Спецпохороны в полночь: Записки "печальных дел мастера"

А НА КЛАДБИЩЕ ВСЕ СПОКОЙНЕНЬКО?

Я лично начал было читать прогремевшую повесть С. Каледина "Смиренное кладбище" и остановился… У меня, к сожалению, свой опыт общения с работниками кладбищ, свои выводы, своя печаль… И уж "смиренным" ни одно московское кладбище не назову даже в угоду красному словцу. Все там, на кладбищах, в среде обслуживающего персонала непросто хотя бы потому, что тянутся за кладбищенским заработком очень часто люди, сильно потрепанные жизнью, побывавшие и в тюрьмах, и в лагерях… И среди них встречаются вовсе отпетые, для кого никаких норм морали не существует, и новый "срок" и даже вышка не страшны. Важно — "схватить" сей момент и выиграть, и "погудеть" на славу.

Но я, признаться, не предполагал, что человек способен до такой степени не бояться последствий… Не представлял, что все-таки есть такие нелюди, для которых сиюминутный "бакшиш" дороже самой жизни… Но есть, есть…

Хороню старушку, жену бывшего президента Академии художеств… Тихо, спокойно вокруг… Слышны лишь пришаркивания слабых ног подружек покойной. Всего-то их четыре — стареньких, опечаленных женщины да вот я… Еще слышна твердая поступь обутых в добротные сапоги могильщиков. Они несут гроб к могиле. Высокие, мускулистые парни в наколках… Скорее всего бывшие спортсмены, отсидевшие в лагерях… Так потом и оказалось… У одного от наколок сини все руки, плечи, предплечья и даже на веках можно прочесть, если присмотреться, ярко выраженную мысль — "они спят".

Спят так спят, мне-то что? Правда? Мне важно, чтобы ребята эти знали свое дело и не расстроили старушек понапрасну.

Вот мы уже у цели. Пахнет свежевскопанной землей. Мои кладбищенские помощники легко и ловко водрузили гроб на железную ограду соседней могилы, и один из них оборачивается ко мне… Я вижу его пустые глаза и слышу его прокуренный, пропитый голос:

— Дай триста.

Я, было, решил чуть-чуть пофордыбачиться… Говорю просительно:

— Ребята! Откуда? Я пустой…

Перебили и изрекли, кивая в сторону вырытой четырехугольной ямы:

— Видишь могилу? Нравится? Сейчас мы тебя засунем в нее, а бабку сверху.

И я понял, что "ребятишки" эти с накаченными бицепсами и пустыми глазами деградантов сделают в точности то, о чем сказали. И не содрогнутся. Скорее обхохочутся за бутылкой над собственной "остроумной" затеей… А бабульки на иссохших ножонках, какие они мне спасительницы? И кругом глухая тишина безлюдного, дальнего кладбищенского края…

Я вытащил из кармана все деньги, какие были при мне… А на следующий день, более или менее придя в себя, отправился к начальнику главка коммунального объединения и сказал ему:

— Гитлер бы позавидовал вашей зондеркоманде мародеров…

Снял трубку, вызвал директора Ваганьковского кладбища. Тот, возможно, и искренне удивился моему рассказу:

— Да что ты говоришь, Левочка! Почему же ты мне вчера обо всем этом не рассказал! Мы бы их сразу уволили.

На это я ответил:

— Ты, дорогой, свои кадры знаешь лучше, чем я. А если не знаешь — быть беде.

И напророчил. Буквально через несколько дней после ЧП со мной — исчез заместитель директора кладбища. Куда? Никто ничего не может понять. Работают следственные органы.

Не скажу, что зам. директора принадлежал к порядочным людям. Как говорится, он "делал дела"… Но каковы отставные спортсмены, если они, сводя с ним счеты, зазвали его в котельную, разрезали на куски и бросили в топку?!

Я был на суде. Зачинщик получил восемь лет. Лет через пять-шесть после суда я видел их всех вместе, словно ничего не произошло… Возможно, опять им отпустили грехи "за хорошее поведение в зоне"?

Наши московские кладбища — это целый мир, об условиях существования которого можно написать не одну диссертацию. В том числе и на тему "Иерархия — мать порядка". Или "Классовое общество в кладбищенском разрезе".

Что это значит? А то, что кладбищенская обслуга имеет и свои "верхи", и свои "низы", классовое расслоение произошло и держится крепко.

Кто на кладбище роет могилы? Обязательно те, кого числят по ведомостям землекопами? Как бы не так! Как правило, профессиональные землекопы с трудовой книжкой, собственной квартирой чураются тяжелого, грязного труда, а могилы роют под их присмотром бомжи, страдающие алкоголизмом, для которых самое желанное — выпить. Всего за стакан-два они и вкалывают. Если в день надо вырыть двадцать могил — можете себе представить, в каком виде эти несчастные приступают к рытью уже пятнадцатой могилы? И приходится только улыбаться, откуда берется сила у этих, как правило, больных, худосочных бедолаг. Но — берется, но — старается бедняга, раз светит очередной стакашик… Так-то.

Ну а штатные могильщики за чужую дармовую работу получают деньги и еще "навар" с родственников усопших, уверенных, что данные добры молодцы в джинсах "оченно" старались, разрывая землю и сооружая затем могильный холм…

Знает кладбищенское начальство о том, как безродные, нигде не прописанные, никому не нужные бомжи — эти отбросы рода человеческого, неустанно несущегося к прогрессу, "выручают" штатных землекопов? Конечно, знает. И что из этого? Лишь бы на кладбище было все спокойненько, без эксцессов…

Но, Боже, какое это издевательство — вынуждать за стакан водки долбить ломом смерзшуюся в камень землю человека полуодетого, запаленного, еле удерживающего свой инструмент дрожащими руками! Рабский, адский труд!

Но жестока местная кладбищенская "знать", ох, как жестока! И я никогда не забуду то, как она "учила жить" одного горемыку-бомжа. Это был человек тридцати пяти лет, вечно пьяненький, опустившийся, но добрый, разговорчивый. За ним все бегали местные безродные псы… И вот однажды он не выполнил задания "мафиози" так, как им желалось. И тогда они не пустили его в теплую котельную. А была ночь, и мороз окреп до тридцати градусов…

Что же сделал растерявшийся, несчастный, пьяноватый "люмпен"? Он улегся на свежезахороненную могилу, "укрылся" венками и уснул…

А через какое-то время почувствовал, что тело сковал мороз, что одна нога потеряла чувствительность… Кому пожаловаться? С кем поделиться горем? Кому он нужен, "ничейный" в огромном городе? И тогда этот человек, не способный уже доверять людям, сам себе лопатой отбил до звона замороженные пальцы… "Мафиози" по-своему восхитились:

— Ну дает! Ну надо же! Сам себе! И ведь не подох, такую твою мать…

"Подох" этот несчастный, потерявшийся в нашем необъятном мире, где очень часто правят бал равнодушие и жестокость, через десять лет…

А вы говорите "смиренное кладбище"…

"Классовое расслоение" на сегодня коснулось прежде всего "престижных" кладбищ. Там черную работу делает "черный", то есть зависимый, беспаспортный, прибитый жизнью к кладбищенской "мафии", пьющий, потерянный… А уж "белую" работу, то есть обговаривание условий, получение "чаевых" — это уж право "белых", штатных работников… И если вы решите, что штатные тоже не прочь выпить, то ошибетесь, покажете свою отсталость от ускоряющихся жизненных процессов. Как правило, штатные не пьют… Ну не совсем, конечно, разве что в теплой компании или в уюте семейной обстановки позволят себе и то не чересчур… Более того, многие из них не курят! Не пьют, не курят, а обзаводятся хорошими, с комфортом, квартирами, приобретают машины последних марок, ставят добротные дачи. У отдельных бригад вообще в чести сухой закон.

Проведав, что могильщики имеют "бабки", к ним, с которыми я знаком, сунулись как-то наши доморощенные рэкетиры, попросту вымогатели… И еле ноги унесли. Не предполагали, видать, что столкнутся с амбалами более крутого нрава, чем сами. А мускулы у мотальщиков, сами понимаете, не для показухи…

И кто же это сказал, что в нашем обществе нет эксплуатации человека человеком и рынок рабочей силы нечто вовсе непонятное, невероятное, исключительно оскорбительное для слуха "руководящих-направляющих"? Милое дело, — хай Америку! Но вот штришок… Как умер прославленный драматург Николай Погодин, автор революционной пьесы "Человек с ружьем”? Родственники рассказали мне — вернулся из Америки, не захотел ни с кем ни о чем говорить, сидел один и пил, пил… пока не пришел конец.

Знаете, какой памятник у него на могиле? Человек с ружьем! Думайте, думайте…