Сперанский 4. Коалиция

Глава 16

Восточнее Мантуи

25 июня 1798 года

Было приятно, когда с радостным настроением, с воодушевлением, воины ехали в расположение моего корпуса. Какая-никакая, а репутация у меня уже складывалась. Так что даже Нурали, потерявший в итоге семь десятков безвозвратными и еще к тому же два десятка ранеными, был весел, правда не долго. Как только узнал, что ему предстоит повторять маневр с переплытием реки По, так и поник. Фобии они такие, при серьезных неудачах, может возникнуть страх повторить то же самое. Река По местами бурная, ну или буйная.

А вечером мне пришлось сходить на пару часов в офицерское собрание. Что такое сделал Захар Петрович Ложкарь с офицерами, чем заплатил за их лояльность ко мне, я могу только догадываться. Кстати, позже нужно будет у него взять досье по каждой персоне, которые чем-то отличились в походе, имею ввиду, не боевые успехи. Кто сколько пил, кто что говорил или делал, кто пользовался услугами женщин низкой социальной ответственности и все прочее — вот мой интерес. Военторг часто рядом с такой вот грязью обретается. Ну а это компромат. Да и вообще, информация — самый мощный актив во все времена. И я, смею надеяться, пользуюсь этим ресурсом удачно, мое послезнание это же то самое и есть.

— Господин Сперанский, генерал-майор! — приветствовал меня Федор Федорович Буксгевден. — А я вот, знаете ли, дежурный сегодня по офицерскому собранию, а то распоясались.

Генерал-лейтенант Буксгевден, к сожалению, или к счастью, так как я плохо знал этого генерала, так и не освоился в должности Петербургского генерал-губернатора. Сильно быстро взошла звезда Палена. Ну а после, не успев попасть в опалу, генерал быстро сориентировался и отправился воевать в Италию [в РИ пять лет прожил в Пруссии, будучи прусским графом].

В углу большой палатки сидел еще один персонаж, который сложно узнаваем для меня, человека из будущего, ну а для меня, человека этой реальности Ермолов был знаком. Сейчас он подполковник, очень молодой, нужно сказать, подполковник. Впрочем, я не так, чтобы сильно годами вышел старше. Алексей Петрович сейчас стройный молодой человек, лишь с такой же, как и я его запомнил в послезнании, лихой прической с поднятой вверх челкой.

Были и другие генералы. Багратион от чего-то грустил. Что я еще посчитал своей заслугой, так то, что в офицерском собрании обретался Николай Николаевич Раевский. Его карьера не прервалась, как это было в иной истории, он все так же командовал драгунским полком. Хорошего офицера получилось сберечь для армии. Возможно, это произошло потому, что и Павел пришел к власти раньше, да и Персидский поход состоялся. Так что опыт Раевского будет непрерывным, может получится явно не худший командир, каковым являлся Раевский во время Отечественной войны 1812 года. Возможно, еще лучший.

— Скукота нынче. Не соизволите, господин счастливчик и баловень судьбы, отправиться к вам в расположение? Прихватим некоторых господ… Ермолова, к примеру. Я вас раззнакомлю. Интереснейший малый. Наш, конный… — это так Платов меня обрабатывал.

Я так понял, что грусть на лицах офицеров и явное тухлое настроение связано с тем, что именно сегодня ввели сухой закон. Присутствие Буксгевдена, наверняка, призвано следить за тем, чтобы бутылки не откупоривались. Для меня-то и хорошо. Завтра с самого утра подготовка к рейду. Но, ведь, и многим присутствующим господам в бой. Странно все это. Послезавтра сражение, а сегодня скукота, что и шампанского не выпить. Богатыри, не мы… Нет, какими бы богатырями нынешнее племя не было, все равно не правильно пить перед сражением. Ну да не я буду об этом нравоучать. Только задумал, хоть как-то наладить коммуникацию и рушить мизерные успехи на этой ниве нравоучительным занудством не стоит.

— Господа, а не желаете ли шуточные стихи почитаю? — обратился я сразу же ко всем присутствующим.

— Извольте, сударь, — безразличным тоном сказал Петр Багратион.

Ну я и изволил. Пусть помнят, кто создал им вечер, даже без того самого шампанского, которое я же и подарил офицерам.

— Послушайте, ребята, что вам расскажет дед. Земля наша богата, порядка в ней лишь нет… — начал я читать стихотворение Алексея Толстого. — Иван явился третий, он говорит: «Шалишь! Уж мы теперь не дети!» послал татарам шиш [А. Толстой История государства Российского от Гостомысла до Тимашева А. К. Толстой. Сочинения: в 2 т. — М.: Художественная литература, 1981.].

Я закончил небезызвестное в иной реальности стихотворение только лишь правлением Ивана III про шальных императриц-притворщиц читать не стал, тут чревато. Все нынешние офицеры — это еще Екатерининские орлы и орлята. Так что не стоит.

А публика смеялась, особенно когда я применял свои недюжинные актерские способности.

— Уморил, ой уморил, Михаил Михайлович, — панибратский тон Платова несколько смущал.

— А не изволите дальше, господин литератор? — Беннигсен собственной персоной. — Или далее боязно? В такой вот форме про Петра Великого, али про матушку-императрицу Екатерину Великую?

— Отнюдь, господин генерал-лейтенант. Вот вы сочините и я продекламирую, — ответил я, так же не забыв ввернуть шпильку.

А говорили, что этот деятель не ходит в офицерское собрание. Мол, не хочет чувствовать на своей спине вопросительные взгляды. Видимо, прознал, что я тут и решил прийти. Может так быть, что мимо Леонтия Леонтьевича не прошло мимо то, что я высказывался против него у Суворова.

— Мне заниматься сочинительством? — генерал рассмеялся.

Вечер точно переставал быть томным. Зря я зашел. Нужно было после боя решать свои проблемы с коммуникацией. Чуть не сорвалось стихотворение Евгения Евтушенко про сущность поэтов в России. Оно было бы в тему слов Беннигсена. Однако, я вовремя вспомнил, что в нем и слово «гражданство» присутствует и про Пушкина немало слов. Рано еще про Пушкина, а про гражданство, так и преступно.

— А я знаете ли, когда планирую операции, могу слегка отвлекаться и сочинить что-нибудь, дабы снова вернуться к планированию, дабы вновь и вновь все просчитать. Нужно же все еще и согласовать, чтобы не погубить людей, — а вот и мой главный выпад.

Пойдет на обострение? Впрочем, другом он не станет ни при каких обстоятельствах, как и не перестанет быть врагом. И уже плевать про обострения и последствия. Только бы не случились обстоятельства, когда иного выхода, как дуэль не останется.

— Весьма особый у вас подход к планированию. Впрочем, человеку, столь далекому от военного дела, многое позволительно, — усмехнулся Беннигсен, о посмотрел вокруг, как будто в поисках поддержки.

Офицеры были сдержаны, но внимательны. Представление удается на славу, будет что после обсудить, словно офицеры оказались в петербургском салоне. Жаль, что в этом спектакле я отыгрываю одну из важных ролей.

— Я не спорю, так планировать свои операции, как это выходит у вас, у меня не выйдет. Но смею утверждать, что я человек, который пришел помочь своему Отечеству и могу сказать, что те города, что были при моем командовании захвачены, то мое участие в битве при Удине, — это стало частью общей победы. Ну а время нынче такое, когда адвокаты, например такие, как генерал Жубер, громят австрийцев. Наши, русские офицеры не позволяют бывшим капралам побеждать себя. Так что Слава РУССКОМУ оружию и офицеру! — последнее я громко произнес, с таким намеком на слове «русскому», что части офицеров могло оказаться и не по себе.

Далеко не все тут были этнически русскими.

Но, что главное, так не по себе должно оказаться Беннигсену. Намек на свою операцию с калмыками он получил и крыть было нечем. Ну и еще один нарратив я озвучил. Если ранее, совершая попытку угодить Леонтию Леонтьевичу, я говорил о том, что только под его чутким руководством и все такое, то сейчас я оттер генерала от моих успехов.

Беннигсен улыбнулся. Он тонко чувствовал момент и понял, что я за словом в карман не полезу, потому на каждый его выпад найду свою шпильку.

— А не правда ли, господа? Отличный тост! — сказал мой оппонент, будто бы до этого у нас ним была дружеская беседа и она закончилась.

— Только чуть, господа, по бутылочке шампанского и все. Скоро бой, завтра много работы, его высокопревосходительство Александр Васильевич Суворов серчать будет, — смилостивился Федор Федорович Буксгевден, позволяя выпить.

Моментально все отвлеклись. Уже никому нет дела до того, чтобы помнить, что только что была моя с Беннигсеном пикировка. Ну, и ладно. А вообще ситуация с моим оппонентом мне в минус. Теперь нужно крепко думать, как именно наказывать Беннигсена. Могут опрометчивый поступок связать и со мной. Ну это дело будущего, а пока…

Я выпил шампанского. Признаться, пробовал я напитки с таким названием и куда лучше. Нужно будет подумать над тем, чтобы опередить Воронцова и всяких там Голицыных и начать самому зарабатывать на крымских винах, пока это не стало мейнстримом.

Под шумок, по-английски, не прощаясь, я отбыл к себе. Как и раньше, предпочитал стоять лагерем чуть в стороне, чтобы и стрельбище организовать, ну и не заканчивать тренировки. Такие вот офицерские собрания — это хорошо, но, когда не на войне. Ну не мне их судить, эту военную кость. Кстати, а в Англии утверждают, что уйти не попрощавшись — это французская манера.

Следующий день начался с подготовки воздушного шара. Наконец-таки, инженеры с моего завода, которые занимались и ракетами и проверяли технические характеристики новых пуль для нарезного оружия, воспряли и стали готовить воздушный шар. Они оба, и Степан Красиков и Иван Будилов, долго упражнялись в управлении этим чудом, так что обещали, что через два часа шар будет полностью готов.

Я не собирался самостоятельно летать, для этого был один стрелок из моей когорты бывших некогда сирот. Парень глазастый, а с подзорной трубой, так и очень. Тут же не так важно видеть, важно Увидеть, распознать заприметить то, на что другие не обратят внимание. Но его преимущество не только в этом, а в том, что еще рисует хорошо, в картах разбирается. Не без моей помощи, да и с привлечением одного старого офицера квартирмейстерства [штаба], который за немалые деньги обучал современным спецификам составления карт, парня выучили. Кстати, свою руку в обучении Егора Найденова, как сейчас звали казака, приложил и мой знакомый майор, который почти сосед и каждый год заезжает в Надеждово, обязательно со всем семейством. Нужно все же Ложкаря женить на его дочери.

Считаю своей задачей воспитывать, обучать специалистов, а не работать по принципу: хочешь сделать хорошо, сделай сам. Если в организации руководитель работает за других, или исправляет ошибки за уже выученными и опытными специалистами, то тут что-то не ладное, не правильное.

Взлет воздушного шара вызвал фурор. Это после рассказал мне Егор, что махали и с русских позиций, и, что улыбнуло, с французских. Правда оттуда еще и постреливали. Но высота, на которой работал шар была куда как больше, чем возможности даже французского нарезного оружия. Это с нашей пулей, которую я гордо украл у Минье, еще можно было пробовать, но на таком расстоянии начинается такое рассеивание, что попасть можно только на излете и случайно. Так что летать можно без проблем.

Хотя проблемы-то и были. Управлять таким агрегатом можно условно. Да, подбавить-убавить горелку, ловить воздушные потоки, которые на высоте могут быть разными — вот основные способы изменить направление полета. Можно еще и пробовать «играть» с горелкой, направляя огонь в разные стороны, чем чуть-чуть, но смещать шар. Так что, думаю, парапланом и то может быть легче управлять, меньше вводных приходится учитывать.

Но могло случиться и так, что воздушный шар потеряет управление, или поймает такой сильный поток ветра, что его отнесет далеко в сторону. Вот тут пиши «пропало». Отряд кавалерии может гнать вслед и когда-нибудь, но шару придется приземляться, а его пассажирам отхватывать от врага люлей.

Уже с закатом приземлился и шар. Сведения, добытые Егором оказывались весьма интересными, но они подтверждали почти полностью все то, что уже было добыто разведкой. Зря слетали? Отнюдь. У меня появилась очень даже интересная идея. Завиральная, дерзкая, но такая притягательная, аж жуть берет. Был один путь, одна дорога полностью свободна и даже скрыта оврагами и холмами.

— Господин майор, все ли понятно? — спросил я Мишу Контакова.

— Предельно, ваше превосходительство! — отчеканил майор.

— Теперь не по уставному. Миша, ты разделяешь мою авантюру, не считаешь ее таковой? — спросил я, сменив тон на дружеский.

— Как ты сказал? Умирать, так с музыкой! Если удастся, мы герои, нет… Что с мертвых взять! Абы в плену не оказаться. Вот тогда бесчестие и позор. Но дозволит ли Суворов? — ухмыляясь какой-то зловеще фатальной улыбкой отвечал бывший гвардеец.

Рядом стоял войсковой старшина Фрол Филиппович Чернушкин и вот этот казак был более чем задумчив, не разделял воодушевление ни мое, ни Контакова. Фрол лихой казак, что уже продемонстрировал на поле боя. Но тут дело очень серьезное.

— Командующий не дозволит, — сказал Чернушкин, когда десяток всадников, под командованием майора Контакова, уже удалялся.

— Посмотрим, — отвечал я.

Через три часа, уже ближе к полуночи вернулся Контаков. Он привез записку, которую я обязательно сохраню для потомков.

«Сперанский, ты дурак, но дураков любит Фортуна. Не забудь написать завещание. ДА. А погубишь людей, не возвращайся», — вот что написал Суворов.

— Готовим выход с рассветом, — скомандовал я.

*……………*………….*

Дорога Мантуя-Милан

27 июня 1798 года

В рассветом, калмыки повторили тот же самый маневр, что и ранее, когда они были вынуждены покинуть западный берег реки По, будучи не поддержанными пехотными соединениями, или артиллерией.

Но была существенная разница между двумя попытками, так как в этот раз следом за степными воинами, которые прокинули веревки через реку, форсировать водную преграду стали и стрелки. Теперь, с опорой на штуцерников, калмыки могли работать в привычной своей манере. Они атаковали и дважды выводили роты французов на стрелков, разматывая противника.

А когда неприятель стал концентрировать более серьезные силы, переправу начал авангард Петра Ивановича Багратиона. Начиналось принципиальное сражение при Мантуи. Принципиально для меня, переправа случилась именно в том месте, где ранее провалил операцию Беннегсен. Пусть теперь пикируется о своей значимости и величайшем полководческом гении с кем-нибудь другим.

Петр Иванович Багратион своей дивизией прикрывал и выход моего небольшого сводного корпуса на прямую дорогу Мантуя-Милан. Была произведена атака на французские силы, под шумок которой мои силы спешно выходили на дорогу на Милан.

Мы гнали. Скорость передвижения была запредельной для этого время. Все были лошадными, или же передвигались в фунгонах. Задача была за полтора дня, лишь с двумя четырехчасовыми отдыхами, добраться до Милана. Сто тридцать километров. Большое расстояние, но вполне преодолимое.

Именно это, выступление на Милан, и было авантюрой. Такой, о которой напишут во всех учебниках истории. И от нас зависит, что именно будет написано: либо эти придурки потеряли берега и посчитали себя самыми умными дерзкими, за что поплатились, либо эти смельчаки сотворили такое, на что способны только герои.

На поверхности все так — безумство. На самом же деле, соваться в Милан — это не такая уж и авантюра. Это мое решение, принятое на основе разведывательных данных, математических расчетов и оценки своих сил, которые уже были опробованы в боях и специальных операциях.

Дело в том, что французы вообще не озаботились тем, чтобы в этом городе, на секундочку в котором проживало более полутора миллиона человек, был внушительный гарнизон. По сути, большому войску идти на Милан было бы сложно, можно сказать невозможно без решения вопроса с Мантуей. Всегда оставался риск удара во фланг, а так же отрезание коммуникаций. Но у меня был принцип, озвученный некогда Александром Македонским: «Все свое ношу с собой». Так что коммуникации мне не отрежут.

Аннета присылала расклады по городам и можно было сказать, что и Милан и Турин можно было брать. И выбор был сделан в польщу Милана только потому, что он ближе, почти вдвое, чем Турин. Мне же нужно было не просто пойти взять город и все, оставаться в там и ждать врага. Мне нужно было посеять панику в стане врага, показать, что Суворов уже тут, но и рассчитывать, что помощь придет. А еще от Милана, через Инсбрук можно прорываться в Баварию, в случае чего негативного. А с Турина идти на Сент-Готар? Нет, увольте.

Две тысячи французских войск были в самом Милане, еще там были семь тысяч республиканских войск, которых считали ненадежными сами республиканцы. Более того, среди этих вооруженных людей даже имелись тенденции скинуть с себя ярмо французов. Об этом говорил мне мой торговый партнер Лучано, а ему я склонен верить. Да и пример Венеции, где республиканцы моментально переобувались, прямо в воздухе, как только я входил в город со своим корпусом, не даст ошибиться.

Дивизионный генерал Александр Бертье шел ва-банк, собирая все боеспособные соединения. Войска Шерера были раздуты так, что теперь Франции, которая еще не пришла в себя после прихода Наполеона, нет возможности быстро реагировать и восполнять потери горе-командующего, ныне плененного и отправленного в Петербург. Вот и оголялись итальянские города, оттуда забиралось большинство гарнизонов, чтобы сейчас французы смогли собрать равноценное русской армии количество войск.

Так что зайти в Милан, закрыться там, организовать оборону — это очень даже вариант. Тут Бертье нужно либо отправлять большие силы для того, чтобы выгнать меня из города, если, конечно, я его займу, либо же оставить все как есть и постараться разбить Суворова, после чего и мое пребывание в Милане будет крайне сложным. А, на секундочку, именно этот город, столица Цезальпийской республики, является главным хабом снабжения. Меньшее, что я могу сделать, так сжечь все склады республиканцев. Но я хотел их все захватить и отдать на реализацию Военторгу.

Мы летели, отражая скромные атаки французов. В погоню, только к вечеру дня начала операции, за нами устремились польские уланы. Паны были не рады встрече. Никто не предполагал, что у нас, оказывается есть еще и артиллерия, да и штуцерники так лихо заряжают свои винтовки, да стреляют так далеко, что шансов у всего-то трех полков улан не было.

Пришлось немного изменить тактику стрелков. Дело в том, что винтовки били на пятьсот метров, это да, но били уже не прицельно. Поэтому мы на такие расстояния стали использовать залпированную стрельбу. Но уже при приближении противника на триста метров начиналась индивидуальная работа стрелков, а на двести метров до противника уже разряжались фургонные карронады. Их у меня теперь двадцать одна, это с теми, что прибыли в последнем обозе из Надеждово.

*…………..*…………..*

Мантуя

(Интерлюдия)

— Давай, братцы, выводи их на меня, загоняй в ловушку! — кричал командующий русскими войсками Александр Васильевич Суворов.

Уже четыре часа шло ожесточённое сражение. Русские наступали, французы более чем стойко отражали атаки. Грамотно маневрируя вдоль реки По, Моро пока удавалось создавать численное преимущество на участках атак русских. Только численным превосходством получалось отбивать волны суворовских чудо-богатырей и даже переходить в контрнаступление. Правда в таких маневрах были свои минусы — французская армия быстрее изматывалась.

Судьба это, или же попытка мироздания хоть как-то скорректировать историю? Если так, то эта попытка ленивая, знаковая, показательная, но мало решающая. В той, иной реальности, практически первой пулей, пущенной в начале сражения при Нови, был убит Бартоломи Жубер. В этой истории тоже самое произошло с дивизионным генералом Бертье. В обоих реальностях именно Жан Виктор Моро был заместителем, именно ему приходилось брать командование в свои руки.

— Загоняй их братцы! — продолжал кричать Суворов. — Заманивай! [в реальности подобное случилось в битве при Треббии].

Русские егеря побежали, они, так стойко бившиеся уже сколько время, побежали, не выдержали натиска французов. И русский фельдмаршал, рванул на своем коне прямо со смотровой площадки, направился к реке, потребовал и его переправили. И вот прибежали егеря и с ними потрепанные два линейных пехотных полка а тут…

— А ну, братцы! А, ну стой! Обороняй отца родимого! — стали раздаваться крики.

Солдаты узнали своего любимого командующего. Паника за собственные жизни сменялась страхом, что из-за их трусости погибнет великий русский полководец, так любящий их, простых солдат. И воины разворачивались, они, уставшие, изнуренные, шли в новую атаку, умирали, но выигрывали время. И Александр Васильевич не стал прятаться за спинами чудо-богатырей, он гарцевал на своем коне, показывал себя, как знамя, на которое равнялись русские солдаты.

— Ура! Алла! — закричали с правого фланга.

— Ну вот, поспели, братцы, — вымученно сказал Суворов и посмотрел за свою спину, на другой берег реки По.

Французам оставалось всего-ничего, чтобы опрокинуть русских в реку, полностью уничтожая плацдарм суворовских войск на другом берегу По. И сейчас, обернувшись фельдмаршал увидел великого князя, он почувствовал, как в этот момент молодой человек, до того успевший поссориться с Суворовым, с восхищением смотрит на старика. Самого великого на сегодняшний день старика в Российской империи.

Великий князь Константин, прибывший в расположение русских войск, решил, что он великий стратег и тактик, что может пить вино во славу русского оружия, а после приходить на Военный Совет и создавать в шатре такое амбре, что можно подумать, что сам Суворов пил уже неделю не просыхая. Вот Александр Васильевич и выгнал мальца, бывшего способным погубить все русское воинство своими подростковыми фантазиями.

Суворов посмотрел на поле боя, где складывалась уже совсем иная картина. Казаки Матвея Ивановича Платова поспели. Они форсировали реку По сильно севернее, после смели казачьей лавой французские заслоны и устремились к Мантуе.

— Дале без меня братцы. И передайте всем, кабы стойкими были, а то и старик Суворов в штыковую пойдет, стыдно будет за спиной старого прятаться, — вымученной улыбкой усмехался фельдмаршал.

Такой вот эксцентричный поступок дался ему не легко. Не смотря на лекарства доктора Зиневича, с самого утра болел кишечник. А сейчас разболелась и голова. Но Суворов все стерпит, не подаст вида.

— Ваше Высокопревосходительство… — Багратион, раненый в руку, как только миновала угроза обрушения его авангарда, поспешил к Суворову.

Грозный грузинский воитель был переполнен чувствами. Впервые такой вот апломб. До того всегда впереди, всегда победы. Выстрел, сближение, штык, штуцер поддержит натиск. А сегодня и французы показали, что рано русским расслабляться и считать, что их кунг-фу самое правильное.

— Не тушуйся, Петр Иванович. Это тебе, чай, не Шерер. Тут нам поработать придется, — сказал Суворов, приободряя Багратиона.

В этом был весь фельдмаршал. Может внутренне он был готов обрушиться на командира своего авангарда, который позволил французам создать численное преимущество, но не стал этого делать. Отеческое слово, по мнению Суворова, сейчас более правильное, чем решение о наказании.

Между тем, на южном, русском левом фланге, сейчас происходила похожая ситуация. Корпус Александра Михайловича Римского-Корсакова, успешно формировав все речные преграды, начал наступление в направлении противоположного французского правого фланга. Удар был рассчитан на то, чтобы смести французов, продвинуться вперед, а после ударить линейной пехотой в бок французского центра, стараясь лишь не попасть под огонь крепостной артиллерии, так как получится быть у самых укреплений города Мантуи.

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. К тем обстоятельствам, как реализовывался план эта поговорка подходит более, чем справедливо. Пересеченная местность, где не были даже учтены некоторые заводи и ручьи, а так же холмы и пролески, затрудняла перемещение огромной массы войск. Медлительность русского корпуса позволила Жану Виктору Моро, используя свои подвижные резервы, сконцентрировать на участке внушительные, не уступающие русским, силы. Кроме того, французскому дивизионному генералу получилось собрать и немалое количество артиллерии. Поэтому, когда началась битва за южные фланги, у Римского-Корсакова уже не было никакого преимущества и пошла коса на камень.