Сперанский 4. Коалиция

Глава 3

Неаполь

16 апреля 1798 года

— Сделайте же что-нибудь! Вы же мужчины! — истерика королевы Марии Каролины продолжалась.

— Ваше Величество, шесть сотен моих солдат смогут только обеспечить выход в порт и дальше в море. Российская империя готова предоставить вам убежище до того момента, как Неаполитанск… — говорил Фёдор Фёдорович Ушаков, но был перебит.

— Убежище? Я буду сидеть в вашей крепости и ждать Божией благодати? Лучше тогда остаться и гордо взойти на эшафот, как это сделала моя сестра французская королева Мария Антуанетта, — продолжала орать Мария Каролина.

— Как вам будет угодно, — сказал русский адмирал, поклонился и, не сделав даже должных по этикету шагов спиной вперёд, развернулся и направился к выходу.

— Стойте, сударь! Да стойте же, я вам говорю! — засуетилась королева.

Для Марии Каролины было шоком, что русский офицер оставляет ЕЁ в опасности. Не важно, для Марии Каролины не важно, что она уже как час капризничает, и её истерика в прямом смысле убивает русских солдат и матросов. И не только их, ещё остались в городе некоторые верные престолу части, которые хаотично обороняются, стремясь быть рядом с русскими организованными солдатами.

Сейчас королевский дворец, как и некоторые иные здания, конечно, порт, находятся под охраной русских военных и моряков. И рядом сражается лишь один неполный сводный полк неаполитанской гвардии, который сохранил преданность королю Фердинанду, но и всё, более никто. И в Неаполе стреляют, убивают русских, не желающих отдать многие богатства в руки республиканцев. В городе начались погромы и циничное мародёрство.

— Я уеду с вами. Всё погрузили на корабль? Мои вещи? Моих детей? — тон королевы резко изменился с истерического на деловой.

Всё-таки истеричность Марии Каролины — это было не проявление эмоциональности, а отработанная годами тактика управления мужчинами. И сложно было малограмотной неаполитанской королеве представить, что найдётся мужчина, который не поддастся на такие женские уловки. А ещё на которого не действуют женские чары Марии Каролины. Она-то всех русских сравнивала с личностью Андрея Кирилловича Разумовского, которого всё никак не может забыть.

— Ваше Величество, ожидаем только вас, — сказал Ушаков, вливая в свои слова максимум елея и приторности, на что только был способен.

Всё же придворное общение не для адмирала. Его стихия — морской бой. А его-то как раз и не случилось. Дело в том, что французы отчего-то прислали к Неаполю только три фрегата, наверняка самых скоростных, что были в наличие. И зачем, спрашивается, Ушаков занимался устроительством обороны Неаполя с моря? Зачем так долго согласовывал действия с неаполитанским флотом, которым нынче уже и командует? Чтобы французский флот не пришёл биться?

Фёдор Фёдорович теперь ещё и адмирал неаполитанского королевства. Такой чин ему даровал король Фердинанд, пока не сбежал в городок Кампо-Марино, что в пятидесяти верстах от Тарента, откуда монарх, взяв с русских офицеров слово спасти семью, отбыл в сторону Черногории.

Король направлялся в войска, но решил лично возглавить резервную армию, которая должна была второй волной войти на земли нынешней Римской республики. Но путь был отрезан. Просить помощи оказалось не у кого, кроме русских, корабли которых бороздили прибрежные вода Апеннинского сапога. Неделю оборонялась армия Фердинанда, пока не стало очень грустно от санитарных и военных потерь, а также усиливавшегося дезертирства. Ну, и продовольствия просто не хватало. Армия должна была получить всё необходимое у Неаполя. А после, когда пришёл ещё и отказ от австрийцев срочно идти в наступление на французов, чтобы им стало не до Неаполя, король бежал.

Ушакову удалось подчинить себе большинство кораблей неаполитанского флота, которого тоже, пусть и в меньшей степени, чем армию, коснулись республиканские бунты. Всё-таки во флоте Неаполя было немало англичан, мальтийцев, даже испанцев. И те французы, что также нанялись в неаполитанский флот, ненавидели Республику и рьяно давили эту «заразу» на своих кораблях.

Флот Неаполя был вполне себе внушительный, пусть и сильно уступал русскому. Построенный в основном по проектам знаменитого испанского кораблестроителя Ромеро де Ланда, он представлял собой силу. Жаль, что в основном эта сила была в статистике количества пушек и числа вымпелов. Неаполитанский флот казался грозным лишь до начала войны. Как только встал вопрос об участии в реальных боевых действиях, командование неаполитанским флотом проявило себя нерешительно. При том, что среднее командное звено рвалось в бой. Может, потому, что многие морские офицеры были боевыми и иностранцами.

Поэтому, добившись от короля Фердинанда согласия на подчинение флота, Фёдор Фёдорович получил сразу семь линейных кораблей, большая часть которых имела семьдесят четыре орудия, а также пять сорокапушечных фрегатов и пять корветов. Один фрегат сбежал к французам.

Предстояло ещё перетрусить команды, Фёдор Фёдорович хотел обязательно поставить на каждом из вымпелов русского офицера, он даже послал в Севастополь быстроходный бриг, чтобы прислали ему свободных офицеров, желательно владеющих итальянским языком. Такие были, Россия уже как лет тридцать ходила и в Неаполь, и в Венецию с Генуей.

Почему Фердинанд решил передать русскому адмиралу флот? Очень просто: личная безопасность и возможность отбыть в Австрию через Черногорию. Два линейных корабля русского флота провожали небольшой бриг бегущего короля.

Но флот — это ещё пример стойкости и мужества. В конце концов, как только Ушаков переподчинил себе неаполитанские корабли, на море дела стали идти сильно лучше, и три французских фрегата прогнали прочь. А вот армия…

В неаполитанской армии числилось семьдесят тысяч солдат, на деле оказалось, что цифра дутая. Там была история и с воровством средств, когда очень удобно красть деньги, предназначенные несуществующим солдатам. На бумаге были полки, дивизии, но они оказывались сильно недоукомплектованы, отчего также были большие проблемы. Австрийский генерал Мак, Карл Мак фон Лейберих, получивший чин неаполитанского фельдмаршала и принявший командование, сперва не понимал, почему у него в Сарно должно было стоять двадцать тысяч солдат и офицеров, на деле же было пятнадцать тысяч. Нашлись умники, которые объяснили подобное явление тем, что существует проблема с повальным дезертирством.

Нет, проблема была, бежали солдаты к французам. Делали это по разным мотивам, но чаще всего либо из-за республиканских революционных взглядов, либо по причине банальной трусости. Весть о том, что из неаполитанской армии уже сбежало более пяти тысяч воинов, всколыхнула общество. Всё Неаполитанское королевство было построено на столь хрупком материале, что стоило ветру ударить, и весь дом, всё государство, стало сыпаться. А тут не ветер, а комбинированный шторм из французов и республиканцев внутри государства.

Часть элит быстро фрахтовала корабли и убегала, причём не факт, что в Палермо, на Сицилию. Кто-то бежал в Австрию, рискуя попасться на глаза вышедшему в море венецианскому республиканскому флоту. Иные устремлялись в Испанию. У неаполитанской знати традиционно были хорошие связи в Испании.

[Далее описание ситуации в РИ, данное Горацио Нельсоном] Неаполитанские офицеры, непривычные к войне, приходили в состояние тревоги при виде заряженного ружья или вынутой из ножен шпаги. Многие из них, герои мирного времени, убегали, оказавшись вблизи противника.

И вместе с тем, фельдмаршал Мак дал бой под Сарно, а фаворит любвеобильной королевы Актон не сразу сдал позиции в городке Гаэта. Мак смог даже обрушить левый фланг республиканских войск, но не удержал победы, когда французы зашли фланговым манёвром в тыл неаполитанской армии, и в рядах итальянцев поднялась паника. Не будь её, при правильной оценке ситуации, Мак имел все возможности купировать прорыв французов и завершить разгром. А так… В Гаэте же неаполитанский флот, жалкая его часть, один линейный корабль «Минерва» и два фрегата, даже дали бой французскому флоту, но лишь для того, чтобы вырваться из бухты и отбыть в Неаполь.

— Я готова, господин адмирал, — сказала Мария Каролина и отправилась на выход.

Она была похожа на горделивую утку, идущую впереди и задающую темп всем своим семи детям-утятам. Правда, среди них были и взрослые утки, и холёные селезни, тоже дети королевы, но со своими семьями. Ещё одна дочь была замужем за австрийским эрцгерцогом и нынче пребывала в Вене. Другая взрослая дочка, Мария Луиза Амелия Тереза, шла со своим мужем герцогом Тосканы, оказавшимся в Неаполе в такие сложные времена. Также покорно за своей свекровью вышагивала жена наследника неаполитанского престола Мария Клементина. Особо гордо, чеканя шаг, в сопровождении мамок следовал за королевой её младший сын Альберто Лодовико Мария, четыре года отроду. Вся процессия проследовала к ожидающим их кораблям.

Как только вышла королевская фамилия, началось то, чего не очень любил Ушаков, но что посчитал в подобных обстоятельствах нужным — грабёж дворца и не только его. Снимались картины, складывались канделябры, дорогие часы — словом, всё, что обязательно заберут себе республиканцы, но что Фёдор Фёдорович рассчитывал отдать королю, как только вернёт ему престол. Например, можно было совершить обмен драгоценностей на неаполитанские корабли. И такие действия русский адмирал счёт вполне честными. В конце концов, ещё нужно обеспечивать безопасность Мальты, для чего мальтийского скромного флота просто не хватит.

На всех кораблях флота Неаполя уже были водружены Андреевские флаги, но был в городе один корабль, который ходил под другим флагом, британским. Держа данное слово, вице-адмирал Горацио Нельсон прислал фрегат, чтобы забрать английского посла при неаполитанском дворе Гамильтона. Также и другие англичане собирались отбыть на этом корабле. И было желающих так много, что требование Гамильтона забрать его коллекцию искусства капитан фрегата просто проигнорировал. Только личные вещи и на каждого пассажира не более двух коробок багажа.

Коллекция англичанина уплывала в Валетту, столицу Мальты, как и многое другое богатство. Хотя более всего Фёдор Фёдорович Ушаков стремился забрать пороховой запас, боеприпасы, оружие, даже обмундирование неаполитанских солдат и офицеров.

— Я требу… прошу вас, адмирал, отвезите меня в Палермо, а после поспособствуйте моему мужу туда же отбыть, — сказала королева Мария Каролина, когда взобралась на палубу русского линейного корабля «Мария Магдалина».

От «Марий» вокруг могла закружится голова. Даже у сыновей королевы третьим или четвёртым именем была «Мария».

— Евстафий Павлович, а что? Доставим королеву в Палермо? Так просит, даже умоляет. — ухмыляясь, на русском языке спросил адмирал у русского капитана корабля этнического грека Стаматиотуса Сарандинаки.

— Если угодно будат, то дайтем и до Палермо, дабы французам отдать, — отвечал капитан «Марии Магдалины», поддерживая шутку адмирала.

Мария Каролина, конечно же, не понимала русский язык. Нет, она даже знала некоторые слова, которым её в постели научил бывший некогда русским послом в Неаполе Андрей Кириллович Разумовский, но эти слова она произнести никак не могла. Однако женщина почувствовала, что над ней пытаются насмехаться, и потому потребовала, чтобы офицеры немедленно перевели всё ими сказанное.

Лицо Марии Каролины побагровело. Она была уверена, что всё ещё королева государства, которое лишь частью захвачено врагом, и то временно. А тут… Пришли сведения, что Палермо подвергся бомбардировке и штурму. Город пал, и там сейчас французский флот обустраивает военно-морскую базу. Был вариант отправиться в Мессину, там французов точно не должно было быть, так как пролив между материком и Сицилией контролировался русским флотом. Однако, если французы уже высадились в Палермо, то логичнее предположить, что они быстро приберут к рукам и иные города острова.

Ушаков так не думал и всерьёз рассчитывал укрепить Мессину, город на острове Сицилия, но всего в чуть более четырёх верстах от материка. Достаточно выставить пушки в самом городе и некоторых иных местах, выкопать ров и дать Мессине пару тысяч защитников с поддержкой корабельной артиллерии, и можно стоять, имея свой плацдарм на Сицилии. Там ещё и местность сложная для штурма, так что французам пришлось бы сильно напрячься для захвата Мессины. А им скоро будет не до Сицилии. Ушаков неплохо знал Суворова и понимал, что француз ещё прочувствует гений русского полководца.

— Отправляйтесь на Мальту, адмирал! — понурив голову, говорила Мария Каролина. — Я бы хотела в Австрию, но французы… В Испанию — так нужно вначале создать политическую почву для этого, да и при испанском дворе много почитателей Франции и даже Республики.

— Ваше Величество, вы не беспокойтесь. Если пожелаете, то я отправлю письмо моему императору, и вы сможете совершить долгий и небезынтересный вояж через русские строящиеся черноморские города в Санкт-Петербург. Между тем, в Одессе вы можете встретиться со своим супругом, если он не будет сильно озадачен работой при дворе императора Франца, — подбадривал Ушаков королеву без королевства.

Адмиралу было искренне жаль и её, заблудшую многогрешную душу, и детишек, растерявшихся и страшащихся будущего. Потому хотел что-то доброе сделать для этих людей. Но долг превыше. Поэтому королевская чета, без самого короля и королевства, подождёт в Валлетте, на Мальте. Уж прокормить сирых княжат найдётся чем.

Как только русский флот, пополнившийся ещё и неаполитанскими кораблями, как и усиленный оставшимися верными долгу военными частями армии, ушёл из Неаполя, республиканцы поспешили провозгласить Республику. Многие считали, что таким образом не только будет совершено то, чего хотели многие неаполитанцы, но и французы не станут грабить тех, кто с ними заодно, за Республику. Частью создатели Неаполитанской Республики были правы, французы не так чтобы сильно грабили тех, кто остался. Но вот дома беженцев они выгребли подчистую, сокрушаясь, что самые богатые дома в Неаполе были обчищены кем-то другим, наверное, русскими. А скажут же, что это они, французы, сделали.

*…………….*…………..*

Вена

18 апреля 1798 года

Вена встречала русских солдат. Чистые, важные русские воины, оправившись в предместьях столицы Австрии, шагали по мостовым города. Офицеры знатно накрутили солдат, и те боялись даже проявить эмоцию: помахать кому рукой или принять от какой женщины булку.

А вот офицеры сияли, как начищенные пятаки. Те, что помоложе — поручики, прапорщики или корнеты — улыбались каждой встреченной девушке, которые были чуть более раскованы, чем в России, и также позволяли себе мимолётный флирт с русскими красавчиками. Оказывается, что не все русские выглядят, как варвары с длинными бородами, а вполне себе ничего такие. Если получалось перекинуться фразой, то большинство русских офицеров всегда отвечали на французском языке, а некоторые даже на немецком. Чем рушили шаблоны про необразованных русских, и что единственного цивилизованного представителя общества Российской империи они отправили в Вену послом.

Но были среди проходящих по мостовым Вены и бородачи. Хотелось бы мне сказать, что хмурые, но нет, казаки шли весело, более расковано, чем солдаты. На улицах Вены уже звучали песни «Не для меня» или «Ойся, ты ойся». А ещё скабрезные частушки, от которых любая дева должна была залиться краской, а тут, из-за языкового барьера, барышни только улыбались, чем ещё больше веселили казаков. Меж тем, есаулы и урядники пробовали урезонить своих молодцов, но то и дело начинали смеяться сами и махали на всё рукой. Никто же не безобразничает, а казаку жизнь всегда мила, а на войну он идёт весело.

Мой усиленный полк по Вене не прохаживался. Причин тому несколько. Во-первых, непонятна моя подчинённость. Так-то я приписан к дивизии Петра Ивановича Багратиона, но он меня не ставил на довольствие, да и когда я попытался представиться по прибытию, только что получивший чин генерал-майора, а вместе с тем и дивизию в подчинение, отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. Кроме того, как мне стало известно, замечу, не по прямым сведениям, а через слухи, какие-то кадровые изменения меня ещё ждут.

Было несколько обидно, и я чуть не поддался порыву и не усложнил себе жизнь вызовом на дуэль генерала и фактического своего командира, но Бог миловал и дал сил сдержаться. Частью я понимаю Петра Ивановича, с которым уже имел удовольствие познакомится, когда готовил интригу по вступлению России в войну с Ираном. Багратион пребывал в том же звании, что и я. Вот только я-то получил чин лишь благодаря Табели о рангах, а князь выслужил кровью и потом, невзирая на его молодость, уже заслуженно. Кроме того, мой полк, его комплектование не поддавалось понятиям воинского Устава и заставляло думать обо мне, как о дилетанте, если и не того хуже.

Вот и выходило, что Багратион приказал мне держаться подальше со своим полком, потом подумал и затребовал все карронады, которые были установлены на фургоны и являлись, по сути, моей личной собственностью.

— Не могу, Ваше Сиятельство, сие мои личные пушки, и я должен проверить их на способность бить неприятеля. Но вам, коли пожелаете, на вашу дивизию я пришлю опосля кампании пару пушек, — отвечал я, стараясь быть угодливым.

— Вам приказывает ваш командир! — вскрикнул Петр Иванович тогда и резко встал со стула.

— И я выполню задачу. Но вам лучше было бы поговорить с генерал-фельдмаршалом Суворовым насчёт того, как мною распоряжаться, — сказал я и понял, что нынче никакая угодливость в голосе не поможет мне снискать удовлетворение у Багратиона.

В понимании князя, я оказывался таким вот «блатным», которого послали, чтобы он, словно пиявка, присосался к чужой славе и заполучил себе выгоды. Боюсь, если я действительно не отличусь в походе, то подобное мнение будет превалировать над остальными, стоит только участникам сражений оказаться в петербургском обществе.

Но тогда, в разговоре с Багратионом, мне оставалось лишь сделать хорошую мину при плохой игре. Только бы не потерять рассудок в поисках подвига, который мог бы переубедить генералов в том, что я нечестно строю карьеру. Почти что каждый из них не преминул бы воспользоваться случаем и с помощью будь чего или кого, но продвинуться по социальной лестнице вверх. Тот же Багратион, не отличись он в Персидском походе Суворова, так и не получил бы генерал-майора, причём почти сразу после чина полковника, а ходил бы в подполковниках и в лучшем случае командовал бы полком егерей. Это Александр Васильевич выхлопотал чин для русского грузина.

Ах, да, рота лучших егерей Багратиона. Эти ребята, по личной просьбе Александра Васильевича Суворова, перекочевали ко мне. Потомок грузинских царей не мог не кусать по этому поводу локти, бойцы в той роте, действительно, опытные и сильные.

А после, на следующий день, состоялся Военный Совет, который собирал генерал-лейтенант, командующий вторым русским корпусом, Александр Михайлович Римский-Корсаков. Приглашали всех генералов. Таковых не так чтобы много было в армии, а некоторые не прибыли ещё, так что на Совете присутствовали и полковники. Все были, но меня не пригласили. Вышел казус, когда мой друг, а после такого количества выпитого он мне вообще названый брат, Матвей Платов, сказал:

— Господа, как же не приличествует генерал-майору Сперанскому опаздывать. Что ж, я ему сделаю внушение, а на сим, коли у нас нет всех генералов за столом, я откланяюсь.

И просто взял да вышел из дома, где проводилось совещание. Такой он, наказной атаман Платов, дружбу ценит или понял, что подобным поступком сможет ещё больше выгоды заполучить. И был бы Суворов во главе стола на Военном Совете, так Матвей Иванович не стал бы уходить, авторитет фельдмаршала незыблем.

Насколько я узнал позже, во время этого Совета Римский-Корсаков выяснял всю подноготную, с которой я прибыл в Австрию. Я был обозван «маркитантом». Этого полковника я запомню, и Военторг с его гренадёрским полком отношений иметь не будет. Пусть торгуют… А не с кем будет торговать, всех итальянских маркитантов отгонять станем.

Через полтора часа после начала собрания за мной прислали вестового, и я отправился на Совет, чтобы постараться убедить генералов, что не собираюсь получать чины или награды за просто так.

— Господин Сперанский, поведайте нам, какую роль вы должны сыграть в кампании в Италии! — сказал Римский-Корсаков.

Каждое слово было наполнено ядом. В этом времени выражение «какую роль» имеет несколько иной подтекст, намекая на то, что я некий актёр, то есть точно не военный, а штафирка.

— Позвольте, господин генерал-лейтенант, но это я буду спрашивать у своего подчинённого! — жестко сказал…

А кто это? Беннигсен Леонтий Леонтьевич? Вот же, как интересно. У меня-то к этому персонажу сугубо негативное отношение и без тесного общения. Это он был карающей дланью, чья жесткость и принципиальность идти до конца погубили Павла Петровича в иной реальности. И такой человек мне не нравился по определению. А он вошёл из-за меня в клинч с Римским-Корсаковым.

Или не из-за меня? В иной реальности Беннигсен ушёл в отставку после того, как участвовал во взятии Дербента. В моём мире Леонтий Леонтьевич не участвовал в Персидской кампании, не знаю почему. Но он и не успел уйти в отставку, потому был назначен в русскую Итальянскую армию. В чинах Беннигсен был равен Римскому-Корсакову, но общее командование, в отсутствии Суворова, определено было дать именно генерал-лейтенанту Римскому-Корсакову, как имеющему немалый опыт войны с французами в рядах австрийцев. А Беннигсен получался таким вот номинальным командующим корпусом, в котором неизменно будет находиться командующий Суворов. Так что отличиться у него шансов мало, всё равно слава перекочует к фельдмаршалу. Вот и мог Леонтий Леонтьевич «точить зуб» на своего коллегу генерал-лейтенанта Римского-Корсакова.

— Расскажите, господин генерал-майор, о том, какие на вас возложены обязанности, и что вы собираетесь делать в связи с этим далее! — сказал Беннигсен, назвав, то есть признавая, генерал-майором.

— Господа, я понимаю ваши чувства и негодование, почему действительный статский советник получает чин генерал-майора, даже не полковника, а именно что генерал-майора. При том, я не проходил суровую школу войны. Понимаю, но всё же не позволю обсуждать моё имя в пренебрежительном тоне, — я осмотрел всех присутствующих, но старался, чтобы во взгляде не было вызова или избытка честолюбия.

Я говорил ещё долго, упирая на то, что своей задачей вижу помощь Александру Васильевичу в решении вопросов, связанных с местными элитами в Северной Италии, может, и не только на северной части Апеннинского полуострова, это уже как будет развиваться военная кампания. Кроме того, я пообещал содействовать улучшению австрийских поставок продовольствия. Точнее, что постараюсь добиться их скорейшего начала.

Пока австрийцы не сильно радовали в деле снабжения русской армии. Если следовать соглашению, заключённому на высшем уровне, единственное для них — это поставки фуража и провизии. Русские солдаты питались почти что своими продуктами, которые привезли ещё из России. И эти запасы были конечны, причём уже скоро. Покупать что-либо у Военторга пока никто не стремился, да и Ложкарь выжидал. Австрийцы же всё норовят то выпить с русскими офицерами, то слукавить и рассказать, как они рады видеть здесь русские штыки. А вот накормить русского солдата не додумались. Вот только одним показным дружелюбием сыт не будешь.

— Поведайте нам, что это за отряд у вас такой! — потребовал Багратион, когда я уже закончил свою речь.

— По документам он называется «Мобильный полк». Я рассчитываю осуществлять им рейды по тылам противника или же выводить неприятеля на засады, — сказал я и, глядя на Петра Ивановича Багратиона, добавил. — В нём не может быть более шести сотен солдат.

— Мобильный? Это из латыни? — поинтересовался Беннигсен. — Но зачем такое подразделение, если есть казаки?

Мои слова про «шесть сотен солдат» канули в Лету, между тем, для меня это было важным. Дело в том, что почему-то нынешнее командование русскими войсками посчитало, что мой полк — это своего рода отстойник, куда можно спихивать всё, что не находит применения в других воинских частях. И тут, кстати, мой дружбан Платов недалеко ушёл от остальных. Ко мне приписали полторы тысячи калмыков. Да, тех самых, вопрос которых я решал в середине зимы.

Кочевники, в своей основе вооружённые луками и саблями, считались ненужным в современной армии пережитком. Ни в одной тактике такой род войск не фигурирует. Преследование неприятеля? Можно, но считается, что современный неприятель со штыком и ружьём, даже при малой доли организованности, такую конницу может остановить. Хотя казаков не останавливает. Или же у станичников больше огнестрела? Можно же использовать калмыков в разведывательной деятельности, но опять же языковой барьер, и слабоваты они со своими луками. По сути, никто не хочет связываться с ними, так как считаются непредсказуемыми. Ну, как ты объяснишь калмыку, что ему нельзя брать трофей? Или того хуже, будет вести себя на землях «цивилизованной Европы», как захватчик и насильник.

А мне сплавлять их, стало быть, можно. Мало того, так ещё хотят, чтобы я и кормил эту ораву. Но, нет, с кормёжкой обязательно нужно решать. Да и не думаю я, что калмыки шли на войну без своих больших обозов.

— Их предводитель Нурали сам изъявил желание служить с вами. Вы с ним должны быть знакомы. И свидетелем тому был наказной атаман, — сказал Багратион, поглядывая на Платова.

А вот тут ничего не попишешь. И вновь присутствует логика. Раз мой отряд мобильный, то коннице в нём самое место. Хотя об этом наверняка думали меньше всего, когда отправляли ко мне калмыков. Платов привёл десять казачьих полков, и, наряду с кирасирским и гусарскими полками, конницы более чем предостаточно. Хватит и на разведку, и на рейды в тылу врага, чем, собственно, могут заниматься гусары с казаками. Плюсуем сюда языковой барьер, разность менталитетов и брезгливость со сторон многих офицеров к калмыкам. И получаем, что этот чемодан без ручки отправляется в мой багаж.

После того, как командование услышало мои доводы, увидело меня, избавилось от калмыков, собрание очень быстро закончилось. Лишь только офицеры поделились своими восторженными впечатлениями о том, как их встречали на улицах Вены. Даже таким образованным и опытным людям, как собравшееся командование, застилало разум честолюбие и гордыня, вызванные лестью и лукавым обхождением. Я сказал «образованным»? Прости, наказной атаман, но ты исключение.

Меня приглашали на обед, но я вежливо отказался. Они считают меня балластом? Придётся доказывать, что я таковым не являюсь. И поэтому я спешил в лагерь австрийских войск, которые расположились по дороге к Праге. Именно там сейчас должен находиться барон Михаэль Фридрих Бенедикт фон Мелас. Этот фельдмаршал-лейтенант был назначен куратором поставок продовольствия и фуража в русскую армию. Между тем, его забыли освободить от должности командующего очередной формирующейся австрийской армии, которая должна вот-вот отправиться на Рейн. Или забыли назначить другого куратора.

Есть такие люди, которые считают, что головотяпство — это исключительная черта русского человека. Мол, немец — педант, тщательно и скрупулёзно выполняющий всё, что ему не поручи. Я подобные суждения слышал, причём и в прошлой жизни, и в новой. Однако, это заблуждение. И будь иначе, немцы бы уже давно объединились и подчинили всё и всех вокруг.

Вот и сейчас выходило так, что фон Мелас саботировал свои обязательства перед русскими и занимался тем, что либо принесёт ему славу, либо заставит уйти в отставку. Фельдмаршал-лейтенант был настроен вернуть честь и достоинство австрийским войскам, недавно утраченные после поражений от революционной Франции. Военачальник слил свои обязанности по согласованию продовольствия русскому корпусу кому-то пониже, тот ещё ниже. И теперь люди, которые должны заниматься поставками в русскую армию, не имеют достаточной компетенции и полномочий, чтобы осуществлять свою деятельность.

Генерал меня не сразу принял, промурыжил до вечера. Складывалось такое ощущение, перерастающее в чёткое убеждение, что фон Мелас просто хотел от меня избавиться. Наверное, здравомыслящий человек поспешил бы убраться из военного лагеря хотя бы с сумерками. Здесь гостиниц нет, а дороги рядом почти с любым военным лагерем — лотерея, в которой могут разыграть и жизнь зазевавшегося человека. И пусть меня сопровождает десяток Северина Цалко, рисковать не стоило бы.

Дезертирство — порой достаточно чувственная проблема почти любой армии. Группа дезертиров — это потенциальная разбойничья ватага, готовая на серьёзные преступления, так как они уже преступили черту. Их могут отлавливать, чем в австрийской армии занимаются хорватские гайдуки и венгерские гусары, а могут и не отловить.

Но я был настойчив, и на четвёртый мой запрос о встрече барон фон Мелас, наконец, откликнулся.

— Вы, генерал-майор, настойчивы, — после быстрого и скомканного приветствия австрийский командующий решил, что может на меня давить. — С чего вы вообще решили, что можете отвлекать меня от важных дел?

Я предполагал, что встреча будет в подобном тоне, и, вспомнив один исторический анекдот, подготовился. Речь идёт о том, что Суворов и иной реальности, а может быть то же самое произойдёт и сейчас, демонстрировал чистые листы бумаги, на которых внизу была подпись императора Павла Петровича. У меня таких листов с оригинальной подписью государя не было, но блефовать, так блефовать.

— Господин фельдмаршал-лейтенант, — дурацкие звания всё-таки в австрийской армии. — Обратите своё почтеннейшее внимание на эти листы бумаги. Открою вам небольшую тайну: император через канцлера поручил мне собирать сведения и докладывать о взаимодействии с союзниками. Вы наверняка слышали о том, какое большое значение для русского императора имеет армия. Между тем, он не хотел воевать, и это англичане и ваш посол уговаривали моего императора. И что же я покажу вот в этой вот бумаге русскому командованию? Может быть, и вовсе не идти в Италию? Напишу предписание от имени императора. Он дал мне такие полномочия, если Австрия не будет соблюдать договор.

— Не много ли на себя берёте? — сказал фон Мелас, но его слова не звучали угрозой.

Скорее, в тональности сказанного слышались нотки неуверенности, растерянности. С одной стороны, не вязалось то, что какой-то генерал-майор может быть так близок к императору и даже не исполнять, а позволять себе интерпретировать слова государя. Настолько блефовать, как это делал я, может либо сумасшедший, либо… заигравшийся попаданец. А вот человек эпохи, да ещё и дворянин в рамках сословной системы? Нет, только сумасшедший или попаданец.

Впрочем, разве же я во многом соврал? Канцлер Безбородко действительно просил меня замечать и докладывать обо всём, что я сочту нужным во время Итальянского похода. А то, что русский император может разозлиться из-за недостаточной или несвоевременной помощи союзников, факт. Я встречал в Австрии мнение о сумасшествии русского императора. Так что ждать от русского монарха можно чего угодно, даже того, что император начнёт раздавать чистые листы со своей подписью.

— Вам достаточно было обождать приезда командующего Суворова. Именно перед ним я должен вести отчётность. Но вы правы: гостеприимство должно быть сытым, — сказал фон Мелас и просиял от удовольствия, что так красиво вышел из ситуации.

Как же! И меня мокнул в пахучее вещество, мол, не того полёта птица я, чтобы со мной сделки заключать. А ещё отличное оправдание — прикрываться необходимостью присутствия командующего. Но я, как ниндзя: унижайся, проси, делай, что угодно, но добейся цели. Нет, всё же я не ниндзя, унижаться не хочу, а чуточку поиграть на чувствах людей попробую.

— Прошу простить меня, Ваше Сиятельство, но вы, как достойнейший полководец, должны понять, как важно, чтобы у солдата и офицера было всего достаточно, дабы достойно воевать, — я льстил генералу и делал это осознанно.

— Да, да, несомненно, — говорил австриец с видом познавшего истину старика.

— Прошу вас, Ваше Сиятельство, ознакомьтесь с нормами солдатского и офицерского довольствия в русской армии, — сказал я, протягивая небольшую стопку исписанных бумаг. — Я убеждён, что такой командующий, как вы, способен лишь одним своим словом изыскать и доставить русской армии всё необходимое. Насколько я понимаю, деньги на подобное уже от англичан пришли.

Вот так его! Теперь, если продолжатся задержки, а они всё равно продолжатся, дай Бог, меньше прежнего, то фон Мелас будет считать себя вором. Не сохранившим национальное серебро верноподданным, а укравшим деньги у англичан. А ещё я действовал по древнему принципу: проси больше, чтобы получить необходимое. Довольствие в русской армии было слегка завышено. Все знали в Европе, что русский император лично прописывает новые нормы и правила, даже мясо вводится в рацион солдата. Однако, насколько эти нормы велики, не знают пока даже в русской армии. Одно дело ввести нормы, другое — следовать им. И пока лишь некоторые воинские части пробуют кормить солдат по-новому.

Пусть австрийцы напрягаются. Пока русская армия не выиграет в определяющих исход кампании сражениях, австрияки будут на цыпочках бегать вокруг Суворова и всей русской армии. И этим нужно пользоваться прямо сейчас, иначе после не поможет даже угроза гнева русского императора.

Ну, а я надеюсь, что не зря съездил к фон Меласу. По крайней мере, обратно в Вену со мной ехали два полковника с какими-то поручениям от фельдмаршала-лейтенанта. Это были явно интенданты, и у них были мои бумаги с нормами довольствия.