Сперанский 4. Коалиция

Глава 7

На юго-востоке австрийской провинции Карития

1 мая 1796 года

Горы да речушки, небольшие долины рек и не самые лучшие дороги. А ведь нужно двигаться быстро, чтобы синхронизироваться с Суворовым. Австрийская область Карития располагалась в Альпах и только чуть лучшей инфраструктурой, ну, ещё и неплохой погодой отличалась от тех мест, которые в иной истории преодолевал фельдмаршал Суворов во время Швейцарского похода.

Так что нелегко пришлось и когда форсировали горную быструю реку Мальту, и когда вышли из речной долины, и отправились на юго-восток. Три перевала пришлось преодолевать. Благо, что склоны пологие, снега не было, как и жутких холодов, так что справились. Мало что справились, так опередили график на двое суток. Так что отдыхаем перед решительным броском на генерала Ширера. Точнее, не самого генерала, а на австрийский Триест, захваченный французами и ставший одной из баз венецианского флота.

— Ваше превосходительство, все караулы расставлены, пароли определены, личный состав отправлен спать, — чётко докладывал Аркадий Суворов.

Это я его отправил вместе с дежурным офицером ротмистром Шуневичем проверить посты. Ну, и попросил Мирона Богдановича Шуневича дать возможность докладывать Суворову-сыну. Нарушение это, Аркадия Александровича по малолетству так и не приписать к какому полку, если только не к казакам. Но ничего, сын полка получается.

Да, оброс я войсками. Причём дали ещё один батальон егерей и целый полк казаков. Мало? Полк персов в пять сотен сабель также у меня. Персидский шах Муртаза Кули-хан Коджара, русский ставленник, продолжавший проводить прорусскую политику, решил, что, дескать, должен поддержать своего брата императора Павла и дать тому помощь. Можно было посмеяться с этой «помощи» всего в пятьсот, но, как было понятно, отличных воинов. Но мне не до смеху, абы не зарыдать.

Ну, и общее официальное командование всем этим, так сказать, формированием было отдано не мне, а генерал-майору от казаков Григорию Михайловичу Поздееву. И в отношении этого назначения Суворов использовал также принцип «на тебе боже, что мне не гоже». Дело в том, что Поздеева вот-вот собирались назначать на «сидячую», но почётную и даже прибыльную должность, когда он во главе всего пятидесяти пяти казаков должен был нести «годовой караул» по городу Черкасску. Заниматься административной деятельностью для Григория Михайловича было более приемлемо, чем участвовать в походах. Однако, не мог же он отказаться от того, чтобы возглавить очередной казачий полк, который отправился с Дона в Австрию и прибыл аккурат за день до выхода в поход.

У кого есть провизии с запасом? Кто готов принять всех и каждого? Правильно, я. Вот Поздеев и здесь с тем самым казачьим полком. Но мог ли я отказаться, когда сам Суворов приехал просить за Поздеева и за персов, ну, и заодно посмотреть, что и как у меня «в отстойнике»? И об этом прекрасно знал сам фельдмаршал, сплавляя сложные в управлении и во взаимодействии подразделения ко мне. Знал, что отказаться не могу, и пользовался, взамен предоставляя также немало — почти свободу действий и разрешение на глубокие рейды.

С генерал-майором Поздеевым мы «на бережку» выяснили отношения, и он не отказался числиться номинальным командиром, но при этом я обещал всегда и во всём прислушиваться и учитывать опыт казака. А вот с его заместителем, уже фактическим командиром казачьего полка Фролом Филипповичем Чернушкиным мы нашли общий язык и стали почти единомышленниками.

Поздеева не стоит обвинять в том, что он практически самоудалился от командования. Нет, ситуация несколько иная. Дело в том, что командовать полком должен был Чернушкин, но он нынче войсковой старшина, то есть всего майор, а полк по штату больше традиционного в пять сотен. Поздеев привёл семь сотен казаков. Все документы на то, чтобы получить повышение, Чернушкин Фрол Филиппович отправил на согласование, но начинался поход, а согласования так и не случилось.

И Фрол не манкирует своими обязанностями, напротив, показался мне даже слишком деятельным, стремящимся сперва и меня, такое вот «невоенное недоразумение», заткнуть за пояс. В какой-то момент мне пришлось применить «тяжёлую дипломатию»: шепнуть, лишь чуть намекнуть на ситуацию Платову. Как и что говорил Черкушкину наказной атаман, я старался не слушать, всё-таки я приличный человек и не использую бранные идиомы, но слишком все слова были громкими. А закончился такой вот разговор алкогольным примирением. И мы, что удивительно, за чаркой водки нашли общий язык и даже сдружились. Алкогольная магия отношений какая-то, да и только.

Вообще, за три дня до начала выдвижения в моём расположении было не протолкнуться от гостей. И сейчас перед сном в долине реки Любляны я могу вспомнить некоторые моменты и улыбнуться, а кое над чем и посмеяться.

Наутро после того, как мы с Платовым и Базилевичем, можно сказать, сбежали с императорского приёма в Шербурне, прибыл нарочный от Суворова, чтобы ждали его на следующий день. Ну, и ладно, у нас чистота и порядок, даже туалеты сбиты из брусьев с плетёнками или из досок. И пусть там лишь ямы, через которые переброшены обтёсанные брёвна, но нет массового «минирования» по всей округе. Чистота и благодать, рабочая атмосфера.

Только уехал нарочный командующего, а я раздал приказы по поводу завтрашнего смотра, чтобы все были готовы показать наши наработки Суворову, как прибыла карета. А в карете той… Нет, лично баронесса Мария Луиза фон Хехель не прибыла, а прислала свою служанку, но с письмом.

Женщине признаваться в любви, особенно после одной мимолётной встречи, это моветон, да ещё такой, что не отмоешься после. А вот прислать, к примеру, приглашение на приём, это более чем нормально, и я, казалось, не могу отказаться. Ох, как же я сыграл своё разочарование, что не могу попасть к баронессе! Это было эпично. И всё, казалось, нужно на этом заканчивать общение, но…

— Как бы я хотел увидеться с госпожой баронессой фон Хехель! — чуть ли не рыдал я. — Но служба. Я обязан находиться в расположении. Если бы только проведению было угодно, и я увидел бы ангельский образ Марии-Луизы здесь…

Кто бы мог подумать, что баронесса Мария Луиза фон Хехель, конечно же, совершенно случайным образом проезжала рядом с моим расположением. Безусловно, одна она не могла быть и вот так приехать ко мне. Это даже для современной великосветской шлюхи слишком. А баронесса вроде бы позиционировала себя не совсем шлюхой. Поэтому она притащила с собой какого-то австрийского полковника, мол, кузена. Но он такой же кузен, как я родственник Бонапарту. Соглядатай, стало быть, прибыл посмотреть, что тут у нас да как. И кое-что я тогда велел показать, естественно, сильно дозировано.

Проведя утреннее совещание со всеми командирами, раздав поручения и приказы, я уделил внимание баронессе. «Кузен» очень быстро нашёл себе собеседника в лице майора Контакова. Михаил Иванович был мною проинструктирован и увёл полковника, имя которого я даже не удосужился запомнить.

И тут проснулся Матвей Иванович Платов. Вид у лихого наказного атамана был далеко не лихой. Выпитое ночью не прошло бесследно. Матвей Иванович явно был не против поправить здоровье. Присутствие дамы взбодрило Платова. Он начал разглаживать усы, на лице появилась угодливая улыбка. Всем своим видом он мне казался таким вот мартовским котом лишь с тем отличием, что не кот, нынче не март, ну, и не кричит под окном. А вот похотливости казаку было не занимать.

Как бы ни стреляла глазками Хехель, как бы у меня не начинал оживать мой «хехель», я решил подставить мадмуазель и сделать всё, чтобы она запорола задание по моему соблазнению. Будет наука и привет заказчикам моей вербовки.

От первого стакана абсента Мария-Луиза отказывалась долго, но убеждения в том, что я очень, прямо катастрофически нуждаюсь в её оценке качества продукта, который создаю своими натруженными от занятий фехтования руками, возымели действие. Закашлявшись, быстро запив квасом, Мария-Луиза моментально стала чуть пьяненькой и чуточку более доступной. Женщина смотрела на меня глазами похотливой самки. Платов смотрел на неё глазами альфасамца.

Какими-то бесполезными учёными из будущего было доказано, что у мужчин с похмелья возрастает сексуальная активность благодаря тому, что организм включает защитные реакции. Ему, организму, срочно нужно размножаться, так как есть вероятность умереть от алкогольной интоксикации. Платов доказывал, что бесполезные учёные не столь никчемны и оказываются правыми.

Песня «Не для меня…» прозвучала, словно написанная атаманом Платовым для госпожи Хехель. После ещё один стакан абсента, потом даме предложили бокал вина. А ещё через полчаса я отправился на пробежку, оставляя Матвея Ивановича наедине с пьяненькой, мало что соображающей Марией-Луизой. Конечно, я сыграл роль, что мне не хочется оставлять даму, но долг русского офицера…

Матей Платов обладал непонятной для меня способностью общаться с носителями иного языка так, будто и сам казак понимает, о чём речь [подобные свойства в реальной истории отмечали все, кто знал Платова. Он даже умудрился жениться на англичанке, не владея английским языком]. Я не сомневался, что именно произойдёт, когда оставлял его наедине с баронессой. А канцлеру Тугуту, или кто там подкладывал под меня фон Хехель, пусть станет стыдно за своё сводничество. Это меня можно было ещё подловить на «медовую ловушку» и пробовать шантажировать. Была вероятность того, что я сделал бы многое, чтобы не прознала о том моя Катенька. А Платову будет даже за счастье, чтобы о его любовных подвигах прознали люди.

Бегал я чаще всего в компании Аркаши Суворова и урядника Митяя Надеждова. Близкое общение с Платовым позволяло легализовать некоторых из тех сирот, что я когда-то забрал себе на обучение. Теперь они казаки.

Митяй был одним из таких. Сейчас ему семнадцать лет, и он уже весьма перспективный диверсант и в целом боец. Митяя, взявшего фамилию по названию моего имения, я приставил к сыну Суворова, чтобы Аркадий Александрович вникал в ту область военного искусства, родоначальником которой я мечтал бы видеть именно этого потомка великого полководца. Пусть моих желаний и мало, да и армейское сообщество вряд ли будет способно принять в ближайшее время диверсионные формы ведения войны, но шансы были. Всё-таки летучие партизанские отряды, какой в иной реальности был у Дениса Давыдова, не что иное, как диверсанты, пусть и такие вот благородные в рамках современного им закона чести.

Из воспоминаний меня выдернул писк, раздавшийся в углу походного шатра. Мыши — одна из существенных проблем каждой войны. Там, где хоть на пару дней останавливается армия, всегда находится большое количество полёвок или даже крыс. Видимо, сработала одна из мышеловок. Так что нужно выбраться из спального мешка, взять за хвостик подраненное существо и, добив животное, чтобы не мучилось, скинуть мышку в мусорное ведро, которое в моих подразделениях обязательно для каждых пяти палаток или командирских шатров. Нечего разбрасывать мусор, особенно, когда по нему тебя могут обнаружить и много чего выявить о количестве войск и всём сопутствующем. Недооценивать противника нельзя. И лучше работать на упреждение.

Вновь забравшись в спальный мешок, я чуть не рассмеялся во весь голос. В голове всплыло, как «кузен», австрийский полковник, обнаружил свою «кузину», баронессу фон Хехель, в полном неглиже, постанывающую под рычащим лихим казаком Матвеем Ивановичем Платовым. Я, к сожалению, не видел ни удивлённых выпученных глаз австрийского полковника, ни того, что баронесса фон Хехель дёрнулась было вырваться из мужественных рук и других конечностей Матвея Платова, всё это было пересказано мне Мишей Контаковым, который привёл полковника в мой шатёр после экскурсии по нашему расположению. А как бы хотелось увидеть картину, где Платов одёргивает баронессу и подминает её под себя со словами: «Ну, куды ж ты, родимая!», и всё это на глазах изумлённых мужчин, которые в шоке не сразу вышли из шатра.

Можно было бы ожидать вызова на дуэль со стороны австрийского полковника, имени которого до сих пор не могу вспомнить, или обвинение в насилии над баронессой фон Хехель со стороны Платова, однако истошный стон пьяненькой похотливой женщины возвестил на всю округу, что Мария-Луиза очень даже довольна.

Говорят, беда не приходит одна. В комических жизненных ситуациях также часто бывает, что вот всё уже закончилось, все отсмеялись, но происходит нечто, что доводит ситуацию до абсурда, то, о чём будут говорить очень долго. В расположение моего воинства с преждевременным визитом прибыл командующий Александр Васильевич Суворов.

Приехав на открытой скоростной карете в сопровождении лишь сотни улан, Суворов быстро миновал все наши расставленные посты, будучи узнанным солдатами. И вот картина: пьяненький Платов со счастливой улыбкой на лице накидывает платье на обнажённое тело, к слову, весьма привлекательное, со слов Контакова, а Суворов входит в шатёр. Александр Васильевич славится своим юмором, быстрыми остроумными ответами в любой курьёзной ситуации, но в этот раз фельдмаршал опешил. Он, словно рыба без воды, открывал и закрывал рот и лишь смог выдавить из себя слово «вертеп».

— Я ж это… я уже отбываю до себя. Казачки заждалися. Ваше высокопревосходительство, позвольте отбыть до полков своих, — говорил Платов, судорожно натягивая на себя мундир.

А вот с моим появлением Александр Васильевич ожил, и я понял, каким может быть суровым фельдмаршал Суворов. И этот каламбур меня не особо веселил. Если бы не сведения, которые мне передала Аннета прямиком из Турина и не написанные здесь же некоторые выдержки из послезнания, которые я представил Александру Васильевичу в качестве разведданных, складывалось ощущение, что я был бы отправлен с позором в Россию. Почему-то именно я оказывался главным виновником случившегося даже не конфуза, а скандаля. Мол, нельзя было наливать Платову и ентой австрийской куртизанке.

Меня несколько удивляет положение дел, когда верят всем или почти всем донесениям о положении неприятеля. Нет в этом времени ещё жёсткой и бескомпромиссной борьбы спецслужб, двойных и тройных агентов, дезинформации и всего прочего, когда нужны целые аналитические центры для понимания, где правда, а где ложь. Так что Суворов всерьёз принял мою информацию. Тем более, что она сильно не противоречила уже известным разведданным, лишь немного разнилась с тем, где австрийское командование предполагает расположение главных сил французского командования Шерера.

А когда были проведены учения, и Суворову показали принцип нашей работы, фельдмаршал, казалось, забыл о курьёзе и после слов «посмотрим, что из этого выйдет, так-то оно лихо получается» командующий спешно направился в другие воинские подразделения. Нам же оставили конверт с приказом, куда и как направляться. Следовало бы отметить, что через два дня приказ изменился, как и направление нашего движения.

И вот сейчас я своими воспоминаниями всё дальше откладываю нужный сон. А завтра предстоит устремиться на ту часть австрийской территории, которую уже занимают французы. Нам следовало отправиться точно в срок к оккупированному Триесту.

*………………*…………..*

Надеждово

3 мая 1798 года

Екатерина Андреевна Сперанская, урождённая Колыванова, ещё никогда себя не чувствовала помещицей. Она жила со своей тётей княгиней Оболенской, бывала в поместьях отца, но нигде она не была хозяйкой. Потому эта роль для молодой жены перспективного служащего, а сейчас ещё и офицера, Михаила Михайловича Сперанского была в новинку. Ранее Екатерина была под надзором, ей приходилось внимать нравоучениям тётушки, постоянно думать о том, как бы соответствовать статусу дочери князя Вяземского.

А теперь воля вольная? Как бы не так. Теперь она, Екатерина Андреевна Сперанская, обязана соответствовать своему статусу, быть хозяйкой огромного поместья и вникать в управление большого числа предприятий и учреждений, расположенных на территории поместий.

Катя тосковала по своему мужу, переживала за него. Вот только времени на это было крайне мало. Взяв себе в секретари и помощники ушлого Лёшку, того самого сына одного из старост, Катерина планировала каждый свой день до минуты. Она небезосновательно полагала, что уже только её присутствие на каком-либо из предприятий, как и сама вероятность посещения мануфактур и мастерских, заставляли работников работать, а мастеров мастерить.

Вместе с тем, Екатерина Андреевна, несмотря на свой юный возраст, не была из тех дамочек, которые будут хлопать ресницами и верить каждому слову, сказанному руководителем какого-либо производства. Она пыталась вникнуть в производственные процессы, читала какую-то литературу, не стеснялась задавать вопросы, чтобы только понять, что и как должно работать и, что в конечном итоге получается.

Изо дня в день она ездила по всем закоулкам огромного поместья, и всё больше поражалась тем масштабам и перспективам, которые заложены были её гениальным мужем. Да, она считала Михаила Михайловича Сперанского гением своего времени. Если раньше это определение касалось лишь литературной деятельности супруга, то сейчас становятся понятными и достижения в других видах деятельности, даже, можно сказать, творчестве мужа — производстве и коммерции.

Екатерина Андреевна понимала, что вести какую-то региональную светскую жизнь не совсем прилично в отсутствие мужа, но она должна была это делать. А после такая деятельность становилась интересной для молодой женщины и уже включалась в планирование среднесрочной перспективы. Катя была вынуждена встречаться со многими соседями, даже с представителями казаков, которые поспешили выказать своё почтение молодой и, как многие утверждали, красивой временно одинокой жене воюющего офицера. За одну неделю Екатерине Андреевне пришлось принимать девять делегаций гостей.

Все гости ожидали увидеть несмышлёную юную барышню, а встречали умную и даже иногда весьма изворотливую женщину, решительный характер которой так разнился с милой внешностью. Так что те, кто поспешил договориться о скидках или ещё каких преференциях с производств в Надеждово, сильно разочаровались. Муж и жена невероятно похожи в своей неуёмной деятельности.

Для многих приезжих гостей было непривычно наблюдать за тем, как по их приезду вокруг усадьбы начинают расхаживать вооружённые люди. Даже мужики-крестьяне после всех своих работ кучковались и так по-недоброму смотрели на всех гостей. В отсутствие хозяина и стар, и млад были готовы стать на защиту чести и достоинства их «ангелочка», всем полюбившейся хозяйки.

Однако, эти меры были чрезмерны. На защиту Екатерины Андреевны могли единовременно встать более сотни вооружённых и уже неплохо подготовленных бойцов. Военный городок, расположенный на окраине поместья Надеждово, не пустовал, и там постоянно тренировались воины.

И не зря. Проезжал тут мимо отряд сумских гусар, направлявшихся в Австрию, так один поручик забылся, посчитал, что он столь неотразим, что может претендовать на взаимность со стороны милой молоденькой женщины. Что женщина замужем, нисколько не смущало этого франта. Наверно, он до сих пор не может сидеть в седле, так как Екатерина Андреевна собственным идеальной формы коленом отбила у поручика его восторженную часть тела, а влетевший в комнату лакей моментально скрутил поручика и вышиб дух у его сослуживца ротмистра. Через пять минут вся округа была взята под плотный контроль личной полусотней Богдана Стойковича, оставшегося как раз для охраны поместья, но прежде всего жены командира.

Екатерина Андреевна долго уговаривала архитектора Андреяна Дмитриевича Захарова отказаться от вызова на дуэль того самого похотливого поручика. Гусары уехали, но посчитали нужным сказать, что они оскорблены таким пренебрежительным гостеприимством. Поручик молчал, он понимал, что вёл себя неприлично, а вот его товарищи не могли простить, что были частью побиты, а частью изолированы и выпровожены с территории. Особо лютовал и гразил карами ротмистр Дмитрий Николаевич Лиховцев. Оказалось, это уже после кто-то вспомнил, что именно он некогда супруга Кати забирал в Петербург чуть ли не силой.

Андреян Дмитриевич Захаров ещё в конце зимы прибыл в Надеждово с готовым проектом будущего даже не дома, а дворца семейства Сперанских. Уже привозят кирпич с Луганских кирпичных заводов, готовится котлован для заливки фундамента, а в поместье прибыли строители. Судя по всему, денег, которые подарила тётушка Екатерина Андреевна Оболенская, на грандиозные задумки архитектора Захарова не хватит. Катя хотела быть рациональной и думала об изменении проекта, удешевлении его. Но рационализм был побеждён женским иррациональным «хочу».

— Хозяйка, — в комнату, где Екатерина Андреевна Сперанская продолжала работать над коррекцией романа «Граф Монте-Кристо», вбежал Лёшка.

— Алексей! Выйди вон и войди, как приличествует образованному человеку! — припечатала хозяйка поместья.

Катя решила для себя, что попрактикуется в воспитании юноши, чтобы иметь опыт и правильно воспитывать уже своих детей, которые обязательно родятся, как только вернётся муж, и она возляжет с ним. Не дал Бог забеременеть ранее, в чём молодая женщина винила себя.

— Нет-нет, нынче не до всего этого, хозяйка, тама батюшка Михаил, ему плохо, матушке Прасковье Фёдоровне тако же плохо, — с проступившими слезами почти выкрикивал Алексей.

Катя стремглав вылетела из дома.

— Где карета? — закричала хозяйка.

Дворовые были шокированы: столько металла в голосе у хозяйки они ещё не слышали, даже не предполагали, что она может так вот жёстко повелевать. Между тем, понадобилось ещё минут десять, чтобы выезд был готов.

Мать и отец супруга отказывались переезжать в «барские хоромы». Они жили скромно при главном храме в поместье, одной из трёх церквей, и никак не собирались признавать в себе что-то господское. Хотя статус священника и так стоял вне табели о рангах, и все, кто обитал и работал в Надеждово, кланялись, как матушке Прасковье, так и дому, где они жили. Михаила Васильевича Васильева, отца хозяина, принимали чуть ли не за святого.

У самой Кати со свекровью сложились нейтральные отношения. Всё никак они не могли переступить через сословные условности. Прасковья не позволяла себе нравоучать невестку, ну, а Катя не могла относиться с должным пиететом к свекрови. Между тем, женщины могли поговорить, и каждое письмо, которое получала Катя, она зачитывала Прасковье Фёдоровне, которая получала письма от сына через раз. Как-то отдалился от них Мишенька, как только переехал на службу к князю Куракину. Ну, да оно не мудрено, чай барин уже.

— Что с ними? — с порога спросила Катя, даже перед тем, как перекреститься на Красный угол.

В доме уже был Эжен Колиньи, лекарь, который после окончания контракта с князем Куракиным перебрался к Сперанскому в Надеждово и сейчас тут организовывал первую в регионе больницу.

— Что с ними? — жёстко на французском языке повторила Катя.

— Отходит пастырь, а ваша свекровь уже лучше, я дал настойку для сердца, — сказал лекарь, заканчивая осмотр. — Очень тяжёлое дыхание, и сердце уже почти не слышно.

Эжен Колиньи использовал один из первых в России, а значит и в мире, стетоскоп, чаще называемой «слышательной трубкой».

— Катя? — прохрипел свёкр. — Ты будь женой Мишке доброй, не забижайте один одно… я любил его, пусчай не серчает на меня… — сказал Михаил Васильевич и закатил зрачки.

Катя стояла безмолвно, а слёзы сами потекли по её щекам, растрёпанные волосы сразу прилипали к лицу, но молодая женщина не убирала локоны. В эту минуту она себя корила за то, что не так для неё оказалась тяжёлой потеря родного для мужа человека, как то, что она беспокоится за реакцию супруга. Не уберегла? Да и не могла она уберечь. Уже давно был отец Михаил лежачим, и все ждали, когда Господь приберёт своего слугу в Рай. И всё же…

— Отправиться срочно в Белокуракино за Авсеем Демидовичем! Начать подготовку к погребению. Во всём поместье объявляю траур, — после минут десяти молчания, начала распоряжаться Екатерина Андреевна.

— Хозяйка… — замялся Алексей. — Вы… К вам прибыл господин Глазунов. Я не докладывал ранее, прошу простить меня, но нынче… воно как…

— Не вовремя как всё! — раздосадовано сказала Катя. — Поезжай в усадьбу… Нет, к архитектору Андреяну Дмитриевичу и попроси от моего имени господина Захарова занять Матвея Петровича Глазунова. После передай купцу Глазунову книгу, ту, что я пишу, а Богдана Стойковича предупреди о том, чтобы Глазунов не выехал с книгой из поместья.

Алексей умчался. Такие сложные «барские» поручения ему ещё не приходилось исполнять.

Матвей Петрович Глазунов был купцом 2-й гильдии и почти что единственным в России, кто специализировался именно на продаже книг. Катя, включившаяся в процессы, связанные с редактированием и издательством книги «Граф Монте-Кристо», столкнулась не только с тем, что нынче в России издательское дело крайне запущено, так и с тем, что никто не хочет браться за издание большой, объёмной книги, даже не удосужившись прочитать, что там написано. Считается, что это убыточно, и только иностранные авторы могут позволить себе произведения в два или более тома. А русские литераторы пишут небольшие рассказы или повести.

Вот и подумала деятельная молодая женщина, что её супруг столь талантливый может и должен иметь лояльное издательство, которое не смотрит на то, что происходит в обществе, и насколько автор нынче цитируем при дворе или рядом с ним. Нужно чисто коммерческое предприятие, такое, как способен возглавить купец Глазунов, у которого вся семья продавцы книг. Остаётся только на той же коммерческой основе напечатать книги, ну, а Глазунов должен вложиться в распространение произведения. Вот для этого он и прибыл, чтобы самому прочитать, воодушевиться и начать в скором времени продажи «графа», а также сборника стихов Сперанского в отдельности.

Катя была намерена продержать в Надеждово Глазунова столько, чтобы и похороны прошли, и купец прочитал книгу и после ещё раз прочитал более вдумчиво. В первый раз как читатель, во второй как продавец. Прославлять и продвигать имя своего супруга стало навязчивой идеей Катерины Андреевны. Все должны также рассмотреть в Сперанском гения, как и она.