, что примеру старшего последуют и младшие. А тут — на тебе! Самозабвенное спортивное увлечение Михаила! Чуть освободился от работы в слесарной мастерской — на циклодром. Вся душа его — там.

— Да разве это дело — рабочему человеку выкрутасы крутить на потеху господам? — возмущался отец. — А коли разобьешься да калекой станешь? На кой тебе леший эти гонки? Барская забава!

Вздохнув, сын отвечал, что все это куда серьезнее, чем батьке кажется. И оправдывался:

— Разве я не работаю?

— То слесарем, то грузчиком? — сердился отец, — Может, собираешься всю жизнь на горбу мешки таскать?

Кто знает, родись Михаил в наше время, может, в профессии докера и воплотились бы все его мечты. Море и небо? Они твои! С многометровой высоты современного портового крана и небесный купол над тобой, и морская ширь вокруг. Любишь технику? Доступ к ней открыт. Изучай, совершенствуй, изобретай. Влечет спорт — велосипедный, мотоциклетный, автомобильный, авиационный? Пожалуйста, занимайся любым, повышай мастерство, ставь рекорды…

Так теперь. Но тогда все это было недосягаемо. Рабочий паренек шел к заветной мечте трудной тропой.

Петя Гусев, уже успевший стать машинистом паровоза, как-то подтрунил, что Михаил не учится, а все «прохлаждается» на велосипедах. Ефимов отрезал:

— Попробуй ты так попрохлаждайся. Семь потов с тебя сойдет. Но учиться надо, сам вижу. Дал слово Владимиру в этом году поступить в техническое.

— И велосипед бросишь? — с любопытством посмотрел на него Петя.

— Ни за что! Вы еще увидите, как я Уточкина буду обгонять.

В 1899 году Михаил поступает в училище. Сделать это ему было легче, чем старшему Ефимову: он — брат железнодорожника. Успокоенный тем, что брат пристроен, Владимир уехал повышать квалификацию на вечерние курсы в Киев.

Буревестник

Михаил с Тимофеем тотчас после отъезда старшего брата ощутили, как им его не хватает. Без него и дом словно опустел.

А Владимир в письмах сообщал, что одновременно с учебой на курсах работает в управлении дорог конторщиком, что есть уже у него в Киеве хорошие товарищи. Одно из его писем ошеломило: женился!

Особенно разволновалась от этой новости мать. На пасхальные каникулы срочно отправила Михаила и Тимофея к брату — погостить, а заодно и поглядеть, кого это он там взял в жены.

В Киеве в доме на улице Рейтарской дверь им отворила молоденькая симпатичная женщина, с большими серыми глазами. Взглянув на высокого, крепко сбитого Михаила в форменной одежде и еще нескладного, долговязого Тимофея, приветливо улыбнулась, так что появились ямочки на щеках. Крикнула в глубь коридора:

— Володя! Встречай гостей! — И, широко распахнув дверь, пригласила: — Заходите, хлопцы, чего стоите!

Надя (так звали Володину жену) держалась просто, непринужденно. Братья почувствовали тепло и уют в этой бедно обставленной, но чистой квартирке. Разговаривая с Надей об Одессе, о житье-бытье, о планах на будущее, Михаил с Тимофеем многозначительно переглянулись. В их глазах было полное одобрение выбора Владимира.

Вечером у брата собрались друзья — сослуживцы и товарищи по курсам, видимо такие же, как и он, бедняки, жаждущие приобщиться к знаниям. Надя радушно рассаживала гостей у стола, застланного белой льняной скатертью, ставила самовар.

В фондах Центрального государственного архива УССР имеется подробный отчет о работе специальных вечерних курсов для служащих Юго-Западной железной дороги за 1900–1902 годы с учебной программой, списком выпускников и приложением, содержащим анализ «состава слушателей по их автобиографиям». Там есть такая характеристика: «…невзгоды материальной жизни не останавливают слушателей от желания пополнить свое образование, удовлетворить высшие запросы своего существования»

Михаил с интересом слушал завязавшийся разговор. Сперва обсуждали новую постановку в театре Соловцова, вспоминали о какой-то поездке по Днепру на острова и предлагали повторить ее нынешним летом. Затем перешли на служебные невзгоды, на политику… Заговорили о волнениях в железнодорожных мастерских и паровозном депо, о бесчинствах жандармов, о слежке за знакомыми студентами университета. Заспорили, зашумели. И тут Володя поднял руку, призывая товарищей к тишине, достал исписанные чьим-то аккуратным ровным почерком листки и начал читать:

— Над седой равниной моря ветер тучи собирает…

У Михаила перехватило дыхание. Услышанное заворожило его, тронуло в душе неведомые до сих пор струны… Ну и Володька! Где он раздобыл это? Что-то совсем новое появилось в жизни брата!

Надя рассказала Михаилу и Тимофею, что как-то к Владимиру приходили трое рабочих-железнодорожников и о чем-то долго с ним шептались. Поделилась тревожными мыслями, дескать, как бы бунтарские взгляды Володи не довели его до беды. Оказывается, и познакомились они с Володей в связи с небольшим «бунтом», правда, несостоявшимся…

Надя работала в посудной лавке. Нелегко приходилось ей и подругам. Задолго до рассвета уже надо было быть на работе — лавка на бойком месте, рядом с воротами Печерской лавры, а толпы богомольцев из далеких губерний тянутся еще с ночи. Заканчивать же работу приходилось поздним вечером. Приметил ее как-то Володя, стал чаще заглядывать в лавку да расспрашивать, как живется. Рассказала она ему, что за мизерную плату трудится от зари до зари. Володя вспыхнул: «Да ведь это настоящая эксплуатация!»

В другой раз пришел и принес большой лист бумаги. А на нем — петиция к киевскому губернатору. На, сказал, пусть под этой петицией все подружки распишутся, а он отнесет куда надо. Дольше ведь терпеть нельзя.

Прочитали они с подругами в укромном уголке ту бумагу. Хорошо была сложена, четко, ясно… Подписались. А Володя на следующем их свидании огорченно провел рукой по волосам и сказал: «Ошибался я. Не стоит посылать эту бумагу губернатору. Мне товарищи открыли глаза. Он из тех же мерзавцев, что и хозяин вашей лавки!»

…Сладкоежке Тимофею пришлись по вкусу пироги, которые пекла Надя, и он с большой охотой принялся помогать ей по хозяйству. А Михаил быстро завладел велосипедом старшего брата и целыми днями гонял по городу. Любовался заднепровскими далями с Владимирской горки, вдыхал запах расцветающей сирени, прислушивался к перезвону колоколов.

Весной 1902 года Михаил закончил железнодорожнотехническое училище и стал работать электриком на телеграфе Одесского отделения Юго-Западных железных дорог. Жили они теперь вдвоем с матерью. Отец и Тимофей уехали к Владимиру, которого по окончании курсов направили помощником начальника небольшой станции Ирша, а затем перевели в Чеповичи.

В железнодорожное техническое училище принимали окончивших пятиклассное начальное железнодорожное училище. Ефимовым сделали исключение как детям героя русско-турецкой войны. В «Учебном отчете по одесскому железнодорожно-техническому училищу за 1901–1902 годы» на странице 31 в приложении «Именной список учеников, выпущенных из училища со свидетельствами об окончании классного учения в 1902 г.» под девятнадцатым порядковым номером значится: «Ефимов Михаил Никифорович, возраст 20 лет 10 месяцев, сын отставного унтер-офицера, направляется на службу телеграфа Юго- Зап ж. д.». Дело в том, что по окончании трех лет классного обучения, включающего и практическое освоение слесарного, столярного и кузнечного дела в мастерских училища, ученики направлялись на двухлетнюю практику по специальности, после прохождения которой при удовлетворительном отзыве начальства педагогический совет выносил решение: «считать окончившим полный курс обучения». Училище выпускало железнодорожных техников, но права на дальнейшее (высшее) образование не давало.

Здесь, в полесской глуши, и застала их весть о начале русско-японской войны. Владимир по предписанию срочно отбыл в Маньчжурию для обслуживания военной магистрали. Оставил в слезах Надю, ждущую ребенка, и растерянного отца. Михаила откомандировали на Забайкальскую железную дорогу. С ним уехал и Тимофей, юноша еще «нерекрутского» возраста, чтобы работать телеграфистом (научился он этому делу, живя у Владимира).

Женя Черненко

Товарищ Михаила Ефимова по училищу, третьекурсник механического отделения Нестеровский, как-то пригласил его к себе в дом на вечеринку. Ефимов оглядел просторную гостиную. У одного из окон, в углу, расположился импровизированный струнный квартет. Парни довольно уверенно исполняли польки, вальсы, кадрили. На стульях вдоль стены и на диване рядком сидели принаряженные девушки с Молдаванки, ожидая очередного приглашения на танец.

Михаил не без удовольствия заметил, что многие из них выказывают ему особые знаки внимания, реагируя на каждую оброненную им фразу, взрываясь смехом от его шуток. Лишь одна девушка вовсе не глядит в его сторону. Тоненькая, с карими, чуть раскосыми глазами, с быстрыми, даже несколько резкими, как у мальчишки, движениями и независимым видом. Михаил тут же вспомнил, что это двоюродная сестра Нестеровского и что с нею его как-то полгода назад знакомили. Возобновил в памяти этот момент: да и тогда, на улице возле товарной станции, девушка держалась так же спокойно и независимо.

Михаил невольно стал все чаще поглядывать в сторону Жени.

Кто-то из гостей предложил:

— Дайте дух перевести! Ноги отдыха просят. Женя, спой-ка нам что-нибудь. У тебя не хуже, чем у Вяльцевой, получается.

Девушка не заставила себя долго уговаривать. Сняла ¿о стены гитару, обвела всех взглядом:

— Чей аккомпанемент?

— Можно попробовать, — протянул руку Михаил.

Голос у Жени был звонкий, грудной, пела она с глубоким чувством, заставляя по-новому ощутить прелесть уже не раз слышанного романса. Особенно ей удавались народные украинские песни.

После этого вечера Ефимов стал искать с Женей встреч, и вскоре досужие языки донесли Наталье Трофимовне, что у ее сына «завелась барышня». Сердце матери дрогнуло. Она ревновала своих сыновей, особенно Мишу — любимчика. Ведь все разъехались, а он один остался с ней. Что же будет теперь? И когда Михаил привел Женю и представил ее матери как свою невесту, девушке пришлось съежиться под изучающе-критическим взглядом Натальи Трофимовны. Мать дала убийственную оценку подруге сына: «Корявка!» И с тех пор иначе ее не называла.

Михаил и Женя часто встречались у моря. Бродили по прибрежным кручам, спускались к берегу и подолгу слушали прибой. Не ведали, что скорая разлука ждет их…

Уезжая в Забайкалье, Михаил уговаривал Женю:

— Поедемте вместе. В этой каторжной Сибири мне будет без вас тяжело.

А она заколебалась. Решила разлукой проверить свои и его чувства. И хотя Михаил часто слал девушке открытки с видами Сибири, сопровождая их короткими надписями, вроде: «Сижу у Байкала, думаю о Вас», — Женя поняла, что совершила ошибку…

«Крайне неблагонадежные»

В небольшой комнатке братьев в Одессе, походившей, как мы уже сказали, на мастерскую, был один заветный уголок, порядок в котором никогда не нарушался. Этот уголок занимала книжная полка, любовно изготовленная Владимиром. Значительную часть денег, которые Владимиру удавалось заработать, он тратил на книги. Читал братьям вслух. Как-то один знакомый возвратил ему книгу измятой и порванной, а затем попросил дать еще что-нибудь. Владимир ответил:

— Книги — мои друзья. А разве друзей отдают в руки врагов?

Рядом с томами по технике выстроились «80 тысяч лье под водой» Жюля Верна, «Происхождение видов» Дарвина, Вольтер, Руссо…

Романами Жюля Верна Ефимовы зачитывались, как, впрочем, и большинство молодых людей того времени. Капитан Немо был их любимым героем. Владимир восхищался «Наутилусом». Воображением Михаила завладел фантастический воздушный корабль Робура-Завоевателя. Он забрасывал старшего брата вопросами:

— Как ты думаешь, Володя, такой «Альбатрос» будет когда-нибудь построен? Вот бы дожить до того времени, когда люди станут летать на воздушных кораблях. Представляешь, мы с тобой отправляемся в кругосветное путешествие по воздуху, а?

И братья начинали фантазировать. Но с некоторых пор иные проблемы начали волновать Владимира. Книга в старом коленкоровом переплете, купленная им случайно у букиниста, стала для него настоящим открытием, завладела мыслями. Это была «Исповедь» Жан-Жака Руссо.

Оказалось, Руссо был в молодости таким же, как он, Владимир, простолюдином, подмастерьем, и хлебнул немало горя. Ему были недоступны академии, но он изучил науки самостоятельно, по книгам. Великий Жан-Жак окончательно укрепил в юноше идею заняться самообразованием. Руссо горячо любил музыку. Владимиру показалось недостаточным умение играть на гитаре и мандолине. С помощью самоучителя он овладел скрипкой. Руссо не терпел духовенства. Владимир тоже ненавидел «святых отцов» еще с детства, когда учился в церковно-приходской школе при Смоленской духовной семинарии и ему приходилось петь в церковном хоре и прислуживать священникам.

Свободомыслие Владимира было явно не по душе начальству. Подумать только: он категорически отказался венчаться в церкви! Появились дети — не пожелал их крестить. Такое вольнодумство не способствовало карьере. И к кому, как не к таким, как Владимир, особенно пристально присматривались власти? Сохранившееся в архивах жандармское донесение свидетельствует, что старший из Ефимовых, вернувшись домой после позорного поражения царской армии на Дальнем Востоке, был настроен бунтарски.

Так, начальник Фастовского отделения Киевского жандармского управления железных дорог доносил начальству 14 декабря 1905 года:

«Экспедитор но отправке грузов имения графини Бутурлиной Феофил Иванович Малиновский, квартирующий при станции Таганча… заявил жандармскому унтер-офицеру той станции, что 12 декабря в его квартире пришедший к нему помощник начальника станции крестьянин Смоленской губернии и уезда Владимирской волости Владимир Никифорович Ефимов, заведя разговор о происходящих беспорядках, выразился, что порядок наступит тогда, когда повесят государя и его министров. Свидетелями этого были…».[8]

После доноса Малиновского за Владимиром устанавливается слежка. Охранка замечает, что Ефимов ездит на станцию Бобринскую, где бастуют железнодорожные мастерские, и встречается с «предводителем забастовщиков» «ярым бунтовщиком» Костелли. На него уже «заведено дело». Вскоре последовал и арест. Как выяснилось позже, за несколько часов перед арестом жандармы произвели обыск в квартире Владимира. Обыск, понятно, не дал никаких результатов: вещи с прежнего места службы еще не прибыли…

Не имея «весомых улик», жандармы через три дня Ефимова освободили, а начальство уволило с работы «без права вторичного поступления», получив письмо начальника Киевского жандармского управления генерала Захарияжевича:

«17 декабря 1905 года. Секретно. Начальнику Юго-Западных железных дорог.

Прошу немедленно Вашего распоряжения об увольнении от службы помощника начальника станции Таганча Владимира Ефимова и конторщика службы тяги станции Бобринская Костелли ввиду их крайней неблагонадежности в политическом отношении».

Не миновало всевидящее жандармское око и младших Ефимовых. Один из ретивых служак доносит с места их службы в Восточной Сибири: «…телеграфное сношение крайне ненадежно, так как телеграфисты Забайкальской дороги явно сочувствуют революционному движению, передают депеши и содержание их по своему усмотрению или же по указаниям стачечных комитетов, а шифрованные депеши не передают совсем… Во главе стачечных комитетов и союзов и вообще революционных партий на дороге стоят служба тяги поголовно и телеграф… Для восстановления порядка на телеграфе я распорядился временно устранить начальника телеграфа и его помощника и… откомандировать на дороги основного служения обратно (телеграфистов), так как большая часть зачинщиков беспорядков оказалась среди этих командированных…»[9]

Попав в «черные списки», Владимир не может поступить на работу в европейской части страны и вынужден с женой и дочерью ехать на Дальний Восток. С большим трудом ему удалось договориться о месте на Китайско-Восточной железной дороге.

На сибирской станции Оловянной три брата встретились и пробыли вместе несколько дней. Михаил, ставший уже знатоком этих мест, предложил совершить экскурсию в старинный буддийский монастырь-дацун.

И вот на небольших монгольских лошадках они не спеша едут по опаленной августовским солнцем забайкальской степи. Чуть впереди, в легком крытом возке, — Надя с ребенком на руках. После долгой разлуки братья никак не могут наговориться. Михаил с Тимофеем рассказывают о делах в Забайкалье, Владимир — о своих злоключениях. И все трое — об Одессе. Как там, дома? Что слышно на причалах порта, где еще, кажется, не развеялся дым из труб восставшего «Потемкина»? Владимир поделился новостью: слыхал, что якобы матросы с броненосца сошли на румынский берег и объявили себя политическими эмигрантами.

— Женя пишет, — сказал Михаил, — что собственными глазами видела, как конная полиция и казаки разгоняли демонстрантов, видела аресты и погромы…

— Погромы до сих пор не прекратились, — подтвердил Владимир. — Мне рассказали, что даже Уточкин чуть не стал жертвой черносотенцев.

— Уточкин? Как!? — встрепенулись братья.

— Шел по Дерибасовской, вдруг видит: погромщики старика избивают. Расшвырял их. Наклонился к старику — хотел поднять, а ему нож в спину всадили. Так бы он и изошел кровью, если бы кто-то не крикнул: «Да это же Уточкин!» Его сразу же снесли в аптеку, а потом в больницу отправили. Доктор сказал, что так могли ранить только Уточкина: нож не повредил ни одного важного органа. Говорят, уже выздоровел.

Недолго пробыли братья вместе, сфотографировались на память и разъехались кто куда. Владимир с женой и годовалой дочерью — на новое место службы. Михаил, как повелело начальство, «обратно, на дорогу основного служения», то есть в Одессу. Тимофея забрили в солдаты.

Чемпион России

Сначала — самозабвенное увлечение гонками на велотреке. Михаил их постоянный участник и неоднократный победитель. «За призы приобрел мотоцикл «Пежо», тренируюсь, — сообщает он в письме к Владимиру на Дальний Восток. — Был на гонках в Киеве. Не шутите — получил золотую медаль!»

А в 1908 и 1909 годах Ефимов дважды завоевывает звание чемпиона России по мотоциклетному спорту. Его имя упоминают наряду с Уточкиным и другими спортивными звездами.

За каждым выступлением Михаила внимательно следят тысячи «поклонников его дарования», как назвал одесский репортер людей, ныне именуемых «болельщиками». Женя Черненко тоже не пропускает ни одного состязания с участием Михаила. Раньше она вкрадчиво говорила ему после очередных гонок:

— А может, не надо, а? Ты так летел… Я даже глаза закрыла…

Михаил улыбался:

— Нет, надо!

Теперь Женя не говорит ничего. Поняла, что бесполезно. Но в отчаянные моменты состязаний по-прежнему закрывает глаза.

В одесской типографии С. М. Мейлера в 1910 году издается маленькая брошюра, посвященная Ефимову.

Автор ее, кратко излагая спортивную биографию Михаила, рассказывает, как юноша «начинает увлекаться ездой на моторе и выписывает из Парижа первую в Одессе мотоциклетку «Пежо-4» в 2,5 силы». В 1907 году он на средства, полученные от завоеванных призов, приобретает гоночный семисильный мотоцикл «Пежо», на котором показывает чудеса. В частности, на одесском треке, где низкие виражи представляют опасность и где другие участники состязаний могли достигать лишь шестидесяти верст, Ефимов неоднократно развивает скорость 75 верст в час!

Дополним автора брошюры. Выйти далеко вперед Михаилу помогли не только отчаянная смелость, владение техникой езды, но и конструкторские способности. Ему удалось повысить надежность мотора, усовершенствовать систему зажигания.

Перечисляя призы, завоеванные гонщиком в Одессе и других городах, автор брошюры резюмирует:

«Ефимов приобретает славу первого русского моториста».

А вот краткие сообщения журнала «Спорт и наука» за 1908 год:[10]

«Киев. 8 июня. В гонке на 10 верст первым пришел Ефимов».

«Одесса. 15–22 июня здесь впервые встретятся лучшие мотоциклисты: Ефимов («Пежо»), Слесаренко («Вандерер»), Усаковский («Вандерер») и победитель гонки Одесса — Николаев Никитин («Вандерер»). Будет между этими четырьмя страшная борьба за первое место».

«На 10 верст в Одессе первым пришел Ефимов. Его время — 8 минут 40,5 сек. Средняя скорость — 70 верст в час».

«Рекорд г. Одессы… Золотую медаль получил Ефимов, который на «Пежо» в 7 с. побил на секунду скорость «Рапида» и преодолел километровую дистанцию за 49,7 сек. За такую быструю езду г. Ефимов был награжден продолжительными аплодисментами».

Августовским днем 1908 года, в разгар очередных соревнований, на одесском циклодроме у Михаила внезапно закапризничал мотор. Его обошел знаменитый польский рекордсмен Клоповский. Ефимов переживает горечь поражения. Женя Черненко пытается его утешить: ведь повторная гонка 23 августа, можно еще взять реванш.

Журналист, присутствоваший на циклодроме 23 августа, пишет:

«Это была дуэль двух лучших в России мотоциклистов. Даже старые закаленные спортсмены жмурились, когда эти два бесстрашных чемпиона обходили друг друга на виражах. Такой скорости никогда не видел Одесский велодром… В этой дуэли Ефимов блестяще выиграл звание первого русского мотоциклиста».

А мечта зовет Михаила дальше. Вернее — выше. Он с волнением следит за сообщениями прессы о первых успехах авиации во Франции. Его манит небо.